Текст книги "Огонь"

Мину хочет сказать, что теперь людей на костре не сжигают, но тут ей вспоминается то, что члены Совета сделали с директрисой.

– Это было в семнадцатом веке, – все же говорит она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно убедительнее. – К тому же мы уже почти год ничего не слышали ни про какое расследование.

– Ну да, – соглашается Анна-Карин, хотя и не очень уверенно.

– И ты не одна, – добавляет Мину. – Мы тебя в обиду не дадим.

15

Придя в школу, Мину и Анна-Карин сразу направляются в комнату вахтера.

На стук никто не открывает. Комната заперта. И хотя ничего странного в том, что Николаус остался дома, нет, Мину начинает беспокоиться. Может, не стоило его вчера оставлять одного?

Видимо, Анна-Карин чувствует то же самое, потому что сразу достает мобильный и звонит.

– Не отвечает, – говорит она, опуская телефон.

– Думаю, ему просто хочется побыть одному.

Анна-Карин кивает. Они стоят молча несколько секунд.

– У тебя есть ключ от его квартиры? – спрашивает Анна-Карин.

– Да, если до вечера не объявится, пойдем к нему.

– Ага, просто проверим, все ли у него в порядке.

– Ну да.

Первый урок – химия. Учительница еще не пришла, и весь класс стоит в коридоре возле закрытого кабинета. Пробормотав что-то про туалет, Анна-Карин исчезает.

Мину ставит рюкзак на пол.

Уголком глаза она смотрит на новенького. Виктор стоит в стороне и читает, не замечая влюбленных взглядов, которые на него бросают Ханна А. и Ханна Х. Да и не только они. Почти все девочки, проходящие по коридору, поглядывают на юношу с интересом.

Новый ученик в Энгельсфорской гимназии – редкость, а такой, как Виктор, – вообще чудо природы. Он кажется пришельцем из другого мира. Как если бы кто-то посадил экзотическую орхидею в еловом лесу. Мину смотрит туда, где толкаются и ржут Эрик, Кевин и Робин, и думает, как долго продержится здесь эта орхидея.

Она снова переводит взгляд на Виктора и с удивлением видит, что он ей улыбается.

– В тот день возле усадьбы я вел себя глупо, – говорит он. – В качестве оправдания я мог бы сказать, что вы с другом подошли в неудачный момент. Но я лучше не буду оправдываться, а просто попрошу прощения.

Мину в растерянности думает только о том, куда бы спрятать свои огромные ноги. И роскошные новые прыщи на лбу.

– Все в порядке, – бормочет она.

– Не хочу ругать Энгельсфорс, это наверняка замечательный город, но решение было принято так скоропалительно. Я имею в виду, решение о переезде, и в тот момент, когда вы подошли, я как раз понял, какой это для меня будет… – он замялся, подыскивая слова, – какими это мне грозит изменениями.

– Конечно, ты оставил в Стокгольме друзей. И вообще, Энгельсфорс – не Стокгольм. Не подумай, будто я плохо отношусь к Стокгольму, нет, – затараторила Мину, чувствуя, что опять начинает болтать без умолку, как сумасшедшая. – Я всегда хотела жить в Стокгольме. У меня там родственники. Если бы я переехала в Стокгольм, мне тоже было бы трудно, но, наверно, более приятно. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

Мину не знает, куда девать глаза, и тут ее взгляд падает на книгу, которую держит Виктор. Потрепанное карманное издание ее любимой книжки – «Тайная история»[7]7
  The Secret History – роман американской писательницы Донны Тартт (1992).


[Закрыть], только по-английски.

– Нравится? – кивает она, указывая на книгу.

– Я очень люблю это произведение.

Когда-то Мину думала, что человек, читающий хорошие книги, не может быть плохим. Эту иллюзию развеял Макс, который, несмотря на свой прекрасный вкус в отношении книг, был психопатом и оружием в руках демонов. И все-таки Мину не могла не оценить выбор Виктора.

– Я тоже, – сказала она. – Но я не читала его по-английски.

– Я всегда читаю романы на языке оригинала, – произнес Виктор, и на долю секунды вид у него стал такой же высокомерный, как тогда возле усадьбы. – Иначе многое теряется. Перевод создает ненужные преграды между тобой и текстом.

– Ясно, – сказала Мину. – А ты много читаешь?

