Текст книги "Карточный домик"

– Вы мне очень помогли, мистер Уркхарт, – сказала журналистка, – но есть еще один, последний вопрос. Выборы лидера. Если б они проводились, вы бы в них участвовали?

– Спокойной ночи, Мэтти, – сказал Главный Кнут и твердо закрыл дверь.

«Дейли телеграф»,

понедельник, 14 июня,

страница 1

Вчера премьер-министр произвел шокирующее впечатление на многих обозревателей, когда объявил, что в Кабинете не будет произведено никаких перестановок. После многочасового совещания с председателем партии лордом Уильямсом, а также с Главным Кнутом Фрэнсисом Уркхартом Генри Коллинридж сообщил свое решение соратникам по партии.

Источники на Даунинг-стрит говорят, что Кабинет министров остался в прежнем составе, чтобы правительство смогло как можно быстрее и эффективнее выполнить свою программу. Однако высокопоставленные источники в Вестминстере вчера вечером выразили удивление таким решением. В определенных кругах считают, что это говорит о слабости позиции премьер-министра после не слишком удачной и плохо организованной избирательной кампании, вина за которую возлагается как на самого премьер-министра, так и на председателя партии.

Вчера вечером было высказано мнение, что Коллинридж, скорее всего, не будет участвовать в следующих выборах, и несколько занимающих высокие посты министров готовятся к борьбе за лидерство в партии. Один из министров Кабинета сравнил премьер-министра с «капитаном «Титаника», несущегося прямо на айсберг».

Решение не проводить никаких перемен в Кабинете – первый случай после войны, когда за выборами не следуют перестановки в высших кругах партийного руководства – расценивается как самый эффективный для Коллинриджа способ держать под контролем соперничество членов Кабинета.

Прошлым вечером Главный Кнут объявил данное решение «лучшим способом продолжать работать на благо нашей страны». Тем не менее уже начали звучать имена возможных участников гонки за лидерство.

В своем вчерашнем интервью лорд Уильямс заявил, что любые предположения, касающиеся выборов лидера партии, – это «полнейшая чепуха». «Премьер-министр обеспечил нашу партию исторической четвертой победой в выборах, – сказал он. – Мы находимся в великолепной форме». Однако мнение Уильямса, являющегося председателем партии, будет иметь огромное значение в случае гонки за лидерство. Известно, что он очень близок с Майклом Сэмюэлем, министром охраны окружающей среды, который может стать одним из претендентов на высокий пост.

Оппозиция мгновенно воспользовалась, как заявили ее представители, нерешительностью премьер-министра. Заявив, что они чрезвычайно довольны достижениями своей партии, накануне вечером, их лидер сказал следующее: «Внутри правительства вспыхнули первые искры недовольства. И я с нетерпением жду следующих выборов».

Вторник, 22 июня

Роджер О’Нил с удовольствием устроился в одном из кожаных кресел, стоявших вокруг столов для снукера[7]7
  Снукер – разновидность бильярдной лузной игры, в основном распространен в Великобритании.


[Закрыть] в задней комнате «Белого клуба». Когда столами никто не пользовался, здесь царили тишина и конфиденциальность, и члены клуба частенько принимали тут своих гостей. Роджер пришел в восторг и сильно удивился, получив приглашение Уркхарта на ужин в его престижном клубе на Сент-Джеймс-сквер. Прежде Главный Кнут никогда особо не демонстрировал расположения к главе отдела по связям с общественностью, и тот больше привык к его холодному снисходительному взгляду, похожему на взгляд сытой птицы, изучающей свою будущую жертву. И его предложение встретиться, чтобы «отпраздновать великолепно проделанную работу и помощь всем нам в проведении избирательной кампании» несколько озадачило О’Нила.

Как обычно, он находился в состоянии крайнего напряжения и подкрепил свой боевой дух парой солидных стаканов водки с тоником, прежде чем отправиться на встречу с Уркхартом. Однако оказалось, что в них не было необходимости. Доброжелательные манеры политика, две бутылки «Шато Тальбо» 1978 года и большая порция коньяка, который Фрэнсис как раз в этот момент заказывал в баре, говорили о том, что О’Нил наконец прорвался сквозь барьеры, которые кое-кто из традиционалистов в руководстве партии воздвигал против таких людей, как сам Роджер и его «маркетинговые дружки, разъезжающие на вульгарных машинах».

