Текст книги "Карточный домик"

Пятница, 23 июля

На следующее утро молодая чернокожая женщина вошла в убогий газетный киоск на Пред-стрит, в Паддингтоне, и спросила, сколько стоит аренда почтового ящика до востребования, реклама которого висела на окне. Она объяснила, что работает в этом районе, и ей нужен здесь ящик для личной почты, чтобы получать письма. Стоял чудесный летний день, но за ставнями и грязными окнами магазинчик выглядел темным и затхлым. Тучный лысеющий продавец, стоявший за прилавком, даже не поднял головы от «Плейбоя».

Это был район публичных домов, и молодые женщины или сомнительного вида мужчины, интересующиеся почтовыми ящиками до востребования, не являлись здесь диковинкой. Однако эта девушка была невероятно привлекательной, и продавцу стало интересно, где она работает. Его жена уехала на выходные к матери, и небольшое развлечение отлично скрасило бы его вечера, заполненные домашними делами из оставленного женой списка.

Он стряхнул со стойки сигаретный пепел и ободряюще улыбнулся красотке. Однако та никак не отреагировала: не говоря больше ни слова, заплатила за минимальный срок аренды, равнявшийся трем месяцам, аккуратно убрала в сумочку квитанцию, которую нужно было показывать при получении корреспонденции, и ушла. Продавец успел лишь мельком взглянуть на ее изящную спину, а потом его отвлекла пожилая пенсионерка, сетовавшая на отсутствие утренней газеты, и он не заметил, как молодая женщина села в ждавшее ее на улице такси.

– Все в порядке, Пен? – спросил сидевший внутри мужчина.

– Никаких проблем, Родж, – ответила секретарша. – Но, черт возьми, почему он не мог сделать это сам?

– Послушай, я же тебе объяснил. У него возникли щекотливые проблемы, с которыми следует разобраться, поэтому ему необходима частная почта. Непристойные журналы, насколько мне известно. Так что никаких вопросов, никому ни слова. Ты меня поняла?

Уркхарт взял с Роджера клятву хранить молчание, и тот подозревал, что Главный Кнут придет в ярость, если узнает, что он поручил Пенни Гай сделать за него грязную работу. Однако О’Нил знал, что может доверять Пенелопе. В конце концов, для чего вообще нужны секретарши?

Когда такси отъехало от тротуара, Пенни снова отметила про себя, что в последнее время ее шеф ведет себя как-то странно.

* * *

На улице царила страшная жара, когда мужчина в спортивном пиджаке и мягкой фетровой шляпе вошел в северное лондонское отделение Центрального банка Турецкой Республики, расположенное на Севен-Систерс-роуд. Менеджер банка, киприот по национальности, любил повторять, что у англичан имеется всего один набор одежды, которую они носят всю зиму или лето, вне зависимости от температуры воздуха. Однако не вызывало сомнений, что у этого мужчины есть деньги, раз он пришел, чтобы открыть счет. С легким акцентом, происхождение которого менеджер никак не мог определить, клиент объяснил, что живет в Кении, но намерен провести в Соединенном Королевстве несколько месяцев по делам своего гостиничного бизнеса и хочет инвестировать деньги в отель, строящийся на турецком курорте в Анталье, на южном побережье Средиземного моря.

Менеджер ответил, что он плохо знает Анталью, но слышал, что там очень красивые места, и банк, конечно же, с радостью поможет своему новому клиенту всеми возможными способами. Он протянул посетителю простую регистрационную форму, где следовало сообщить свое имя, фамилию, адрес, прежние банковские реквизиты и прочую инфор-мацию.

Через пять минут клиент вернулся к окошку и протянул менеджеру заполненную форму. Он извинился за то, что у него есть только кенийские банковские реквизиты, но объяснил, что приехал в Лондон впервые почти за двадцать лет. Менеджер заверил пожилого мужчину, что банк привык иметь дело с клиентами из других стран, и кенийские реквизиты его вполне устроят.

«Это тебе так кажется», – подумал клиент. Он знал, что пройдет не меньше четырех недель, прежде чем они проверят реквизиты, и, скорее всего, еще четыре им понадобится, чтобы понять, что они фальшивые. К этому времени счет будет закрыт, комиссионные сборы уплачены, и никто не станет задавать вопросов.

