Текст книги "Самая страшная книга 2015 (сборник)"

Только в одном доме, возле которого на колченогом столике стояла миска с абрикосами, на стук открыли дверь. Глуховатая древняя старушка очень огорчилась, что Андрей зашел не насчет ягод, и что яблок ему тоже не надо.

Поселок закончился. Широкая дорога истончилась и, обогнув унылое трехэтажное здание – то ли больницу, то ли школу, – вильнула в заросли ежевики. Андрей хотел повернуть назад, но вдруг услышал вдалеке странные звуки – то ли звяканье, то ли пение, и вроде даже смех.

Пропетляв среди ежевики и орешника, тропинка перевалила через горку, на которой паслась облезлая коза, посмотревшая на Андрея крайне неодобрительно. А за горкой, в небольшой долине, вдруг обнаружились аттракционы. Крутилась, поскрипывая, карусель, играла музыка, смеялись дети. Чуть подальше толкалась очередь к каким-то гонкам в бассейне. Там визжали и радовались еще громче.

Андрей немного постоял, глядя издалека на веселый, но вроде как чуть истеричный праздник.

Аське бы тут понравилось. Она любила до головокружения накататься на каруселях, а потом поехать в вагончике в пещеру ужасов, где из темноты падали пластмассовые скелеты со светящимися глазами и плюшевые крашеные кикиморы. Она, как маленькая, радовалась всей этой ерунде и пугалась по-настоящему. Верила в дурацких придуманных чудовищ и в сказки. Поэтому, не задумываясь, залезла в старую лодку этого чертова рыбака. Навстречу приключению, которое сама выдумала. А Андрей, дурак, ее не остановил.

Сгорбившись, он пошел прочь от чужого праздника. Снова продрался через ежевику, теперь не уворачиваясь, не обращая внимания, как она царапает лицо и руки.

Аттракционы. Надо же. Мир сломался, исказился, вывернулся наизнанку, выпустил на волю чудовищ, которым раньше было место только в кошмарных снах и фильмах ужасов. Люди из царей природы в один миг превратились в муравьев под пяткой рассеянного гиганта, который одним шагом может их раздавить, а одним движением – разметать любовно построенный муравейник. Но они до сих пор продолжают кататься на каруселях. Будто ничего не изменилось. Аттракционы…

Андрей опять вышел к морю. Темнело. «Не оставаться возле воды после заката» – вспомнил он первый пункт методички по технике безопасности. Разулся, уселся на песок, протянул босые ноги к воде. Первая волна обожгла, вторая показалась почти ласковой.

Так проще. Придумывать ненастоящих чудовищ. И делать вид, будто боишься их. Кукол из старой пакли и плюша. Привыкаешь бояться понарошку, привыкаешь, что они просто куклы. Будто ты просто катаешься на аттракционах.

Андрей так не умел. Он всегда боялся по-настоящему. Боялся за Аську. И боялся ее потерять. И сейчас ему было страшно, но это уже не имело значения.

Он поднялся, отступил на сухой песок, разделся. И медленно вошел в воду.

Над морем поднималась луна, серебряная дорожка переливалась на воде, вела к самому горизонту. Наверное, раньше, когда мир еще не изменился, было хорошо плыть по такой дорожке, качаться на теплых волнах, смотреть на звезды. Знать, что вокруг никого – только ты, море и небо. Что там, в глубине, не ворочается чужое, жуткое, для кого ты как букашка на кончике пальца. Стряхнуть или раздавить?

Андрей плыл, стараясь дышать и двигаться ровно, чтобы быстрее добраться туда, где перевернулась лодка. Возможно, место имеет значение. В любом случае, ничего, кроме догадок и ощущения тяжелого, пристального взгляда из глубины, у него не было.

Доплыв, он лег на воду. Внизу была чернота, глубокая и словно переливающаяся, как будто там ходили и переплетались какие-то тени.