Несмотря на то что О’Нил презирал сторонников традиционного подхода и их мелкую подозрительность, он отчаянно желал их признания, и теперь его переполняло чувство вины из-за того, что он так ужасно ошибся в Уркхарте. Он потушил сигарету, которую курил, в надежде, что ему предложат гаванскую сигару.

– Скажите, Роджер, что вы собираетесь делать теперь, когда выборы остались в прошлом? Намерены продолжать работать в нашей партии? – спросил Главный Кнут. – Мы не можем позволить себе терять таких великолепных специалистов.

О’Нил наградил Уркхарта очередной обаятельной улыбкой и заверил его, что останется в партии ровно столько, сколько пожелает премьер-министр.

– Но разве в материальном смысле это для вас приемлемо, Роджер? – поинтересовался его собеседник. – Позвольте быть с вами откровенным. Я знаю, что партия мало платит своим служащим, а после избирательной кампании – по крайней мере в течение пары лет – ей придется жестко контролировать свои расходы. Ваша зарплата будет заморожена, а бюджет урезан. Разве вас не соблазняют более выгодными предложениями со стороны?

– Ну, вы же знаете, что жизнь не всегда бывает простой, Фрэнсис, – пожал плечами О’Нил. – Но понимаете, дело не в заработной плате. Я занимаюсь политикой, потому что она меня завораживает, и мне хочется сыграть в ней свою роль. Хотя если бюджет будет урезан, это станет настоящей трагедией.

Улыбка Роджера погасла, когда он представил, что может его ждать, и он принялся нервно вертеть в руках бокал.

– Нам следует начать подготовку к следующим выборам сейчас, а не через три года, когда может оказаться слишком поздно. Особенно учитывая, что поползли слухи о расколе внутри партии и разговоры о том, кто виновен в потере мест. Нужны позитивные выступления и положительная реклама, а чтобы этого добиться, мне потребуется определенный бюджет.

– Интересная мысль. Председатель согласен с вашими идеями? – спросил Уркхарт, приподняв бровь.

– А председатели бывают хоть иногда согласны с подобными вещами?

– Возможно, я смогу кое-чем вам помочь, Роджер. Я очень хочу помочь, потому что считаю, что вы великолепно сделали свою работу. Я могу поговорить с председателем на тему вашего бюджета. Но сначала я должен кое о чем вас попросить. И буду с вами предельно откровенен.

Глаза Уркхарта впились в глаза О’Нила, в которых появился так хорошо знакомый всем блеск. Затем он замолчал, дожидаясь, когда Роджер громко высморкается – еще одна известная всем привычка, – внимательно разглядывая его. Создавалось впечатление, будто внутри у специалиста по связям с общественностью протекает другая жизнь, отличная от жизни остального мира, и выдает она себя лишь через его чрезмерную манерность и подергивающиеся глаза.

– Вчера я встречался с одним своим старым знакомым, которого знаю еще с тех времен, когда директорствовал в Сити, – продолжал Фрэнсис. – Он из тех, кто занимается финансами в рекламном агентстве партии. Так вот, мой знакомый серьезно встревожен. Он вел себя исключительно сдержанно, но не смог скрыть беспокойства. Он сказал, что вы частенько просите у агентства солидные суммы наличных денег на ваши расходы.

На мгновение О’Нил замер, и Уркхарт подумал, что ему редко приходилось видеть, чтобы этот человек совершенно не шевелился.

– Роджер, поверьте, я не пытаюсь заманить вас в ловушку или каким-то образом обмануть. Этот разговор строго между нами. Но если я решу вам помогать, я должен быть уверен в определенных вещах.

Лицо и глаза О’Нила снова ожили, когда на свет появился всегда готовый для подобных случаев смех.

– Фрэнсис, уверяю вас, здесь всё в полном порядке. Глупо, разумеется, но я благодарен, что вы заговорили об этом. Дело в том, что в определенные моменты я списываю расходы на агентство, потому что так проще, чем пропускать их через партийную машину. Например, когда мне нужно угостить выпивкой какого-то журналиста или пригласить на ужин человека, который вносит деньги на счет партии.

О’Нил заговорил быстрее, и Уркхарт понял, что эта речь была тщательно отрепетирована.