Виктор хотел было ответить, но тут что-то пролетело в воздухе и стукнуло его по спине. Учебник химии.

Виктор не обернулся. И только еще ближе наклонился к Мину.

– Это один из трех неандертальцев? – спросил он.

Мину кивнула. Кевин ржал, глядя на них. Робин и Эрик не обратили внимания на происшедшее.

– Добро пожаловать в Энгельсфорс, – сказала Мину.

Виктор кивнул. Открыл книгу и прочитал на первой странице имя Кевина.

– Слышь, ты, голубой! – заорал Кевин.

Виктор обернулся к нему.

– Ты что-то хочешь мне сказать, Кевин? – спросил он и улыбнулся.

Обе Ханны прыснули. Виктор подошел к Кевину и отдал ему книгу:

– Ты, наверно, забыл, что мы на втором курсе гимназии. А бросаться книжками – это…

– Слышь, ты, стокгольмец, ты чё из себя корчишь? – опять заорал Кевин и обернулся к Эрику и Робину за поддержкой. Но те уже ушли в другой конец коридора. Вид у Кевина стал неуверенный. И Мину на какое-то мгновение стало его жаль. Первую скрипку в этой тройке всегда играли Эрик и Робин, Кевин был только орудием, которое они направляли по своему усмотрению. Если бы он не был им полезен, они наверняка бы над ним издевались.

Кевин заметил взгляд Мину:

– А ты чё на меня пялишься?!

Жалость Мину как рукой сдуло. Виктор посмотрел на Кевина с неудовольствием.

– Чё, не понравилось, что я твою бабу обидел? – спросил Кевин Виктора.

– Либо я голубой, либо Мину моя девушка, – ты уж как-нибудь разберись в том, что говоришь.

Кевин облизал передние зубы и выплюнул на Виктора кусок снюса[8]8
  Измельченный увлажненный табак, который помещают между верхней (реже – нижней) губой и десной на длительное время.


[Закрыть]. Коричневый ошметок упал на пол, оставив на светлых брюках Виктора грязный след.

Склонив голову набок, Виктор посмотрел на Кевина, но тут появилась учительница химии Инесса. Быстрыми шагами она подошла к классу, отперла дверь и впустила учеников в кабинет.

Инесса – одна из лучших учителей гимназии. Ростом от горшка два вершка, но ребята уважают ее за энергичность. Вот и сейчас, едва войдя в класс, она начала раздавать листочки с описанием лабораторной работы.

– Сегодня вы работаете с жидким кислородом. Не забудьте правило КВВ, которое означает, что вы льете Кислород В Воду, а не наоборот.

Все надели халаты, защитные очки и взяли приборы. Мину оказалась в одной группе с Анной-Карин и Леваном.

Только Мину взяла пробирку с жидким кислородом, как раздался крик.

Все обернулись.

Обе Ханны бились в истерике, но громче всех вопил третий член их группы. Кевин.

– Оно брызнуло! – кричала Ханна А. – Прямо на Кевина!

– КВВ долбаное! Я все делал правильно! – орал Кевин.

– Я видела! Он сделал правильно! – кричала Ханна А.

Ханна Х. ничего не говорила и только ойкала.

Инесса подбежала к Кевину, схватила его и подтащила к водопроводу. Она включила душ так сильно, что Кевин в одно мгновение вымок до нитки.

Мину оглядела класс. Вид у всех был ошарашенный. Нет, пожалуй, не у всех. Виктор стоял в углу класса и, как ни в чем не бывало, продолжал делать лабораторную. На губах его играла довольная усмешка.

* * *

– Бедный Кевин! – вздохнула Фелисия, ставя свой поднос напротив Иды, рядом с Робином. – Кошмар какой!

Ида насадила на вилку несколько зерен кукурузы. Фелисия ужасно ее раздражала. Сегодня она намалевала глаза тенями, накрасила ресницы и еще напялила одну из своих «симпатичных маечек».

– Я думаю, это не опасно, – сказал Эрик, поглаживая под столом колено Иды. Ида сделала вид, будто ничего не заметила.

– Все равно, – настаивала Фелисия, беря хлебец с подноса Юлии. – А вдруг ему ампутируют руку и придется всю жизнь ходить с жуткой пластмассовой конечностью. Может, этот кислород будет ему разъедать руку все больше и больше. Такое бывает, я слышала.

– У тебя, похоже, пятерка по химии, – хмыкнула Ида, остальные засмеялись.