– Ты, – хрипло сказал туда Андрей, – тварь. – Потом поправился: – Бог. Ты любишь, когда жертвы, да? А если и не любил сначала, то тебя уже, наверное, прикормили. Мы такие, мы умеем. Вот он я, бери. Верни ее и возьми меня. Сменяемся? Если тебе не слабо. Мне – нет. А если нет, мне тоже неважно. Мне здесь нечего делать без нее, понял? А может, ты мной подавишься и сдохнешь? Тоже вариант.

Это было не очень похоже на просьбу и тем более молитву, но уж как получилось. Андрей выдохнул и нырнул вниз, в черноту, где шевелились тени.

* * *

Его вывернуло несколько раз. Сначала – соленой водой, потом желчью. Задыхаясь от кашля, он оттолкнул острое колено, вонзившееся под дых.

– Тихо, дядя, не пихайтесь! – возмутился кто-то тонким голосом.

– Ты кто? – сипло спросил Андрей. В горле саднило, дышать было больно.

– Здоровый вы дядя, еле вас вытащил, а вы пихаетесь, – укоризненно сказал мальчишка. Он был худой и узкоплечий, в лунном свете ярко блестели глаза на бледном лице.

– Ты меня спас, что ли?

– А то.

– Зачем?

– Вы, дядя, котелком сильно приложились? – обиделся спаситель. – Я чуть сам не потонул вас тащить, а вы… Вы там топились, что ли, специально?

– Не твое дело, – смутился Андрей.

– Ну и ладно. Извиняйте, если помешал. Я тогда пойду, а вы тут как хотите, – мальчик поднял скомканные штаны, яростно отряхнул, натрусив песка в лицо Андрею, и принялся одеваться.

– Да погоди. Спасибо тебе. Правда. Как ты меня вытащил-то? Я ведь тяжелый.

– Да я привычный, – улыбнулся польщенный мальчишка. – Коней с мое поворочайте, тоже сильным будете.

– Кого-кого?

– Да коньков морских, они самые тяжелые. И строптивые. Все время с цепи срываются. Тетя Ксана уже двойную кузнецу заказала, а толку?

– Кто куда срывается?

– Да ладно, долго объяснять, – махнул рукой мальчишка. Натянул рубаху, зябко переступил с ноги на ногу– Вы тут, что ли, останетесь? Или пошли, я вам чаю дам и блинов вчерашних, а то вас сейчас больше никто в дом не пустит, у нас запираются вечером.

– Да у вас и днем запираются, – пробурчал Андрей.

– Некоторые – и днем, – согласился мальчишка. – Ну пойдемте? А то жутковато чегой-то одному тут ночью ходить. А вы здоровый, с вами нормально.

– А чего ж ты один ходишь? – удивился Андрей. – И как ты вообще тогда полез в море меня спасать?

– А я не вас, – шмыгнул носом мальчишка.

– Что?

– Я дядю Костю. Я видал, как вы на наши аттракционы смотрели. И подумал – дядя Костя. Вы на него похожи, если издалека. И пошел за ним. То есть за вами. А потом вижу, он обратно в море полез. Ну я и за ним. То есть за вами.

– Как – обратно?

– Да ладно, долго объяснять. Пошлите домой, по дороге расскажу, если хотите.

* * *

– А еще, – сказал Христо, срывая по дороге ягоду и забрасывая ее в рот, – я думаю, что по правде дядя Костя – это Белая Акула.

– Что?! – Андрей споткнулся и чуть не упал.

– Идите сюда, – мальчик остановился, огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто из кустов, поманил Андрея пальцем и зашептал ему сбивчиво в самое ухо: – Я сначала думал, что тетя Ксана головой подвинулась, ну чокнулась, знаете? А потом понял, что она теперь как бы ведьма.

– Что?

– Да тихо вы. Говорят, что у них можно чего угодно попросить. Иногда дают. Надо к морю прийти ночью одному и попросить. Только надо слова знать. И правильно все сделать. Иногда жертву надо. Человеческую. Лучше девушку. Или младенца. Уй, отпустите руку, больно! Вы чего?

