Текст книги "Тысяча и одна ночь. Астрономические этюды"

Безграничные небеса воздают славу великому Богу?

Обучая, люди учатся.

Луций Анней Сенека

После возобновления космической гонки ее осложняет новое социально-политическое устройство планеты, обусловленное резким подъемом некоторых государств, среди которых выделяется Китай. Краткосрочная задача, на решение которой направлены более или менее скоординированные усилия Америки, Европы, России и Дальнего Востока, состоит в возвращении человека на Луну спустя почти полвека с высадки Харрисона Шмитта, последнего астронавта, коснувшегося лунного грунта в рамках программы «Аполлон». Циклопическая операция, предшествующая возможному будущему путешествию человека к Красной планете, которое будет выполняться в два этапа. Первый этап коснется устройства на орбите вокруг Луны платформы, подобной Международной космической станции, которая в течение 18 лет кружит вокруг Земли на небольшой высоте и на которой постоянно работает группа космонавтов. Это послужит началом самой настоящей колонизации спутника посредством постоянных баз, оборудованных на лунном грунте и способных находиться на самообеспечении в течение длительного времени. Полное безумие? Ничего подобного! С точки зрения научных знаний и развития технологий предприятие полностью выполнимое и даже не влечет чрезмерных рисков для экипажа и хай-тек-колонистов. У нас есть достаточно мощные и безопасные средства перевозки, в полной мере испытанные процедуры, хорошо обученный экипаж и все требуемые электронные приборы. Самым сложным препятствием оказались расходы, которые столь высоки, что разным заинтересованным странам пришлось сдержать страхи и эгоизм и согласиться на совместное предприятие, которое позволяет «размазать» расходы между многими участниками. Хотя комплексный бюджет этого нового начинания еще не был консолидирован, можно составить о нем представление, если вспомнить, что на текущий момент затраты на Международную космическую станцию составили 100 миллиардов евро, что равно 7 процентов ВВП Италии. Колоссальная сумма, если представить, что каждый день пребывания одного космонавта на борту его космического жилища обходится в среднем в сумму свыше 6 миллионов евро, то есть 70 евро в секунду!

Это слишком много? В этом плане вопрос не имеет особого смысла. О чем стоит спросить, это можем ли мы себе такое позволить, стоит ли игра свеч, то есть оправдывают ли экономические, научные, культурные и социальные результаты предприятия такие вложения? Давняя периодически повторяющаяся проблема, которая была всесторонне рассмотрена полвека назад Эрнстом Штулингером, заместителем директора по вопросам науки Центра космических полетов имени Маршалла NASA и ответственным за расширение проекта «Аполлон» в сторону освоения человеком Марса, в ответ на письмо монахини Доминиканского ордена братьев-проповедников. В своей маленькой миссии в Кабве, Замбия, сестра Мария-Джоконда ежедневно сталкивалась с нищетой, деградацией, бессилием и смертью. Под впечатлением от суммы расходов и кажущейся бесполезности экспедиции на Марс монахиня спросила у немецкого физика, натурализованного американца, служившего ранее фюреру в Пенемюнде, не испытывает ли он раскаяния при мысли о стольких детях, умирающих от голода, которых могли бы спасти эти огромные средства, если бы они были потрачены на дела милосердия, а не выброшены в безграничную пустоту.

