Текст книги "Крик потревоженной тишины. Книга 1"

Глава 5. Разговор, прерванный на полуслове

– Со мной ничего не случилось, – соврал Ахель, потому что не хотел рассказывать обо всех происшествиях, да и тайны подобного рода можно доверять только самым близким, а Линва таковой не была. Доверять тайны любящим наивным людям – это почти то же, что доверять их врагам. А врагов, жаждущих информации, тут было и так полным-полно. – Я, кстати, слышал, как ты пела. Очень неплохо, – «для непрофессионала» – добавил он про себя.

– Спасибо, – сказала Линва. Было видно, что этой фразы ей достаточно, чтобы считать разговор успешным, а ведь это только его начало.

– Ты сама сочинила эту песню? – поинтересовался Ахель.

– Нет, – честно ответила она, даже не подумав, что можно ответить согласием. – Куда мне. Я пробовала, но ничего не получается.

– И почему же ты прекратила попытки?

Ахелю было приятно отвлечься от забот и поговорить на незначительные темы. Да и психология таких искренних людей, как Линва, тоже довольно интересна. Ничем не хуже психологии существ из леса: и про ту и про другую людям ничего не известно. Ахель внезапно почувствовал сильное щекотание в горле, как при простуде. Только он не простужался. Не в силах терпеть, он поморщился и громко кашлянул, потирая горло. Появилось ощущение, что не хватает воздуха. Он сел прямо, чтобы раскрыть все возможные дыхательные пути, хотя поза прямого сидения не является правильной в этом случае. Вроде бы стало легче.

Глубокий вдох; выдох; вдох…

Да, вроде отпустило. Что за напасть! Линва во все глаза смотрела на Ахеля с обеспокоенным видом.

– С тобой всё в порядке? – с опаской спросила она. – Ты здоров?

– С утра был здоров, – пожал плечами Ахель. – С тех пор ничего не менялось. Наверно, наелся на празднике всякой всячины, вот организм и сопротивляется. Хотя ничего необычного я не ел. Мало ли! Нормальность еды зависит не только от ингредиентов, но и от повара, а повара тут!..

– Ой, – отмахнулась Линва и заливисто засмеялась. – Повара тут, конечно, и не повара вовсе – но готовят хорошо.

– Особенно вино из шишек, – напомнил Ахель.

– Я не пробовала, – призналась Линва. – Зато пробовали два моих брата. Они в один голос сказали, что это хорошая вещь, хотя вкуса шишек не почувствовали.

– А где сейчас твои братья? – спросил Ахель. – Почему ты не с ними?

– Они где-то ходят. Либо у сцены стоят, либо помогают кому-нибудь с палатками. На празднике можно хорошо подзаработать таким способом.

– Прямо-таки хорошо! – улыбнулся Ахель.

– А то! – утвердительно сказала она. – Можно получить и по пятнадцать медных монеток в час. И это за такую лёгкую работу. К тому же она больше состоит из шуток и смеха, чем непосредственно из работы.

– М-да, неплохо, неплохо, – буркнул Ахель, и его рука машинально дотронулась до кармана.

Там лежала платиновая монета, эквивалентная четырём тысячам медных, которую он забыл выложить. Если её найдут, то, скорее всего, будет скандал. Хотя местные воры могут оказаться настолько глупыми, что примут её за серебряную. Платиновых-то они в глаза не видели. Тогда скандала не будет.

– А почему ты не идёшь с ними? – спросил Ахель.

– Они сами не захотели, чтобы я им помогала. Говорят, что буду мешать. Я-то понимаю, что им просто хочется расслабиться. Рядом со мной они всё-таки чувствуют себя немного скованно: в мужской компании им легче.

– Вы же одна семья, как-никак.

– Ну, мы друг друга не выбирали. Раньше, может, и были близки, но в селении они сразу нашли «своих» – и теперь мы отдалились.

– Ничего, – подбодрил Ахель, – не вечно же вы будете жить в селении. Тут только временно зарабатывают.

– Не всегда! – напомнила Линва. – Многие живут тут всю жизнь. Здесь мы зарабатываем больше, чем могли в городе, здесь у братьев есть друзья. Нет, мы останемся тут.

