Текст книги "Полное оZOOMление. Часть 9"

Маша Трауб
Полное оZOOMление. Часть 9

Выходим из самоизоляции, или Счастье – это когда все дома

Я привыкла к самоизоляции, и, говоря откровенно, мне достаточно выходов из нее в парк, не дальше. Муж уговаривает съездить на рынок. Я готова физически, а морально нет. Да и забыла за это время, как педали в машине нажимать. Как в мультике про Масяню: «Да ну ее, эту наружу». Впрочем, не одна я такая – с фобиями.

– Не пойду-у-у! Там гля-я-я-язно! Хочу до-о-о-омо-о-ой! – плакал на дорожке парка четырехлетний малыш, которого папа пытался протащить на трехколесном велосипеде хотя бы на несколько метров вперед.

– Там не грязно! Сухая дорога! – кричал папа и, судя по тону, спор длился уже достаточно долго. Папа срывался и кричал все громче.

Он тянул сына вперед, но малыш тут же сдавал назад, перебирая ногами по земле.

– Смотри, я прошел! Видишь, я чистый! Вот еще раз прошел! Чистый! – Все, папа сорвался и перешел на следующий этап родительского нервного срыва.

– Я испачкаюсь! Я глязи бою-ю-ю-юсь! – ныл на одной ноте малыш.

– Поехали, я сказал! – Папа потянул за собой упирающегося сына.

– У меня ножки боля-я-я-я-ят! Не могу-у-у! Я писить хочу-у-у! – Ребенок сменил стратегию.

– Сейчас пригрозит позвонить маме, – сказала я мужу и дочери.

– Мне что, маме позвонить? Вот, смотри, я достаю телефон, набираю, звоню! – Папа играл настолько неубедительно, что даже ребенок не поверил. Видимо, мама строго велела оставить ее в покое на ближайшие два часа. – Гриша, поехали! Хватит уже! Ты нормально гулять вообще можешь? – Папу, конечно, уже потряхивало от нервов.

– Я не Глиша, я Глишечка! – обиделся мальчик. – Я с мамой могу нолмально гулять! А ты на меня кличишь и обижаешь. Все маме ласкажу! И бабушке ласкажу!

– Рассказывай кому хочешь. Поехали! – Папа потащил велосипед с Гришей, который лег на руль, уперся одной ногой в педаль, чтобы задействовать механический тормоз, а другой – в землю, чтобы тормозить более эффективно.

Мимо проходила мама с прогулочной коляской. Девочка, немногим больше года, лежала грудью на коляске, ногами на земле и ехала в таком положении.

– Евик, ножками иди. Кроссовки испортишь, – монотонно умоляла малышку мама. – Евик, ну дырка будет на кроссовках, давай в коляску тебя посажу, если не хочешь идти. Евик, зайка, мне тяжело тебя так тащить.

Маленькая Ева еще сильнее уперлась мысками кроссовок в землю и продолжала «скребстись по земле». Про «скребстись» – прокомментировала проходящая мимо бабуля.

– Дорогу! Посторонись!!! – услышала я за своей спиной.

Мимо прошествовала группа скандинавской ходьбы из тех, кому за… Поджарые бабулечки со свежим румянцем и легким загаром на лицах соблюдали социальную дистанцию, и все гуляющие в спокойном темпе граждане покорно практически падали в канавы с двух сторон дорожки.

– Белка, белка! Иди сюда! Я тебе орешка дам! – орал что есть мочи мальчик рядом со знаменитой на весь парк беличьей кормушкой. Белки, а также голуби и прочие птицы, научившиеся выживать без людей, не понимали, что происходит. Кормушки, стоявшие пустыми, теперь напоминали рог изобилия – и семечки, и хлеб, и орехи всех видов. И дети, эти дети, которые сначала подзывают, а потом норовят ухватить за хвост и орут так, что лучше бы не орехи, а беруши в кормушку положили. Верните тишину!

– Белка-а-а-а! Сюда иди!!! Белка-а-а-а! – вопил мальчик.

– Не кричи, – сделала ребенку замечание чужая бабушка.