Фелисия замолчала и принялась крошить хлебец.

– Хорошо хоть у Кевина есть настоящие друзья, – снова заговорила она, улыбаясь Робину.

– Чем можем – поможем, – сказал тот, отвечая на ее улыбку.

– Иногда я жалею, что я не парень, – сказала Юлия. – Девчонки так дружить не умеют.

Ида хотела ответить, но тут во рту у нее стало сухо, отчаянно заболела голова, запахло горелым.

Она вдруг почувствовала, как чужая сила пытается проникнуть в нее, овладеть ею. Теперь Ида знала, кто это.

Матильда.

Нет, нет! Только не здесь! Не сейчас!

Зажмурившись, Ида напрягалась изо всех сил, стараясь защититься. С большим трудом на этот раз ей удалось не подпустить к себе Матильду. Борьба продолжалась всего несколько секунд.

За столом воцарилась тишина. Все смотрели на Иду.

– Что с тобой? – спросила Юлия, стараясь говорить участливо, но в голосе ее слышался страх. – У тебя что-то болит?

– Немножко голова заболела, – ответила Ида и сбросила руку Эрика со своего колена.

* * *

Линнея с трудом протиснулась мимо первокурсников, куривших возле школьной калитки. Какие же они еще маленькие. Хотя, глядя на себя в зеркало, Линнея тоже удивляется: выглядит совсем молодо, а ощущает себя уже столетней старухой.

Сегодня на улице чуть прохладнее. Приятно еще не стало, но стало хотя бы менее неприятно. Линнея пошла в сторону центра.

Она шла, прячась от солнца в тени домов. Достала из пачки последнюю сигарету, закурила. Возле «Галереи» остановилась.

Скамья, на которой часто сидел ее отец, пустовала. Рядом тоже никого не было видно. Только две вороны дрались за кусок колбасы.

Линнея вошла в «Галерею» и поискала отца в кафешке «Sture & Co». Тоже нет. Возвращаясь к выходу, девушка прошла мимо «Хрустального грота». На витрине висело объявление про инвентаризацию, но из-за двери тянулся душный запах благовоний.

На улице Линнею ослепило солнце. Впереди в ряд шли три мамаши с колясками, и Линнее пришлось прибавить шагу, чтобы их обогнать. Она спиной чувствовала взгляды, которыми они оценивали ее одежду, косметику, ботинки, прическу. Наверно, думали, не дай бог, их детки, когда вырастут, станут такими, как она.

В другой раз Линнея бы остановилась и тоже на них посмотрела, чтобы не выпендривались, но не сегодня. Сегодня у нее другие дела.

Вчера, после рассказа Оливии, Линнея уже ходила по этому маршруту. «Галерея», магазин винно-водочных напитков, парк. Бермудский треугольник алкоголиков Энгельсфорса.

Если она найдет здесь отца, значит, Оливия обозналась. Линнея почти хотела этого.

Слишком много раз она видела отца «трезвым». Слишком много раз надеялась и обманывалась в своих надеждах. Когда в восьмом классе он стал пить не просыхая и ее принудительно отправили в детский дом, она решила больше никогда не надеяться. Не верить, если он будет говорить, что «завязал».

С тех пор как социальные службы выделили ей квартиру, она стала строить собственную жизнь. Без него. Боясь только одного: как бы он опять не заявился к ней с неловко завернутым подарком и обещанием, которое сдержать не сможет. Но уж если этого не миновать, она хочет, по крайней мере, подготовиться.

Линнея в последний раз затягивается сигаретой и отбрасывает окурок в сторону. Она стоит возле заколоченной двери кафе «Monique».

Возле винно-водочного магазина сидит разомлевший от жары Мешок. Время от времени он бросает взгляд на двери магазина. Линнея не уверена, видит ли он ее. Хотя, если бы увидел, наверняка бы заорал, что дочка Бьерна не здоровается, совсем зазналась и не узнает отцовских друзей.

Линнея осторожно пытается прочитать, какие мысли бродят в голове Мешка. Он беспокоится. Кого-то ждет, кого именно – понять невозможно, мозг Мешка слишком разрушен алкоголем.

Вскоре двери магазина открываются и показывается скрюченная фигура Дорис. Она толкает перед собой ходунки, в корзинке которых перекатываются бутылки. Мешок поднимает вверх палец и думает про бутылку водки, которую, как он знает, купила Дорис.