– Видите ли, если я стану платить из своего кармана, мне придется представлять счета в партийную казну. У нас очень трудолюбивая бухгалтерия, и они не спешат погашать свои долги: у них на это уходит месяца два или даже больше. Если честно, на свою зарплату я просто не могу себе позволить такие расходы. А если я провожу их через агентство, то получаю деньги сразу, а они, в свою очередь, заносят их в книги и отправляют в штаб. На это уходит еще месяц, так что партия не сразу возвращает свои долги. Это что-то вроде беспроцентного займа для партии. А я тем временем получаю возможность продолжать заниматься своей работой. Да и вообще, суммы там весьма незначительные.

О’Нил потянулся к своему бокалу.

– Двадцать две тысячи триста фунтов за последние десять месяцев вы считаете незначительной суммой, Роджер? – спросил его собеседник.

Мастер связей с общественностью чудом не подавился. Он быстро поставил бокал на стол, и его лицо свело чем-то вроде судороги, когда О’Нил попытался одновременно сделать вдох и запротестовать.

– Нет-нет, сумма вовсе не такая большая! – с трудом выдавил он из себя и широко раскрыл рот, пытаясь решить, что же еще сказать.

Эту часть он не отрепетировал заранее. Уркхарт отвернулся от него и знаком показал бармену, чтобы тот принес еще две порции коньяка. Потом спокойно посмотрел на О’Нила, все тело которого подергивалось, точно он превратился в муху, попавшую в лапы к пауку. Главный Кнут натянул шелковую нить сильнее.

– Роджер, с сентября прошлого года вы затребовали у агентства ровно двадцать две тысячи триста фунтов на расходы, причем практически не давая отчета в том, на что они ушли. То, что вначале было относительно небольшими суммами, в последнее время превратилось в четыре тысячи фунтов в месяц. Даже во время избирательной кампании такого количества ужинов и приглашений на пару стаканчиков спиртного не бывает.

– Уверяю вас, Фрэнсис, все мои расходы абсолютно законны! – О’Нил уже почти перестал задыхаться.

Когда бармен поставил на стол бокалы, Уркхарт пошел в наступление, чтобы связать свою жертву последней смертоносной нитью.

– А я хочу заверить вас, что знаю, на что вы тратите деньги, – тихо сказал он и сделал глоток коньяка.

Его жертва сидела неподвижно, не в силах пошевелиться.

– Роджер, я – Главный Кнут и по долгу службы вынужден заниматься самыми разнообразными проблемами, какие только могут возникнуть у человека. Вам известно, что за последние два года мне приходилось сталкиваться с семейным насилием, изменами, подлогами, психическими расстройствами… Был даже один случай инцеста. Нет, всё в порядке – разумеется, мы не позволили этому человеку принять участие в перевыборах. Но мы считаем, что поднимать шумиху по такому поводу неконструктивно. Вот почему никто никогда не узнает о подобных вещах. Инцест, естественно, стоит особняком, но в остальном мы, как правило, не занимаемся воспитанием наших соратников. Я считаю, что каждый человек имеет право на одну слабость – до тех пор, пока та остается тайной.

Он немного помолчал и продолжал:

– Должен вам сказать, что один из моих Младших Кнутов – врач. Я назначил его специально, чтобы он помогал мне отслеживать признаки чрезмерного напряжения у наших людей, и у нас огромный опыт в этом вопросе. В конце концов, нам приходится присматривать более чем за тремястами членами парламента, и все они находятся под постоянным прессингом. Вы будете удивлены, если я открою вам, какое количество из них прибегает к наркотикам. Специалисты говорят, что около десяти процентов всего населения, в число которых входят и члены парламента, психологически и физиологически склонны к наркомании того или иного рода. Это не их вина, просто они такими родились, и им гораздо труднее, чем остальным, сражаться с соблазнами вроде спиртного, наркотиков и всего прочего. У нас есть очень симпатичная и закрытая от посторонних глаз ферма в пригороде Дувра, куда мы отправляем их на лечение, иногда на несколько месяцев. Большинство из них полностью пришли в норму и вернулись в политику.

Он снова помолчал, повертел бокал в руке и сделал небольшой глоток, продолжая внимательно наблюдать за О’Нилом.

– Главное – начать действовать на самой ранней стадии, Роджер. Вот почему мы так серьезно относимся к наркотикам. Например, таким как кокаин. В последнее время он превратился в настоящую и чрезвычайно серьезную проблему. Мне говорили, что принимать его стало модно – уж не знаю, как такое может быть – и что его легко купить. А вам известно, что от него могут полностью сгнить носовые перегородки, если, конечно, позволить ему это сделать? Забавный наркотик. Возбуждение наступает мгновенно, и у людей возникает ощущение, что их мозг и органы чувств в состоянии сделать работу пяти часов за пять минут. Будто бы он превращает умного человека в гениального. Жаль, что к нему так быстро наступает привыкание…

Он помолчал еще мгновение и добавил:

– И о том, что он такой дорогой, нам тоже известно.

