Текст книги "Дегустатор"

Мастер Чэнь
Дегустатор

Издательство выражает благодарность агентству «Goumen & Smirnova» за содействие в приобретении прав

Книга первая
Южная Германия, сентябрь 2005

1. Посторонние запахи

– Вы живы? Ну, тогда и я попробую. Ха-ха-ха.

Вот эта шутка – немецкая и поэтому совершенно не смешная, – с нее начиналась вся история. Есть, конечно, такие люди, для которых необъяснимая и дикая смерть человека – отличный повод повеселиться. Но только не немцы. У этих не получается.

Шутников могли бы звать Марта и Ганс, вот только в Германии имена сильно изменились за последние полвека, и вы чаще встретите там каких-нибудь Армина и Элеонору. А впрочем, сейчас я просто не помню, как их звали, худых, спортивных, державших спины очень прямо, немножко нервных из-за нашего приезда. Для меня то были просто люди, разливавшие по бокалам вино. Их имена и название хозяйства значились на дегустационных листах, и этого было достаточно.

Итак, начали.

И что у нас тут – ну, сильный нос, конечно… Сильный, но вовсе не яркий и не выдающийся. Оттенок свежего миндаля, еще – подстриженной травки. И почти всё. В общем, нетипичный рислинг, поскольку в букете не обнаруживаются ни белые цветы, ни иранская роза, ни вся прочая классика сорта. Хотя, бесспорно, это тоже рислинг – вот же и на этикетке значится 2003 TERRA Riesling Kabinett.

Первое вино дегустации, впрочем, никогда не шедевр, но всегда некий манифест. Что-то здесь есть такое, что будет всплывать во всех прочих образцах, демонстрируя особенности терруара. Спорим, что это оттенок травы, тот самый веселый зеленый запах. Поскольку ничего более интересного не прослеживается. Другой вопрос – зачем вообще это «белое вступление» потребовалось хозяевам-виноделам, если тема всей нашей поездки – германские красные вина? Это что – свежая трава в букете красного? М-да. Такое возможно, но не каждому дано. Тут вам не Сицилия. Но посмотрим, дождемся красного.

Я сделал свой фирменный жест, который у меня заимствовала в последние год-два пара подражателей: поднес небрежно наклоненный бокал к чистому белому листу бумаги на клипборде, где веду записи. На самом деле нормальные люди поднимают бокал к свету, но нормальные люди – это так скучно.

Да, цвет, как и ожидалось, невыдающийся, весьма бледный, рислинг почти как вода.

По ту сторону стола Игорь Седов зафиксировал ироничным взглядом мою манипуляцию и, как положено традиционалисту, быстро и с прищуром взглянул на свое вино на фоне чисто вымытого окна. Большего оно не стоило.

Что ж, пора сделать глоток.

– М-м? – тихо пискнула сидевшая у меня под боком Юля Шишкина. Впервые в жизни оказавшаяся в винной поездке и откровенно собравшаяся списывать у того, кто окажется рядом.

– Во рту легковатое, горьковатое, со вкусом хмеля и хорошим послевкусием свежей миндальной косточки, – сказал я уголком рта. – Не шедевр. Но понятное, доступное, открытое и дружественное.

– Ощущается минеральность. Сочетается с овощами, – еле слышно добавил Седов, и Юля послушно это записала.

– Идеальное летнее вино, – завершил я, – напоминающее о простых льняных платьях и прогулках по траве босиком.

Седов поджал губы. Юля удивленно посмотрела на меня, сделала какую-то пометку.

– Громче, уважаемые мэтры, я тоже хочу у вас списать, – громким шепотом сказал нам с Игорем Гриша Цукерман. Седов благосклонно повернул к нему курчавую голову и что-то сказал вполголоса.

– О-о-о, кто бы мог подумать! – восхитился Гриша и честно записал.

Бокалы всей компании – профессионалы начинают, прочие следуют их примеру – почти одновременно придвигаются к стоящему в центре стола ведерку, и лишь пригубленное до того вино дружно выливается туда, англичанин Монти Уотерс и кто-то из китайцев с корейцами по очереди выплевывают в ведерко то, что у них было во рту. На посторонних эта абсолютно обычная для профессионала процедура всегда действует плохо, но с пятого-шестого раза они привыкают, их уже не передергивает.

Я тем не менее не плююсь никогда. И всегда плескаю в опустевший бокал немного воды, кручу ее там и выливаю в то же ведерко. Пара людей в нашей компании делают так же.

