Текст книги "Поэт, или Охота на призрака"

Глава 13

Прежде чем приступить к делу, Глэдден несколько минут сидел неподвижно, уставившись в ярко-голубой экран портативного компьютера. Он поступал так всегда, стараясь перед вхождением в сеть освободить свой разум от ненависти и волнений, однако на сей раз привычная процедура далась ему нелегко. Гнев, бурливший внутри, никак не хотел улечься.

Наконец он совладал со своей яростью и взял ноутбук на колени. Очистив экран и вызвав меню, Глэдден нашел иконку с надписью «Терминал», нажал «Ввод» и выбрал нужную программу. Затем он стал ждать, прислушиваясь к пронзительному писку, которым сопровождалась работа модема. «Словно рождение какого-то живого существа», – каждый раз думал он. И издаваемые компьютером звуки действительно чем-то напоминали крики новорожденного.

Наконец подсоединение было завершено, и на экране появилась табличка:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СЕТЬ «ЛКД»!

Несколько секунд спустя изображение уползло куда-то вверх, и на экране загорелось приглашение ввести первый код доступа. Глэдден быстро набрал необходимые буквы, дождался, пока система признает их, и ввел второй пароль. В следующее мгновение блокировка доступа была снята, и на экране вспыхнула новая надпись:

Хвала Создателю!

Далее шло предупреждение-напоминание.

ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ В СЕТИ

1. Никогда не используйте свое подлинное имя.

2. Никогда не сообщайте знакомым номера абонентов и реквизиты сети.

3. Никогда не соглашайтесь на встречу с другим пользователем в реале.

4. Помните, что среди абонентов есть иностранные граждане.

5. Системный администратор оставляет за собой право стереть информацию о любом абоненте.

6. Запрещается использовать панель сообщений для обсуждения любого рода незаконной деятельности.

7. Сеть «ЛКД» не несет ответственности за содержание частных переговоров.

8. Нажмите любую клавишу для продолжения.

Глэдден снова выбрал «Ввод», и компьютер тут же выдал сообщение, что на его адрес поступило послание личного характера, записанное в памяти и ожидающее ответа. Глэдден нажал несколько клавиш, и системный оператор вывел на экран текст.

Спасибо за предупреждение. Надеюсь, все закончилось хорошо. Сожалею по поводу понесенных тобой убытков. У меня все спокойно. Если ты читаешь это сообщение, значит тебя отпустили без последствий. Браво! Удачи тебе. Не теряй контакта с другими и с самим собой. (Ха-ха!)

……………. СЕТЬ «ЛКД»

Глэдден напечатал букву «R», давая системе понять, что сообщение принято, и еще раз нажал «Ввод». На экране возник электронный бланк ответного сообщения, и он набрал несколько слов, адресованных автору послания:

Обо мне не беспокойся, проблема решена. Твой преданный друг снова свободен и весел.

……………СЕТЬ «ЛКД»

Покончив с этим, Глэдден отослал сообщение и, введя необходимую комбинацию цифр, вышел в основную директорию электронной доски объявлений. На экране постепенно появился каталог с рубриками, против каждой было проставлено число, обозначавшее количество файлов, доступных для чтения.

1. Общий форум – 89.

2. М+9 – 46.

3. М-9 – 23.

4. Д+9 – 12.

5. Д-9 – 6.

6. Все хорошо – 51

7. Размышления и жалобы – 76.

8. Законная охота – 24.

9. Городские услуги – 56.

10. Обменный фонд – 91.

Глэдден набрал семерку, чтобы войти в «Размышления и жалобы». Это был один из самых популярных разделов, в котором он уже прочел бо́льшую часть файлов, да и сам оставил для других несколько сообщений. Почти все материалы содержали выспренние жалобы на жизнь, суровую и несправедливую, да и немногочисленные «размышления» посвящались в основном тому же: фантазиям о времени, когда вкусы, желания и естественные инстинкты абонентов будут восприниматься как нормальные. И по форме, и по содержанию это был, скорее, скулеж, а никакие не размышления, и все же Глэдден любил их просматривать. Сейчас он открыл файл под названием «Эйдолон» и стал перечитывать текст.