Уркхарт ни на мгновение не отвел глаз от О’Нила во время своей речи: он находил изысканное, почти непреодолимое удовольствие в страдании своего собеседника, которое отнимало у того силы. Если у него и были сомнения насчет диагноза, который следовало поставить Роджеру, то теперь дрожащие руки и безмолвно открывающийся и закрывающийся рот полностью их прогнали. Когда О’Нил наконец сумел заговорить, его голос напоминал жалобное блеянье.

– О чем это вы? Я не наркоман. Я не принимаю наркотики!

– Разумеется нет, Роджер, – успокаивающе сказал политик. – Но вы должны согласиться, что кое-кто может прий-ти к самым неприятным предположениям, касающимся вас. А вам наверняка известно, что премьер-министр в его нынешнем настроении совершенно не склонен рисковать без причины. Прошу, поверьте мне, речь ни в коем случае не идет о вынесении приговора без суда; просто никто не хочет проблем и ненужного риска.

– Премьер-министр никогда в это не поверит! – взвизгнул О’Нил, как будто его атаковал разъяренный бык.

– Боюсь, председатель партии не продемонстрировал понимания в тех случаях, когда выяснялось, что кто-то из членов парламента принимает наркотики. Разумеется, он ничего не знает, но мне кажется, миляга лорд Уильямс не слишком вас жалует… Впрочем, не волнуйтесь, Роджер, я заверил премьер-министра, что с вами все в полном порядке. Вам нечего бояться. По крайней мере, до тех пор, пока я на вашей стороне.

Уркхарт отлично знал про паранойю, свойственную тем, кто принимает кокаин, и про то, какое впечатление произведет на взвинченные нервы О’Нила придуманная история про нелюбовь к нему председателя. А еще ему было известно, что паранойя идет рука об руку с желанием прославиться и что добиться своей цели Роджер мог только благодаря своим связям в мире политики и постоянной поддержке премьер-министра. Лишиться ее стало бы для него равносильно вселенской катастрофе.

«До тех пор, пока я на вашей стороне», – вертелось в голове О’Нила. Эти слова означали: «Одна ошибка, и ты мертвец». Он окончательно и бесповоротно запутался в паутине, а Уркхарт предлагал ему выход.

– Знаете, Роджер, на своем веку я видел достаточное количество людей, которых уничтожили сплетни, причем сплетни, основанные на косвенных уликах или неприкрытой зависти. Но вам и без меня известно, что коридоры Вестминстера могут стать смертельной ловушкой для менее удачливых, чем вы или я, людей. Это станет настоящей трагедией, если ваша карьера будет разрушена из-за враждебности Тедди Уильямса или если у кого-нибудь возникнут сомнения насчет ваших расходов – и сенной лихорадки.

– Что я должен сделать? – жалобным голосом спросил О’Нил.

– Вы оказались в очень непростом положении, особенно учитывая, что сейчас внутри правительства появились противоборствующие течения. Роджер, я хочу, чтобы вы мне доверяли. Вам нужен сильный друг во внутренних кругах партии, учитывая, что сейчас главная задача премьер-министра – спасти себя, и он не станет тратить время на спасение других.

Главный Кнут снова замолчал, наблюдая за тем, как его собеседник принялся ерзать на стуле.

– Именно для этого я вас и пригласил, Роджер, – добавил он.

О’Нил разрыдался, и слезы ручьями потекли по его щекам.

– Вот что мы сделаем: я скажу руководителям агентства, что каждый пенни потрачен вами совершенно законно, – вновь заговорил политик. – И посоветую им оставить все как есть, чтобы не возбуждать зависти у ваших коллег внутри штаба партии, которые не видят необходимости в большом бюджете на рекламу и которые могут использовать ваши высокие расходы для доказательства своей правоты. Агентство должно считать, что это вполне разумная политика. Еще я позабочусь о том, чтобы премьер-министр узнал, как великолепно вы трудитесь на благо нашей партии. И постараюсь убедить его в необходимости продолжать рекламную кампанию на самом высоком уровне, если он хочет без потерь пережить следующие, очень трудные несколько месяцев. Тогда председатель не сможет урезать ваш бюджет.