Но продолжим нашу процедуру.

Ну не могут немцы без того, чтобы начать с рислинга, а лучше – парочки. Вот и второй. 2002 Nierstein TERRA Riesling, гордость хозяйства, поскольку речь идет о винограднике с именем – то самое Nierstein, что бы это ни значило. Что ж, нос слабый, деликатный и похожий на предыдущий рислинг тонами молодой зеленой травки, но тут все гораздо ближе к классике благодаря грустному аромату отцветающего шиповника. Вкус же – очевидные тона акации, и снова мы имеем дело с вином дружественным и доступным, очень мягким и воздушным, очевидно идущим к овощам, причем овощам свежим, к салату.

– А ты записывай то, что сама ощущаешь, что первым приходит в голову. Ты не можешь ошибиться, ты можешь только не вспомнить сразу, что это за запах, – проинструктировал я Юлю, во многом – чтобы отвязаться от нее. Седов бросил в мою сторону понимающий взгляд.

А дальше немцы как раз и решили пошутить, и лучше бы им этого не пытаться делать никогда, юмор – не самая сильная черта их национального характера. Это была та самая шутка, которая вызвала из других измерений то, что витало над нашей поездкой с самого начала.

Легкое, скрытое, неясное напряжение.

Кто-то даже… если бы не стеснялся… сказал бы – страх.

Итак, типично немецкая шутка, по изяществу – как чугунная гиря. На ту самую тему, которую все виноделы и прочие люди из винного мира знали слишком хорошо вот уже несколько дней.

Повод… ну да, третьим вином дегустации было, как и гласила тема нашей поездки, – «Красная Германия» – вот именно что красное.

Хозяева «Терры», муж и жена, торжественные, в новеньких фартуках для сомелье, разлили в наши освободившиеся бокалы плод своих трудов – сливового, как я заметил, оттенка, но с бодрой интенсивной окраской, ничего похожего на бледные немецкие красные прежней эпохи.

– Итак, – начала Марта (или Элеонора) голосом школьной учительницы, – три года назад, следуя моде среди наших покупателей, мы начали делать красное вино. Это базовое вино хозяйства, не ждите от него чрезмерной изысканности. Мы и назвали его без затей – TERRA Rotweine Cuvee trocken. Мы хотели понять, что говорит нам наш терруар, где, в конце-то концов, никто и никогда не высаживал красные сорта.

Она сделала эффектную паузу.

– А теперь это делают все. Что мы здесь ощущаем? Состав – шпетбургундер и обязательно десять процентов дорнфельдера для нужного цвета. Ручной сбор винограда, современные технологии брожения. Французский дуб, три месяца выдержки, не больше. И вот что получилось. Сразу скажу – следующий образец будет куда интереснее.

Наша команда изготовилась. Монти брызнул в ноздрю из своего карманного пульверизатора, я просто чуть высморкался, все стали как-то серьезнее.

И?

Пока никаких сюрпризов.

Современные технологии брожения были тут очевидны при первом же знакомстве – быстром движении бокала у ноздрей. Это называется – брожение «на мезге», то есть без удаления шкурок, при этом с вполне определенной температурой. Итог – концентрация и кисленький, приятный тон ржаного хлеба, который нам еще предстояло улавливать каждый день всей нашей поездки по винным хозяйствам. А еще… если покрутить вино посильнее… зрелая слива, конечно, раз это шпетбургундер, он же пино нуар… Пора, наверное, дать работу и языку. Чтобы понять, боятся ли в этом хозяйстве сильных танинов или, наоборот, смело играют с ними.

Линда Чань из Гонконга сделала глоток одновременно с англичанкой Мойрой, я последовал их примеру.

– Вы живы? – с идиотским лицом сказал следивший за нами Ганс, он же Армин или как его там. – Ну, тогда и я попробую. Ха-ха-ха.

– На самом деле мы оба, конечно, сделали по глотку каждого вина, прежде чем начать дегустацию, – на всякий случай поправила мужа Марта, она же Элеонора.

И поджала губы.

