Текст книги "Пустота"

Лив Хюла содрогнулась.

– Иногда я ненавижу эту работу, – сказала она.

Ирэн мрачно усмехнулась.

– «До времени не подлежащее разглашению», – процитировала она. – Сукин сын Тони Рено опять втянул нас в какое-то дерьмо.

9
Эмоциональные сигналы химически закодированы в слезах

Последний адепт вымирающего учения, специалист по дипломатии, военной археологии и управлению проектами, Р. И. Гейнс – младшие коллеги знали его как Рига[23]23
  Rig – здесь: «специализированное устройство, профессиональный инструмент» или, возможно, также «внешний вид, обличье, манера держаться, уловка» (англ.). Кроме того, R. I. Gaines в беглой речи созвучно (he who) regains – «[тот, кто] взыскует утраченного; реставратор; долговой коллектор».


[Закрыть] – сделал себе имя в должности частично аффилированного инфоконсультанта на одной из множества малых войн ЗВК. Он полагал, что, хотя топливом организации служит наука, двигатель в конечном счете работает на силе воображения.

– В обертке этой метафоры, – часто говаривал он своим сотрудникам (нарочито разношерстной команде полицейских-интернов, бывших entradistas и ученых широкого спектра специальностей), – всегда отыщется политика. Действия приобретают политическую окраску, есть на то сознательная воля или нет.

В некоторых проектах можно было ограничиться электронным присутствием. Другие требовали более тесного вмешательства. В тот день Гейнс оказался на Панамаксе IV[24]24
  Panamax – в судоходстве: жаргонное обозначение предельных геометрических параметров кораблей, построенных с заделом на пересечение самой узкой части Панамского канала. Широко применяется в международных грузоперевозках.


[Закрыть], где Алиссия Финьяль, местный агент, обнаружила десятки объектов, на первый взгляд сходных с заброшенными городами. Микрохимический анализ тестовых проб, однако, показал, что были то не так конурбации, как, по расплывчатому определению Алиссии, «спиритуалистические двигатели»: места массовых жертвоприношений, где за сотню тысяч лет до прибытия ребят с Земли на протяжении тысячелетия или даже дольше ревели и шумели фабрики, призванные ускорить некую перемену или, что вероятнее, отвратить ее.

– В такой близости Тракта, – сказала она, – на каждой планете попадаются подобные места. Фронт травмирующей волны напрямую переносится на астрофизические карты.

Они стояли на низком пригорке, понижавшемся к неестественно ровной поверхности охватом около пяти с половиной акров, покрытой, вопреки жарким летним ветрам, толстым слоем пыли и сточенными временем остатками архитектуры. Там и сям в проходах между зиккуратами попадалась растительность – скопления небольших красных цветов, группки тенистых деревьев, под которыми сотрудники Алиссии обедали, обмениваясь выражениями восторга и оптимизма. Ежедневно они совершали новые открытия. Над южными горами в синем небе возносилась облачная башня; с вершины соседнего холма, где вроде бы тоже что-то раскапывали, поднимался дымок. Гейнс подумал, что любой смысл, какой ни вкладывай в массовое жертвоприношение, ему посторонен. Трактовка говорит больше об исследователях, чем об истории.

– И чем же примечательно это? – спросил он.

Алиссия Финьяль отвела взгляд и улыбнулась собственным мыслям. Потом ответила:

– Трюк сработал. Они переместили планету.

Внезапно она очутилась прямо перед Гейнсом, заглянула ему в лицо, требовательно доискиваясь душевного контакта; глаза ее широко распахнулись от изумления.

– Риг, насчет этого места все напрочь ошибались. Потому-то я и позвала вас! Сто тысяч лет назад эти существа сдвинули свою планету на двадцать световых минут с прежней орбиты одним лишь жертвоприношением – насколько можно судить, массовым удушением доброй половины популяции. Мы полагаем, что они пытались удержать ее в зоне Златовласки. Имеются свидетельства возраставшего звездного излучения, – она пожала плечами, – хотя, говоря реалистически, не так серьезно оно возросло, чтобы объяснить происходящее. В найденных нами текстах нет ни единого внятного описания угрозы, которой они так страшились. Вскоре после этого они исчезают из истории, бросают все дела.