– Она меня не слышит! Поэтому не идет за орехом! Белка-а-а-а! – заорал с новой силой мальчик так, что заполошно взметнулись в небо голуби. Хорошо, пусть не в небо и не то чтобы взметнулись. Но все же оторвали свои разъевшиеся тушки размером с цыплят-бройлеров на метр от земли. Одышка, вялые взмахи нетренированных крыльев, никакой энергии в полете.

На этой кормушке традиции сложились давно. Малыши кормят голубей, бросая им хлеб. Мамы повторяют бесконечные «гули-гули». Малыши отламывают горбушку и пуляют в голову птице. Мамы учат детей «крошить», объясняя папам, что это очень полезно – развивает мелкую моторику. И еще что-то про пальчиковую гимнастику рассказывают. А дети постарше уже переходят к белкам. Рассматривают содержимое кормушек, стоят с вытянутой рукой, дожидаясь, когда белка спустится. И в последний момент, когда белка только дотянулась до ореха, вопят от страха и отдергивают руку. Белка убегает, но у нее, видимо, краткосрочная память или приходит другая, еще непуганая сегодня белка, и все повторяется.

Эту сцену можно наблюдать каждый божий день. Для меня она – лекарство от всех фобий и оплот стабильности в бушующем океане жизни.

А вот кто настоящий оплот и скрепы, так это посторонние бабули, делающие замечания чужим невоспитанным, с их точки зрения, детям.

Ребенок заорал: «Белка-а-а-а!» Чужая бабушка принялась поучать крикуна, голуби из последних сил пытались не спикировать на землю. Родители малышей замахали руками, отгоняя птиц, малыши дружно заревели от испуга. Дети всегда плачут коллективно. Заплакал один, все остальные заразились. Некоторые взрослые, в частности я, тоже начинают хлюпать. Плач ребенка не переношу физически. Даже в мультиках, когда плачут персонажи, немедленно заливаюсь слезами.

Вся кормушка огласилась детским ревом, хлопаньем птичьих крыльев и криками родителей, кричащих вместо «гули-гули», «кыш-кыш».

И именно в этот момент Гришин папа насильно дотащил велосипед с бедным ребенком до кормушки, где, видимо, планировал сделать перерыв. Голуби от страха делают то, что и дети: какают. И надо было так совпасть, что именно на Гришу покакали сразу два голубя. Один на плечо, а другой на руку. Причем, покакали обильно, жидко и зеленым, как какают младенцы после первого прикорма брокколи. Какашки на плече Гриша не заметил, зато увидел, как что-то сверху, явно какая-то гадость, грязь и зараза, падает ему прямо на запястье. Гриша разорался так, что заглушил всех на расстоянии метров пятисот.

– Гля-я-я-язь! Я гл-я-я-язный! А-а-а-а! – вопил ребенок, с ужасом глядя на свою руку. Но то, что происходило на территории кормушки для белок, Гришу тоже привлекало. Он смотрел, как разлетаются голуби, как взрослые машут руками, временно забывал про грязь и замолкал. Но потом переводил взгляд на свою курточку, видел птичий помет и опять начинал истерично орать. Он даже попытался оторвать собственную руку.

Через минуту, не справившись с отрыванием руки, Гриша снова отвлекся на кормушку. Туда налетела стайка воробьев с крепкой психикой и, пока голуби тяжело лавировали и не могли вылавировать, а белки суетливо и хаотично скакали по верхним веткам, воробьишки бодренько подъедали хлеб с семечками.

– Гриша, сейчас, потерпи минутку! – кричал папа, вынуждая голубей продолжать тренировку.

Гриша переводил взгляд на отца, потом на свою руку и снова начинал орать. Это я давно заметила: у детей тоже краткосрочная память, как у белок. Не у всех, конечно, но у студентов точно. Вася через пятнадцать минут не может вспомнить, что я у него просила. Особенно по утрам.

– Мы же с тобой накануне договаривались! – возмущалась я, выкроив время для видеозаписи между двумя дрелями и одним отбойным молотком. Видимо, ремонт тоже заразен. Еще две квартиры в нашем подъезде затеяли снос стен. В принципе, мне тоже хочется что-нибудь снести. До основанья, а затем… Кабинет себе оборудовать, звуконепроницаемый. Сын обещал проснуться пораньше и помочь с записью.

– А накануне – это вчера? – уточнил Вася, который глаза хоть и открыл, но еще ничего не соображал.