Если вспомнить, как отнеслись к этой шуточке все участники нашего передвижного цирка… Монти раздраженно вздохнул. Мы с Игорем проигнорировали эту выходку полностью – он даже, кажется, стал еще больше похож на Александра Блока, глядящего на далекие звезды. На рыжую Мойру я не обратил внимания, так же как на парочку сидевших рядом датчан. Двое корейцев и Линда Чань – в Азии свой юмор – не реагировали, кажется, никак. Зато юмор оценили инородные тела в нашей компании, русские, к когорте винных аналитиков не принадлежащие. То есть Гриша, Юля и Алина Каменева, сидевшая в общем рядочке, но как бы отдельно от всех, похожая на размытую немецкую средневековую гравюру.

Гриша даже, кажется, записал что-то в свой блокнот.

Мануэла же – наш добрый немецкий ангел – мученически закатила глаза.

В принципе все, даже корейцы, хорошо знали, о чем идет речь.

Потому что несколько дней назад, тоже в Германии, на точно такой же профессиональной дегустации в замке Зоргенштайн в Рейнгау произошло немыслимое. Британец Тим Скотт, сделав глоток красного вина, встал, покачиваясь, попытался пройти к выходу, упал в дверях, страшно сипя.

Умер он в больнице через четыре часа. Остальные участники дегустации не испытали ничего, кроме ужаса, – их вино было нормальным.

И до сих пор никто из нас понятия не имел, что произошло и отчего.

Не то чтобы весь мир знал о произошедшем в Зоргенштайне. Но Германия точно знала – и половина Европы, и все наше интернациональное винное сообщество. Хотя бы потому, что Зоргенштайн знаменит, его коллекция старых вин великолепна, вина эти славились еще в глухом Средневековье. Наконец, никогда в истории виноделия никто еще не умирал на дегустации. Так что это было во всех смыслах «наше» убийство, мы все хотели бы узнать, что произошло. Но понятно, что в Зоргенштайне нас в этот раз не ждали, да и вся наша поездка – запланированная с немецкой тщательностью за полгода – выглядела теперь странно и сомнительно.

Итак, пошутив, семейная пара из молодой и набирающей популярность винодельни TERRA приступила к более серьезным делам. Базовые вина закончились – и, кстати, я угадал: оттенки свежей травы очень мягко, как касание перышком, проявились в танинах их красного. Получились свежие и веселые танины?

Я записал: «св. и весел.».

А дальше было 2003 TERRA Rotelite – более тяжелая штука, где оттенки сливы приобрели приятную перечную пряность. Вино сложное и достойное всяческого внимания. Нас всех, похоже, и привезли сюда ради этой работы.

Немецкая пара от своего столика с бутылками с плохо скрываемым удовлетворением оглядывала нас, задумчиво крутивших бокалы в пальцах.

За столом было тихо – все, даже посторонние, понимали, что происходит что-то значительное.

– Интегрированные танины, – шепнул Игорь Седов, для Юли и Гриши, но не только. – Мягкая, сбалансированная работа. Сложный фруктовый букет с преобладанием сливового конфитюра.

– Послевкусие – тон копченого чернослива и пряностей, много пряностей, настоящий пряничный домик с ведьмой, – не отстал от него я (от «ведьмы» Седов, как и следовало ожидать, поморщился).

– И посторонние запахи, – еле слышно сказал он, зная, что в этом его пойму только я.

– Я ей сам скажу, хорошо? – так же краем рта ответил я, к полному недоумению Гриши и Юли.

И бросил взгляд направо, туда, где эльфийской тенью виднелась Алина Каменева: светлые волосы, удлиненное, чуть улыбающееся лицо, бледно-аквамариновые глаза.

Ее духи были очень тонкими и легкими – чай плюс ветерок над полем с весенними цветами и травами, – но потому-то их запах и проникал постепенно вам в подсознание.

Монти чуть повернул ко мне свое большое лицо под шапкой каштановых волос. Хотя наша краткая беседа с Седовым была, естественно, на русском, Монти, кажется, все понял, выразительно раздул ноздри и бросил взгляд на Алину. Потом пожал плечами.

– Все русские курят, – с завистью сказала Мануэла, выходя за нами во двор хозяйства. – Винные аналитики курят. И это совсем не влияет на ваш нюх, ведь правда?

Она воровато оглянулась и достала свою сигарету.

– А все потому, что мы еще и о сигарах пишем, – сообщил ей Игорь. – Сигарных аналитиков на всю Россию двое, на всех не хватит, так что мы с Сергеем им помогаем. С полным удовольствием.

Мы с первых же часов поездки приучили Мануэлу к тому, что нам надо давать сигаретную пятиминутку перед очередной посадкой в автобус, который повез бы нас в следующее хозяйство. Европейцы смотрели на нас поначалу с ужасом, а потом один датчанин и Мойра тоже начали потихоньку доставать свои пачки.