– И тебе это нравится? – удивился Ахель.

– Здесь не плохо, – согласилась Линва, – но и не очень хорошо. Тут нечего делать, довольно скучно. Но одной мне отсюда не выбраться. Вот если бы кто-нибудь забрал меня отсюда…

«Если это намёк, – подумал Ахель, – то Линва достигла просто вершины своего мастерства. Надо менять тему».

– Так почему ты перестала писать песни? – повторно спросил он.

Линва сразу погрустнела. «Значит, это был намёк», – решил Ахель.

– Блокнотик кончился, – последовал ответ, – а другого я не нашла.

– А жизнь тут ужасная, – сказал Ахель просто потому, что должен был хоть кому-нибудь это сказать. Только бы Линва не посчитала эту фразу намёком с его стороны!

– Тут не так уж и плохо! – возразила она. – Просто скучно, и люди нервные. Город почти такой же, только людей больше, и разные события происходят чаще.

«Боже мой! – подумал Ахель. – Да девушка совсем не знает города. В каких подвалах надо жить, чтобы сравнить его с этим селением. Эта фраза – просто плевок в душу города!»

– Но тут, если я правильно понимаю, единственное событие – это праздник, проходящий раз в год. И тот донельзя убогий.

– Да, не часто судьба тут балует нас праздниками. В городе ещё были редкие дни рождения, куда нас звали. А впрочем, разница невелика. Тут праздник даже роскошнее, чем мы видели в городе. Там, правда, отмечали День города на площади, но там было очень много народу, всюду очереди, а цены в палатках такие высокие, что ничего нельзя купить. Тут праздник лучше! В разы!

«Да где, объясните мне, – мысленно обратился Ахель непонятно к кому, – можно жить, чтобы иметь такое превратное представление о городе! Это плевок в его душу, хотя… Если с деньгами у них было туго, то она, может быть, и права. Да, город немного жесток. Но нельзя же в упор не видеть его прелестей. Ох, как я туда хочу. А День города… Просто прелесть. Показать бы ей этот праздник с нормальной позиции». Дальше этого его мысль не пошла, потому что Линву он не любил, а везти её в город просто на экскурсию без всяких последствий – идея очень глупая.

– А по мне, так этот праздник – слабая самодеятельность, – сказал он. – Посмотри на табличку. Там написано: «Поздравляем с днём рыбака и охотника». Последнее слово перенесено на другую строку просто потому, что не хватило длины первой строки. Они сделали буквы слишком крупными и не рассчитали место. Поскольку другой ткани не было – они так и оставили.

– У них и не было другой ткани, – удивлённо сказала Линва. – Зачем её менять? Мы же не на табличку пришли смотреть, а веселиться! Табличка – это так, символ праздника, но не сам праздник. Ты прости, я слишком заумно сказала.

– Да нет, – машинально ответил Ахель, – я всё понял. «И правда, – подумал он, – почему я мыслю с позиции человека, имеющего в кармане платину. Надо быть как-то гибче. От таблички праздник и правда не испортился бы, если бы сам не был таким убогим. Зато сейчас тут тихо. Да, временами я выдаю такое, что сам начинаю себя ненавидеть за плохие мысли».

Началась песня про рыбака, который не мог поймать рыбу. Наверно, это задумывалось смешно, но шутка не удалась. Нет, ну зачем начинать песню со слов: «Рыба плавает по делу, двигать воду надоело, и теперь вся рыба смело огорчает рыбаков»?

К горлу подкатила тошнота, но не от песни: Ахелю правда стало очень плохо. Он сдержался, тем более что рядом сидела девушка. Однако горло снова защекотало, а воздух в лёгких разом кончился. Ахель открыл рот, чтобы кашлянуть, но так как воздух кончился, то он не мог этого сделать. Кроме того, кашель подразумевал выдох, а Ахель отчаянно нуждался во вдохе. Какому-то садисту и могло показаться смешным, но Ахель всерьёз испугался задохнуться. Он с превеликим трудом вдохнул воздух и со всей силы несколько раз кашлянул. Потом он попытался вдохнуть глубже, но воздуха не хватало. Он сам, как пойманная рыба, начал дышать ртом, чуть не высовывая язык. Наконец он перестал задыхаться и почувствовал облегчение. Перед глазами поплыли пятна. Сознание помутилось. Ахель пока ещё мог осознанно воспринимать реальность, он попытался успокоиться и начать глубоко дышать. Это удалось. Спустя несколько секунд он начал приходить в норму. Только тогда он заметил, что Линва положила его на скамейку, а на лбу у него появилась не пойми откуда взявшаяся холодная тряпка. Ахель сомневался в действенности этих средств, но поблагодарил Линву и даже встал со скамейки.

