Книга: Союз еврейских полисменов - Майкл Чабон

Костяк романа ничего нового или особенного из себя не представляет: стандартный сильно пьющий нуарный детектив, с бросившей его женой и самоубившимся отцом, живет в дешевом мотеле, ходит в мятом и грязном костюме, часто небритый, в углу рта - сигарета; он посылает начальство на три буквы (или сколько их там в идише?), быкует с отмороженными хасидами и устраивает перестрелки. Общая атмосфера всемирного трындеца усугубляется скверной аляскинской погодой, наступающим дедлайном и тем, что вокруг одни евреи (про евреев вообще трудно писать, потому как любой пишущий - либо сам еврей, либо гой, но Шейбон справился с этой нелегкой задачей). И вот именно в этом весь цимес книги.

Сюжет - расследование странного убийства странного наркомана - здесь не шибко важен (хотя и хорошо, что есть), он скорее выполняет функцию соединительной ткани, клея, связывающего многочисленных и крайне колоритных, в высшей степени живых и выпуклых персонажей, их диалоги и взаимоотношения. Все эти хасиды, шахматисты, русские бандиты, индейцы-тлингиты и полицейские создают вполне реальную, убедительную Ситку, чему только способствуют многочисленные вкрапления на идише - многие из них (шамес-пистолет, шойфер-мобильник) понятны из контекста, другие (ноз-полисмен) объяснены прямо в книге. Шейбон заваривает густую кашу из нуара, вечного иудейского ожидания мессии, высокой политики и геополитических амбиций. Финал скорее скомкан, нежели логичен, но и это не сильно портит книгу.

– Плевал я на то, что там написано. Плевал я на то, что там якобы было обещано какому-то идиоту в сандалиях, который прославился лишь тем, что был готов перерезать горло собственному сыну во имя завиральной идеи. Плевал я на рыжих телиц, и на патриархов, и на саранчу. Куча древних костей в песке. Моя родина в моей шляпе. И в хозяйственной торбе моей бывшей жены.

Итак, я искала тут детектив и фантастику. Фантастику и детектив. Детективную фантастику. Фантастический детектив. Как не играйся со словами. ничего подобного здесь нет: "детектив" очень скоро уходит на второй план, а фантастика заканчивается в самом начале. Итак, фантастика здесь начинается и заканчивается претворением в жизнь плана из документа "Проблема развития Аляски" , а именно - ускоренным освоением Аляски за счёт переселения туда евреев. Детектив начинается убийством, потом забывается, а в конце все и так знают, кто убийца. Раз обещанного здесь нет, то что же есть?

Язык, который мне хочется больше ругать, чем хвалить: он красив, ироничен, но настолько перегружен, что местами хочется просто бросить "эту красоту" на половине предложения. Есть ирония, чувствуются тонкие грани, но восторг очень быстро сменяется мучением, которое, повторюсь, хочется немедленно прекратить. Сюжет невнятен, мне показалась, что он и нужен был просто для фона. Чувствуется, что автору самому сюжет абсолютно не интересен, а, учитывая как он сворачивает его в конце, скорее всего так и есть. Сгущение красок, рассуждения, самоирония, политика, альтернативная реальность - вот оно, то самое "главное" по мнению автора.

Я совершенно не прониклась ни самой историей, ни альтернативным миром... Ничем, кроме языка. Это было очень сложно, и всё-таки это было здорово.

В какой-то момент это расследование становится таким поразительно важным и всеохватывающим, что отходит на второй план. Кажется, что сам Ландсман уже плюнул на него и просто идёт собирать очередные несчастья на свою шляпу. Это классический следователь, у которого из хорошего в жизни только то, что рано или поздно он умрёт и вот это всё закончится. А потом оказывается, что поход за салфетками в соседний магазин (нет, такого не было, это метафора) раскрывает глобальный сговор русских, евреев и производителей туалетной бумаги (это продолжение метафоры и всё ещё без спойлеров). Расследование тянется так долго и путано, что категорически не претендует на динамику и увлекательный сюжет. Сам Шейбон, кажется, тоже условно следит за ним, а сам выписывает этот невероятный мир еврейской общины на Аляске. Израиль так и не стал косточкой в горле Ближнего Востока, Вторая мировая война, кажется, завершилась чуть иначе, а теперь ещё США планирует вернуть себе землю из условной автономии и свершить очередной еврейский исход (он же - Возвращение). Семьи, кто может, бегут отсюда, а кто не может - собирает бумажки своей благонадежности. Вот только не имеющих возможности бежать, похоже, больше чем потенциальных мест - так что либо сидеть идеально тихо и невинно, либо идти на всё и вся ради желаемого. Во мраке всеобщей обреченности и ожидания, обветшалого и не сложившегося в маленький рай места, среди грязных секретов избранности Ландсман катится, а скорее тащится по сюжету. К развязке, которая не принесет катарсиса.

Что у "Союза еврейских полисменов" не отнимешь - красивого языка. Такого изящного и уместного, что он достоин парадной витрины. Вот только в этом сумраке медленно пробиваясь вперед я уставала в борьбе настолько, что в основном пропускала его. Сделаешь передышку (и вкусный кофе), чтобы взбодриться - и чувствуешь восхитительный стиль, юмор, тонкие замечания. А тащишься страниц сто и уже свет не мил, что там о слоге говорить.

Ещё интересно выхватывать элементы другой истории. Похоже, в этом мире 11 сентября не было (или всё же?..). Холодная война, кажется, оказалась теплее, а может и оглушительно горячей. Строить историю мира Ландсмана и еврейской Аляски увлекательнее, чем следить за ходом следствия. Мне, во всяком случае.