Менеджер не стал проверять заполненную форму.

– Какой счет вы хотели бы открыть, сэр? – осведомился он.

– Я хотел бы сделать первоначальный взнос в пятьдесят тысяч фунтов наличными.

Мужчина открыл коричневый холщовый вещевой мешок и начал складывать на стойке пачки банкнот. Он радовался, что ему не нужно их пересчитывать, потому что с тех пор, как он носил эти очки, прошло много лет, и он успел дважды сменить рецепт, так что теперь глаза у него болели, и перед ними все расплывалось. Уркхарт знал, что благодаря простой, но достаточно эффективной маскировке его могли узнать только ближайшие коллеги. «Должны же быть преимущества у самого незаметного старшего члена правительства Ее величества», – с сарказмом подумал он, довольный тем, что ему наконец удалось воспользоваться своей вынужденной анонимностью.

Менеджер закончил считать деньги, а его помощник проверил итог и начал заполнять расписку. «Банки похожи на сантехников, – пришло вдруг в голову Фрэнсису, – деньги в руки, и никаких вопросов».

– Я не хочу, чтобы деньги просто лежали на моем счету. Вы не могли бы купить для меня акции? – спросил он банковских сотрудников.

Ему потребовалось всего пять минут, чтобы заполнить еще две формы на двадцать тысяч обычных акций Химической компании «Ренокс», ОАК[19]19
  Открытая акционерная компания.


[Закрыть], которые в данный момент стоили двести сорок фунтов за штуку.

Менеджер заверил клиента, что к четырем часам дня покупка будет совершена и обойдется в 49 288 фунтов с учетом гербового сбора и комиссионных брокера. Таким образом, на счету останется ровно 712 фунтов. Уркхарт подписал еще несколько документов неразборчивой закорючкой, служащий улыбнулся и подтолкнул расписку новому клиенту.

– Иметь с вами дело – огромное удовольствие, мистер Коллинридж.

Понедельник, 26 июля

Семьдесят два часа спустя члены парламента собрались, чтобы начать последнюю неделю споров и стычек перед летними каникулами. На заседании присутствовало относительно небольшое количество членов парламента, поскольку многие их коллеги уже покинули Вестминстер, решив не участвовать в бессмысленных препирательствах. Среди присутствующих царило предотпускное настроение, и особой эффективностью их работа не отличалась. Однако записи в «Хансарде», посвященные парламентским процедурам этого дня, будут подробными, с множеством письменных ответов на вопросы, с которыми правительство постаралось иметь дело, в то время как мысли членов парламента были заняты совсем другими проблемами.

Министры из департамента здравоохранения особенно старательно избегали в этот день появляться в коридорах Вестминстера – ведь в одном из выданных ими письменных ответов говорилось, что реализация программы увеличения средств на больницы будет отложена. Они не рассчитывали на поддержку и понимание со стороны членов парламента от обеих партий.

И поэтому неудивительно, что почти никто не обратил внимания на доклад министерства, касающийся выдачи лицензий на три новых лекарства, одобренной правительством по совету главы медицинского отдела и Комитета по безопасности лекарств.

Одно из них, разработанное химической компанией «Ренокс», ОАК, называлось «Сайбернокс» и оказалось чрезвычайно эффективным в борьбе с никотиновым голоданием – тесты проводили на крысах и собаках. Такие же превосходные результаты получила и дорогостоящая проверка на людях, и теперь любой человек мог получить данный препарат по рецепту врача.

Это заявление вызвало оживление в «Реноксе», а на следующий день состоялась пресс-конференция для представителей научных и медицинских изданий. Коммерческий директор нажал кнопку, и заранее заготовленные письма отправились всем практикующим врачам страны, а брокер компании сообщил на Биржу ценных бумаг о появлении новой лицензии.

Реакция не заставила себя ждать. Акции «Ренокса» подскочили с 244 до 295 фунтов. Теперь двадцать тысяч простых акций, купленных два дня назад Центральным банком Турецкой Республики, стоили около 59 000 фунтов.