– И кто у вас так… ходит?

– Вот тетя Ксана ходила. И теперь знаете чего? Теперь она сама так может. Думаете, вру? А я сам видел. И к ней приходят, просят. Вот Аленкина мамка целый месяц ходила, плакала. Денег несут, подарки. А тетя Ксана не берет. Потому что или получится, или нет.

– Что получится?

– Вернуть обратно того, кто потонул.

* * *

– Ты понимаешь, о чем меня просишь, касатик? – Заглянув в зеркало, она сняла цветастую косынку, вынула из волос гребень. Две черные тугие косы змеями скользнули на плечи. Ксана обернулась, пристально глянула на Андрея. – А?

– Понимаю, – глухо ответил он. Без платка, с выпущенными на волю косами, она вдруг показалась моложе – почти его ровесницей.

– А вы можете? – спросил Андрей.

– А ты?

– Что – я?

Она усмехнулась и промолчала, внимательно, будто оценивающе разглядывая гостя. Покачивались возле смуглых щек золотые кольца серег, насмешливо изгибались густые брови, блестели глаза цвета темного меда. В такие долго смотреть – увязнешь, как беспомощная мошка в настоящем меду. Ведьма, сказал Христо.

– Если вы можете, – упрямо повторил Андрей, с трудом отрываясь от ее глаз.

– Я-то при чем, – опять усмехнулась она, блеснув белыми мелкими зубами. – Твоя просьба, тебе и делать.

– Как?

– А я научу, если хочешь. Ты только сперва твердо реши, хочешь или нет.

– Конечно, хочу, – удивился Андрей глупому вопросу.

* * *

– Держи-ка, – велела Ксана, перекладывая из своей руки в его маленькую ладошку девочки – будто какую-то вещь передала.

Девочка перевела взгляд чуть удивленных светло-карих глаз с тети Ксаны на Андрея и послушно шагнула к нему.

– А обязательно… – сглотнув, глухо спросил он, косясь на девочку. Теплая ладошка уютно и доверчиво лежала в его руке.

– А как же, – отозвалась Ксана. – Сам ведь хотел? Иди теперь с дядей, Аленка. Он тебя отведет куда надо.

Аленка – вспомнил Андрей. Что-то про нее говорил Христо. «Мамка Аленкина целый месяц ходила, просила». Как же я теперь ее… – испугался он. Как будто имело какое-то значение, что эта девочка именно та Аленка.

– Ну так что? – Ксана обернулась на пороге дома, накидывая на плечи шаль. – Ты идешь? Или останемся тут чай пить с вареньем?

– Чай с вареньем, – решила Аленка, заулыбалась и легонько подергала Андрея за руку– Да, дядя?

– А может быть?.. – неуверенно спросил он, умоляюще глядя на Ксану. Он не ожидал, что это все будет так. Так обыденно. И чудовищно. Что эта девочка будет на него так смотреть. Что у нее будет такая маленькая теплая ручка с тонкими пальчиками.

– Как хочешь, дело твое, – Ксана равнодушно пожала плечами, стянула шаль. – Но другой раз предлагать не буду, тут тебе не базар, касатик.

«Аська», – напомнил он себе, отвел взгляд в сторону, чтобы не смотреть на девочку, сказал дрогнувшим голосом:

– Чай с вареньем потом. Идем, Ксана.

На побережье было ветрено. Ксана плотнее закуталась в шаль, Аленка спряталась за спину Андрея.

– Здесь? – спросил он, когда молчание стало уже совсем невыносимым.

– Подойдет, – кивнула Ксана. Вынула из складок широкой юбки и протянула ему нож.

– Дяденька, пусти меня, – вдруг всхлипнула девочка, наверное почувствовав, как он сильнее сжал ее ручку– Я хочу домой. Пусти, пожалуйста.

Андрей сжал зубы, дернул девочку к себе и взял у Ксаны нож.