Линнея уходит. Она идет мимо секонд-хенда Ингрид, где иногда подрабатывает, получая в качестве зарплаты старые ткани и вещи, которые она потом перешивает себе. Покупателей у Ингрид немного, поэтому выбор у Линнеи большой. В прошлый раз ей дали за работу целый ворох черного тюля, Линнея уже придумала, что будет из него шить.

Вот дом, где раньше была библиотека. Двери распахнуты настежь, внутри что-то делают строители в синей униформе. Они громко разговаривают, пытаясь перекричать отбойный молоток. Окна здания затянуты бумагой.

Линнея идет к парку. Уже издали она видит на скамейке две фигуры. У одного мужчины в руках приемник, и он то уменьшает, то увеличивает громкость, слушая бесконечную сводку погоды в районе Скагеррака[9]9
  Скагеррак (Skagerrak) – пролив между норвежским побережьем Скандинавского полуострова и полуостровом Ютландия.


[Закрыть].

– Выключи это дерьмо! – срывающимся фальцетом орет его напарник, хватает радио и швыряет его на землю. Владелец приемника издает гневный вопль. Сердце Линнеи замирает, но потом она видит заросшее лицо мужчины, синеватого оттенка руки.

Бьёрна Валина здесь нет.

16

«Звездочки спят, и ты засыпай…»

Ванесса допевает колыбельную и замолкает. Мелвин наконец заснул.

Она уходит не сразу. Сидит, слушая его посапывание. Смотрит на пингвина, которого братишка крепко обнимает во сне. Вспоминает, как прошлой зимой не видела его несколько месяцев. Думает, какой глупой была, что вот так взяла и ушла из дому. Больше она никогда не причинит Мелвину боль. Не разрушит его мир, рассказав маме про Никке.

Слезы жгут глаза, и Ванесса тихонько встает, стараясь не разбудить Мелвина. Еще не хватало, чтобы он проснулся и увидел, что она плачет.

Ванесса на цыпочках выходит в кухню.

– Все в порядке? – спрашивает мама, продолжая решать судоку.

– Спит.

– Посмотрим, сколько это продлится, – улыбается мама.

Ее светлые волосы давно не мыты, вид усталый. «Но она все равно очень красивая, – думает Ванесса. – Она могла бы себе найти мужа гораздо лучше Никке. Запросто».

– О чем думаешь? – спрашивает мама.

– О том, какая ты красивая, – отвечает Ванесса и тут же жалеет о сказанном – мама просияла от ее слов, и Ванесса почувствовала, что вот-вот опять заревет. Но тут щелкнул замок входной двери.

Открыв посудомоечную машину, Ванесса занялась грязной посудой, которая громоздилась на столе и в раковине.

– Фу, ну и денек сегодня, – говорит Никке, входя в кухню.

Мама целует его, а внутри у Ванессы все переворачивается. Еще неизвестно, где он сегодня шлялся.

– Бедняжка, как ты поздно! У тебя совсем измученный вид!

Новые поцелуи. Ванесса старается смотреть только на посудомоечную машину. Пытается уставить на верхнюю полку как можно больше стаканов.

– Я все больше думаю – что происходит с нашим городом, – говорит Никке, доставая из холодильника пиво.

Ванесса холодеет. А вдруг кто-нибудь видел, как они вчера раскапывали могилу, и заявил в полицию?

– Что на этот раз? – спросила мама.

Ванесса превратилась в слух, стараясь двигаться тихо, как мышка.

– Мы получили протокол вскрытия той бабы, психолога. Смерть от электрошока. Черт его знает, как это могло произойти! Хорошо хоть, она одинокая, никто не станет нам задавать лишних вопросов. – Никке с хлопком открыл банку.

– Одиночество – это не «хорошо», – возразила мама.

– Перестань, Яннике, ты понимаешь, что я имею в виду. Настырные члены семьи могут достать кого угодно своими вопросами.

Ванессе становится так противно, что она больше не может молчать. Наружу выплескивается вся злость, все ненависть к Никке. Пусть ее считают гадиной, но она нарушит перемирие.

– Хорошо живется тому, кто думает только о себе.

– Давно тихо было! – говорит Никке, и в его взгляде светится вызов. Но он еще не знает, что она знает. И хочет, чтобы он тоже знал.