– Фрэнсис, я буду вам чрезвычайно признателен… – пробормотал О’Нил.

– Взамен вы будете сообщать мне обо всем, что происходит в штабе партии и – особенно – что замышляет председатель. Он очень амбициозный и опасный человек, который ведет собственную игру и при этом всячески демонстрирует лояльность и поддержку премьер-министру. Но я не сомневаюсь, что мы с вами сможем позаботиться о том, чтобы премьер-министру никто не смог причинить вред и чтобы не пострадали ваши интересы. Вы должны стать моими ушами и глазами, Роджер, и немедленно ставить меня в известность о планах председателя, если вам доведется что-то о них услышать. От этого может зависеть ваше будущее.

Уркхарт старательно отчеканил эти слова, чтобы собеседник понял, что он не шутит.

– Вы и я, Роджер – мы должны стать напарниками. Мне нужна ваша помощь. Я знаю, как сильно вы любите политику и партию, и уверен, что вместе мы поможем ей пережить трудные времена, которые у нас впереди.

– Спасибо, – прошептал О’Нил.

Среда, 30 июня

Бар «Стрейнджерс» в Палате общин расположился в маленькой темной комнате, с окнами, выходящими на Темзу. Сюда члены парламента водили своих гостей или приглашали тех, кто не входил в парламент. Обычно здесь было полно народа и невероятно шумно – посетители обменивались слухами и сплетнями, и сегодняшний вечер не был исключением. О’Нил сидел, опираясь одним локтем о стойку бара и изо всех сил стараясь другим не выбить стакан у пригласившего его члена парламента.

– Еще, Стив? – спросил он у своего безупречно одетого спутника.

Стивен Кендрик в своем светло-сером мохеровом костюме от «Армани», с жемчужно-белыми манжетами и ухоженными ногтями держал в руке бокал горького пива, которое так любят в барах Вестминстерского дворца.

– Тебе лучше моего известно, что гостям не разрешено покупать спиртное, – ответил он. – Да и в любом случае, поскольку я тут всего пару недель, мне совсем не хочется отправлять псу под хвост мою карьеру из-за того, что меня кто-нибудь увидит в компании ирландца и любимого волкодава премьер-министра, который спаивает самого молодого и быстро попавшего в парламент заднескамеечника, представителя оппозиции. Кое-кто из моих особо принципиальных коллег может посчитать такое поведение предательством.

Он ухмыльнулся, подмигнул официантке, и перед ним тут же появилась очередная порция пива и двойная водка с тоником.

– Знаешь, Родж, я все еще не могу прийти в себя от того, что со мной случилось, – продолжил Стивен. – Никак не ожидал оказаться здесь и до сих пор пытаюсь понять, сон это или, может, отвратительный кошмар. Когда мы семь лет назад вместе работали в той крошечной компании по связям с общественностью, кто мог подумать, что ты станешь любимчиком премьер-министра, а я – свежеиспеченным и самым талантливым членом парламента от оппозиции?

– Уж, конечно, не та блондинка-телефонистка, с которой мы по очереди спали, – заявил О’Нил, и оба рассмеялись, вспомнив легкомысленные годы, когда они были моло-дыми.

– Симпатяшка Энни, – задумчиво проговорил Кендрик.

– Мне казалось, ее звали Дженни.

– Родж, раньше я не замечал, чтобы тебя волновало, как их зовут.

Легкая перепалка наконец растопила лед между ними: он начал таять по мере того, как выпитого спиртного становилось все больше. Когда О’Нил позвонил новому члену парламента и предложил пропустить пару стаканчиков в память о старых временах, оба обнаружили, что им довольно трудно возобновить легкие, дружеские отношения прошлых лет. Сначала они держались настороженно и избегали разговоров о политике, которая теперь занимала главное место в их жизни, и беседа была довольно искусственной. Теперь же Роджер решил, что пришла пора бросить пробный шар.

– Стив, что до меня, так я не стану возражать, если ты будешь поить меня до самой ночи. Знаешь, мое начальство так сейчас себя ведет, что и святой станет алкоголиком.

Кендрик проглотил наживку.

– Уж это точно… Похоже, ваши ребята запутались в собственной одежде. Ходят такие странные слухи… Сэмюэль злится на Уильямса за то, что тот собрался взойти на эшафот вместе с премьер-министром, Уильямс возмущен тем, что Коллинридж просрал выборы, а тот вообще находится в ярости на всех и вся.