Я думаю, обо мне скоро узнают. Недалеко то время, когда я смогу упиваться своей известностью среди обывателей и их страхом. Я готов к этому – каждый, кто чем-то похож на меня, рано или поздно надевал тогу триумфатора. Тогда безвестность отступит, и мне дадут новое имя, не отражающее ни того, кто я есть на самом деле, ни моих многочисленных талантов, и годное лишь на то, чтобы привлекать внимание читателей дешевых бульварных газет и повергать их в пучину ужаса.

То, чего люди боятся, неизменно притягивает их. Страх помогает огромным газетным тиражам расходиться в мгновение ока и приковывает к телевизорам миллионы зрителей. Скоро настанет мой черед блистать на экране, и мое имя, набранное заглавными буквами, займет первые полосы газет. Когда на меня начнется охота, я стану знаменит по-настоящему.

Глупцы, им никогда не остановить меня. Никогда. Этого, увы, им понять не дано. Я всегда готов встретиться с ними, встретиться и обвести вокруг пальца, и так будет продолжаться до скончания века.

Пожалуй, пришло время поведать вам мою историю. Я так решил; больше того – мне самому хочется ее изложить. Я расскажу обо всем, что есть у меня и во мне. На экранах своих компьютеров вы увидите мою жизнь и мою смерть. Мой ноутбук – это мой духовник, который не выносит суждений, не морщится от негодования и дарит мне утешение. Кто еще, кроме моего верного компа, способен слушать так внимательно? Кто, помимо него, способен стать моим самым точным и непредвзятым биографом?

Итак, я начинаю свой рассказ и обращаюсь ко всем вам. Не зажигайте траурные свечи, я хочу жить и умереть в темноте.

ИНОГДА ЧЕЛОВЕК С УДИВИТЕЛЬНОЙ СТРАСТЬЮ И СИЛОЙ ВДРУГ НАЧИНАЕТ ЛЮБИТЬ СТРАДАНИЯ.

Пожалуй, мне следовало поместить это утверждение в самом начале. Впрочем, какая разница: никакого значения это не имеет. Мои собственные страдания есть предмет моей страсти, обожания и религиозного поклонения. Они никогда не оставляют меня. Они направляют мои шаги. Они – это я сам, теперь я понял это окончательно. Для меня это аксиома, то есть истина, не требующая доказательств.

Слова сии означают только одно: наша боль – это тропа, по которой мы вольны путешествовать, куда нам захочется, на протяжении всей жизни. Только ступая по ней, мы обретаем свободу выбора. Эта дорога приводит нас к великим свершениям и помогает стать тем, кем мы хотим. Мы породнились с этой тропой. Мы, если можно так выразиться, изучаем ее и, хотя наши ноги изрезаны в кровь, а путь тернист и опасен, любим ее больше всего на свете.

И иного пути у нас нет.

Я прекрасно понимаю это и, оглянувшись назад, ясно вижу, что именно боль всегда помогала мне сделать тот или иной выбор. Заглядывая в будущее, я отчетливо представляю, куда она меня приведет. Собственно говоря, я уже давно не иду по этой дороге; это она движется подо мной, словно лента эскалатора, и несет меня сквозь время. И вот, пожалуйста, она принесла меня сюда.

Моя боль – это тяжелый камень под ногами, на который я могу встать и оглядеться по сторонам. Я – преступный Творец, Эйдолон. Мое истинное лицо – боль. И боль эта будет со мною, пока смерть не разлучит нас.

Будьте осторожны на дороге, друзья.

Глэдден прочел сообщение еще раз и испытал небывалое волнение. Слова на экране компьютера тронули его до глубины души. Некоторое время он сидел неподвижно, потом вернулся в главное меню и набрал цифру десять, чтобы войти в «Обменный фонд» и посмотреть, есть ли сообщения от покупателей. Ничего нового там не было, и Глэдден ввел литеру «G», что означало «гуд-бай». Выйдя из сети, он выключил ноутбук и закрыл крышку.

Отобранный копами фотоаппарат было жалко до слез. Возвращаться в полицию и требовать свою вещь назад слишком рискованно, а с теми деньгами, что у него остались, Глэдден едва-едва мог наскрести на новый. С другой стороны, без фотоаппарата он не сможет выполнять заказы, а следовательно, никаких денег больше не будет.