– Может, их угрызения совести замучили? – предположил Гейнс.

– Не думаю, чтобы это было возможно в подразумеваемом вами смысле.

Они молча посмотрели на холм, и Алиссия добавила:

– Они походили на ящериц-диапсид.

– Алиссия, это весомое достижение.

– Благодарю.

– Чего тебе надо?

Она рассмеялась:

– Денег.

– Я могу выделить тебе больше сотрудников, – предложил он.

Тут его вызвали по делам проекта «Алеф». Алиссия из вежливости отошла в сторонку, подкинув ногой темно-серую пыль с высоким содержанием древесного пепла и выветренных костей. Ее сотрудники обнаружили толстые отложения того же материала в ледовых полярных шапках; там его склеивали жировые прослойки.

Она еще не отошла от восторга открытия. Тем утром, отдавая себе отчет, что вживую увидеть Рига ей не доведется еще много лет, Алиссия тщательно подбирала одежду: вязаный свитер из красного растительного волокна с короткими рукавами и полоской фальшперламутровых пуговиц на плече, расклешенная юбка до колена из выцветшей зеленой саржевой ткани. Стройные загорелые ноги выдавали, что Алиссия на пятом десятке, но одежда и лицо лучились энтузиазмом юности. Гейнс глядел на нее с рассеянным удовлетворением, ожидая, пока призрачное действие на расстоянии[25]25
  Презрительное определение, данное Эйнштейном феномену квантовой запутанности. Эйнштейн считал квантовую механику неполной теорией мироздания и не верил в физическую реальность квантовой нелокальности.


[Закрыть] заполнит сверхсветовой канал и знакомый ему голос скажет:

– Около часа назад мы зафиксировали неконтролируемое удвоение периода и какие-то конвульсии основных решеток. Оно перескочило в новое устойчивое состояние.

– Оно продолжает спрашивать о той полицейской?

– Настойчиво, как никогда прежде.

– Еще что-нибудь?

Пауза в замешательстве, затем:

– Оно хочет знать все про домашних кошек. Помочь ему в этом?

Гейнс громко рассмеялся вслух.

– Расскажите, что захотите.

Многолетняя упорная работа не приблизила их к пониманию природы Алефа. Возможно, они программируют компьютер. Возможно, общаются с божеством. Они даже не знали толком, на кого именно работают в ЗВК. Гейнс выработал по этим вопросам сложную профессиональную философию.

– Продолжайте работу, – говорил он. – В таких ситуациях все преимущества выявляются лишь при непосредственной проверке. Потом разберемся, как выпутаться из последствий.

Большинство проектов кажутся незначительными, несущественными: большие или маленькие, склепанные на коленке или финансируемые в планетном масштабе, окружающим они остаются непонятны. Другие расцветают в самый неожиданный момент. Эти становятся личными. Эти прорастают глубоко в сердце.

– Найдите мне K-рабль, – приказал он.

Управление Полиции Зоны, перекресток Юнимент и По, пятый этаж, медленно наползает утро. Полоски света, проникая через неплотно прикрытые жалюзи, отягчали плечи ассистентки. В углах потолка вязко-липуче клубились теневые операторы. (Пару раз в неделю там возникал призрак ее бывшего начальника. От привидения толку было меньше, чем рассчитывала ассистентка. Оно состояло из одного лица – лица пожилого Альберта Эйнштейна, напоминая его фотографию под текучей водой: глаза навыкате, рот бесцельно открывается и закрывается, словно пытается ее о чем-то предупредить.) Стол был завален отчетами.

В Саудади сама топология – уже преступление. Остальная планета не в состоянии предложить ничего покруче изнасилования или убийства, а вот Полиция Зоны, реализуя слабые потуги человечества навести порядок в Зоне, неподвластной пониманию, вынуждена разбираться с подвижками границ, внезапными галлюцинаторными туманами, ежедневным нелегальным трафиком хабара из Зоны Явления и обратно: люди, мемы и артефакты не поддавались внятной классификации. Ассистентка с головой ушла в эти загадки. Вдалеке негромко звенели телефоны. Примерно в 11:40 в коридоре снаружи начались крики, и ассистентку вызвали в подвальную камеру для допросов. Два-три дня назад под прикрытием неполадок в системе нанокамер, которые только сейчас устраняли, внизу случился сущий кошмар. На пятом этаже тоже хватало свидетельств того происшествия, опосредованных и не очень.