– Да, вчерась, минувшим днем, днем раньше. Сколько синонимов еще подобрать к слову «накануне»?

– Не помню, – признался сын честно. И его отчасти можно понять, потому что в пандемию и сессию он стал жить по времени Восточного побережья США.

– Симуль, Вася просил себя разбудить. Зайди к нему, – прошу я дочь.

– Уже заходила. Через десять минут зайти? – уточняет Сима, выставляя на своих фитнес-часах таймер с напоминанием.

– Да, обязательно.

– А потом еще через десять минут?

– Ну да. Только убедись, что он в сознании.

– Это как?

– Ну задай ему какой-нибудь вопрос. Хотя нет. Не поможет.

– Нашатырь поможет, – однажды прокомментировала Сима.

– А ты откуда знаешь про нашатырь? – удивилась я.

Сима не ответила. Я отвлеклась и забыла про разговор. Видимо, у меня тоже мозг и память белки. Днем легла прикорнуть, хотя бы на полчасика. Уснула под долбеж молотка. Но подскочила от запаха, ударившего не просто в нос, а сразу в мозг.

– Ну вот, раз тебе помогло, Васе точно поможет, – сказала дочь, держа в руках пузырек с нашатырным спиртом и ватку.

– Нет, Симуль, не надо его нашатырем. Это слишком жестоко, – попросила я. – Нашатырь используется, если человек без сознания. В медицинских целях исключительно.

Сима пошла в отца. Тот тоже приводил меня в чувство радикальными способами. Никогда не забуду, как однажды упала в обморок. Муж меня поднял, решив перенести на кровать. В процессе переноски не вписался моим бездыханным телом в дверной проем. Ноги пронес, а голову нет. От мощного удара лбом о косяк я, конечно, очнулась. Помимо здоровенной шишки, я, судя по симптомам, получила и сотрясение мозга. К врачу не ходила. Как бы я объяснила ситуацию? Любящий муж переносил меня на руках, но при транспортировке не учел ширину дверного проема? Впрочем, после того случая при первых проявлениях слабости и нестабильного кровяного давления я быстренько на всякий случай принимаю горизонтальное положение.

Гришин папа рылся в детском рюкзаке в поисках влажных салфеток. Выгреб целую аптечку с приблизительно месячными запасами антисептиков во всех видах – геля, салфеток, спреев. В наличии имелся также пульверизатор ярко-желтого цвета с чем-то явно антисептическим. Папа попытался оттереть голубиный помет влажной салфеткой, но Гриша отдернул руку и завопил так, что стало понятно, в кого пошел ребенок – точно в папу. Хотя, конечно, я не знала, какой диапазон криков у мамы.

– Что? Что? – кричал заполошно папа.

– Мама не так делае-е-е-ет! – рыдал Гриша.

Папа все же сорвался. Но он молодец – долго держался. Почти полчаса с начала прогулки. Он истерично опшикал сына антисептиком с ног до головы, протер его антибактериальными салфетками тоже с ног до головы, хотя Гриша вырывался. Зажал сына между колен и залил того сверху гелем, убивающим девяносто девять процентов микробов. И еще сверху попшикал из пульверизатора.

– Вот, вот, и еще, и вот это! – орал мужчина на пике нервного срыва. Зажатый между колен отца Гриша обмяк и лишь негромко подвывал.

Вдруг стало тихо. Лишь потому, что замолчали Гриша и его папа. Даже голуби скрылись с глаз. Гриша лежал на дорожке парка мокрый, липкий и отчаянно пахнущий спиртом. Видимо, Гришина мама развела водку водой и заполнила ею пульверизатор. Гришин папа жадно пил воду из детской бутылки. Наконец он добрался до телефона и трясущимися руками нажал на кнопку.

– Знаешь, что? Знаешь, что? Всё!!! – объявил он, видимо, Гришиной маме. И волоком потащил мальчика домой. Гриша упирался, но скорее по инерции.

– Что же ты упираешься? – сделала замечание Грише чужая бабуля, которая не была свидетельницей сцены с голубями. – Вот заберу сейчас тебя, раз ты такой непослушный.