Незадолго до полудня следующего дня менеджер банка на Севен-Систерс-роуд получил по телефону указание продать акции и перевести деньги на соответствующий счет. Кроме того, новый клиент сообщил, что, к сожалению, покупка отеля в Анталье сорвалась, и он возвращается в Кению. Поэтому он попросил закрыть счет и сказал, что позже, в тот же день, приедет в банк лично.

За несколько минут до закрытия, в три часа дня, все тот же мужчина в шляпе, спортивном пиджаке и очках вошел в отделение банка на Севен-Систерс-роуд и забрал 58 962 фунта купюрами по двадцать фунтов, которые положил в коричневый холщовый мешок. Он приподнял брови, увидев, что за свои краткосрочные услуги банк взял 750 фунтов, но, как и предполагал менеджер, не стал возражать – лишь попросил, чтобы бумаги отправили на его адрес в Паддингтоне, и поблагодарил клерка за услуги.

На следующее утро, меньше чем через неделю после того, как Фирдаус Джабвала встречался с Уркхартом, Главный Кнут внес 50 000 фунтов в казну партии. Крупные суммы появлялись там и раньше, и казначей выразил удовлетворение появлением нового спонсора. Фрэнсис предложил, чтобы офис организовал приглашение спонсора и его жены на благотворительный прием на Даунинг-стрит, и попросил заранее предупредить его об этом, поскольку он хотел договориться с политическим секретарем премьер-министра, чтобы премьер уделил мистеру и миссис Джабвала десять минут наедине. Один из служащих аккуратно записал адрес спонсора и сказал, что немедленно отправит ему письмо с благодарностью, после чего запер деньги в сейф.

В этот день Уркхарт, единственный из всех членов правительства, ушел домой в совершенно расслабленном состоянии.

Часть вторая. Снятие колоды

Август

Газеты, выходящие в августе, представляли собой настоящий кошмар.

Политики и большая часть обозревателей отсутствовали, а журналисты второго уровня пытались заполнить образовавшийся вакуум и выдать историю, которая попала бы на первые полосы газет. Поэтому они старались отслеживать любые слухи. То, что во вторник было второстепенными рассуждениями на пятой странице «Гардиан», нередко в пятницу становилось главной историей «Дейли мейл»[20]20
  «Гардиан» – издание из круга т. н. «качественной прессы»; «Дейли мейл» – популярный британский таблоид.


[Закрыть]. Младшие сотрудники газет получали шанс оставить свой след и делали это за счет репутации Генри Коллинриджа. Малоизвестные заднескамеечники, слишком настроенные на карьеру, чтобы уехать в отпуск, вдруг становились значительными персонажами, «важными партийными фигурами»: они громко высказывали свое мнение по поводу ошибок правительства и твердили, что последнее должно выбрать кардинально новое направление движения. Поползли многочисленные слухи о том, что премьер-министр теряет доверие своих коллег, о недовольстве его курсом – и, так как рядом не нашлось никого из авторитетных политиков, готовых пресечь подобные разговоры, их молчание было принято за согласие. Слухи питались друг от друга и буйно цвели.

Разговоры, появившиеся в начале августа о старте «официального расследования» утечек информации из Кабинета министров, постепенно переросли в предсказания о неизбежности осенних перестановок. В Вестминстере все чаще стали говорить о неумении Генри Коллинриджа контролировать свой гнев, хотя он в это время наслаждался отдыхом в сотнях миль от Лондона, в своем поместье возле Канн.

Все чаще в газетах стало появляться имя брата премьер-министра – главным образом в скандальной хронике. Пресс-бюро Даунинг-стрит регулярно сообщало, что глава правительства выкупает долги «симпатяги старины Чарли» у кредиторов, в том числе у налогового управления. Конечно, на Даунинг-стрит воздерживались от комментариев – дело это было личным, – так что официальное «без комментариев» служило ответом на большую часть фантастических обвинений, появлявшихся в газетах, как правило, в самом неприглядном свете.