«Дорогая сестра Мария-Джоконда! Ваше письмо одно из множества, которые приходят мне ежедневно, но оно тронуло меня сильнее всех остальных, поскольку исходит из глубины ищущего ума и способного к состраданию сердца. Постараюсь как можно лучше ответить на Ваш вопрос […]. Я знаю, что Вы не ждете ответа вроде «ах, я не знал, что есть дети, которые умирают от голода, но с сегодняшнего дня я буду воздерживаться от каких бы то ни было космических исследований до тех пор, пока человечество не решит эту проблему!» На самом деле я узнал о существовании голодающих детей гораздо раньше, чем о том, что путешествие на планету Марс технически осуществимо. Тем не менее, как и многие мои друзья, я верю, что путешествие на Луну и, наконец, на Марс и другие планеты – это именно то, чем мы должны заниматься в настоящее время, и я верю даже, что в долгосрочной перспективе этот проект будет способствовать решению серьезных проблем, с которыми мы сталкиваемся на Земле, гораздо эффективнее многих других потенциальных проектов помощи, которые вновь и вновь обсуждаются год за годом и которые чрезвычайно медленно приносят какие-либо ощутимые плоды». Иными словами, милосердие – это тактика, как было доказано опытом, в то время как космическая наука – стратегия достижения человечеством счастья.

Штулингер продолжал с безупречной логикой: «Путешествие на Марс, конечно, не станет прямым источником пищи для голодающих. Тем не менее оно приведет к созданию стольких новых технологий и мощностей, что одни только сопутствующие результаты этого проекта с избытком покроют расходы на его осуществление». «Более чем справедливо, д-р Штулингер, – конечно, подумала монахиня-миссионер, читая этот ответ и держа на руках похожего на скелет черного ребенка с огромными глазами, полными отчаяния, – но тем временем все эти создания умрут от нищеты».

Кто прав? Они оба! Как сторонник научного рационализма, так и проводница милосердия, той самой любви, которая сильнее любых других характеристик отличает нас от большей части животных. Объяснение этого кажущегося парадокса состоит в том, что головокружительные расходы на космические исследования не выше многих других. Например, затрат на вооружение и на развлечения богатых народов с помощью праздников, муки и, почему бы и нет, даже и виселицы[4]4
  Feste, farina e forca – три «F» короля Фердинанда.


[Закрыть]. Историей движет не любовь, а власть и интересы конкретных людей, скажем мы вместе с Гвиччардини с поправкой на конкретный случай и природу. Зачем же обвинять, продолжает Штулингер, именно этот вид человеческой деятельности, который, откликаясь на врожденную тягу Улисса к знаниям, способствует развитию науки и обогащает за счет своих сопутствующих результатов набор оборудования, направленного на повышение качества жизни?

Казалось бы, это превосходный аргумент, который завершит дискуссию в пользу продолжения космических исследований, но он нуждается в дополнительном разъясняющем абзаце. Если хорошенько подумать, и война, мать всех вещей, способна порождать как научный, так и технологический прогресс, как мало какие другие виды человеческой деятельности. Отличие освоения космоса, таким образом, заключается не в средствах, а в цели, которая как в теоретической, так и прикладной исследовательской деятельности состоит и должна состоять в ответе на потребность человека в знаниях. Конечно, можно отправиться на Марс для утверждения своего национального эго, в поисках богатств, для консолидации собственной власти или просто чтобы принять участие в гонке и предотвратить риск остаться за пределами игры, вспомнив отвратительную пословицу, согласно которой лучше, чтобы события происходили с нами, чем они произойдут без нас или, еще хуже, против нас. Но – и этого война дать не может – можно штурмовать небо, чтобы пополнить наши знания об окружающем мире и подниматься все выше в поисках цели нашего существования, которое не должно быть простым прозябанием, как у зверей, о которых вспоминает Данте. Все это благородно и может быть достойно даже кратковременной жертвы в уверенности, что обладающее большими знаниями человечество будет лучше того тупого и эгоистичного стада двуногих, которому судьба вручила контроль над корой планеты Земля.