– Ты весь бледный, – испуганно сказала она.

Ахель не видел себя со стороны, но поверил Линве: в таком состоянии бледность была вполне ожидаемым явлением.

– Мне плохо, – признался он. – Я пойду к себе в избу.

– Может, тебе лучше к лекарю? – предложила Линва.

– Я даже не знаю, где он живёт и дома ли, – ответил Ахель.

Он что-то слышал про него, но ни разу там не был. Да и у него в избе имелся чемоданчик с лекарствами, привезёнными из города. Им он доверял куда больше, чем целителю, который имел в распоряжении только травы и дешёвые подделки, привезённые купцами. «Выпью что-то от отравления и брызну в горло от отёка. И надо ехать в город! Тут можно и умереть, чего доброго!»

– Я тебя провожу! – вызвалась Линва.

– Нет! – отрезал Ахель. – Правда не стоит. Я дойду сам.

Он не хотел в таком в таком виде попадаться кому-либо на глаза. В городе это не приветствовалось. К тому же он не был уверен в том, что не заразен, и не хотел подвергать жизнь Линвы опасности: сам-то он наверняка вылечится, а вот она – не факт.

– Спасибо за помощь. Я справлюсь. – С этими словами он медленно направился к избе.

Глава 6. Плата за поездку

Линва осталась сидеть на скамейке, не чувствуя праздничного настроения. Мнение Ахеля хотя и было для неё важно, но нисколько не повлияло на её представление о празднике. Нет, дело было в другом: она сильно тревожилась за его здоровье. Сможет ли он дойти до избы? Его жилище находилось на другом конце деревни. Пешком он вряд ли доплетётся. Значит, остаётся только перемещаться по платформе. Однако управлять рычагом сложно! Линва быстро уставала, когда самой приходилось делать это. К счастью, она почти всегда ездила со своими братьями. А вот кто поможет Ахелю? Ржавый механизм, всем своим видом моливший о том, чтобы его отправили на покой, сопротивлялся каждому нажатию. Местный механик иногда заменял стёртые в прах шестерёнки, но на этом ремонт и заканчивался. Ахель не сможет доехать до избы! А вдруг платформа окажется занята – ах, она почти всегда занята, а ждать её можно целую вечность! Только вот у Ахеля нет времени ждать.

И тут Линву осенила новая мысль: а что, если Ахель не сможет даже одного раза надавить на рычаг? Ему нужна помощь! Почему он отказывается от целителя: он ведь может помочь! Сколько раз Линва переутомлялась и простужалась – он всем и всегда помогал, причём не взимал за это плату, прямо как в сказке. Линве это действительно казалось сказкой, так как она понятия не имела, на что тот живёт. На самом деле волшебством тут и не пахло, просто устроено всё было чуть хитрее, чем казалось.

– Ахель не сможет даже дойти до рельсов! – вдруг прошептала она. – Братья не пойдут ему помогать – зачем бы им это. Эгоисты! Я должна пойти сама!

Она поднялась со скамейки и направилась в направлении рельсов, ведь именно там должен быть Ахель.

Стоило ей уйти, как праздник пошёл на новый виток. Певец горланил какую-то песню, а когда он закончил, то его прервал сам староста селения! Музыканты, вспотевшие от долгой игры, были ему за это благодарны. Им и самим не терпелось присоединиться к празднику, то есть пройтись по палаткам и смести с них половину съедобных товаров.

– Уважаемые жители нашего славного селения! – проговорил староста.

«Вот, сейчас будет долгая скучная речь», – сказали новые жители села. «Нет, он будет краток», – отвечали им те, кто жил здесь давно.