– Сырым мясом воняет, – заявлял кто-то. Другие рассказывали, что по зданию управления словно война прокатилась.

Война не война, а всем было интересно поучаствовать. Сигналы тревоги выключились. Отряды быстрого реагирования, вооруженные ручными термобарическими гранатометами и пистолетами Чемберса при полных патронташах, высыпали из лифтов, улыбаясь во все зубы. Ассистентка предпочла спуститься по лестнице. На полпути вниз произошло нечто настолько странное, что добраться в подвал оказалось невозможно. А именно: распахнулась дверь эвакуационного выхода, и в гулком лестничном колодце перед ассистенткой возникла женская фигура. Высокая, бритоголовая или очень коротко стриженная, мускулистая, она оглядывалась через плечо; на лестницу женщина ступила в тот самый миг, как завершила начатую фразу словом «Перлент» или похожим.

Ассистентка, услышав его, подняла руку.

– Стоять! – рявкнула она.

Выкройка активировалась, но на рабочий темп выйти не успела: вместо этого у ассистентки возникло впечатление, будто она наблюдает окружающий мир под слегка неправильным углом, став кем-то другим, а вниз по лестничному колодцу заструился ослепительный, как на иконе Благовещения, свет. Фигура развернулась к ней, разлепила губы и с непонятным шепчущим смехом произнесла:

– Не прыгай, малышка!

Полуослепленная, повергнутая в неизъяснимый ужас, ассистентка наблюдала, как фигура исчезает на следующем лестничном пролете. Послышались торопливые шаги. На нижнем этаже бухнула дверь. Никого. Ассистентка села на ступеньку, тяжело дыша и чувствуя тошноту: побочные продукты реакций вырывались из ее разогнанных органов. Она не ощущала стороннего контроля, только эмоциональное опустошение и озадаченность. В остальном все было нормально.

Она выбежала из здания и вскоре очутилась в «Глубокой нарезке», ателье мелкого пошиба на Стрэйнт; владелец, который осел в городе Саудади после несчастного случая во франшизе Дяди Зипа ближе к ядру Галактики, один раз взглянул на нее и произнес:

– Таким, как ты, я ничем не могу помочь.

Клиенты, что ошивались в ателье тем утром (полдюжины ганпанков с пляжных анклавов у Суисайд-Пойнт в поисках не очень дорогого блокатора роста типа 7-4EVA), порскнули через заднюю дверь. За пять футов от ассистентки можно было унюхать тяжелые металлы в ее крови, разогнанные протоколы переноса АТФ, расширения иммунной системы: уже их одних хватило бы кого угодно отогнать. Помимо прочих талантов, она непосредственно слышала звуки на частотах до 50 кГц, а диапазон вплоть до 1000 кГц был доступен через частотное разделение каналов, гетеродинирование и мультиплексное расширение; результаты выводились в зрительное поле одним из сотни визуальных оверлеев. Кожа ассистентки, чувствительная к инфракрасному излучению, транслировала данные биочипам, залегавшим под кожей на подложке из метаматериалов. Выкройка была не обычной и даже не спортивной полиции. На всех биологических уровнях чувствовалась работа «Prêter Cur». Слезы пахли химическими препаратами, а тело разило животным ароматом боев. Жестом поторопив портняжку выбраться из-за конторки, ассистентка встала совсем близко перед ним.

– А ты попробуй, – сказала она.

Он избегал ее взгляда – смотрел в окно, на улицу перед ателье, куда угодно. Его собственные гормоны активировались в полузабытом отклике.

Он пытался подавить чувство беспомощности.

– Я видел тебя на улице, – сказал портной, – ты тут часто бываешь. Эти твои штучки – не просто франшизная работенка.