– Забирайте! – обрадовался Гришин папа. Он сорвал с себя детский рюкзак, сунул в руки обалдевшей бабуле и подкатил к ней велосипед с лежащим на руле мальчиком. После чего отошел на метр, все еще трясущимися руками вытащил пачку сигарет, прикурил и с наслаждением затянулся.

В нашем парке любители покурить на природе давно подверглись дискриминации. Они уходят в кусты, желательно крапивы, и там тайно курят в кулак. Открыто на тропинках не курит никто. Есть несколько мест, где курильщики собираются кучками и ностальгируют. Знакомятся, тут же становятся друзьями, мужчины помогают прикурить дамам. Дамы красиво затягиваются и кокетничают. По слухам, в этих «местах для курения» знакомства уже несколько раз переросли в крепкие браки. Туда иногда захаживают женщины в поисках личной жизни, вооружившись электронными сигаретами последней модели. Но у них нет шансов.

Гришин папа затянулся открыто, дерзко, на глазах у изумленной публики. Смелый мужчина. Чужая бабушка так и застыла с рюкзаком наперевес. Гриша смотрел то на бабушку, то на отца.

– Ну что? Забирайте, вы же хотели! – прикрикнул на бабулю Гришин папа. – А ты иди! Тебе же со мной не нравится гулять! – заявил он сыну.

– Да я… не буквально же… не в прямом смысле… – промямлила бабуля.

– Мне нлавится с тобой. Очень, – тихо сказал Гриша.

– Тогда больше не грозитесь тем, что выполнить не можете! – рявкнул Гришин папа бабуле. – А ты забирай рюкзак, садись на велосипед и поехали домой.

Бабуля прытко помогла мальчику надеть рюкзачок на спину, Гриша проворно закрутил педалями. Папа шел по дорожке и курил.

Я точно знаю, чем закончилась эта история. Гришина мама сначала упала в оборок, потому что от ребенка нестерпимо пахло перегаром. Выйдя из обморока, объяснила Гришиному папе, что спрей – для велосипеда, мячика и игрушек. Гель – для рук. Влажные салфетки для лица и протереть одежду, чтобы не осталось пятен. Не отстираешь потом. Водка – на всякий случай, если вдруг остальные антисептики закончатся. В конце влажной обработки Гришины руки обычными салфетками протереть. Он так привык. Нет, рот и глаза ни в коем случае не антибактериальными салфетками! Для глаз – обычные, бумажные или в рюкзаке специальная упаковка для деликатного снятия макияжа. Рот просто обычными вытереть! Элементарно же! Как можно было не догадаться?

– А это для чего? – Гришин папа наверняка обнаружил в рюкзаке две банки с кремом.

– Ты что, совсем уже? Читать не умеешь? Этот крем под подгузник, а этот мой – для рук!

– А под подгузник кому? – наверняка уточнил папа, с ужасом оглядываясь, поскольку не замечал наличия грудных младенцев в собственной квартире. Но всякое бывает в жизни. Вчера еще не было, а сегодня уже пожалуйста. От обилия информации, связанной с антисептиками для разных мест, напора жены, которая в очередной раз дала ему понять, что он идиот, Гришин папа растерял боевой настрой и снова превратился в подкаблучника и тряпку, каковым его и считала любимая теща. Но теща в хорошем смысле считала. Мол, повезло с зятем – во всем слушается, слова поперек не скажет.

– Это Гришин крем. После обработки антисептиком надо ему ручки намазать. А крем под подгузник – самый лучший, потому что жирный. Естественный барьер создает. Ты что, не знал? Не намазал его? Кошмар! Гришечка, пойдем, ручки помоем, и я тебя намажу кремиком!

Откуда я все это знаю? Потому что мой муж – мама Гриши, а я – папа Гриши. Не в смысле семейного уклада, а в смысле косметических средств. Я всегда путала крем под подгузник с собственным антицеллюлитным кремом. А детскую присыпку могла на лицо себе намазать, то есть насыпать, от морщин.

– Как же хорошо! Просто замечательно! – воскликнула я. – Дети орут, родители на грани срыва, птички, белочки. Какой у нас прекрасный парк! Пойдемте на детскую площадку!

– Они вообще-то еще официально закрыты, – напомнил муж.

– Ну и что, пойдемте! Сто лет не была на детской площадке!