Вновь вспыхнувший гнев он ощутил почти физически, словно текущая по жилам кровь несла с собой острые кусочки разломанного на части лезвия бритвы, вонзавшиеся в него изнутри. Выход был только один: перевести из Флориды нужную сумму по телеграфу и купить себе новый фотоаппарат.

Глэдден подошел к окну и стал смотреть вниз – на машины, медленно движущиеся по бульвару Сансет. Широкая улица напоминала огромную автостоянку, медленно плывущую мимо окон.

«Сплошь железо и мерзкая вонь выхлопов, – подумалось ему. – И внутри каждой машины – люди, словно консервированная свинина в банках. Куда это они все едут?»

Потом Глэддену стало интересно, сколько ему подобных может оказаться внутри этих чадящих жестянок. Сколько человек из них испытывает те же побуждения и желания, чувствуют, как по венам, царапая и кромсая их изнутри, текут острые осколки стальных лезвий. Достаточно ли у них мужества и выдержки, чтобы пройти сквозь это испытание?

Ярость с новой силой вспыхнула в его груди. На сей раз гнев как будто бы жил своей жизнью и казался настолько реальным, что еще немного, и к нему можно будет прикоснуться. В горле словно распустился огромный черный цветок, наглухо закупоривший трахею своими остроконечными, упругими лепестками. Глэдден задыхался, и по лбу его потекли крупные капли пота.

Справившись с удушьем, он подошел к телефону и набрал номер, который дал ему адвокат. На четвертом гудке трубку взял Свитцер.

– Ты очень занят, Свитцер?

– Кто говорит?

– Я. Как там детишки?

– Что? Кто это?

Инстинкт подсказывал Глэддену, что он должен немедленно повесить трубку и не связываться с копами, но ему было слишком любопытно.

– У вас остался мой фотоаппарат, – сказал он.

В трубке ненадолго воцарилось молчание.

– А-а-а, мистер Брисбейн. Как поживаете?

– Прекрасно, детектив, просто прекрасно.

– Да, ваш фотоаппарат у нас. Вы имеете право его забрать, если он нужен вам, чтобы зарабатывать на жизнь. Давайте договоримся о времени, когда вам будет удобнее получить назад вашу собственность.

Глэдден закрыл глаза и стиснул телефонную трубку с такой силой, что еще немного, и он бы ее раздавил. Копы все знают. Если бы они ни о чем не догадывались, Свитцер сразу сказал бы ему, что с фотоаппаратом он может распрощаться. Нет, они явно что-то пронюхали и теперь намерены заманить его к себе. Вопрос в том, как много им известно?

Глэддену хотелось визжать и топать ногами, но он решил, что со Свитцером лучше вести себя спокойно.

«Никаких неверных шагов!» – строго приказал он себе.

– Я не могу ответить сразу, мне нужно подумать.

– У вас, должно быть, неплохой фотоаппарат, мистер Брисбейн. Я не совсем понимаю, как с ним управляться, однако от такого и сам бы не отказался. В общем, он у меня, и если вам нужно…

– Чтоб ты сдох, Свитцер!

Ярость заставила Глэддена позабыть об осторожности, и он добавил сквозь стиснутые зубы грязное ругательство.

– Послушай, Брисбейн, – раздалось в ответ, – я просто делал свою работу. Если у тебя есть какие-то претензии, можешь прийти и обсудить их со мной. Если тебе жалко свой вонючий фотоаппарат, можешь забрать его. Но если ты собираешься оскорблять меня, то я вынужден буду повесить трубку.

– У тебя есть дети, Свитцер?

На этот раз молчание на другом конце линии было гораздо более продолжительным, но Глэдден знал, что детектив никуда не делся.

– Что ты сказал?

– Ты прекрасно слышал, что я сказал.

– Ты что же, говнюк, угрожаешь мне и моей семье?