Она улыбнулась и спросила, как его зовут, он назвался Джорджем. Она попросила портняжку не прибедняться. Именно такой эксперт ей и был нужен. Она сказала, что подозревает у себя проблему с ионными каналами.

– Ты бы лучше в «Prêter Cur» пошла, – посоветовал ей портняжка. – Мы же тут просто дешевые заплатки ставим.

Она поймала его взгляд. Портняжка механически развернулся, взял шестирежимную лупу, похожую на детский игрушечный бинокль древних времен, ассистентка улеглась на операционный стол и заставила его ввести зонды.

– Я мало что в этом смыслю, – сказал он спустя пару минут. – Встретив тебя на улице, я бы испугался и разнервничался.

– Но, Джордж, ты и внутри испугался и разнервничался.

– Лежи спокойно, – попросил он. И спустя минуту: – Господи-и! Они всю обмотку через миндалевидное тело пропустили. Тебе случается действовать помимо собственной воли? Часто плачешь? Используешь метафоры? Кто с тобой такое сделал?

Он покопался в ее ионных каналах.

– Забудь, о чем я тебя спрашивал, – протянул он. Сказал, что можно вставать, но еще некоторое время – недолго – будут чувствоваться симптомы гипогликемии. – У тебя проблемы с Kv12.2. Перестраивая нейронные гейты под усовершенствованное пространственное восприятие, они Kv12.2 на волоске подвесили, так сказать. То и дело калиевый канал норовит его оборвать. В таких ситуациях нервные клетки гипервозбуждаются.

Ассистентка уставилась на него.

– А прикольно, когда ты так говоришь, – заметила она.

– Они внедрили управляющую петлю, но мне не по силам ее отвязать. Ты слышишь какие-нибудь голоса? Испытываешь глоссолалию? Странные видения?

– Все, что я вижу, само по себе странное.

– Kv12.2 – очень старый ген, – сказал портняжка.

Он отошел к дальней стене лавки и стал мыть руки под краном.

– Он даже у рыб есть. Ты меня убьешь?

– Не сегодня, дорогой.

Она покинула ателье, но почти сразу вернулась.

– Ты глянь, – сказала она, словно только заметив это обстоятельство, – а «Кошачье танго» совсем рядом, через улицу!

В ателье опять ворвался ее резкий звериный запах. Снаружи выглянуло солнце, приласкало теплом фасадные стены развалюх, выхватило неподсвеченную вывеску бара напротив: белая кошка и черный кот танцуют на задних лапах. Две Моны в очень узких юбчонках и нейлоновых маечках шептались на перекрестке Стрэйнт и Дос-Сантос; в ателье же между матовых черных стен носилась пыль. Еще пахло прогорклым жиром из протеомных баков, мигавших рядами светодиодных индикаторов под ободранными постерами давних боев с изображениями погибших бойцов. Портняжка напрягся и отвел от ассистентки беспокойный взгляд, насколько сумел. Его тревога внезапно сорвалась в депрессию.

– На тебе прям некуда штампы «Prêter Cur» ставить, – заключил он, – но работа не подписана. Они с участницей боев так бы не обошлись. У тебя и военный покрой проглядывает.

– Ну как, Джордж, не хочешь со мной выпить при случае?

– Ой нет, спасибо.

– Да нет же, хочешь, – протянула ассистентка.

Позднее, озадаченная своими мотивами не меньше, чем чужими, она оставила его в баре слушать сентиментальное соло Эдит Бонавентуры на аккордеоне – «Ya skaju tebe», хитовую песню 2450-го, и отправилась по Стрэйнт-стрит, минуя акр за акром заброшенных заводских кварталов, на Окраину, где тихо припарковала свой «кадиллак» 1952 года в ряду остальных автомобилей, на потрескавшейся дугообразной цементной площадке среди сорняков, в виду Зоны Явления.