– Тебя другие вообще не интересуют. И тебе плевать, что у других людей тоже есть чувства, – говорит Ванесса.

– Пожалуйста, не надо, – просит мама.

Ванесса берет тряпку и тщательно начинает протирать стол и раковину, стараясь успокоиться. Но это не очень получается.

– Бьюсь об заклад, это самоубийство, – говорит Никке, выливает в рот остатки пива из банки и негромко рыгает. – Все знают, что у психологов куча проблем. Потому-то они и идут в эту профессию.

– Ну не все, – тихо возражает мама.

Ванесса бросает тряпку в раковину:

– Еще одно полезное качество – на всех заранее ярлыки навешивать. Раз-два – и всех рассортировал по категориям, очень удобно, правда?

Ванесса надеялась, что Никке начнет на нее кричать и она наконец встретится с ним в открытом бою. Но он только улыбнулся с чувством собственного превосходства.

– Я не сужу заранее, я просто имею большой опыт общения с людьми. И например, сразу сказал, что между тобой и Вилле ничего серьезного быть не может.

Ванесса спотыкается на полуслове. Смотрит на маму.

– Честное слово, Ванесса, я ничего не говорила.

– А он откуда знает?

Никке многозначительно постучал пальцем по своему обручальному кольцу и указал на ее руку.

Ванесса посмотрела на безымянный палец. Тонкая линия незагорелой кожи осталась там, где летом было кольцо. Конечно. Это же очень просто.

То же самое увидела Линнея возле кладбища. Она вовсе не читала мысли Ванессы.

– Может, в следующий раз ты будешь слушать наши с мамой советы.

– Да, особенно твои, – выплевывает Ванесса. – Ты же у нас просто образец.

– Я больше не могу это слушать, – взмолилась мама.

– А кто может?! – кричит Ванесса.

Мама всплескивает руками и выходит в гостиную. Через минуту оттуда раздается звук включенного телешоу. Никке ухмыляется и тоже выходит из кухни.

Ванесса в бешенстве, но она боится дать волю чувствам. Ей нужно подумать. Привести в порядок мысли. Решить, как быть с тайной. Решить раз и навсегда.

Ванесса идет к себе в комнату и слышит звук мобильного. Эсэмэска от Эвелины:

«Как дела? Перезвони мне».

Ванесса рада, что у нее есть Эвелина и Мишель. Они беспокоятся о ней. Но после того, как она сегодня утром рассказала им в школе про Вилле, они одолели ее своей заботой.

– Ждешь его звонка?

Ванесса обернулась и увидела в дверях голову Никке.

– Закрой дверь, гад!

Никке заходит в комнату.

– Осторожнее в выражениях! – говорит он, приближаясь к девушке.

Ванессе хочется отступить, но она не желает демонстрировать Никке свою слабость и остается стоять, скрестив на груди руки.

– Это ты осторожнее. Я знаю твой секрет.

Никке фыркает, обдавая Ванессу кисловатым запахом кофе:

– Что еще за тайна?

В гостиной бурно аплодирует публика на телешоу. Никке стоит вплотную к Ванессе, загораживая своими широкими плечами дверь. Ванессе приходится смотреть на него снизу вверх.

– Я видела вас в полицейской машине. Тебя и твою коллегу. Она мастер по таким делам, да?

– Не понимаю, о чем ты.

Никке отводит глаза.

– Это было не первый раз, – продолжает Ванесса. – И точно не последний. Ты не поэтому сегодня припозднился?

Попадание точно в цель. Никке покраснел как помидор и сразу вспотел, Ванессе даже показалось, что температура в комнате скакнула вверх.

– Ты мерзавец, – тихо продолжила Ванесса. – Как ты можешь так поступать с мамой?

В глазах Никке мелькнула какая-то мысль. Казалось, он колеблется.

В телевизоре играла громкая музыка. Тромбоны и трубы. Никке решился.

– Все это чушь, – сказал он. – У тебя нет доказательств. Яннике тебе не поверит. Она знает, что ты готова придумать что угодно, лишь бы нас поссорить.

– Посмотрим, – сказала Ванесса. Но ее голос звучал не очень уверенно.

– Советую обо всем забыть. Иначе тебе же будет хуже. Тебе больше нет доверия в нашей семье, ясно тебе, маленькая сучка?

Никке оборачивается и застывает на месте.

В дверях стоит мама. Бледная как мел. С огромными пустыми глазами.