Теперь уже Глэдден на некоторое время замолчал, потом из горла его, из самой глубины, поднялось какое-то звериное рычание, и наконец он разразился хриплым безумным смехом. Он даже не старался сдерживаться и продолжал хохотать до тех пор, пока смех не стал единственным, о чем он мог думать и что был в состоянии слышать. Потом Глэдден резко швырнул трубку на рычаг и замолчал так неожиданно, словно в горло ему вонзилась сверкающая и холодная сталь ножа. Лицо его было страшно искажено, и он, продолжая гримасничать, выкрикнул сквозь сжатые зубы, но так, чтобы его слышала пустая комната:

– Да чтоб вы все сдохли!!!

Немного успокоившись, Глэдден снова открыл портативный компьютер и вошел в директорию, где хранились фотоснимки. У его дорогого ноутбука был превосходный экран, который сам по себе мог считаться произведением искусства, однако качество графики все же уступало стационарной модели. Несмотря на это, изображение было достаточно четким, и Глэдден, открывая файл за файлом и переходя от фотографии к фотографии, мог без особого труда разобрать основные детали. На любой посторонний взгляд это была довольно мрачная коллекция мертвых и живых, однако Глэддена она утешала и успокаивала, даря ему ощущение того, что он по-прежнему является хозяином своей жизни. А также повелителем чужих судеб.

Вместе с тем, рассматривая фотографии и вспоминая прошлые дела, он испытывал нечто сродни легкой печали. Эти маленькие, жалкие жертвы выставляли напоказ потроха, чтобы он, Глэдден, мог залечить свои раны. Он прекрасно понимал, насколько эгоистично и непорядочно с его стороны было превращать снимки жертв в деньги. Подобные мысли частенько посещали его и неизменно отнимали у любой фантазии значительную часть ее привлекательности, трансформируя спокойствие в жгучий стыд и непреодолимое отвращение к себе. Свитцер и иже с ним были совершенно правы, открыв на него охоту.

Глэдден перевернулся на спину и уставился в потолок, покрытый причудливыми водяными разводами – следами давних протечек. Глаза наполнились слезами, и Глэдден крепко зажмурился, стараясь уснуть и забыться, но даже сквозь сомкнутые веки он словно наяву видел перед собой своего «старшего товарища». Тот был рядом. Как и всегда. Лицо его выглядело насупленным, а сжатый рот напоминал длинный, бескровный разрез.

Раздался стук. Глэдден поспешно открыл глаза и посмотрел в сторону двери. Услышав, как с наружной стороны с лязгом врезается в замок ключ, Глэдден рывком сел. Он понял свою ошибку. Его засекли. Свитцер знал, что он позвонит, и организовал прослушивание!

Дверь в комнату распахнулась. На пороге появилась молодая миниатюрная негритянка в форменном халате. На ее согнутой руке висели два выглаженных полотенца.

– Смена белья, сэр, – сказала она. – Прошу прощения, что так поздно, но сегодня выдался хлопотный день. Завтра я начну с вашей комнаты.

Глэдден, вспомнив, что позабыл повесить на ручку двери табличку «Не беспокоить!», с шумом выдохнул воздух.

– Ничего страшного, – откликнулся он и поспешно встал, не желая, чтобы горничная зашла в номер. – Оставьте полотенца, а об остальном не беспокойтесь. Завтра, все завтра.

Принимая полотенца, он заметил вышитое на белом форменном халатике имя «Эвангелина». Личико у девушки было привлекательным, свежим, и Глэдден почувствовал неловкость оттого, что ей приходится убирать грязь за другими.

– Спасибо, Эвангелина, – сказал он.

Взгляд горничной устремился мимо него на кровать. Кровать все еще была застелена – вчера вечером он не стал снимать покрывало. Потом Эвангелина снова посмотрела на него, кивнула и вроде как слабо улыбнулась.

– Вам больше ничего не нужно, сэр?

– Нет, Эвангелина.

– Тогда я пойду. До свидания.

Глэдден закрыл за ней дверь и обернулся. На постели стоял включенный компьютер. На экране светилась одна из фотографий.