* * *

Аська вернулась на следующую ночь.

Андрей слышал, как скрипнула дверь, а потом – пол. Будто кто-то стоял на пороге и не решался войти. А он лежал в кровати и не решался повернуться и посмотреть.

Потом, когда тишина и ощущение чужого присутствия за спиной стали невыносимыми, он медленно обернулся.

Темная фигура возле двери переступила с ноги на ногу.

– Аська? – хрипло позвал Андрей и сам не узнал свой голос.

– Привет, – прошелестело от двери.

– Ты что там стоишь? – с трудом выговаривая каждое слово, спросил он.

– Холодно, – сказала Аська. Незнакомым голосом, совсем не так, как говорила раньше свое смешливое «холодно-холодно». Устало и как-то безнадежно.

И тут Андрей услышал, как капли падают на пол. Равномерно, как отсчет метронома. Кап-кап.

Там, где стояла Аська, натекла уже небольшая лужица.

Наверное, было бы лучше встать с кровати и включить свет, но Андрей почему-то не мог пошевелиться. Как в кошмарном сне, где ты не владеешь своим телом и можешь только смотреть, как к тебе приближается что-то ужасное.

Он боялся вставать и боялся зажигать свет, чтобы не увидеть того или то, что стояло сейчас возле двери.

«Там Аська, – сказал Андрей, убеждая сам себя, – и ей холодно. А я…»

– Иди сюда, – позвал он. И сейчас же испугался своих слов, потому что темная фигура послушно двинулась от двери к кровати.

Андрей с трудом сдержался, чтобы не заорать, когда невидимая в темноте рука приподняла одеяло.

* * *

Иногда она становилась похожей на прежнюю Аську. Знакомым рассеянным движением, робкой улыбкой, интонацией или задумчивым взглядом. Тогда ее глаза светлели до прежнего жемчужно-серого цвета с рыжими солнечными крапинками. Только время от времени по ним проходила тень – будто в глубине, под солнечной поверхностью воды проплывало что-то темное и жуткое. А потом это темное выныривало, и Аськины глаза менялись, постепенно будто заливаясь чернилами. И голос опять делался незнакомым, из речи исчезали милые привычные словечки-приговорки, а мягкие движения сменялись резкими, нечеловечески гибкими и быстрыми.

Аськино тело теперь было как море, переменчивое и зыбкое, в котором плавали и время от времени выходили на поверхность разные существа. И не все они были людьми.

Андрей боялся смотреть в ее глаза. И дотрагиваться до нее. Потому что любое прикосновение, взгляд или слово могли вызвать из этой морской глубины кого угодно.

В пансионат они, конечно, не вернулись. Аське туда было нельзя. Тем более такой. Да и Андрею, наверное, тоже.

Он попросился пожить у Ксаны.

– В пансионат возвращаться не хочется, – объяснил он, – а до поезда еще две недели. Я заплачу.

– Платить не надо. По хозяйству лучше чего помоги, – ответила та, оглядев быстрым взглядом Андрея и маячившую в глубине комнаты девушку– А тут у меня как раз домик для постояльцев. Раньше, знаешь, многие сдавали. В этой комнате у нас в Первое наводнение родители Христо жили. Потонули они, знаешь? А мальчонку Костя вытащил. Христо еще маленький был, поди не помнит. Ну живите, сколько надо.

Сначала Андрей пытался пересилить себя. Сделать вид, что все в порядке. Жить так, будто Аська прежняя. Наверное, он надеялся, что так можно будет когда-нибудь, со временем, вернуть ее назад. Иногда ему казалось, что получается. Преодолевая ужас, он прижимал ее к себе, когда она бормотала незнакомым бесцветным голосом: «Холодно». Ее кожа теперь всегда была прохладной, как мрамор, а волосы влажными и пахли водорослями. На шее висело ожерелье из ракушек, которые больно кололись, когда Андрей пытался ее обнять. Снять его Аська отказывалась наотрез. Сперва она вроде бы даже согревалась, когда он долго держал ее в руках, поглаживая худую спину, узнавая на ощупь острые лопатки, родинку на плече, гладкие и круглые, как низанные на нитку жемчужины, позвонки. Аська расслаблялась, оттаивала, бормотала сонно и нежно, щекоча дыханием шею – совершенно как раньше:

– Андрюша…

В такие редкие минуты он верил, что все еще будет хорошо.