– Яннике…

– Господи, какая же я глупая, – говорит мама.

– Яннике, она все придумала, чтобы…

– Как я раньше не понимала, – бормочет мама, глядя в пол.

Она говорит почти беззвучно.

– Ты что, веришь ей? – почти кричит Никке, и его голос эхом отлетает от стен.

Мама поднимает глаза, смотрит на Никке, взгляд ее приобретает решимость.

– Вон, – говорит она.

– Черт, как ты можешь ей верить! – орет Никке.

В соседней комнате просыпается Мелвин. И тоже начинает кричать. Ванесса хочет пойти к нему, но для этого нужно протиснуться мимо мамы и Никке. А Ванесса боится трогаться с места, боится даже дышать.

– Как можно просто так взять и выгнать меня! – кричит Никке.

Мелвин плачет в соседней комнате.

– Я иду к Мелвину, – спокойно говорит мама. – И когда я вернусь, чтобы ноги твоей в квартире не было.

– И куда я должен идти? – спрашивает Никке.

– Найдешь, где переночевать, – отвечает мама. – Или у Паолы есть кто-то кроме тебя? Ты ведь с ней мне изменяешь?

Никке молчит.

Мама выходит из комнаты, и Ванесса слышит, как она успокаивает и укачивает Мелвина.

Никке переводит взгляд на Ванессу, в его глазах – ярость.

– Ты еще пожалеешь, – с угрозой говорит он.

Разворачивается и уходит.

Ванесса стоит и смотрит, как он выходит из комнаты. Стоит до тех пор, пока из прихожей не раздается звук хлопнувшей двери.

Она знает, что еще ничего не решено. Что будет суд, что суд присудит маме и Никке совместную опеку над Мелвином. И опять начнется ад.

Но сейчас ей все это по барабану.

17

Анна-Карин сидит на лестничной клетке и ждет Николауса. Лампа погасла, но у девушки нет сил встать и включить ее снова. После раскопок на кладбище мышцы у нее болят так, как еще никогда не болели.

Она, как всегда, пришла заранее. Анна-Карин никак не привыкнет, что в городе все находится рядом. Кроме того, она волновалась и не могла усидеть дома. Николаус целый день не отвечал на телефонные звонки.

Анна-Карин размышляет, не позвонить ли еще раз в дверь, но она звонила уже трижды. Столько же раз она открывала на двери щель для газет и прислушивалась к звукам в квартире. Тишина ужасно беспокоила ее. А вдруг Николаус сидит один в темноте и сходит с ума от воспоминаний? А если он наделает глупостей? Учинит что-нибудь над собой?

Наконец внизу открылась дверь подъезда. Вошла Мину, зажгла свет и вздрогнула, увидев Анну-Карин:

– Фу, напугала!

– Извини.

Мину достает из кармана ключ и крутит его в руке.

– Я звонила несколько раз, – говорит Анна-Карин.

– Нехорошо входить без спроса, но придется, – произносит Мину.

Она отпирает дверь.

На полу прихожей лежит какая-то реклама с надписью: «Позитивный Энгельсфорс». Воздух тяжелый и горячий.

Анна-Карин зажигает в прихожей свет. Занавески задернуты. Папоротник увял на подоконнике.

– Николаус! – осторожно зовет Анна-Карин, пока Мину закрывает входную дверь.

Никакого ответа. Дверь в ванную приоткрыта. Анна-Карин заглядывает туда. Мину идет в кухню и возвращается назад. Качает головой. Они смотрят на закрытую дверь спальни.

– Николаус! – зовет Мину.

Тишина.

Анна-Карин тихонько стучит в дверь спальни. Ждет. Ответа нет. Она нажимает ручку и заходит в комнату.

Здесь воздух еще более спертый, пахнет несвежим постельным бельем. Анна-Карин на ощупь находит выключатель и зажигает свет.

Большой темный куль лежит рядом с кроватью на полу. Анна-Карин испуганно замирает и тут же понимает, что это зимняя куртка Николауса.

Двери шкафа открыты. Все вещи перевернуты, некоторые полки пусты.

Мину подходит к кровати и берет с подушки белый конверт.

– Пожалуйста, можно я? – просит Анна-Карин.

Мину протягивает ей конверт, Анна-Карин вскрывает его и достает из конверта листок линованной бумаги.

Дорогие дети!