После обеда снова наползли облака, над Саудади заморосил предвечерний дождик. В пятидесяти ярдах от парковки из мглы выступали горы мусора и покосившаяся ограда с колючей проволокой поверху. Дальше ландшафт без устали, словно недовольный сам собою, менялся; могло показаться, что смотришь на него через стекло, по которому струится вода. А еще дальше под напором беззвучной конвульсивной силы взлетали в воздух знакомые предметы. Силе дали много имен, но природа ее, как и сами объекты, оставалась непостижима, причем предметы, отмасштабированные без видимой закономерности – исполинская фаянсовая посуда, огромные обувь, орнаментированные подставки и ювелирные изделия, синие птицы и радуги, крохотные мосты, кораблики, общественные здания, – были настолько оторваны от привычного контекста, что казались не столько объектами, сколько их изображениями, наложенными коллажем на картинку ненастья над индустриальными развалинами. Они возносились, парили, переворачивались, словно их швыряло в воздух огромное капризное незримое дитя. Ассистентка глядела туда и только головой качала. Приезжали и отбывали машины; что-то большое, разорвав пелену облаков, на краткое время замерло рядом с ассистенткой. (Воздух напрягся, принес тепло, чувство постороннего вмешательства, запахи метаматериалов и умных наносмол. Затем оно исчезло.)

Наконец она завела двигатель и на скорости неспешно идущего человека поехала вдоль цементной площадки.

Изо дня в день одно и то же: рикши и седаны со всего города съезжаются поучаствовать в погоне за душой Саудади. К трем часам пополудни на Окраине яблоку негде бывает упасть. Над каждым авто кружатся-порхают размытым карнавалом рекламные объявления. На задних сиденьях за опущенными поляризованными стеклами неизменно кто-нибудь смеется и ворчит, пока партнер, задрав платье в цветочек выше талии, увлекает ее в уголок, пахнущий дорогой кожей. Больше никто не боялся Зоны. Люди приезжали в открытую, просто насладиться сексом в ореоле непостижимого. Квантовый секс – так называли его новостники, утверждая, что от него даже польза получается. Некоторые сорвиголовы отваживались выйти из машин и углубиться за проволоку, гуляя по пустым улицам между грудами мусора и подбирая с земли предметы, казавшиеся им сувенирами.

В строгом смысле слова преступниками их считать было нельзя.

Ну и что с ними делать?

Позднее в тот же день в дверь ее комнаты постучали: Р. И. Гейнс.

Когда она отперла, Гейнс смеялся и вытирал руками голову. Плечи его плаща – на сей раз вроде бы настоящего – промокли.

– Хай! – сказал он. – Ненавижу дождь и готов побиться об заклад, что вы тоже.

За его спиной в порту развернулась бурная активность. Свет и тени чужацких, яростно противоречивых теорий всего сочились по ВПП: одновременно заходили на глиссаду три корабля, в том числе общесистемный лайнер компании «Новый Свет» «Пантопонная Роза»[26]26
  Пантопон – медицинский препарат на основе неочищенного опия, применяемый при непереносимости чистого морфина. Здесь отсылка к фразе из «Голого завтрака» У. С. Берроуза: «Сладких снов тебе, Пантопонная Роза».


[Закрыть], вернувшийся из четырехнедельного тура по Будёз, О’Дауд[27]27
  Кристофер О’Дауд (1979) – ирландский киноактер. Здесь, вероятно, отсылка к британскому фильму с его участием «Часто задаваемые вопросы о путешествиях во времени» (Frequently Asked Questions About Time Travel, 2009), где главный герой Рэй с друзьями пытается укрыться от преследователей-двойников из другого времени в чулане под лестницей.


[Закрыть] и Федучче XV. Гейнс, казалось, тоже недавно откуда-то прилетел. Кожа его еще малость подзагорела. Вокруг шеи на манер шарфика лоскут ярко-красной хлопковой ткани, в руке небрежно сложенный букет пыльных на вид цветов того же оттенка. На полу у ног Гейнса покоился маленький дешевый чемоданчик, словно он его только что туда поставил. Ассистентка, которая к дождю была вполне равнодушна, стояла в дверях и смотрела на Гейнса.

– Вы бы дверь открыли, – попросил Гейнс, – а потом впустили меня.

– Зачем?

Он протянул ей букет:

– Я вам цветы принес.