Но через некоторое время прежняя Аська опять исчезала. Снова тонула в своем море. Как один раз наяву и много – в кошмарных снах, уходила в далекую темно-зеленую глубину, и Андрей никак не мог ее остановить или догнать. И опять терял ее навсегда. Снова и снова.

А однажды вместо чернильных нечеловеческих глаз на него взглянули светло-карие. Андрей, застыв от ужаса, сразу же их узнал.

– Дяденька, пусти меня, – пробормотал тоненький Аленкин голос. – Я хочу домой.

Андрей молчал, оцепенев под доверчивым и ласковым взглядом девочки, которую убил. Он не знал, что делать.

– Пусти меня, – тихо, почти совсем безнадежно попросила она. – Мне тут плохо, – она помолчала и добавила жалостливо: – И тебе.

С трудом преодолев судорогу в горле, он сипло сказал:

– Иди.

Она улыбнулась – Аленкиными глазами и Аськиной улыбкой – и благодарно кивнула. Поднялась на цыпочки, поцеловала его в лоб. И Андрей увидел близко-близко теперь уже Аськины глаза, нежные и грустные, наполненные слезами.

– Я люблю тебя, Андрюша, – сказала она совершенно прежним, своим голосом.

А потом отвела его руки и отступила в сторону.

Он зажмурился, чтобы не видеть, как она уходит.

Ожерелье из ракушек она оставила на подушке. От него пахло морем, водорослями и немного, еле уловимо, – прежним цветочным запахом Аськиных волос и кожи.

* * *

Андрей проснулся, будто вынырнул из глубины на поверхность. Как будто Христо только что вытащил его из моря. Закашлялся, задыхаясь и жадно хватая воздух.

Огляделся. Комната в гостевом домике Ксаны. Знакомый беленый потолок с трещиной посередине, стены, завешанные цветастыми ковриками. Тикают старые ходики на комоде, укрытом кружевной скатертью. И никого нет, кроме самого Андрея.

На дворе Ксана, подобрав цветастые широкие юбки, сыпала квохочущим курам зерно и кричала грозным басом:

– Христо, бездельник, чтоб тебе повылазило! Ты уже почистил рыб?

«Я уже это слышал», – удивленно подумал Андрей.

– А, – увидела его Ксана. – Утопленник наш. Ну чиво? Проспался? Блинов-то будешь? Ишо горячие.

«Сон, – понял Андрей. – Просто кошмарный сон».

– Спасибо, – сказал он, улыбаясь. – Буду. Ксана, а можно… Можно я тут поживу немного. В пансионат мне возвращаться не хочется, а до поезда еще две недели. Я заплачу.

– Мы ведь уже с тобой договаривались насчет платы, – удивилась Ксана.

– Что?!

Андрей метнулся обратно в дом. Бросился к кровати.

Ожерелье из ракушек лежало под подушкой.

Медленно, с ожерельем в руках, он вышел во двор. Ксана пристально смотрела на него.

– Это был не сон? – хрипло спросил Андрей.

– А кто ж его знает, – пожала широкими плечами Ксана, серьги качнулись, отбрасывая солнечные зайчики на ее щеки. – Сейчас тут, касатик, не всегда разберешь, где сон, а где нет– Усмехнулась, блеснув белыми зубами, добавила: – Где смерть, а где жизнь.

Андрей молчал, неподвижно глядя на нитку ракушек в своих руках.

– А пойдем-ка со мной, – сказала вдруг Ксана резко. Выпустила юбку, отряхнула руки. Зерно и хлебные крошки кучей высыпались на землю из подола. Куры, восторженно квохча, кинулись на нежданную добычу.