– Мам, может, на спортивную площадку пойдем? – предложила Сима. – Если что, они тоже закрыты еще. Но там можно в бадминтон поиграть и в настольный теннис.

– А люди там есть? – уточнила я. – Мне люди нужны.

– Полно, – заверил меня муж.

На спортплощадке яблоку негде было упасть. Муж с дочерью заняли очередь «на стол», чтобы поиграть в настольный теннис. Меня они поставили в другую очередь – на волейбольную площадку.

– И долго стоять? – уточнила я.

– Не волнуйся, тут тайминг. Пятнадцать минут игры на семью. На знакомых занимать нельзя, – объяснил муж.

– Печать в паспорте, что я твоя жена, надо показывать? А то в отели теперь без официальной регистрации не селят, – рассмеялась я.

На волейбольной площадке собралась команда – мама, папа, две бабушки и один дедушка. Кому из бабушек этот пожилой мужчина приходился законным дедушкой, я так и не разобралась. Игра не ладилась, поскольку все отвлекались на трехлетнюю Настю. Девочка вела себя как щенок, выпущенный из заточения.

– Мячик! – кричала Настя и бежала отбирать у мамы мяч. Едва получив желаемое в руки, бросала и стремглав неслась не пойми куда.

– Шарик! Хочу шарик! Ша-а-а-арии-ик! – Настя выпрашивала шарик у проходящей мимо старшей девочки. Девочка отдавала шарик, но Настя, подержав добычу в руках пару секунд, неслась дальше.

– Печенька, хочу печеньку. – Она чуть ли не вытаскивала изо рта малыша печенье.

– Скакалка! Хочу скакалку! – кидалась она дальше.

Все присутствующие дети спокойно отдавали Насте то, что она просила, поскольку через секунду получали имущество назад.

– Это она у нас засиделась, – пыталась объясниться со всеми милая и вежливая Настина мама. – Давно на улице не была, вот и бегает от счастья. В детский сад просится, но он закрыт. Она без коллектива никак.

– Везет вам, общительная девочка, – заметила молодая мама. – Моя на самоизоляции совсем стала антисоциальной. Социопат, а не ребенок. – Она показала на девчушку, которой еще двух лет не исполнилось. Малышка сидела на пледе, разложенном на травке, и смотрела куда-то вдаль.

– Какая лапочка, – сказала Настина мама.

– Попробуйте к ней приблизиться, – предложила мама лапочки-девочки.

– Привет. – Настина мама сделала несколько шагов.

Девчушка тут же закричала. Настина мама отпрыгнула на два метра назад.

– Вот, и так даже дома. Соблюдает социальную дистанцию. Если кто-то подходит к ней ближе, чем на метр, включает сигнализацию. Даже родную бабушку не подпускает. Только меня. И то не сразу.

– Ой, это у вас кризис полутора лет! У нас тоже кризис – трех лет. Может, она игрушки свои охраняет? – предположила мама Насти. Ее дочь тем временем завладела чужим самокатом, упала, расплакалась и побежала отнимать футбольный мяч. Потом бросила футбольный мяч и орлицей налетела на социально ответственню девочку с криками: «Ой, маленькая леечка! Хочу». Схватила лейку и понеслась не пойми куда. Малышка даже бровью не повела.

– Настюша, верни лейку! – кинулась за дочерью Настина мама, отобрала лейку, благо девочка уже была вооружена сразу двумя ракетками для бадминтона и тремя воланами, и потому ненадолго затихла.

– Держи, котик. – Настина мама приблизилась к малышке, чтобы положить ей лейку на плед, поближе. Девчушка тут же врубила сигнализацию.

– Пойдемте на пруд, – предложила я.

На зацветшем пруду были заняты все квадратные метры – кто-то загорал, кто-то рисовал, кто-то проводил мастер-классы.

Я нашла единственный свободный кусок земли и присела, решив передохнуть. Сима выставила на своих фитнес-часах режим, согласно которому я должна проходить не менее восьми километров в день. Я шла и шла, а часы говорили, что я прошла всего-то два километра, а не пять, как считала по собственным ощущениям в мышцах.

– Симуль, а обмануть часы можно? – спросила я с робкой надеждой.

– Любую технику можно обмануть, – ответила спокойно дочь.

– Давай рассказывай как, – обрадовалась я.

– Походи на месте. Быстро-быстро.