«Дамы и господа, капитан судна сообщает, что мы выходим на посадку на Марсе. Просим занять свои места и активировать систему антигравитационной защиты». Чтобы этот сценарий, относящийся пока к области научной фантастики, смог осуществиться (а он рано или поздно осуществится), совершенно не нужно, чтобы столько человеческих детенышей умирало по всей Земле от нищеты, чтобы баржи с отчаявшимися людьми шли ко дну в Средиземном море и чтобы ряды молодых девушек, одурманенных лживыми манящими сиренами, топили свои надежды в грязных лужах в темноте окраинной улицы в ожидании клиента, который с их помощью сможет проявить свое животное начало. Некоторое количество доброй воли сможет излечить земную злобу, душевные раны, жестокость пугающей глухой природы, а вместе с тем развить совесть и способствовать инициативам, в том числе в области освоения космоса. Но это в действительности очень сложно, и Марии-Джоконде остается только жить вместе с нами и нашими страданиями, пока мы мечтаем о Марсе и закрываем глаза, чтобы не видеть умирающих вдали от роскоши. Может быть, когда мы достигнем звезд, мы сможем в действительности применить этот моральный закон, о котором говорил Кант, воссоединив со звездным небом то, что высится над нами и зовет нас.

Неприкосновенные остатки

В сумерки 4 июля 1054 года астрономы Поднебесной империи, как обычно, находились на своем посту, чтобы наблюдать за небесной твердью и сообщать о любых возможных изменениях. Они должны были собрать элементы, из которых необходимо составить предсказания для императора, врага изменений, как и всякий, находящийся на вершине пирамиды. Искали «звезд-гостий» – звезд с короткой жизнью, которые время от времени появлялись на небесном своде и оставались на строго отведенном месте, в отличие от блуждающих комет. На Западе их называли «нова» и, верные теории Аристотеля о неизменном совершенстве неба, относили к земным явлениям. Мудрые мандарины, напротив, не испытывали сложностей в признании их звездами, хотя и «гостящими», но боялись таких звезд из-за возможного неблагоприятного влияния на людские дела.

Ночь уже дано наступила, когда на востоке из-за горизонта показалось созвездие Тельца. Китайские астрономы выделяли другие контуры этого созвездия и знали его под другим именем, чем их коллеги на Западе, но, как и они, хорошо знали все звезды этой части неба. Поэтому они сразу заметили присутствие «гостя», который был уже очень ярким, приняли это к сведению и, должным образом удрученные, передали известие во дворец, представив его так, чтобы императору понравилось. Уж лучше какое-нибудь «остроумное изобретение», чем перерезанная шея. Звезда, первоначально такая же яркая, как Венера, почти месяц была видна даже днем, а в течение двух лет – ночью, постепенно тускнея до тех пор, пока не исчезла совсем. Этот феномен не был замечен европейцами, по крайней мере не был записан. Оказавшиеся более тщательными, некоторые племена Аризоны обессмертили его в своих наскальных рисунках.

Столетиями это событие не имело никакого продолжения. Не было физических приборов, чтобы понять, что наблюдавшаяся китайцами вспышка несла в себе сообщение о случившейся катастрофе – взрыве звезды массой в десять Солнц, которая, не имея возможности добыть энергию из материи, вынуждена была внезапно уступить силе тяжести. Ударная волна за счет чрезвычайно мощного коллапса ядра буквально выстрелила в пространство верхними слоями звезды, образовав «остаток» из газа и плазмы, богатый экзотическими энергоресурсами. И после путешествия длиной 6500 лет свет от этого громадного взрыва дошел до Земли, чтобы рассказать о случившемся, но застал человечество неготовым понять его. Понадобилось еще много времени и усилий, чтобы реконструировать и объяснить этот феномен.

В 1731 году англичанин Джон Бевис внимательно смотрел в телескоп и первым различил туманный остаток звезды. Состоятельный человек, для которого астрономия была всего лишь хобби, ограничился, как Лепорелло, лишь «внесением в список». Тридцать лет спустя этот остаток вновь открыл Шарль Мессье, в то время как он надеялся лучше рассмотреть комету Галлея среди звезд Тельца. Именно там, по расчетам небесной механики, должна была вновь появиться хвостатая звезда по окончании своего долгого путешествия по холодным областям Солнечной системы. В первый момент туманный облик восходящего светила ввел француза в заблуждение. Но туманный объект не перемещался в небе, как пристало комете Галлея. Разочаровавшись, Мессье решил завести черную книгу, чтобы вносить в нее двойники комет. Так возник полезнейший перечень небесных «туманных» источников света, обозначаемых буквой «М» с порядковым номером. Описываемому нами остатку звезды выпала честь занять первое место за номером M1.