– Сегодня, в этот праздничный день, я не буду мучить вас длинной речью. Не за этим вы пришли сюда. Веселитесь, и пусть беды вас минуют. Даже вода, ставшая слизью, вновь стала водой, и рыба славно плещется в ней с новой силой. А теперь позвольте преподнести вам подарок: четыре большие бочки, полные вина. И не какого-то непонятного вина из шишек, – он посмотрел на палатку, где продавали этот напиток, – а нормального!

– Оно и у меня хорошее, – ответил продавец.

– Конечно хорошее, – согласился староста, – но только для тебя, потому что ты берёшь за него большие деньги. Ладно, я шучу. Я его не пробовал, поэтому и судить не буду. А теперь настало время бесплатного угощения.

Несколько человек действительно выкатили четыре бочки. Люди радостно сгрудились около них.

– Встаньте в очередь, – скомандовал староста. – Одноразовых стаканов у нас нет – это городская роскошь. Всё, что делают горожане, быстро ржавеет. Так что у нас всё своё! Пейте из тех стаканчиков, что поставят на бочки. Не толпитесь. – Последний совет был бесполезен, потому что никто не собирался ему следовать.

Староста потёр руки и сошёл со сцены. Никто не понял его хитрости, ведь эти бочки на самом деле не были щедрым подарком: они не были подарком вообще. Деньги, на которые они были куплены, староста целый год откладывал от продажи рыбы, выловленной самими же селянами, и фактически недоплачивал им. Он откладывал далеко не только на бочки. Не забывая заботиться о нуждах селения, он заботился и о себе.

Бравые юноши, прикатившие бочки, приготовились открутить вентили, чтобы вино потекло рекой. Однако ничего не потекло. Жители недоумённо посмотрели на бочки, а потом на сцену. Они ожидали, что староста просто пошутил и сейчас им принесут уже настоящее вино. Прошло несколько секунд. Ничего не происходило.

«Старосту!», «Старосту сюда!» – послышались крики среди толпы. Староста, который и не думал шутить, вновь вышел на сцену.

– Что не так? – громко спросил он.

По гомону толпы он понял, что им недовольны. Когда он прислушался, то по отдельным выкрикам ему стало ясно, что вино не течёт.

– Эй вы! – обратился он к парням. – Вы куда дели вино? Почему бочки пусты?!

Из сбивчивых ответов он на сей раз понял, что бочки полные, но из них ничего не течёт. Досадуя на неудачный подарок, который вместо добрых взглядов и уважения вот-вот должен был принести всеобщее недовольство, он спустился со сцены и подошёл к бочкам.

– Принесите топор, – скомандовал он.

За топором тотчас пошли. Старосте было приятно, что его репутация настолько безупречна, что даже после такого инцидента его всё равно безропотно слушаются. Вскоре принесли топор. Судя по остаткам грязи, его наскоро обтёрли перед тем, как дать в руки старосте.

– Спасибо, – сказал он и с размаху ударил топором по крышке бочки.

Народ замер в ожидании. Староста вытащил топор и ударил второй раз. Народ внимательно смотрел и ждал третьего удара: тогда разрубы образовали бы треугольник и в крышке появилось бы отверстие. Староста был уже не молод, да и командовал в разы больше, чем работал, поэтому после двух ударов у него на лбу выступили капельки пота, а лицо немного покраснело от натуги. Тем не менее он и виду не подал, что ему тяжело, и третьим ударом пробил крышку бочки. Разумеется, он первым заглянул внутрь. Пахло на редкость противно.

– Боже мой! – воскликнул он. – Быть не может!

Люди начали испуганно перешёптываться и «чтокать».

– Опрокиньте бочку! – приказал староста. – Пусть все это видят. Настали трудные времена, друзья мои!

Бочку сразу опрокинули на землю, и все увидели, как из неё потекла противная жидкость, частично состоящая из вина, но большей частью представлявшая ту самую едкую жижу из реки. «Вино превратилось в ЭТО!» – начали шептать люди.

– Думаю, это чья-то глупая шутка, – нашёлся староста, но тут отовсюду послышались крики «И у меня», «Здесь то же самое!».

Кричали все, кто что-либо пил или продавал. Все соки, выжимки, нектары и прочие напитки начали превращаться в жижу.