Я походила на месте, и часы показали мне, что прошла еще километр.

– Но это же нечестно! – Я была расстроена. Зачем топала километра четыре, если можно было на месте пошагать?

– Конечно, нечестно. Часы обмануть можно, а себя не обманешь. Сколько наработала, столько получила. – Сима говорила, как истинная спортсменка.

Я только успела прилечь на травке – раздался крик. В тот день, кажется, все дружно решили покричать.

– Что это вы разлеглись! Нашли где! Разве не видите? – кричала на меня бабуля и гневно грозила лыжной палкой. Я начала судорожно оглядываться. Залегла на особый вид травы? Примяла редкий цветок?

– Тут утиная дорога! Вы лишаете уток возможности вернуться домой!

Никаких уток я не видела. На пруду в нашем парке утки плавают, но какие-то неправильные. Два селезня создали полноценную семью, причем крепкую, не первый год их вижу. Уточка прибилась к голубиной стае и живет с голубями второй год. Ворковать пока не научилась, но уже забыла, как крякать. Плавать разучилась, даже воды боится. Энтузиасты, вроде накинувшейся на меня бабули с палками, периодически пытаются затащить утку в пруд и напомнить ей о том, что она водоплавающая. Но та начинает трепыхаться, истошно бить по воде крыльями и звать на помощь голубей. Мол, спасите, помогите, тону. Селезни не делают никакой попытки помочь тонущей женщине. Утка-мать с утятами реагирует, но быстро теряет интерес – взрослая утка, не младенец, сама разберется.

Эта утка-мать все время с выводком разного возраста, круглый год. Или она заведующая детским садиком, или такая дура, что соглашается сидеть не только со своими, но и с чужими детьми. Утка вечно растрепанная, один глаз или заплыл, или дергается. Иногда эта многодетная мать засыпает на ходу посреди пруда и просыпается, когда утята начинают ее топить. Или друг друга.

Гадкий утенок вполне мог прижиться на нашем пруду без особых страданий. Приняли бы как родного.

– Где утки? – уточнила я у бабули.

– Вон там у них гнездо. – Она ткнула лыжной палкой куда-то наверх. – Сюда они ходят гулять. А вы разлеглись поперек их дороги!

– Но утки вроде бы не муравьи. Это у муравьев есть дорога, с которой они свернуть не могут. Разве утки не могут обойти? – уточнила я.

– Уйдите, вы нарушаете природный баланс. Природа только очистилась! – строго велела бабуля.

Конечно, я встала и ушла от греха подальше. Но на наше место тут же набежали дети, человек пять.

– Сюда, мы заняли! Сюда! – заорали они, призывая мам.

Бабуля тыкала в них палкой, рассказывала про уток, но дети не впечатлились. Подошедшие мамы разложили пледы, достали еду и устроили пикник. Утки прибежали и жадно трескали салат айсберг, который им кидали дети. Бабуля кричала, что они – и люди, и птицы – нарушают природный баланс, который она охраняла последние два дня. Хомо сапиенсы с пернатыми вели себя так, будто оказались в одном купе поезда дальнего следования. Разложили курочку на фольге, яйца отварные, огурцы, помидорчики и продолжали лопать, как в последний раз.

Мне вдруг отчаянно захотелось поехать куда-нибудь, непременно на поезде. Покупать пирожки на станции. Слушать всю ночь, как в стакане с подстаканником звенит ложка. Лежать на верхней полке и бояться, что грохнешься вниз – один из главных страхов моего детства. Ходить по коридору вагона, прижимаясь к перилам, потому что однажды я провалилась в бельевой люк, спрятанный под ковровой дорожкой. Проводница забыла его закрыть. То есть сначала туда провалилась моя мама, а потом уже я, пытаясь ее вызволить. Если интересно, пишите отзывы, расскажу об этом поподробнее.