Я оставил Мануэлу Игорю и пошел выполнять данное ему обещание – туда, где чуть в сторонке стояла Алина, обнимая себя за локти.

– Знаете ли, дорогая Алина… – обратился я к ней.

– Мы же здесь все на «ты», – с упреком улыбнулась она.

– Конечно. Так вот… как бы это помягче сказать…

– Я что-то делаю не так? Не может быть. Хотя я чувствовала, что на меня косятся. Но я ведь просто сижу среди вас и пытаюсь понять происходящее. Последнее красное было просто хорошим…

– Да, бесспорно. Ну, давай так. Издалека. Когда я был на дегустации саке в Японии, они мне выдали бумажку – японцы очень тщательные люди, – где было написано: дегустации проводятся между одиннадцатью и двенадцатью, когда вкусовые пупырышки забыли о завтраке, но еще не начали жаждать обеда. В зале должно быть сильное, но не резкое освещение, не тепло и не холодно, около двадцати градусов…

– Да, да, – почему-то сказала Алина и передернулась.

– И еще, – с тяжелым вздохом завершил я. – Одна вещь исключается. И не только в Японии. Здесь тоже. Это – какая-либо парфюмерия. Она намертво заглушает все оттенки букета. Даже в Германии, где букет иногда обладает попросту звериной силой.

Наступила пауза. Алина еще крепче обняла себя руками. Потом грустно вздохнула.

– Это после посещения очередного холодного винного подвала я начинаю отогреваться в этих комнатах, да еще пью вино… И идет новая волна парфюмерии. Я не знала, прости. Но что же делать? У меня больше ничего нет.

И вздрогнула еще раз.

Тут до меня начало, наконец, что-то доходить. На ней была полупрозрачная блузка, сверху – жакет из какой-то очень тонкой ткани цвета перца с солью, с чуть расходящимися полами… И что – это всё?

– Алина, – сказал я обвиняющим голосом. – Ты замерзла?

– Чудовищно, – как бы извиняясь, улыбнулась она. – Я же прилетела сюда из Милана, там открывается неделя моды, мне надо было успеть поговорить с моими друзьями до того, как неделя начнется и их задергают. Там, знаешь ли, куда теплее. Я думала – южная Германия в сентябре совсем другая по климату… Приехала в чем была. Ну, придется так: мне надо просто сказать Мануэле, чтобы автобус остановился у магазина. Сейчас, по дороге – да? Я буду быстро выбирать.

Хорошо, когда человек – главный редактор, у которого всегда есть деньги на новый комплект одежды. Но дело было на самом деле куда хуже, чем она думала. Во-первых, это все-таки Алина Каменева, не думаю, что ей подошел бы сельский магазин где-то между Пфальцем и Баденом. За одеждой здесь ездят в города, но в том-то и дело…

Я припомнил расписание нашего путешествия, розданное нам Мануэлой. Винные поездки организуются обычно вот как: мы живем в автобусе, с утра нас с вещами вышвыривают из очередной гостиницы и везут в первое винное хозяйство, потом во второе и третье, далее на обед, где тоже дегустация, после него еще три-четыре дегустации, и именно сегодня никаких приличных городов на нашем маршруте не значится. До самого позднего вечера. А тогда – если в новой деревне, где мы остановимся, и есть магазин, он уж точно закроется.

Алина сделала очень странное движение, еле заметное. Она как бы двинула плечи вперед, ко мне, на миллиметр. И снова вздрогнула.

Я тогда совсем его не заметил, это движение, это сейчас я вижу его отчетливо, как повторяющийся вновь и вновь кадр.

– Ну-ка вот что, – сказал я решительно. – Не будет здесь на пути магазина. Еще два дня минимум. Так нельзя.

И потащил с плеч свою универсальную куртку с поднятым воротником, множеством карманов на пуговицах и молнии одновременно.

Сразу, кстати, почувствовав, что Пфальц в сентябре очень мил, но это совсем не тропики.

– Я только пять минут погреюсь, – пробормотала Алина. – И отдам. Потому что так же нельзя. Теперь, значит, ты будешь из-за меня замерзать?

– Зачем же, – усмехнулся я. – А вот тут есть рюкзачок.

Из рюкзачка явился свитер, а за ним клеенчатая ветровка, в скрученном виде вообще не занимавшая никакого места.