* * *

– А вот это Машута, – сказала Ксана, ласково похлопывая по жестяному боку пузатую пучеглазую красно-желтую рыбу– Хорошая баба была. У ней все росло в саду, как на дрожжах. Мне в земле копаться некогда, я всегда у Машуты помидоры покупала и ягоды. Таких вкусных ни у кого не было. Умела она чего-то такое с цветами и деревьями. Слово волшебное знала, что ли. Как мой Костя с железками своими.

Рыба вдруг дрогнула, со скрежетом приоткрыла железные веки и посмотрела на Ксану.

– Привет, Машута, – сказала та.

Андрей содрогнулся.

– А вона там, глянь, видишь, медуза жирная? Морда у ей еще такая противная. Это Капитоныч, гадина. Медузой был, медузой и стал, сволочь. Скольким из наших, местных, он гадостей сделал, не перечесть. Доносы строчил. Говорят, притопили его не просто, а еще и по этому делу. Он у меня, кстати, единственный, кого я специально сюда. Я ведь, касатик, не понимала сперва, что творю-то. А как поняла – все, больше ни-ни. Только вот его, гадину. А ты глазами-то не лупай на меня, сволочь, а то я тебе их вовсе закрашу, нечем будет лупать.

Медуза вздрогнула всем телом, обтянутым мятой парусиной, и поспешно прикрыла веки.

– Так-то, – одобрила Ксана.

– А… Аленка? – спросил Андрей, с ужасом оглядывая остальных обитателей чудовищной морской карусели.

– Аленка? – удивилась Ксана. – Нет, ее тут нету. Она уже после. Мать ее ко мне ходила, дура. Слышала она, мол, про меня, что я умею. Просила, мол, верни доченьку хоть какую, только верни. Вон как ты меня давеча, – криво усмехнулась она.

– Это вы мне так предлагали Аську вернуть? – хрипло спросил он, указывая задеревеневшей рукой на карусель.

– Я – тебе? Окстись, касатик. Это ты меня просил, помнишь?

– Я не знал, что…

– Вона и я не знала. Я ведь, как ты, касатик, о том же просила. Я что угодно была готова сделать, чтобы мой Костя вернулся.

– Я не буду убивать, – быстро перебил ее Андрей. – Даже ради этого я не буду. Ни Аленку, ни кого-то еще. Я ведь, – он запнулся, – я ведь не убил ее на самом деле?

Ксана хмыкнула:

– Я ведь тебе говорила, касатик, сейчас толком и не разберешь, где тут на самом деле.

Опершись на руку Андрея, она тяжело спрыгнула с карусели.

Махнула рукой в сторону:

– А вона там, видишь, аттракцион с плавающими рыбами. Костя мой больше всего его любил. Я теперь туда не хожу. Христо за ним смотрит. Не могу. Сперва, когда он вернулся-то, Костя, я все время там с ним сидела. Разговаривала, плакала. Я ведь, знаешь, сначала думала, как та дура, Аленкина мать, пусть хоть как вернется. Только бы был. А потом поняла, что натворила. Ты представляешь, касатик, им-то каково – там? Каково живому человеку в железной рыбе, которой всего движения – хвостом пошевелить и по рельсам круг проехать. Один и тот же круг. День за днем. А? Я сперва думала – пусть просто стоит. А потом поняла, что так ему еще больше тоска. Пусть хоть покатается, и детишки опять же каждый день разные. Вот и развлечение.

Ксана смотрела в сторону аттракциона с рыбами, и по ее лицу катились слезы. Андрей растерянно молчал.

– Это Косте моему, – еле слышно сказала она через некоторое время. – Косте, который каждую минуту не мог спокойно сидеть, все что-то придумывал новое или мастерил. Что же я сделала с ним… Что же я со всеми ими сделала… Если бы я только могла их обратно отпустить…

Она махнула рукой и, забыв про Андрея, быстро пошла прочь, вздрагивая от сдерживаемых рыданий.