Глэдден подошел к кровати и, ничего не трогая, внимательно посмотрел на экран. Потом он вернулся к двери, открыл ее, встал в проеме так, как стояла Эвангелина, и снова бросил взгляд на кровать. Даже отсюда можно было понять, что изображено на снимке. Мальчик лежал на снегу, словно на белоснежной простыне, на которой четко выделялись алые пятна. Кровь. Ни с чем другим это просто невозможно спутать.

Глэдден бросился к ноутбуку и нажал комбинацию из двух клавиш, которую сам запрограммировал как раз для таких случаев. Экстренное стирание информации. Дверь все еще была открыта, и он попытался что-нибудь срочно придумать. Господи, это надо же было так лохануться!

Он осторожно выглянул в коридор. Эвангелина, толкавшая перед собой тележку с бельем, остановилась в нескольких шагах от его номера. Заметив его, девушка обернулась. На ее лице ничего не отразилось, но Глэдден понимал, что ему нужно быть уверенным на сто процентов. Он не мог позволить себе рисковать.

– Эвангелина! – окликнул он горничную. – Я передумал. Не могли бы вы все-таки заглянуть ко мне? Кстати, мне нужны мыло и туалетная бумага.

Эвангелина отложила в сторону блокнотик, в котором что-то записывала, и наклонилась, чтобы достать из тележки необходимые туалетные принадлежности. Внимательно наблюдая за ней, Глэдден засунул руки в карманы. Он заметил, что горничная жует жевательную резинку, время от времени прищелкивая языком. Подобная распущенность расстроила его. Ну что за невоспитанность такая! Либо просто наглый вызов… В любом случае такое поведение оскорбительно. Черномазая девчонка игнорировала его, словно Глэдден был прозрачен, как воздух. Словно он был никто.

Когда Эвангелина со своей тележкой приблизилась и протянула ему мыло и бумагу, Глэдден даже не сделал попытки вынуть руки из карманов. Вместо этого он отступил на шаг в сторону, давая ей возможность зайти внутрь. Затем он еще раз выглянул в коридор и бросил взгляд на лежащий поверх тележки блокнот. Там против номера его комнаты стояла пометка: «Только полотенца».

Прежде чем войти вслед за горничной, Глэдден огляделся по сторонам. Мотель имел форму полумесяца; два этажа, на каждом по двадцать четыре комнаты. Из окна в коридоре виднелся пустынный внутренний двор с бассейном, где по случаю прохладной погоды никто не гулял. На втором этаже напротив Глэдден разглядел сквозь стекло распахнутую дверь какого-то номера и стоявшую возле нее другую тележку. Второй горничной видно не было. Коридор, в который выходила его дверь, тоже казался пустым.

Все это отняло у Глэддена не больше нескольких секунд. Осмотрев окрестности, он шагнул к себе в комнату и запер дверь как раз тогда, когда Эвангелина вышла из ванной. В руках у нее был полиэтиленовый пакет из мусорной корзины.

– Вы не должны закрывать дверь во время уборки, сэр. Таковы правила.

Глэдден загородил ей дорогу.

– Ты видела фотографию?

– Что? Вы мешаете мне пройти, сэр. Я должна…

– Ты видела фотографию в компьютере?

Он указал на экран ноутбука, внимательно следя за выражением ее глаз. Эвангелина выглядела смущенной, однако не обернулась.

– Какую еще фотографию?!

Не выдержав, она бросила взгляд на смятую постель, и на ее лице отчетливо проступили признаки тревоги и нарастающего раздражения.

– Я ничего не крала. Если у вас что-то пропало, позвоните мистеру Баррису. Я честная женщина. Мистер Баррис вызовет другую горничную, чтобы она меня обыскала. Никаких фотографий я не трогала и не знаю, о чем вы говорите.

Глэдден некоторое время смотрел на нее и вдруг ухмыльнулся.

– Знаешь, Эвангелина, – сказал он, – возможно, ты действительно честная женщина. Но я должен быть уверен. Надеюсь, ты понимаешь?..

Глава 14

Фонд поддержки правопорядка находился в Вашингтоне на Девятой авеню, всего в нескольких кварталах от Министерства юстиции и штаб-квартиры ФБР. Здание впечатляло своими размерами, и я подумал, что под его крышей наверняка приютились и другие агентства и организации, финансируемые из государственной казны. Так оно и оказалось. Пройдя сквозь массивную дверь, я сверился с указателем на стене и стал подниматься на лифте на третий этаж.