Я должен уехать. Причину своего отъезда я пока не могу вам открыть, но придет время, и вы поймете, что я не мог поступить иначе.

Берегите серебряный крест. В нем заключена сильная магия, которая будет вас охранять. Кроме того, мне всегда казалось, что у этого креста есть некое важное предназначение. Возможно, он пригодится вам в будущем.

Я заплатил за эту квартиру за год вперед. Используйте ее по своему разумению. В матрасе спрятаны деньги, которые тоже могут вам пригодиться.

Прошу вас, поверьте: я уехал из Энгельсфорса ради вас. Остаться здесь – значит навлечь на вас беду.

Близятся трудные времена. Держитесь вместе. Доверяйте друг другу. Доверяйте Матильде и Книге Узоров.

Я надеюсь и верю, что смогу вернуться.

Вечно ваш,

Н. Э.

Анна-Карин опускает письмо.

– Что там? – спрашивает Мину.

В голове у Анны-Карин стучат слова письма.

– Что там? – повторяет Мину.

Анна-Карин протягивает ей листок.

Дочитав письмо до конца, Мину переворачивает бумагу, словно ищет продолжение.

– Неужели просто взял и сбежал?.. – говорит Анна-Карин, чувствуя, как горло сжимает невидимый обруч.

Мину смотрит на нее, и Анна-Карин понимает, что именно это и произошло. Николаус сбежал.

Анна-Карин выходит в гостиную. Смотрит на стену, где висит серебряный крест.

– Я позвоню Иде, – предлагает Мину. – Пусть поищет его своим маятником.

– Нет, – говорит Анна-Карин. – Не надо. Его наверняка уже нет в городе. К тому же он не хотел, чтобы его искали.

– Ты веришь тому, что он написал? – спросила Мину. – Что он уехал ради нас?

– А ты веришь? – спрашивает Анна-Карин.

Они смотрят друг на друга.

– Да. Я ему верю.

Близятся трудные времена.

Анна-Карин смотрит на большой черный зонт, стоящий возле входной двери. Этот зонт Николаус держал над Мину и Анной-Карин прошлой осенью, вечером того дня, когда погибла Ребекка. Анна-Карин помнит, как стучал по куполу зонта дождь. Тогда она чувствовала себя под защитой Николауса.

Теперь Николауса нет. Избранницам остается рассчитывать только на себя.

18

От кабинета детского и подросткового психолога за километр несет канцелярией. Мы видим тебя! Мы следим за каждым твоим шагом!

Иногда Линнее кажется, что она обречена пожизненно приходить в это помещение. Она ненавидит подростков, которые жалуются на своих родителей. Они не понимают, что те, у кого есть родители, избавлены от необходимости каждую неделю являться сюда и выворачивать наизнанку душу перед чужим человеком, доказывая, что ты не наркоман и не потенциальный самоубийца. Если эти подростки проштрафятся, что им грозит? Подумаешь, выговор от мамы с папой! А Линнею за любую провинность могут лишить квартиры, единственного места, где она может быть самой собой.

Кстати, сегодня у Дианы из социальной службы было запланировано «посещение Линнеи на дому». Звучит так, будто они собираются вместе попить кофе, хотя на самом деле это очередная проверка. Но в последний момент «посещение» было отменено – Диану вызвали разбираться с кем-то по поводу некачественных продуктов.

Вот бы и Якоб отменил сегодняшнюю встречу.

Линнее так хочется поговорить с кем-нибудь про Ванессу, что она боится проболтаться. Но посвящать Якоба в свои отношения с Ванессой ей совсем не хочется, точно так же как не хочется говорить ему про Элиаса. Лучше уж в сотый раз перемалывать одно и то же: про детство, отца и смерть мамы.

Ванесса и Элиас – это ее сокровище, им она не будет ни с кем делиться, хотя владеть этим сокровищем тяжело и больно.

Тут открывается дверь и выходит Якоб:

– А, Линнея! Привет!

Он протягивает руку, Линнея пожимает ее. И вдруг на нее резко наваливается тоска, такая же сильная, как в те дни, когда боль от смерти Элиаса была совсем свежа.

Но это не ее тоска. Это тоска Якоба.

Я не должен был принимать ее сегодня. Следовало отменить встречу…

Линнея отдергивает руку, но мысли Якоба продолжают эхом отдаваться в ее голове.

Линнея идет следом за Якобом в кабинет, стараясь скрыть свое удивление.