* * *

Приближалась дата, отмеченная у Андрея на обратном билете. Только теперь ему было некуда возвращаться. Точнее – не к кому.

В любом случае, здесь у него еще оставалось дело, которое надо было закончить.

– И что, думаешь, получится? – засомневалась Ксана, хотя ей самой и очень хотелось поверить.

– У меня ведь получилось. Понимаешь, я думаю, в основном мы сами это придумываем. Рецепты – как просить то, что не умеем сами. А когда получаем ответ, не умеем верно понять его и использовать полученные дары. Если это вообще дары.

– Я не просила, чтобы Костя вернулся так, – хмуро сказала Ксана.

– Вторая проблема в том, что нас тоже, наверное, не понимают. Слишком разный масштаб, чтобы говорить на равных. Это как рыбы и люди. Кто станет говорить с рыбой?

– Я говорила, – усмехнулась Ксана.

– Ты говорила с человеком. Который был заперт внутри рыбы. Это как раз пример того, о чем я. Потому что в этом раскладе мы – рыбы. Мы считаем, что плаваем в море, но неизвестно, как видят это море Они. Аквариумом, или садком для разведения карпов, или бассейном, который надо почистить от ненужной живности. И тогда хлебные крошки, которые падают к нам, – или лакомство, или наживка, или отрава. Или просто крошки, которые кто-то стряхнул со стола. Но для себя мы сами определяем цену этим крошкам. И их назначение.

Как посоветовал Андрей, Ксана сняла с каждой морской твари по железной чешуйке. Возле медузы задумалась. Пробормотала:

– А не оставить ли тебя, поганец?

Но потом сжалилась, отстригла от бахромы кусочек крашеной парусины.

К морю они пошли с Андреем вместе.

Подобрав подол, Ксана зашла в воду по колено и медленно, по одной, выпустила все чешуйки в море. Железные, они должны были сразу утонуть, но какое-то время почему-то держались на поверхности, качаясь на волнах и уплывая все дальше от берега. Ксана долго смотрела на них, прищурившись и смаргивая подступающие слезы. Потом выбралась на сушу, подошла к Андрею. Спросила:

– Как думаешь, получилось?

– Если ты смогла их отпустить.

– А ты?

– То ожерелье, из ракушек… Оно сначала не хотело уплывать. Как будто просило – возьми меня обратно. На память. А потом его унесло волной. И я его больше не видел. И она… она с тех пор не приходит ко мне по ночам. Совсем.

Ксана помолчала. Потом вдруг сказала тихо:

– А говорил – любишь.

– Что?

– Говорил, жизнь за нее готов отдать.

– Свою – готов, – хмуро ответил Андрей.

– Да? – Ксана покосилась на него, насмешливо выгнув бровь.

– А чужую – нет. Я не могу отдать то, что не мое. Потому что это будет уже не жертва, а убийство.

Ксана хмыкнула. Стянула косынку, выпустила на волю косы, подставила лицо ветру. Прищурилась и спокойно сказала:

– А я бы убила за своего Костю. Кого угодно убила бы за него. Вот хоть тебя, молодого-красивого, – она усмехнулась, блеснув белыми зубами, и бросила быстрый взгляд на Андрея. Он дрогнул и с трудом заставил себя не отвести глаза, потому что понял – не врет.

«А я?» – вдруг подумал он. Если бы знать, что Аська вернется прежней. Если бы знать, что их жизнь будет такой, как раньше. Что Аська никогда не узнает цену своего возвращения. И сам Андрей сумеет забыть, что сделал. Если…

Но богам не ставят условия. Можно только принимать или не принимать их дары. Случайные хлебные крошки, упавшие в твою ладонь.

«И все-таки, – он прищурился на море, туда, куда смотрела Ксана, где на границе воды и неба двигались какие-то огромные существа – то ли киты, то ли кто-то еще. – И все-таки – если бы?..»