Похоже, Фонд поддержки правопорядка занимал весь третий этаж целиком. Здесь в вестибюле напротив лифта стоял обширный стол, за которым сидела столь же обширная дама средних лет. Такие столы мы, газетчики, частенько называем между собой «бастионами», потому что охраняющие их женщины-секретари обычно стоят насмерть, не пропуская посетителей туда, куда им необходимо пройти, и не давая увидеться с тем, с кем нужно.

Подойдя к этому даже на вид неприступному рубежу обороны, я сказал секретарше, что мне хотелось бы побеседовать с директором фонда доктором Натаном Фордом, о котором упоминалось в статье «Нью-Йорк таймс», посвященной самоубийствам среди полицейских. Почему-то мне казалось, что именно Форд распоряжается информацией, доступ к которой мне необходимо было получить.

– Директор на обеде. Вам назначено?

Я объяснил, что не успел договориться с Фордом о встрече, поскольку только-только прилетел в Вашингтон, и в подтверждение серьезности своих намерений предъявил ей одну из визитных карточек. Одновременно я украдкой бросил взгляд на часы: четверть первого.

– Ах, репортер! – произнесла женщина с таким выражением лица, как будто перед ней стоял беглый каторжник. – Это совсем другое дело. В таком случае вам придется сначала обратиться в пресс-службу, а уж они решат, насколько у вас важное дело и можете ли вы встретиться с нашим директором.

– Понимаю. Кстати, сотрудники пресс-службы тоже, должно быть, обедают. Я не ошибся?

Секретарша сняла трубку оранжевого телефона и набрала номер.

– Майк? Ты на месте? Тут пришел какой-то тип, который утверждает, что работает в «Роки-Маунтин ньюс»… Что? Нет, конечно же, он хочет встретиться с самим доктором Фордом…

Выслушав ответ, она сказала «о’кей» и положила трубку на рычаг.

– Вас примет Майкл Уоррен. Поторопитесь, в тринадцать тридцать у мистера Уоррена назначена встреча.

– А куда идти?

– Комната номер триста три. Прямо по коридору, затем сверните направо, первая дверь с правой стороны.

Шагая в указанном направлении, я пытался вспомнить, кто такой этот Майкл Уоррен. Имя показалось мне знакомым, вот только где и когда я его слышал?

Дверь триста третьей комнаты была открыта. Я уже приблизился к ней, когда навстречу мне вышел мужчина лет сорока. Мне показалось, что он собирается уходить, однако, заметив меня, мужчина остановился.

– Это вы из «Роки-Маунтин ньюс»?

– Да.

– Я уж начал беспокоиться, вдруг вы не туда свернули. Заходите. К сожалению, у меня не так много времени. Меня зовут Майк Уоррен. Для печати, коли соберетесь смешать меня с грязью, я, естественно, Майкл, но смею надеяться, что у нас с вами до этого не дойдет. Давайте поговорим о вашем деле, может быть, я смогу быть полезным.

Он вернулся за свой стол, заваленный бумагами; я представился, и мы пожали друг другу руки. Потом Майк предложил садиться. На одном краю стола громоздились стопки газет, на другом стояла фотография женщины с двумя детьми, повернутая так, чтобы снимок могли видеть и хозяин кабинета, и посетители. Слева от стола на низкой тумбочке помещался компьютер, а на стене за креслом висел снимок самого Уоррена, которому пожимал руку лично президент США. Майк был чисто выбрит и одет в светлую сорочку с темно-бордовым галстуком. Воротник сорочки был немного потерт в тех местах, где она соприкасалась со щетиной, отраставшей к вечеру на щеках. Пиджак висел на спинке кресла. Кожа на лице Майка, особенно по контрасту с прямыми черными волосами и маленькими темными глазами, выглядела удивительно белой.

– Так чем я могу помочь? – поинтересовался он. – Вы, наверное, из бюро Скриппса?

Он имел в виду материнскую компанию, которая содержала в Вашингтоне небольшое репортерское бюро, поставлявшее столичные новости во все наши газеты по цепочке. Не далее как в начале недели Грег Гленн сгоряча посоветовал мне обратиться туда.