– Работал профессионал, – процитировал я какую-то киноклассику. – После тридцатой – сороковой поездки по виноградникам и особенно погребам чему-то учишься.

Алина отогревалась и дрожала уже бесконтрольно – но вот еще пара судорог, и все стихло, она смотрела на меня своими полупрозрачными глазами, чуть отвернув голову, пряча нос – наверное, он холодный, подумал я – в воротник моей куртки.

– Дым от британского табака, – сказал я, выставляя палец в сторону воротника. – И оттенки псины в послевкусии.

– Нет здесь никакой псины! – возмутилась Алина, оживавшая на глазах. – Я бы сказала, есть легкие тона стирального порошка. Что приятно.

Я удивился: куртку я стирал перед отъездом, из Алины бы и правда вышел дегустатор, может быть, она не тем занималась до сего дня?

От автобуса на нас смотрела Юля. Это был очень странный взгляд, в нем была… досада? Отчего?

Но у меня не было времени разглядывать Юлю – ничем не примечательную корреспондентку какой-то паршивой газетки. А если честно, то чем-то весьма неприятную корреспондентку. Так или иначе, было не до нее, потому что к нам вихляющей походкой шел Гриша Цукерман.

– Уважаемый Сергей, можно вас просить познакомить меня всерьез с этой знаменитой женщиной? – обратился ко мне Гриша. – А то приехали мы в разное время, а потом как-то дегустации, дегустации… Скажите ей, что я не умею писать об одежде и дизайнерах, поэтому на работу к ней проситься не буду, просто люблю бледных блондинок, и только.

Я набрал воздуха в грудь, чтобы выполнить свою задачу. Но Гриша меня немедленно заткнул.

– Григорий Цукерман, – сообщил он Алине. – Я еврей.

Если у тебя специфическая трехдневная щетина, овальные очки на специфическом носу, да еще и ермолка и странно удлиненный пиджак, а фамилия у тебя – Цукерман, то не надо никому дополнительно сообщать, что ты еврей. Но для Гриши это важно.

Мойра, с которой мы уже не в первой поездке (первая была, кажется, в Риоху), как-то рассказала мне о своем друге – шотландце, которому мало, что фамилия у него начинается на «Мак»: он, для ясности, еще играл бы беспрерывно на волынке, если бы умел. И счастье в том, что все-таки не умеет.

Гриша Цукерман – еврей, скажем так, увлеченный. На скрипке он не играет. Но все остальное при нем. Мы познакомились в газетке… «Сити-экспресс», не могу сразу вспомнить названия, а ведь я там проработал, к собственному изумлению, целых два года – мой первый опыт в журналистике, оказавшийся до странности удачным. Да, а Гриша Цукерман – это вот что: сидим в буфете, где нас набилось человек двадцать, едим, как всегда, бесплатно, по редакционным талонам – и вдруг слышим жуткий шум из ведущего к нам коридора, гулкого, с хорошей акустикой: грох, грох сапожищами.

И – рев утробным звериным голосом:

– Жид на жиде и жидом погоняет – вот что у вас за газета! Ну, всё теперь! Приехали, открывайте дверь!

Дверь и вправду открывается, да что там – чуть не слетает с петель, в притихший буфет буйволом влетает Гриша Цукерман в ермолке и победно на нас смотрит. Короткая немая сцена, потом все с усталым вздохом вновь приступают к еде.

Он всем так представляется – «Григорий Цукерман, еврей» – и потом с удовольствием отслеживает реакцию, и отслеживает хорошо, опытным взглядом. Даже, по его словам, коллекционирует слова, которые слышит в ответ.

Подозреваю, что мой ответ при знакомстве – гордость его коллекции. В ответ на неизбежное «Григорий Цукерман, еврей» я спросил его:

– Почему?

– Мне надо хорошо подумать над этим вопросом, – выговорил он с шокированным видом.

Думает до сих пор, о чем мне время от времени сообщает. И, возможно, по этой причине предпочитает называть меня на «вы». Хотя не так уж намного я его старше.

Ответ Алины, кажется, тоже войдет в его коллекцию. В частности, потому, что похожа она в тот момент была – поскольку куртка ей оказалась размера на три велика – на инструктора с собачьей площадки, того, который изображает злодея для волкодавов.

– Алина Каменева, икона стиля, – сообщила она Грише, заворачивая рукава.

Она согрелась, похоже, полностью.