«А не текло оно потому, – проговорил про себя староста, – что очень густое и забило отверстие».

– Да там же листья и ветки! – воскликнул он уже громко. – Как из болота!!!

Листья и ветки обнаружились у всех. Из чьих-то стаканов даже начали прыгать лягушки. Послышался комариный писк.

– Я найду выход из ситуации! – прокричал староста. – Найду и сразу же сообщу вам. Ждите! – Под недоумённые возгласы он ушёл.

Люди начали метаться по площади, а потом побежали к своим домам. Те, кто жил близко, увидели и у себя дома жижу вместо воды и прочих текучих веществ. Те, кто жил подальше, не увидели у себя ничего необычного. Все снова собрались на площади в ожидании старосты. Кто-то даже хотел дунуть в медный рог, но его остановили, ведь о происшествии и так уже почти все знали.

Однако всех ждала новая неожиданность: жижа полностью исчезла и снова стала тем, чем была. Около опрокинутой бочки была большая лужа чистого вина. Когда разбили другие бочки, то увидели, что там было налито то, что и должно было быть. Только вот спокоен теперь не был уже никто. Староста волновался больше остальных и лишь немного успокоился, когда ему сообщили, что всё пришло в нормальное состояние.

– В мои-то годы! – восклицал он, расхаживая взад и вперёд. – В мои-то годы…

Он боялся не только катастрофы, но и оттока людей из селения. Как результат – он произнёс длинную и пламенную речь, которая сводилась вот к чему. Во-первых, уезжать никому не надо, так как всё теперь под контролем. Во-вторых, норма вылова теперь уменьшена до восьми килограммов в день. В-третьих, он сказал, что спросит о ситуации в других селениях, а пока уезжать отсюда нет смысла: вдруг везде творится то же самое?!

Сам же он был готов к тому, что эти меры не помогут, а ему придётся оставить свою должность. Если приедут экологи, то всё будет ничуть не лучше. Более того, эти самые экологи, если будут работать добросовестно, сами же и прикажут жителям уехать, так как пребывать здесь опасно. Если же они будут работать плохо, то работа затянется на неопределённый срок, что приведёт к нервотрёпке и жителей, и купцов. Значит, все уедут. Тогда вообще нельзя писать в город никаких писем: себе дороже!

Надо просто надеяться на лучшее, кормя жителей оптимистичными отговорками. «А я пока подкоплю ещё деньжат и потом уеду. Закон даст – уеду со всеми в другое селение, свергну тамошнего царька, и снова всё будет по-моему!»

Напряжение нарастало. О случившемся мгновенно узнали все, кроме маленькой кучки людей, по каким-то причинам не интересующихся делами селения. Одной из этих людей была Линва.

Дело в том, что, пока все веселились, она пыталась найти Ахеля. Сначала она побежала к рельсам. Обычно найти платформу было сложно: она могла находиться где угодно, в любом месте, покрытом рельсами. Однако сегодня все стремились либо попасть на площадь, либо покинуть её, то есть шанс найти платформу поблизости был велик. Линва думала, что Ахель пока отъехал совсем не далеко или вообще не добрался до платформы.

К её изумлению, Ахеля она на пути не встретила, а платформы не обнаружила. Мысли не давали ей покоя. «А вдруг он тоже не нашёл платформы и направился домой пешком! Это непосильный труд для него в таком состоянии!» Она пошла вдоль рельсов, намереваясь или найти там Ахеля, или дойти до его избы и проверить, там ли он. Что ей делать, если она нигде его не застанет, она пока даже не думала.

Незадолго до этого по той же дороге проходил и Ахель. Ему повезло больше. Дело в том, что какой-то предприимчивый парень занял платформу и за небольшую плату сам доставлял людей туда, куда им нужно, а потом возвращался ближе к площади и ждал новых желающих поехать. Почти все были утомлены и предпочитали заплатить пять-шесть медных монет, чем идти пешком или управлять платформой самим. Но находились и такие. Тогда парень слезал с платформы и бежал за ней, а когда самодостаточный человек, лишивший его права на монетку, слезал с платформы – парень вновь забирался туда и ехал к площади.