Минул еще один век, и в 1844 году Уильям Парсонс, третий граф Росс, составил подробный рисунок M1 при помощи телескопа-рефлектора с диаметром объектива 1,8 метров, который он собственноручно соорудил в своем поместье в Ирландии, в то время как в стране свирепствовал лютый голод. Как говорится, le roi s’amuse toujours – король всегда веселится. Разрешение этого прибора, на тот момент самого большого в мире, позволило его владельцу рассмотреть неизвестные ранее детали. Из-за переплетения нитей, напоминающего изображение краба, объект получил имя Крабовидной туманности. Еще через семьдесят лет свет M1 был проанализирован американцем Весто Слайфером при помощи спектрографа, результат оказался поразительным: наличие очень высоких лучевых скоростей. Потом, благодаря мощности 100-дюймового телескопа Маунт-Вилсон в Калиф орнии, было измерено также поперечное движение материи туманности. С выдвижением гипотезы сферической симметрии идея обрела более четкие очертания. Феномен Крабовидной туманности был сопоставим с моделью сверхновой звезды, какие наблюдались ранее в Млечном Пути и в 1885 году вблизи ядра галактики Андромеды, – шар из быстро расширяющегося горячего газа с известными размерами и расстоянием. Повернув бег времени вспять до тех пор, когда M1 уменьшится до точки, можно описать эпоху взрыва звезды около тысячи лет назад. Следовательно, кто-то должен был ее видеть и зарегистрировать, как говорили. Но кто, если следов подобного события мы не находим в западных и византийских хрониках? Китайцы, – ответил себе Ян Оорт, и в 1942 году, когда его родная Голландия томилась под игом нацистов, преподаватель из Лейдена привлекает к исследованиям коллегу-синолога. Они находят множество отчетов, составленных придворными мандаринами. Поиск близится к завершению.

Тем временем Фриц Цвикки и Вальтер Бааде, немецкоязычные астрономы, эмигрировавшие в Калифорнию, выдвинули гипотезу, согласно которой существует два типа сверхновых, которые различаются по причине, мощности и результату взрыва: обычные новые и сверхновые звезды. Простые новые были результатом мощного «чиха» без серьезных последствий для звездных структур. Они вызваны, как мы теперь знаем, ядерной вспышкой водорода, скопившегося на поверхности конкретных звезд, белых карликов. Взрывы сверхновых, гораздо более редкие и продолжительные явления, связаны, напротив, с разрушением одной звезды и появлением туманности. В центре «кокона» может притаиться крошечный и очень плотный остаток звезды, состоящий из нейтронов – частиц, которые за счет отсутствия электрического заряда обладают завидной «терпимостью», позволяющей им располагаться очень близко друг к другу, что неприемлемо для протонов. Крабовидная туманность сразу же обеспечила себе место в топ-классе. Но история на этом не заканчивается.

В 1948 году, на заре радиоастрономии – науки, возникшей из технологического опыта применения военных радаров во время Второй мировой войны, был измерен сильный радиосигнал, поступающий из M1. Замечательное открытие и вместе с тем большая проблема. Действительно, рассматривая объект как горячее тело, астрономы ожидали, что интенсивность излучения будет расти вместе с частотой. А наблюдения продемонстрировали прямо противоположное. Советский физик первым понял, что излучение возникает не как обычно из-за столкновения горячих частиц, а из-за ускорения заряженных частиц, вынужденных двигаться по спирали вдоль силовых линий интенсивного магнитного поля. Это было подтверждением существования в небе распространенного физического явления, наблюдаемого на Земле в ускорителях частиц. M1, сверхновая звезда с узкими глазами, продолжала учить жителей Земли.