У Василия в разгаре дистанционная сессия. То им поставили автоматом оценки за прошлые достижения, то отменили. То снова поставили, но велели подтвердить письменным ответом на билет, отсканированным и отправленным. Ввели собеседование по результатам экзамена, но вроде бы не для всех. К счастью, не заставили сдавать экзамен с завязанными глазами, чтобы не было возможности списать ответ. Но одна из кафедр настоятельно попросила преподавателей не ставить завышенные оценки. То есть если вся группа сдает на «отлично» и «хорошо» – это нечестно и неправильно. Дети не могут знать предмет на «отлично», потому что… просто не могут – и все. Пятерка на этой кафедре – эксклюзивный вариант. Василий в прошлом, досамоизоляционном, году, сдал там экзамен на «отлично». Теперь ходит и утверждает, что он «эксклюзивный вариант». Я не могу отделаться от песни группы «Ленинград», без конца звучащей в голове, про «главный экспонат».

Василий вдруг стал отчаянно учиться. Пока – все зачеты, один сданный досрочно экзамен, и один на «отлично».

– Сим, я могу в эту сессию стать как ты – круглым отличником, – похвастался сын.

– У нас, между прочим, тоже достижение, – ответила я, – но в другую сторону.

– Какое? – спросил с интересом Вася.

– Сима должна отработать первый и единственный прогул за всю свою жизнь! – гордо ответила за дочь я.

– Маа-а-ам! Ну зачем ты всем рассказываешь? Я бы не прогуляла, если бы не папа! – закричала в отчаянии дочь.

– Сим, ты что, тренировку прогуляла? Первый раз в жизни ты что-то прогуляла? – с восторгом уточнил сын-прогульщик с подтвержденным статусом гения и эксклюзива.

– Да-а-а-а! – расплакалась Сима от ужаса совершенного злодеяния.

– Ну тогда понятно. Я тоже всегда отрабатывал на дополнительных. Ничего страшного, – пытался успокоить сестру брат.

– А предупредить меня никто не мог? Заранее сказать не могли, что так будет? Я бы не прогуливала! – продолжала стенать Сима.

– Ну такой опыт тоже нужен. Теперь ты знаешь, что бывает в подобных случаях.

– Лучше бы не знала! Мне с малышами отрабатывать! А пока они поймут, где руки и ноги держать, я умру висеть в планке! У них десять счетов, а у меня пятьдесят! Они не понимают, как плечи на прессе поднять, а я уже пять минут уголок держу! Пока они на шпагат устроятся, я с провисов до пола сяду! – кричала Сима.

– А у них каникулы вообще будут? – уточнил сын с нежностью и жалостью глядя на сестру.

– Считается, что у них сейчас каникулы, – ответила я.

Наконец, я поняла, почему Сима так не хочет ехать на дачу. Я собиралась поехать к нашей бабушке на выходные, но дочь нашла миллион причин остаться в Москве. У нее важная тренировка в субботу, в рамках подготовки к очередному конкурсу. Надо непременно посмотреть шахматный урок и сделать большое домашнее задание по олимпиадной математике. И вообще, она английским давно не занималась. Уже целых два дня. Так что к бабушке никак нельзя.

– Симуль, рассказывай, – велела я.

Наша бабушка, как выяснилось, в режиме онлайн-трансляции по вотсапу все-таки продемонстрировала внучке, как раньше вырывали качающийся молочный зуб. То есть как она много лет тому назад вырывала его у меня, своей дочери. Бабушка села на стул, привязала нитку с одной стороны к зубу, а с другой – к двери. И хлопнула дверью. После чего показала, как я валяюсь по полу, держусь за щеку, а она держит в руках нитку с якобы вырванным зубом. Наша любимая бабушка целый спектакль разыграла за всех персонажей. Для полноты картины она полила руки кетчупом, изображая растекшуюся кровь – моя мама любит спецэффекты. Еще и долго корчилась, валяясь по полу. Зачем-то хваталась за горло, будто ее душат. А потом за сердце, как от выстрела.

У дочки качаются сразу два молочных зуба, и я предлагаю ей твердую пищу – огурец, яблоко, морковку. После бабушкиной театральной демонстрации средневековых методов удаления молочных зубов дочь добровольно откусила яблоко нужным зубом, и тот выпал. Но второй никак не поддавался.

– Я не поеду к бабушке. Нет. Я сама. Можно мне огурчик? Я еще яблоко съем. Пожалуйста, только не надо меня к двери привязывать. Я лучше к врачу пойду. Когда они начнут работать? – причитала дочь.