Ахель с радостью дал ему целых двадцать монет, чтобы тот вёз его как можно быстрее. Парень обычно ждал появления хотя бы двух-трёх пассажиров, но Ахель заплатил сразу за четверых. Везти четверых случалось редко; парень решил, что от добра добра не ищут, и повёз Ахеля что было мочи. Ахелю становилось всё хуже. Он попросил ускорить ход, но парень и так добросовестно гнал платформу. Он уже тяжело дышал, но Ахель видел, что такой крепкий парень мог бы ехать ещё чуть-чуть быстрее. А может, и не чуть-чуть. Прикинув расстояние до своего дома, Ахель понял, что ехать до него ещё минут пять. Невозможно!

– Я понимаю, что ты устал, – сказал Ахель, – но я очень спешу. Если мы доберёмся до моего дома – он через две улочки – за две минуты, то я дам тебе ещё шесть монет. Торопись.

Другой в такой ситуации мог бы обокрасть слабого пассажира, но, по счастью, парень оказался честным. Прикинув явную выгоду, он закусил нижнюю губу и, не жалея себя, начал двигать рычаг так сильно, как его никто никогда не двигал. Платформа заскрипела, но пошла действительно быстрее в два раза. Ахель не мог стоять: ноги подкашивались, голова кружилась, перед глазами плясали первобытные узоры, как те, что покрывают неровную поверхность древних пещер. Он лёг на спину прямо на пол.

– Что вы такого делали на празднике? Шишек, что ли, объелись? – спросил парень, не снижая скорости. Он был уже весь красный и дышал ртом, обливаясь потом, который, как мелкий дождик, капал с него на рычаг.

Ахель ничего не ответил. Он продолжал неподвижно лежать, глядя в небо. Сознание пока ещё оставалось ясным, но его тошнило, и он не хотел провоцировать тошноту ещё сильнее, открыв рот. Впрочем, утомлённый парень тоже не особо стремился поддерживать разговор. Ахель даже не удосужился взглянуть на часы, чтобы отмерить время. Тем не менее парень гнал как только мог, а значит, придираться к нему смысла никакого не было. Вскоре платформа резко остановилась. Ахель дёрнулся, открыл глаза и огляделся. Да, они остановились максимально близко к его дому. Он с трудом встал, молча и мучительно вытащил из кармана несколько монет, но сознания хватило, чтобы заметить среди них одну платиновую. Парень хотя и кинул на монету завистливый взгляд, но не придал особого значения, потому что принял её за серебряную. Ахель спрятал монету в карман и начал оценивать горсть.

– Да ладно, дайте серебром. Она же равна четырём медным, – попросил парень.

Ахель помахал указательным пальцем, показывая, что не намерен давать якобы серебряную монету. Считать сил не было, поэтому он просто бегло осмотрел: нет ли золотых монет. Он не жадничал, просто не хотел о себе слухов, что – о чудо – у него есть золото. Откуда? – он же плохо работает! Нет уж, репутация у него и так была плохая, так ещё слухов не хватало!

Золота не обнаружилось; Ахель, видя, что монет никак не меньше пяти, сыпанул в протянутую руку всю кучку. Затем он сошёл с платформы и поплёлся к избе.

– Давайте я помогу! – крикнул парень.

Ахель, не в силах говорить, дал ему знак ехать дальше и не приставать к нему. Парень всё понял и, измученный, сел на платформу, прислонившись спиной к рычагу. Он очень устал. Мышцы вздулись и задеревенели. Им требовался отдых, как и всему телу.

– Не могу больше, – на выдохе прошептал он.

Ахель тем временем свернул за угол и позволил себе немного расслабиться. Тут же он пожалел об этом, так как его вырвало. Ему стало ещё противнее, но зато приступы тошноты уменьшились.

– Что такое! – процедил он. – Наблюдатель?

Больше он не мог ничего говорить, даже шептать не мог, поэтому просто подумал: «Он отравил меня своей слизью! Своими мерзкими соками! Вот какую гадость этот Наблюдатель выделяет! Дотянулся до меня после своей гибели! Может, болезнь – это именно то, что должно было за мной прийти?» Организм боролся против разума. Разум требовал идти как можно скорее; организм просил лечь и отдохнуть – но Ахель понимал, что если он ляжет, то может никогда уже не встать.