По мере того как август близился к концу, пресса еще прочнее связывала премьер-министра с его братом-банкротом – с минимальными намеками со стороны Уркхарта, выданными по телефону. Нет, Чарльз не говорил никаких глупостей, у него хватало здравого смысла держаться в стороне. Но анонимный телефонный звонок в скандальную воскресную газету помог выследить брата премьер-министра в дешевом отеле в пригороде Бордо. К нему отправили репортера, который вливал в него один бокал вина за другим, чтобы получить новые «чарлизмы», однако вместо этого старшего Коллинриджа вырвало прямо на журналиста и его блокнот, после чего он потерял сознание. Корреспондент тут же заплатил пятьдесят фунтов девушке в платье с глубоким вырезом, чтобы та наклонилась над отключившимся Чарльзом, и фотограф запечатлел для потомства и одиннадцати миллионов читателей эти мгновения нежности.

«Я разорен и уничтожен», – сказал Чарли» – с таким заголовком газета вышла на следующий день, в сотый раз сообщая читателям, что брат премьер-министра живет в нищете и не выдерживает стресса из-за недавнего развода и проблем, связанных с его знаменитым родственником. При таких обстоятельствах заявление Даунинг-стрит: «Абсолютно никаких комментариев» – выглядело особенно холодным и отстраненным.

В следующие выходные та же фотография появилась рядом со снимком премьер-министра, с комфортом отдыхавшего в Южной Франции. В глазах англичан он находился совсем рядом со своим несчастным братом, и сделанные ими выводы не вызывали сомнений. Генри не захотел немного отойти от своего бассейна, чтобы помочь близкому человеку. Тот факт, что та же газета неделю назад писала о том, как много Генри помогает Чарли с решением его финансовых проблем, был напрочь забыт – пока пресс-бюро Даунинг-стрит не обратилось с жалобой в редакцию газеты.

– Черт возьми, а чего еще вы ожидали? – последовал на это ответ. – Мы всегда освещаем проблему с двух сторон. Мы поддерживали премьер-министра со всеми его изъянами и недостатками всю предвыборную кампанию. Теперь пришло время восстановить баланс.

Да, газеты в августе были поистине ужасными.

Сентябрь – октябрь

Сентябрь оказался еще хуже. В самом его начале лидер оппозиции заявил, что он подает в отставку, чтобы уступить место «более сильной руке, которая будет высоко держать наше знамя». Он всегда страдал излишним многословием.

Как и большинство политических лидеров, его вытеснили более молодые политики, обладавшие огромными запасами энергии и честолюбия, которые делали свои ходы тихо и незаметно – а потом становилось уже слишком поздно. О своем намерении уйти в отставку лидер сообщил в эмоциональном интервью поздно вечером. На мгновение всем показалось, что он готов изменить свое решение под давлением честолюбивой жены, но затем он понял, что больше не может рассчитывать даже на один голос в своем теневом кабинете.

Однако стоило ему уйти, как партия начала прославлять своего павшего руководителя, и, как это часто бывает, его политическая смерть гораздо сильнее объединила ее членов, чем все, что он делал до этого момента.

Появление нового политического лидера активизировало средства массовой информации, и Мэтти, к ее невероятному облегчению, попросили срочно вернуться из Закинфа в офис. Восемь дней на пляже, когда влюбленные парочки у нее перед глазами становились все более нежными и раскованными под влиянием горячего ионийского солнца, заставили девушку чувствовать себя ужасно несчастной. Она была одинока, очень, а парочки вокруг только усиливали ее мучения. Когда раздался телефонный звонок и журналистке сказали, что она должна вернуться, чтобы написать сенсационную статью, Мэтти без единой жалобы собрала вещи и купила билет на ближайший рейс домой.

Вернувшись в Лондон, Сторин обнаружила, что в партии оппозиции царит невероятное возбуждение. Их, казалось бы, бесконечные внутренние противоречия прекратились, и они усилили нападки на слабое правительство, большинство членов которого еще не вернулись из отпуска. Отчетливая перспектива победы на следующих выборах, пусть и через четыре года, помогала настроить умы на соответствующую волну и укрепить внутреннее братство. Один из противников правительства заявил: «Лучше быть одним из старших членов Кабинета, чем одиноким лидером партии с бесконечной оппозицией».