– Возможно, причина в том, что они просто устали и не могут дождаться, когда можно будет отправиться на каникулы, – ответил О’Нил. – И потому стали похожи на семью, которая спорит из-за того, как сложить в машину вещи перед тем, как отправиться в долгое путешествие.

– Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, приятель, что твоему боссу нужно как можно скорее положить конец неприятным разговорам и склокам – иначе, когда начнутся летние каникулы и он отправится в отпуск, его семья будет больше похожа на стаю бездомных котов. Ни один премьер-министр не может допустить, чтобы циркулировали подобные слухи, иначе они постепенно обретут собственную жизнь и станут реальностью. Однако, думаю, именно в такой момент приходишь на выручку ты вместе со своей пропагандистской машиной. Это что-то вроде Седьмого кавалерийского полка[8]8
  Полк, принимавший участие в Гражданской войне в США и в 1876 г. потерпевший сокрушительное поражение в битве у реки Литтл-Бигхорн, во время которой погиб знаменитый командир полка Джордж Кастер.


[Закрыть], появившегося из-за холма.

– Скорее, это последний бой Кастера, – с горечью сказал О’Нил.

– В чем дело, Родж? Дядюшка Тедди сбежал, прихватив с собой твоих игрушечных солдатиков, или что-то вроде того? – с искренним любопытством спросил Кендрик.

Его старый приятель резким движением осушил свой стакан, и Стивен заказал новую порцию выпивки.

– Раз уж ты спросил, Стив – но это строго между нами, как между старыми друзьями! – то да, наш древний и сильно переоцененный председатель сбежал, прихватив всех солдатиков, – вздохнул Роджер. – Проклятье, нам необходимо найти новых друзей, больше чем когда-либо; но вместо того, чтобы пойти в наступление, Уильямс спрятался за баррикадами!

– Неужели я слышу жалобные стоны главы отдела по связям с общественностью, проливающего слезы из-за того, что ему приказали на некоторое время прикрыть свою лавочку?

О’Нил, не сумев справиться с раздражением, грохнул кулаком по барной стойке.

– Думаю, я не должен тебе этого говорить, но ты и сам скоро узнаешь, так что вреда не будет. Помнишь, во время предвыборной кампании мы громко трубили о программе расширения больничной системы, обещая государственные вложения, равноценные тем, что будут выделены на местах? Блестящая идея. И мы разработали великолепную рекламную кампанию, рассчитанную на все лето, пока вы, ублюдки, будете отдыхать на Коста-дель-Куба, или куда там вы любите ездить.

Кендрик промолчал, никак не отреагировав на его слова.

– К тому времени, когда вы вернулись бы в октябре домой, я завоевал бы умы и сердца избирателей по всей стране, – продолжал его собеседник. – Мы предусмотрели все – реклама, десять миллионов листовок, прямые почтовые рассылки: «Возрождение центров медицинского ухода». Это стало бы великолепным ходом перед партийной конференцией. Но… старый ублюдок перекрыл нам кислород. Вот так просто.

– Почему? – сочувственно спросил Кендрик. – Материальные проблемы после выборов?

– В этом как раз и состоит идиотизм ситуации, Стив. Деньги заложены в бюджет, и листовки уже напечатаны, но он не позволил нам выпустить их в свет. Сегодня утром он заявился с Даунинг-стрит и сообщил, что все отменяется. И ему еще хватило наглости спросить, можно ли будет использовать наши листовки в следующем году. Никакого профессионализма!

Роджер сделал большой глоток водки и постарался выглядеть мрачным, надеясь, что правильно выполнил указания Уркхарта – не слишком рьяно продемонстрировал отсутствие лояльности или чрезмерную откровенность, и что в его словах присутствовала лишь профессиональная обида. Он не имел ни малейшего представления о том, почему Фрэнсис велел ему сочинить историю о несуществующей рекламной кампании и распространить ее в баре для гостей, но считал, что вполне может оказать такую мелкую услугу человеку, от которого зависел.

О’Нил уставился на дно своего стакана, но успел заметить, что Кендрик наградил его пристальным взглядом.

– Почему, Родж? – спросил член парламента, в голосе которого появилось сочувствие.

– Хотел бы я это знать, старик! Для меня все это – тайна за семью печатями.