С трудом, подобным подвигу древних воителей, Ахель миновал несколько изб и переступил порог своей. Сразу после этого он поднял крышку подвала и полез за лекарствами. Они стояли в ящике, врытом в землю, так как нуждались в холоде больше остального. Мутным взглядом Ахель разобрал этикетки. Он хотел уже выпить таблетки, но понял, что забыл взять с собой воду. Тогда он решил взять таблетки наверх, но сознание становилось всё мутнее. Он мог просто не добраться до кувшина с водой. Пить нужно было здесь и сейчас. Толком не понимая, что он делает, Ахель взял несколько таблеток от пищевых отравлений и одну от воспаления. Затем он положил их по одной в рот и с трудом проглотил. Решив ещё хоть как-то обезопасить себе жизнь, Ахель брызнул спрей от воспаления горла в рот: вдруг ещё и горло опухнет? Он не сомневался, что отравился. Только теперь он понял, что правильнее было бы не пить таблетки, а промыть желудок. Хотя… если он отравился именно ядом Наблюдателя, то промывать желудок смысла не было. Ахель сорвал вместе с цепочкой череп Наблюдателя и швырнул его на землю. Затем он взял с собой два флакона лекарств и полез наверх из подвала. Почти без сознания он подумал: не выпить ли обезболивающего? Наконец он решил, что это не нужно и даже опасно. Боль могла подсказать, что у него повреждено и насколько сильно. Закрываясь от боли, он мог подумать, что здоров, будучи больным. Так шутить с самим собой крайне опасно. Да и не в состоянии был Ахель второй раз лезть в подвал.

Поставив флаконы на стол, он закрыл люк в подвал и лёг на кровать. В тот же миг сон вырвал его из реальности. Закон даровал ему несколько жизней. Но яд яду рознь. Бывает яд, одна капля которого может убить и пять человек. Тогда, выпив этот яд, можно потерять пять жизней за раз! А столько жизней Ахель не имел. К тому же сил и возможностей Наблюдателя он не знал. Он уже ничего не знал. Ему не снилось никаких снов. Организм просто боролся со смертельной болезнью. Шанс выжить, хоть и убывал с каждой минутой, всё ещё был.

Организм сам же себя и обманул. Чтобы сохранить силы, он вызвал у Ахеля желание спать. Эти силы организм хотел употребить на бой с болезнью, но не понял, что болезнь ему не переиграть. И теперь Ахель мог умереть прямо во сне, не имея даже шанса помочь себе.

* * *

Парень продолжал переводить дух на платформе. Рычаг был влажный от его пота. По счастью, с собой у паренька имелась бутылка с водой, которую он теперь и опустошил. Только после того, как он более-менее пришёл в себя, он решил пересчитать монеты, зажатые в горсти. Там их оказалось семь. «Отлично! – подумал он. – Столько денег с одного пассажира. Семь монет! А впрочем, жаль беднягу. Ему было очень плохо. Но он сам отказался дать проводить себя. Да и я устал тоже».

– Оно того стоило! – сказал он себе уже вслух. – Напоследок он дал мне семь монет вместо пяти. Видно, уж очень торопился. А это что?..

Две монеты блестели не так, как другие, а немного ярче. Повернув их реверсом к себе, он заметил красивые узоры. На других монетах узоров не было. Вся красота сводилась только к изображению короны с пятью зубцами. А на этих двух корона была внутри сложного замкнутого симметричного узора. Смотрелось очень красиво, особенно на солнце, когда узор переливался всеми оттенками металла.

– Это же, – проговорил он, не веря своей удаче, – это же… золото!

В ладони он сжимал куда больше, чем думал сначала, и больше, чем хотел дать Ахель: в руке он зажимал пять медяков и две золотые монеты. А стоимость одной золотой монеты была равна восьмидесяти медным!

Парень был не из молчаливых. При случае он решил обязательно рассказать о богатстве селянина. По имени он Ахеля не знал, но выяснить имя было не сложно, ведь вариантов того, в какую избу мог пойти пассажир, имелось всего несколько. Да и селяне почти все друг друга знали: простое описание внешности позволяло узнать и имя человека, и адрес, и все увлечения, а иногда и биографию родственников до седьмого колена.