На ночь я капала ей пустырник, наливала в ванную настойку валерьянки, но Сима все равно просыпалась от кошмаров, в которых любимая бабушка, по всей видимости, привязывает ее к стулу, дергает дверь и зловеще хохочет.

Считается, что детские и спортивные площадки все еще вне зоны действия и доступа. Но заградительных лент нет в помине. Дети качаются на качелях, висят на «паутинках», на спортплощадках вовсю проходят тренировки, тренажеры облеплены мускулистыми мужчинами. С лавочек в парке сорваны наклейки «Соблюдайте дистанцию 1,5 м». Наши тренеры тоже объявили, что будут вести трансляцию с улицы: погода хорошая, у кого есть возможность – выходите. Вместе с родителями, братьями, сестрами и остальными членами семьи.

На спортивные и детские площадки надо было не ленточки вешать, а профессиональных тренеров приглашать. Одна из наших тренеров расположилась на футбольном поле. Рядом тренировались футболисты, чуть дальше – йоги, еще дальше – танцоры. Юлия Владимировна положила коврик на детской площадке.

– Что-то здесь шумно, – пожаловалась старший тренер.

– И у меня. Футболисты орут, – ответила ее коллега.

Началась тренировка.

– Дети, играйте! Можно! Вы мне не мешаете! Соня, в каком месте у тебя нога? Это не стопа, а лапоть! Алиса, ты в танке? Мне к тебе приехать и ногу вывернуть? Еще раз! Рыдать прекратили! Я все вижу! – кричала одновременно своим и чужим детям Юлия Владимировна.

Детей, которые пришли на детскую площадку, чтобы покачаться на качелях или съехать с горки, ветром сдуло. Старший тренер кричала им вслед, что они могут спокойно играть, но дети улепетывали со всех ног.

– Попадешь мячом в экран, посажу на шпагат, – говорила постороннему ребенку в тот же момент второй тренер. – Нет, я сдам тебя Алексею Глебовичу!

Ребенок попал футбольным мячом в экран ноутбука.

– Все, ты попал. Зови маму. Юлия Владимировна, я отключусь на пару минут. Лехе позвоню, тут нападающий для него образовался. Талантливый, зараза. А ты, как звать? Матвей? Лег на спину и делаешь пресс. И двадцать отжиманий на время. Я засекаю. Леш, привет, тут один клиент чуть мне экран ноутбука не разбил. Погоняй его. Родители не против? Мама, здравствуйте, вы не против? Можете к нам присоединиться пока. Давайте. Ложитесь на спину, ноги вверх, носки, колени натянули…

Мама, присоединившаяся к гимнасткам, и Матвей, отданный на растерзание тренеру по футболу, в конце тренировки отползали. Даже «до свидания» не могли сказать.

– Ну или останутся, или больше здесь не появятся никогда, – подвела итог тренер.

– А у меня голуби с площадки улетели от страха. А я даже не говорила им «кыш», – сообщила грустно Юлия Владимировна.

«Девочки, привет, вы как выходите с самоизоляции? Я как-то плохо», – появилось сообщение в нашем родительском гимнастическом чате под названием «Звездные мамы звезд».

Тут же завязалась переписка.

«Я одичала на даче. В Москве с апреля не была. Но в Москве две мамы, то есть две бабушки! Поэтому я собираюсь дичать дальше», – сообщила Наташа.

«Света, прекрати выставлять в инстаграм воспоминания! Если еще увижу одну фотографию, где ты на море, как встретимся – убью! Я даже вспоминать не хочу, что делала в этот день год назад! А мне, поверь, есть что вспомнить!»

«А я выползла сегодня. Первый раз за три месяца за руль села. Поехала в магазин. Мне сигналили, улыбались водители. Я прям молодой себя почувствовала. На стоянке тоже все улыбались как-то кокетливо. Давно не находилась в центре внимания», – начала рассказывать Полина.

«Что, футболку забыла надеть? – хихикнула Катя. – В лифчике ехала?»

«Хуже! Представляете, я думала, что давно «переобулась», а оказалось, что нет! На шипованной резине ехала! И, главное, была уверена, что поменяла колеса!»

«Ну так и оставайся в шипах. Тут недолго осталось. Я проснулась сегодня и поняла, что уже середина июня! Середина! Июня! Я еще куртки теплые в шкаф не убрала!» – написала Катя.