– Нет, я приехал из Денвера.

– И в чем проблема?

– Мне необходимо поговорить с Натаном Фордом или с тем человеком, который непосредственно занимается исследованием причин самоубийств среди полицейских.

– Самоубийства полицейских? Это фэбээровский проект. За него у нас отвечает эксперт Олин Фредрик.

– Да, я знаю, что ФБР тоже в этом участвует.

– Давайте посмотрим, что тут можно сделать… – Майк взялся было за трубку стоящего на столе телефона, но передумал. – Послушайте, что-то я не припомню вашей фамилии. Я так понимаю, что вы не звонили сюда заранее?

– Нет, не звонил, я только недавно приехал в Вашингтон. Должен сказать, у меня вырисовывается сногсшибательная статья.

– Сногсшибательная? Про самоубийства полицейских? Что-то сдается мне, что из этого вряд ли выйдет сенсационный заголовок для первой полосы.

И тут я вспомнил, кто он такой.

– А вы, случайно, не работали раньше в «Лос-Анджелес таймс»? Вашингтонское бюро? Уж не тот ли вы самый Майкл Уоррен?!

Он улыбнулся, – очевидно, ему было приятно, что его или, по крайней мере, его статьи хоть кто-то помнит.

– Да, тот самый. Но откуда вы меня знаете?

– По телеграфным сообщениям, циркулировавшим между «Вашингтон пост» и «Таймс». Я отслеживал эти материалы несколько лет кряду и вот – вспомнил фамилию. Отличная работа, Майк. Вы же были криминальным репортером, верно?

– Да, до прошлого года. Потом я бросил это дело и перебрался сюда.

Я молча кивнул. Мне всегда становилось немного не по себе, когда приходилось встречаться с кем-то из бывших коллег – из тех, кто покончил с репортерской жизнью и находился теперь по другую сторону баррикад. Обычно это были так называемые огарки – журналисты, смертельно уставшие от постоянной спешки, беготни, срочной работы над свежими сенсационными материалами. Как-то мне довелось прочитать мемуары одного репортера: он сравнивал нашу жизнь с отчаянным бегом впереди зерноуборочного комбайна. На мой взгляд, это было самое удачное и точное сравнение из тех, что я когда-либо встречал. Многим со временем надоедает эта бесконечная гонка, и тогда машина их перемалывает, однако некоторым удается в последний момент увернуться от бешено вращающихся ножей. Эти счастливцы, используя свой опыт в газетном бизнесе, пристраиваются на спокойную и непыльную работенку и начинают взаимодействовать со средствами массовой информации. Именно такой финт проделал в конце карьеры Уоррен, и мне почему-то стало его жаль, хотя я искренне надеялся, что сам он ничего подобного не испытывает. Все-таки Майк был когда-то чертовски хорошим репортером.

– Не скучаете?

Я должен был об этом спросить, хотя бы из элементарной вежливости.

– Пока нет. Иногда, правда, попадается неплохая статья, и тогда мне хочется взяться за старое, подергать за разные ниточки и взглянуть на события в необычном ракурсе. Впрочем, это все уже в прошлом…

Он лгал, и мне показалось, Майк понимает, что я знаю это. Ему очень хотелось вернуться назад.

– Иногда я и сам начинаю чувствовать усталость… – соврал я просто для того, чтобы Майку стало хоть немного легче. Впрочем, вряд ли моя ложь могла ему чем-то помочь.

Он перешел на «ты»:

– Так что там у тебя насчет полицейских-самоубийц? Под каким углом ты видишь эту проблему? – Майк украдкой посмотрел на часы.

– Еще пару дней назад в этой истории не было ничего удивительного или необычного. Теперь статья может получиться сенсационной. Я знаю, что у тебя мало времени, и постараюсь объяснить суть в двух словах. Только один нюанс… поверь, я не хочу тебя обидеть, но мне будет гораздо спокойнее, если ты пообещаешь, что все, что я сейчас скажу, останется между нами. Эта тема принадлежит мне, и я должен сам написать свою статью.