Поэтому, когда за неделю до ежегодной партийной конференции, проходившей традиционно в начале октября, был избран новый оппозиционный лидер, эта партия стала главной темой в газетах на несколько недель и конференция превратилась в его чествование. Политики, собравшиеся на конференцию, уже ничем не напоминали сброд, проигравший выборы всего несколько месяцев назад. Над ними реяло знамя сколь огромное, столь и простое: ПОБЕДА.

Когда же на следующей неделе на собственную конференцию собралась правящая партия, там царило подавленное настроение. Центр для конференций в Борнмуте мог вызвать состояние эмоционального подъема, если четыре тысячи сторонников яростно поддерживали свою партию, но сейчас голые кирпичные стены и хромированная мебель лишь подчеркивали мрачное настроение пришедших сюда членов партии.

Как глава пресс-службы, О’Нил отвечал за организацию и настроение конференции, однако вторая задача постепенно становилась все труднее, поэтому его постоянно видели в разных концах зала, где он возбужденно беседовал с отдельными представителями прессы, приносил извинения, оправдывался и объяснял что-то, сваливая вину на других. В частности, он винил во всех проблемах лорда Уильямса. Председатель урезал бюджет, объяснял он, откладывал принятие решений, не владел ситуацией… В штабе партии начали циркулировать слухи, что Роджер хотел, чтобы конференция прошла незаметно, поскольку опасался, что премьер-министру придется нелегко, причем проблем следует ждать от его собственных соратников.

«Партия сомневается в лидерстве Коллинриджа» – под таким заголовком вышел первый отчет «Гардиан» из Борнмута.

В конференц-зале дебаты шли по заранее составленному жесткому регламенту. Над президиумом висел плакат: «НАЙТИ ПРАВИЛЬНЫЙ ПУТЬ».

Выступающие старались следовать этому призыву, но яркие прожекторы телевизионщиков и раздражающий шум в зале мешали им сосредоточиться. Заведующие протоколом пытались навести порядок, но без особого успеха. По краям зала делегаты, журналисты и политики собирались в небольшие группы, чтобы поделиться своими взглядами, – характерная картина для любого политического сборища и плодородная почва для пустых сплетен.

Практически во всех голосах звучало недовольство, и всюду представители средств массовой информации слышали критические высказывания. Члены парламента, лишившиеся недавно своих мест, вели себя особенно непримиримо, однако просили не цитировать их, опасаясь лишиться каких бы то ни было шансов на следующих выборах. Впрочем, председатели их избирательных округов даже не пытались осторожничать. Они не только потеряли места в парламенте – теперь в их местных советах на несколько лет главные роли получили члены оппозиции, которые будут назначать мэров и председателей комиссий, полностью игнорируя все прежние достижения.

Кроме того, росло беспокойство по поводу дополнительных выборов, назначенных на четверг: многие опасались, что они покажут неудовлетворительные результаты. Представитель Восточного Дорсета сэр Энтони Дженкинс получил удар за четыре дня до основных выборов. Его избрали, когда он находился в реанимации, и через три недели похоронили. Этот округ, находящийся всего в нескольких милях от Борнмута, дал правительственному большинству преимущество в двадцать тысяч голосов, поэтому премьер-министр решил провести выборы во время партийной конференции. Ему настоятельно советовали не делать этого, но он заявил, что сейчас самое время рискнуть.

Внимание прессы к конференции должно было обеспечить хороший фон для дополнительных выборов, к тому же многие стали бы голосовать в память о сэре Энтони. А участники конференции смогли бы на несколько часов покинуть ее, чтобы провести столь необходимую агитацию. Когда же с выборами будет покончено и они добьются успеха, премьер-министр сможет поздравить победившего кандидата в своей речи, что станет для него отличной рекламой – таково было мнение Генри.

Но когда автобусы привезли членов партии, занимавшихся агитацией, в их докладах главным образом говорилось о сдержанности и недовольстве. Конечно, место в парламенте будет сохранено – тут не могло быть никаких сомнений, оно оставалось за партией еще со времен вой-ны; но сокрушительная победа, на которую рассчитывал Коллинридж, с каждым днем выглядела все более проблематичной.

Им предстояла трудная неделя, а вовсе не празднование победы, как рассчитывало партийное руководство.