Наступил 1967 год. Юная исследовательница Джоселин Белл работала в Кембридже со специальным радиотелескопом над проектом Энтони Хьюиша, чтобы регистрировать квазизвездные объекты – экзотический феномен, первый из которых был тогда только открыт учеником Оорта в Калифорнии, как вдруг она обнаружила прерывистый сигнал там, где его не должно было быть. Это был голос первого в истории пульсара – постоянная радиотрель с ритмом 30 импульсов в секунду. Каждый из них соответствовал движению к Земле одного пучка излучения, сгенерированного вдоль направления, наклоненного относительно оси вихревого вращения нейтронной звезды, которая является также чрезвычайно мощным магнитом. За это открытие с далеко идущими последствиями для физики и астрофизики Нобелевскую премию присудили Хьюишу, но не грациозной Джоселин, которая была всего лишь женщиной. Человечество узнало, что нейтронные звезды можно искать по их радиосигналам. Излишне говорить, что первое место для поисков не могло быть Крабовидной туманностью, и… бинго! Найден второй пульсар. Но, как говорили, если причудливая звезда излучала вокруг себя трели радиоволн, она должна бы испускать и видимое излучение. Зная период радиоизлучения, смогли настроить инструмент, созданный, чтобы проверить эту гипотезу, и… вновь все подтвердилось!

С тех пор было сделано много других открытий, связанных с излучениями газа в областях электромагнитного спектра, недоступных с Земли, таких как рентгеновское и гамма-излучение, что позволяло составить все более полную картину необычайного события, которое дало начало феномену, описанному китайцами тысячу лет назад. Крабовидная туманность, исследованная при помощи самых больших и сложных телескопов с Земли и из космоса, продолжает готовить все новые сюрпризы и материалы для размышлений. Во вступлении к роману «Трое в лодке» описывается сложная сеть патологий, которую автор обнаружил у себя, листая медицинскую энциклопедию: у него были ранее, протекали в настоящее время или находились в инкубационном периоде все возможные болезни, за исключением колена горничной[5]5
  Реминисценция из «Трое в лодке…» Джерома К. Джерома: «Я добросовестно проработал все двадцать шесть букв алфавита и убедился, что единственная болезнь, которой у меня нет, – это воспаление коленной чашечки» (в оригинале: housemaid's knee – «колено горничной»; пер. М. Салье). – Прим. ред.


[Закрыть]. Не будем утверждать, но, возможно, у Крабовидной туманности есть и оно.

Алло… с вами говорит небо

Для каждого из нас нет ничего необычного в том, чтобы включить радио или телевизор, воспользоваться мобильным телефоном, спросить у Интернета, обменяться текстами или изображениями или позвонить по видеосвязи партнеру, о котором даже не знаешь, где он. Но вы никогда не задавались вопросом, как стали возможны все эти чудеса? Для того чтобы современные высокотехнологичные устройства могли функционировать, необходимо, чтобы наша среда обитания была погружена в чрезвычайно густую и сложную сеть электромагнитных волн. Огромный клубок закодированных сигналов, которые пересекаются, путаются, конкурируют, создают помехи, рассеиваются и время от времени дополняются или улавливаются нашими коммуникационными устройствами. Это микроволны, короткие, средние и длинные волны, играющие роли простых горных проводников или примадонн, которые преодолевают препятствия или перескакивают, заполняют любые промежутки, обходят их вокруг и пересекают. Люди, попавшие в такой бульон многообещающих технологий, с удовольствием купаются в нем, радуясь увеличению возможностей органов чувств, исчезновению расстояний, доступности по запросу любой инф ормации и глобализации межличностных отношений. Ценой этого чуда стало растущее смешение реальности и выдумки со всеми вытекающими социальными, политическими, моральными, экономическими и даже физическими последствиями. Цена слишком высока? Даже будь это так, она, тем не менее, уплачивается, возможно, при снижении побочного ущерба путем внимательного и точного управления процессами. История учит нас, что технологический прогресс не допускает отклонений от курса, даже когда, как в этом случае, изменения происходят быстрее, чем мы можем их усвоить.