— Пожалуйста, Берко, не начинай уважать мои суждения сейчас, — просит Ландсман. — Ведь я так трудился, подрывая их.

И я бы сказал, что до сих пор не встречал писателя, который настолько бы владел умением создавать уникальную атмосферу в романе — и был при этом настолько заинтересован в еврейском народе. Проще говоря, мне еще не попадался настолько мрачный, ироничный и увлекательный детектив, который в новой форме рассказывал бы про старые скитания избранного народа. Не попадался — и ладно: не может существовать два таких романа. Я верю, что этот — единственный в своем роде, таки избранный, понимаете? Эта странная вера основана на шоке, который я испытал; это как узнать о существовании твоего двойника или брата-близнеца, потерянного в младенчестве (впрочем, сестра-двойняшка у меня есть, так что встрече с близнецом я бы не удивился), это как встретить в книге героя, которого кто-то написал по твоему точному образу и подобию, — такой шок может случиться лишь однажды. Логика немного извращенная, но это только потому, что ее здесь нет. Все основано на субъективных ощущениях. Мои ощущения подсказывают мне, что если бы я пригласил детектива Ландсмана в какой-нибудь паб пропустить по стаканчику (точнее, бутылочке) крепчайшего сливового бренди, то со стороны это, наверное, выглядело бы даже забавно:

«Бармен поставил на столик перед приятелями бутылку крепчайшего сливового бренди, неодобрительно поджав губы: ему не хотелось, чтобы эти два брата-акробата напились в его заведении и устроили внеплановый дебош. Тем более, что оба были вооружены и печальны. Внешне они действительно смахивали на братьев, они даже одинаковым движением сняли шляпы с голов, одинаковым движением поправили пистолеты в кобурах, правда, один — под мятым пиджаком копа, другой — под ковбойским жилетом с бахромой. Под длинной скатертью было не видно, а заглядывать под стол бармен не рискнул, но готов был съесть свой галстук-бабочку на завтрак, что и ноги эти двое раскинули под столом одинаково вольготно. Вернувшись за стойку, бармен решил присматривать за ними, потому что проблемы, тем более, в двойном комплекте, ему были не нужны. Будь эти двое хоть капельку нетрезвы, он бы их даже на порог не пустил, а так придраться оказалось не к чему...»

Зря он волновался — я, когда выпью, становлюсь тише травы, ниже воды. Мой лучший друг Ландсман — тоже. Его даже тянет на сентиментальные саможаления и нытье. Это, пожалуй, единственный его серьезный недостаток. Почти 90% времени в книге он был выпимши, устамши и соврамши, поэтому если не прижучивал очередного злодея, то находился в крайне подавленном состоянии.

Более того, книга настолько моя, что не будь Бина единственной в мире женщиной для Ландсманом, я бы сам за ней приударил — обожаю рыженьких, у меня от них идиотская счастливая улыбка по лицу растекается, — и даже то, что Бина выдумана, меня бы не остановило.

Вообще я бы постоянно так улыбался во время чтения этой книги, если бы описанная в ней реальность не была столь мрачной. Но это даже к лучшему — нуарная атмосфера позволяет прочувствовать все оттенки разыгравшейся в сюжете бури. Да, с нытьем Шейбон-Чабон все-таки переборщил, но вот мракота и драматик-драма представляют историю в самом выгодном свете. Что может быть интереснее, чем загадочная смерть гениального шахматиста-наркомана в замшелой гостинице именно в тот момент, когда решается судьба целого народа?

О нет, это ни в коем случае не был риторический вопрос, я же не еврей, в конце концов, чтобы избивать читателей-оппонентов бесконечными вопросами, я просто хочу через ответ на этот вопрос выйти к обобщению моих впечатлений о книге. Итак, что может быть интереснее заговора? Для кого-то намного интереснее будут отношения между главным героем и его бывшей женой — сможет ли любовь победить все невзгоды и подарить им счастье? О, прекрасный вопрос, ответ на который приятно искать во время чтения. А кто-то наоборот найдет собственное счастье в рефлексии главного героя, в саморазрушении, медленной смерти и возможности последующего воскрешения, — ведь в этом-то и заключается целительная сила литературы, когда вместе с героем преодолеваешь трудности и обретаешь спасение. Но для меня детективная составляющая (глобальность замысла, помноженная на хитросплетения преступлений и приправленная всепоглощающей иронией) стала самой ценной и интересной частью романа. Для меня нет ничего лучше, чем когда расследование ведет чокнутый еврейчик, вооруженный вопросом и пистолетом, — мой друг, мой пьющий герой, мой кумир. Но если для вас ценны в романах другие вещи, думаю, вы тоже сможете найти их здесь — и насладиться бесподобной историей.

«Шейбон – писатель для читателя: его фразы окутывают тебя и нежно целуют на ночь.» Chicago Tribune

Ладья вместе с пальцами перемещается по воздуху и опускается со стуком, несущим дурные вести оставшемуся в одиночестве черному слону.

Присутствие жалости к себе в его раздумьях – уже доказательство, что он в глубокой жопе и кружит там внутри, проникая все глубже и глубже.

Никакое перекраивание границ, никакие перемены в правительствах не способны выбить из колеи еврейку с таким обширным набором влажных салфеток.

У нас было мало фактов. Мы знали свои ограничения. И называли их выбором. Но у нас не было выбора. Вообще.

Поставил 4ку, но это с округлением хорошим вверх. Реально, книжка чуть лучше чем на 3ку.