Уоррен согласно кивнул:

– Не беспокойся, Джек, я отлично тебя понимаю и не стану обсуждать то, что ты сообщишь, с другими журналистами, если только они не начнут задавать мне те же самые вопросы. Возможно, однако, мне придется раскрыть кое-какие из фактов в разговоре с руководством нашего НИИ или сотрудниками ФБР. В этом отношении я не могу ничего обещать, поскольку ты еще ничего не рассказал.

– Справедливо.

Я почувствовал, что могу довериться Уоррену. Возможно, всегда легче поверить тому, кто когда-то делал то же, что и ты. Кроме того, согласитесь, приятно поведать о своих достижениях человеку, который способен оценить их по достоинству. Иными словами, каюсь, мои уста готовы были извергнуть слегка замаскированное бахвальство.

И я начал свой рассказ:

– Статьей о самоубийствах полицейских я начал заниматься только на этой неделе. Мне было известно, что эту тему уже разрабатывали, но у меня появилась возможность взглянуть на нее под новым углом. Мой брат тоже был полицейским и примерно месяц назад предположительно совершил самоубийство. Тогда я…

– Господи Исусе! – пробормотал Уоррен. – Прими мои соболезнования…

– Спасибо, но я взялся за статью вовсе не по этой причине. Мне захотелось написать об этом случае, потому что я должен был понять, что заставило его совершить поступок, который, как уверяла полиция, он совершил. Начинал я как обычно – покопался в электронной базе данных и, естественно, наткнулся на упоминания об исследованиях, которые проводятся вашим фондом.

Уоррен сделал попытку незаметно бросить взгляд на часы, и я понял, что пора форсировать события.

– Короче говоря, пытаясь выяснить, почему брат покончил с собой, я обнаружил, что он этого не делал!

Я посмотрел на Уоррена. Похоже, мне удалось завладеть его вниманием.

– В настоящее время у меня – и у полиции тоже – не осталось практически никаких сомнений, что мнимый суицид моего брата на самом деле является весьма хитро замаскированным убийством. Кто-то прикончил Шона. Полиция возобновила расследование, но это еще не все. Мне удалось связать гибель брата с другим предполагаемым самоубийством, которое произошло в Чикаго год назад. Я только что оттуда; и это дело тоже было извлечено из архива и открыто заново.

Теперь объясню, почему я решил обратиться в вашу организацию: два практически одинаковых случая в Денвере и Чикаго навели меня на мысль, что кто-то ездит по стране и убивает копов, маскируя убийства под самоубийства. Обнаружить другие, аналогичные инциденты и, возможно, выявить преступника можно, только тщательно изучив информацию, собранную для исследований вашим фондом. Ведь отчеты о всех самоубийствах среди копов за последние пять лет хранятся у вас, верно?

Несколько мгновений мы оба молчали. Наконец Уоррен перестал пристально меня разглядывать и попросил:

– Расскажи-ка все подробно и с самого начала. Нет, погоди…

Он поднял одну руку, как регулировщик на перекрестке, приказывающий остановиться потоку машин, а другой снял телефонную трубку и нажал кнопку автоматического набора:

– Дрейкс? Это Майк. Слушай, я знаю, что уже опаздываю, но я сегодня вообще не смогу прийти. Тут у меня наклевывается одно интересное дельце… Давай лучше в другой день. Поговорим завтра. Спасибо. Ну бывай.

Он положил трубку, посмотрел на меня и сказал:

– Просто отменил обед. А теперь давай по порядку.

Примерно через полчаса, после того как Уоррен сделал несколько телефонных звонков и договорился, чтобы меня приняли, мы отправились в путешествие по лабиринту коридоров третьего этажа, направляясь в комнату 383, которая оказалась конференц-залом. Там меня уже ждали директор Натан Форд и ведущий эксперт Олин Фредрик. Майкл представил нас друг другу, после чего мы с ним уселись на свободные стулья.

Мисс Фредрик, блондинка с вьющимися волосами, выглядела лет на двадцать пять. Выражение ее лица было настолько безразличным, что я полностью сосредоточил внимание на директоре Форде, благо уже знал от Уоррена, что все решения здесь принимает именно он.