Стремительная революция информационных и коммуникационных технологий (ИКТ) незаметно началась полтора века назад, когда Джеймсу Клерку Максвеллу удалось объединить в единую математическую теорию электрические и магнитные явления. Пока мир обливался кровью, стараясь как-то воссоединить Юг и Север Соединенных Штатов, захватить тысячелетнюю Поднебесную империю и перекроить карту распределения сил в Европе, шотландский физик предположил, что движущийся электрический заряд создает электрическое и магнитное поля, которые перпендикулярны друг другу и распространяются в виде волн, перенося энергию излучения. Это справедливо для волн всех частот, в том числе характерных для света. Теоретическая гипотеза получила экспериментальное подтверждение спустя несколько лет благодаря немцу Генрих Герцу, изобретшему способ генерации и регистрации электромагнитных волн, но не слишком задумывавшемуся о возможных применениях своего изобретения. О них позаботились итальянец Гульельмо Маркони, серб Никола Тесла в Америке и Александр Попов из царской России. Эти гении с явным упором на практику независимо друг от друга сконструировали устройства для передачи и приема электрических сигналов на расстоянии. Так, в конце девятнадцатого века появился беспроволочный телеграф – предшественник всех невообразимых устройств, которые сегодня радуют мир своими информационными и коммуникационными возможностями.

Понимание того, что свет представляет собой лишь малую, хотя и важную, часть огромного мира электромагнитных волн, заставило астрономов задуматься о том, что по крайней мере Солнце, самое сильное из небесных светил, поскольку оно горячее, кроме потоков оптических фотонов должно испускать также измеряемый радиосигнал. Они пробовали его зафиксировать, но без всякого результата, поскольку на тот момент еще не было разработано соответствующих приборов. Неудача, напротив, была объяснена непроницаемостью атмосферы для радиоволн. Это справедливо лишь отчасти. Ионосфера действительно отражает низкочастотные электромагнитные волны, что, между прочим, позволяет осуществлять передачи между пунктами, далеко отстоящими друг от друга и не видимыми друг другу по причине скругления Земли, но пропускает высокочастотные радиосигналы. Тем не менее представление о том, что они живут внутри колбы, не пропускающей радиоволн, отбило у исследователей, даже у наиболее мечтательных, любое желание тратить время и деньги на поиск «голоса» звезд. Помимо прочего, это была эпоха больших оптических телескопов вроде телескопа диаметром 2,5 метра, установленного на горе Вилсон в Калифорнии, громких открытий в области традиционной астрономии, которая обратилась к Вселенной галактик, и первых успехов новой науки – астрофизики, родившейся из парадигмы физического единства Вселенной. В таких условиях ни один ученый в здравом уме не рискнул бы менять старую проторенную дорогу на неведомую тропинку, предположительно заканчивающуюся тупиком. Это объясняет причину того, что, пока на Земле свирепствовала «радиолихорадка», пришлось ждать до 1933 года, чтобы услышать «пение» Млечного Пути, при этом решающую роль сыграл случай. Дело было так.