Подумав, она взяла цветы и покрутила в руках. Ей в жизни не доводилось видеть такого насыщенного красного цвета, но стебли казались тонкими и хрупкими, уже высохшими. Пара стеблей обломилась и упала на пол.

– Я на кровати посижу, – сказала она. – Вы в кресло садитесь, если хотите.

Гейнс внимательно посмотрел на нее.

– Открыли для себя иронию? – подумал он вслух. По контрасту с портом, где стоял дым коромыслом, в ее комнате свет был умягчен и размыт какой-то локальной прихотью физики. Он осторожно положил чемоданчик на кровать, щелкнул замками: ожили сложные поля, радарно-зеленые на бархатно-черном фоне, навитые бесконечным сплетением струн вокруг странного аттрактора. Кроме того, в чемоданчике лежали многовитковый провод в потрепанной изоляционной обмотке и пара бакелитовых наушников, явно для вящей красоты.

– Взгляните, – сказал Гейнс. – Видите?

– Вы теперь на самом деле здесь?

– Сперва загляните в чемоданчик, – настаивал Гейнс, – а потом сможем это обсудить.

Она повиновалась.

Сей же миг ее перенесло за тысячу световых лет от города Саудади, в безымянное место Радиозалива, на аванпост ЗВК столь секретный, что даже Р. И. Гейнсу трудно было туда попасть. Ассистентке показалось, что точка обзора вращается с огромной скоростью. Изображение дергалось и рябило интерференционными помехами, но, когда стабилизировалось, обрело на диво стройный вид, как будто его составили из трехмерных слоев. Ассистентка увидела серое гулкое помещение со стенами очень далекими и постоянно ходившими ходуном, а в центре – идеальной формы слезинку света настолько яркого, что пришлось отвести взгляд. Все это проявилось на кратчайшее мгновение, и даже выкройка бессильна была его растянуть. Капля в форме слезы, неподвижная, но в непрерывном падении, такая яркая, что смотреть невозможно. Затем пала тьма, ракурс обзора люто перекосился, и отрывочное изображение капли возникло снова. После третьего или четвертого повтора слово «отрывок» странным образом трансформировалось в ее мозгу до «разрыва», и в этот миг все замерло, словно само по себе понимание послужило переключателем.

Она приободрилась.

– Не знаю я, что это было! – воскликнула она. – А вы знаете?

– Никто не имеет права делиться своим знанием о нем, ни вы, – сухо усмехнулся Гейнс, – ни даже я. Мы называем его Алеф. Считается, что этот объект очень древний. До того как мы его нашли, к нему ни одна живая душа не приближалась около миллиона лет, а то и дольше. Когда мы спросили, что оно такое, оно стало спрашивать о вас.

Он рассказал, что этот артефакт возрастом не меньше миллиона лет – величайшая загадка за всю историю исследований Радиозалива. Насколько можно было судить, он искусственного происхождения: конструкция, запроектированная до нанометрового уровня и содержащая фрагмент самого Тракта Кефаучи.

– Вы его видите последовательностью повторов, – объяснял он, – которые мы регистрируем в планковском времени. Его не удается наблюдать дольше, потому что артефакт уже в собственном будущем, уже меняется. Пауза между изображениями – задержка инструментальной регистрации его от кванта к кванту.

Алеф, говорил Гейнс, покоится внутри заброшенной исследовательской станции размером с небольшое светило, а с недавних пор только и спрашивает что о ней. Ассистентка уставилась на Гейнса, потом опустила взгляд на чемоданчик:

– Оно там?

Гейнс покачал головой:

– Оно размышляло с неделю, потом спросило детектива полиции с планеты, о которой никто никогда не слыхал.

– Я не понимаю, на что смотрела.

– Пока мы сочли за лучшее, – продолжил Гейнс, – не вводить вас в непосредственный контакт.

Он захлопнул чемоданчик.

– Сами понимаете, как все это необычно.

Он добавил как бы между прочим:

– Применяя к нему термин «конструкция», мы не исключаем возможности самосоздания.

И еще сказал:

– Нам было довольно непросто отыскать вас по описанию, полученному от объекта.