– Как прошла первая школьная неделя?

– Супер.

Якоб, похоже, не услышал в голосе Линнеи иронию и просто кивнул головой.

– У тебя больше не было приступов панического ужаса?

– Нет.

Якоб не ответил, и Линнея осторожно заглянула в его мысли, чтобы понять, верит ли он ей.

…Я не могу… чем я могу ей помочь… почему я не взял больничный…

Линнея смотрит на Якоба. Несмотря на загар, его лицо кажется бледным. Вокруг глаз красные круги. Пальцы рассеянно теребят нитку, болтающуюся на отвороте шорт.

…Я должен был понять, что не смогу работать… какой я, к черту, психолог… она умерла… совсем умерла…

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает Линнея.

– Хорошо, только немного устал.

Якоб не ожидал вопроса Линнеи, и ей даже не приходится напрягаться, чтобы услышать его следующую мысль.

…Черт, она видит меня насквозь… как в тех кошмарах, когда мне снится, будто пациенты знают, что я думаю…

– Почему тебя интересует мое самочувствие? – спрашивает Якоб, и в его голосе против воли слышатся агрессивные нотки.

– А разве нельзя спросить, как вы себя чувствуете?

Якоб откашливается и пытается вернуться к привычной роли консультанта-психолога.

– Можно, конечно… – Он старается не встречаться с девушкой взглядом. – Просто мне показалось, ты чем-то озабочена. Хочешь мне что-то рассказать?

Но Линнея уже не слышит собственных мыслей.

Ее голова занята мыслями Якоба.

Умерла его коллега, та самая, с которой он изменял жене год назад. И сейчас он думает про то, что должен был ей сказать – и не сказал, должен был сделать – и не сделал, про те часы, которые они проводили вместе и про которые Линнея совсем не хочет ничего знать.

В жизни всех людей есть второе дно. Линнея не задумывалась об этом, пока не научилась читать мысли. С тех пор как она больше узнала о жизни других людей, собственные беды уже не кажутся ей исключительными. Но сейчас она не в силах слушать мысли Якоба.

Она произносит общие слова о страхе перед будущим и несет всякую чушь. Якоб слушает ее вполуха. Только в конце разговора ей удается отключиться от его мыслей.

* * *

Последний урок пятницы, в классе жарко, и Мину с трудом удается сконцентрироваться на том, что говорит Ильва. Ребята смотрят на учительницу пустыми глазами, а она тщетно пытается увлечь их премудростями геометрии. В воздухе висят тяжелые запахи пота и влажной одежды, да еще от Ханны А., сидящей прямо перед Миной, несет резким запахом духов.

Ханна А. откидывается на спинку стула. Мину задерживает дыхание и отодвигается назад.

Ей вспоминается инцидент, происшедший в среду на уроке химии, и то, как кричала Ханна. Виктор с того дня в школе не появлялся. Мину снова подумала про улыбку, которая играла у него на губах во время общей суматохи. Чему он улыбался?

Ильва нарисовала на доске треугольник и повернулась к классу.

– Пожалуйста, потише! – приказала она.

Ее очки вспотели у переносицы.

– Давайте закончим урок на улице! – предлагает Кевин. Раздаются одобрительные возгласы. – Серьезно, давайте! Я угощу вас мороженым. Куплю большой и вкусный стаканчик!

Тут и там слышатся смешки, Ильва вспыхивает. Упирается руками в бока и устремляет испепеляющий взгляд на Кевина. Мину кажется, что Ильва дома перед зеркалом тренируется вселять страх в учеников. Но на Кевина это не действует, и он снова повторяет:

– Правда, пошли на улицу. Здесь так жарко, что думать невозможно!

Ильва переминается с ноги на ногу.

– Завтра суббота, выходной…

– Хватит! – У Ильвы лопается терпение. – Выйди вон из класса!

Она указывает пальцем на дверь. Под мышкой у нее темнеет огромное пятно, по форме похожее на Гренландию.

– Он ничего плохого не сделал! – вступается за Кевина Ханна А.

– Просто предложил вам мороженое, – ухмыляется Кевин.

– Вон! – утробно проревела Ильва. Пятно под мышкой увеличилось.

Кевин встал и пошел к выходу. У двери он обернулся и помахал классу завязанной рукой. Ильва протопала к Кевину, почти вытолкала его в коридор и захлопнула дверь.