Невзирая на безумие Великой депрессии, телефонное общество, появившееся в Америке после вероятной кражи открытия Антонио Меуччи, продолжало развиваться и вкладывать в технологии. Среди его новых проектов была идея о телефонном обслуживании двух берегов Атлантического океана посредством коротковолнового радиомоста. Одна из проблем состояла в непонятном шорохе, фоновом шуме, который искажал сигнал и который нужно было исследовать, чтобы избавиться от него. Это задание было поручено молодому человеку, выросшему в лесистой местности штата Оклахома – последнем гетто, отведенном индейцам в стране, которая часто говорит о гражданских правах, но только не у себя. Еще в детстве познакомившемуся со своей будущей профессией – его отец преподавал инженерное дело в области связи в университете города Норман – Карлу Гуте Янскому, чеху по происхождению, было двадцать пять лет, он отличался редкой решимостью и слабым здоровьем. Немедленно принявшись за работу, оконченную за несколько месяцев на площадке недалеко от Принстона, которая принадлежала лабораториям Белла, он соорудил приемник, состоящий из ряда из шести диполей, настроенных на длину волны 14,5 метров: горизонтальная конструкция из дерева и медной проволоки, установленная на круглые рельсы таким образом, что ее можно вращать на 360 градусов вокруг вертикальной оси. Это устройство немедленно было прозвано «каруселью».

Работая в одиночку, Янский быстро открыл, что меняющаяся часть шума вызвана молниями, связанными с грозами. Оставалось только понять причину постоянного треска. В первый момент он объяснил этот треск электрическими помехами вследствие близости города Нью-Йорка. Тем не менее пик этой части шума не приходился постоянно на направление к мегаполису. Напротив, казалось, что он меняет курс в течение дня, как Солнце. Тогда Янский подумал, что он обнаружил радиоголос этой звезды. Любой другой закричал бы на весь мир о предполагаемом открытии, чтобы получить за счет него славу и преимущества, но только не он. С благоразумием и упорством Янский продолжил измерения в течение еще одного года, пока не заметил, что небесный радиоисточник все время перемещался чуть быстрее Солнца, как это делают неподвижные звезды, совершающие оборот вокруг Земли за 23 часа и 56 минут, обгоняя Солнце на 4 минуты. Что это могло быть? Янский уже знал, но колебался, стоит ли говорить.

Наконец он решился поведать миру о том, что незначительный радиошум идет из созвездия Стрельца, где отражается то скопление звезд и пыли, которое за несколько лет до того было признано Харлоу Шепли центром Млечного Пути. Причину этого излучения никак нельзя было назвать понятной (ее физическое основание поймут лишь 15 лет спустя), но в верности идентификации феномена сомнений не было. Необычайность сигнала должна была положить начало немедленному бурному исследованию радионеба. Однако же этого не произошло. О новости была написана заметка в Times и пара технических статей, опубликованных в специализированных журналах для инженеров, но сообщение не привлекло интереса астрономов. Предложение вкладывать средства в исследования такого рода было отвергнуто правлением лабораторий Белла, которому нельзя было отказать в дальновидности, и Янский, получивший новое задание, в сорок пять лет умер в безвестности – его подвело слабое сердце. Его наследие было собрано лишь одним человеком – молодым радиолюбителем Гроутом Ребером, который за свой счет построил на окраине Чикаго первый радиотелескоп в форме параболы, ставший предтечей современных гигантов, к которым относится и итальянская антенна с апертурой 64 метра, расположенная на Сардинии. Потребовалась Вторая мировая война, чтобы астрономы получили мотивацию и приборы для создания еще одной ветви самой древней из естественных наук. Радиоастрономия, появившаяся за счет опыта и самих аппаратных средств радаров, которые использовались в войне, а затем вышли из употребления, представляет сегодня одно из наиболее заметных направлений исследований. Это направление призвано тщательно изучить в мельчайших деталях объекты Вселенной, которые расположены как относительно близко, так и очень далеко, выделяя в оглушительной неразберихе передаваемых человеком радиосигналов слабые и, возможно, очень древние сигналы, идущие с неба и связанные с самыми разными физическими явлениями и, кто знает, с желанием возможных инопланетных цивилизаций что-то нам сообщить.