Текст книги "Гирлянда забытых снов"

Майкл Муркок
Гирлянда забытых снов

Уважаемый читатель!

В конце 1950-х – начале 1960-х годов я чуть ли не каждый день встречался в Найтсбридже с Барри Бейли и Дж. Г. Баллардом, мы тогда составили заговор с целью сбросить с трона современную английскую литературу. У нас было немало общего – непримиримое отношение к существующему литературному языку и литературным практикам, любопытство к научным и техническим достижениям, интерес к разным формам современного искусства и тот факт, что мы издали по нескольку рассказов в журналах Э. Дж. Карнелла «Нью уордлз», «Сайенс фэнтези энд сайенс фикшн эдвенчерз».

Ни у кого из нас еще не было напечатанной книги. Ставки у Карнелла начинались с двух гиней за тысячу слов и поднимались до двух фунтов десяти шиллингов, когда ты, как, например, Баллард или Олдис, достигал, по мнению Карнелла, стабильно высокого уровня. Я никогда не получал больше двух гиней, но у меня получались вещи слов этак тысяч на пятнадцать – главная публикация номера в его журналах всегда имела примерно такой объем. В результате мое имя на обложках стало появляться с самого начала моей карьеры, и я мог зарабатывать за день около тридцати гиней, чего более чем хватало на месячную оплату квартиры.

Мы все тогда были работающими литераторами. Баллард редактировал «Кемистри энд индастри», а мы с Бейли писали тексты для комиксов и редакционные статьи по истории или по вопросам науки для журналов вроде «Лук энд лёрн».

Мы писали художественную прозу для Карнелла потому, что нам это нравилось, и потому, что он не давал нам застревать на месте. Карнелл всегда был готов попробовать что-нибудь новенькое. В тот период я писал истории про Элрика, включая и «Буревестник», подспорьем мне была моя склонность к готике, мой интерес к Юнгу и символистам, а также поддержка друзей. В известном смысле я эти истории для них и писал, пытаясь на свой неумелый манер создать такую же атмосферу воодушевления, какую находил в апокалиптических сторонах творчества Блейка, Байрона и супругов Шелли, в видениях безумного Джона Мартина[1]1
  Джон Мартин (1789–1854) – английский художник-романтик.


[Закрыть] и других художников, чьи работы я мог видеть в галерее Тейт в Лондоне. А еще мне нравилась музыка Малера и Рихарда Штрауса.

Мы втроем, регулярно встречаясь в Найтсбридже, не сомневались в литературном потенциале НФ. Мы делились своими мыслями с Уильямом Берроузом и другими, разделявшими наши взгляды. Но нравившаяся мне НФ представляла собой НФ, которую Олдис называл «широкоэкранное барокко» и которая печаталась в страшненьких журнальчиках, куда не заглядывали более респектабельные поклонники жанра, так как считали это ниже своего достоинства. Моими любимцами были Чарлз Харнесс, Ли Брэкетт и Альфред Бестер.

У меня до сих пор сохранились несколько дешевых журналов, привлекавших меня в те времена. Назывались они «Статлинг сториз», «Триллинг уандер сториз», «Фэнтестик эдвенчерз» и «Плэнет сториз». Они стояли на полках рядом с журналами «Уэст», «Экшн сториз» и «Эймезинг детектив». Все обложки имели что-то общее. Одним из самых любимых моих вестернов был «Сеньорита с пистолетом Иуды». В журнале «Спайси эдвенчерз сториз» можно было найти «Гашиш из Хошпура», а в «Уэйрд тэйлз» – «Поцелуй черного бога». Такие творения, как «Королева марсианских катакомб», «Королева драконов с Юпитера» и «Распутница с Аргоса», писались лучшими писателями, которые плевать хотели на респектабельность и которых не очень-то ждали в журнале «Эстаудинг» (с его заумным мессианством) или «Мэгэзин оф фэнтези и сайенс фикшн» (где не было картинок). Еще одним из писателей, печатавшихся в этих дешевых изданиях, был Рэй Брэдбери, которого обожал Баллард. Регулярно появлялись там Филип К. Дик и Теодор Старджон (вещи не всегда выходили под своими родными именами – так, «Храм» Джона Уиндема, опубликованный в журнале «Тэн стори фэнтези мэгэзин», вышел под названием «Тиран и рабыня на планете Венера»).

Я был большим почитателем «Уэйрд тэйлз» и покупал почти все номера с рассказами Роберта Говарда вроде «Часа Дракона» или «Королевы Черного побережья». Продавались они в уличных киосках на Портобелло-роуд, в Пимлико, Уайтчепле и на Каледониан-роуд. Здесь же мне попались «Полет во вчера» (впоследствии эта книга стала называться «Парадоксальные люди»), «Роза» и другие вещи Чарлза Харнесса, «Молот Вулкана» Филипа К. Дика, «Эскалибур и атом» Теодора Старджона и, в журнале «Фэнтестик новелз», – «Корабль Иштар» Абрахама Меррита. Вместе с «Тигр! Тигр!» Альфреда Бестера это, пожалуй, главное НФ-произведение, повлиявшее на меня.

Многие считают Меррита выдающимся в своем роде писателем. Он писал главным образом для дешевых изданий в период между двумя мировыми войнами. «Лунная заводь», «Лик в бездне», «Обитатели миража», «Гори, ведьма, гори!», «Семь шагов к Сатане», «Металлический монстр» и «Женщина-лиса» – все эти его сочинения оказали на меня огромное воздействие, и я уверен, что их влияние легко обнаруживается в фэнтезийных историях, которые я писал в то время.

По какой-то причине я не очень хорошо относился к Толкину и прочим почтенным фантастам более благородного воспитания. За исключением Чарлза Уильямса, мне их манера казалась избыточной, подозрительно напоминающей «Детский час» на Би-би-си, к тому же их книги изобиловали самыми невероятными допущениями. К. С. Льюис в моем восприятии почему-то до сих пор ассоциируется с попытками моего дядюшки Мака превратить меня в послушного мальчика, а его протертая кашка всегда вызывала у меня глубокую неприязнь.

В отличие от всего этого, Рикмэл Кромптон и дешевые журналы тех лет предлагали подрывную альтернативу.

Я считаю, что Меррит остается великим преемником Генри Райдера Хаггарда, и «Корабль Иштар» занимает место рядом с романами «Она» и «Копи царя Соломона».

Эдгар Райс Берроуз, пользовавшийся большей популярностью, чем его современник Меррит, доминировал в дешевых американских журналах в течение многих лет. Герои вроде Тарзана, царя обезьян, Джона Картера с Марса, Карсона с Венеры и Дэвида Иннеса из Пеллюсидара оказали огромное влияние на мое мальчишеское воображение. Будучи школьником, я даже издавал журнал под названием «Берроузания», в котором отражалась моя страсть к Берроузу и ряду других писателей. О том, что они многим обязаны Берроузу, говорили и Ли Брэкетт, и Рэй Брэдбери. Одно из самых сильных воспоминаний детства: я просыпаюсь и обнаруживаю, что передо мной красноватый, пустынный ландшафт, дно мертвого, высохшего марсианского моря – воспоминание не менее мощное, чем память о собачьих боях и бомбежках времен войны.

Впервые рассказы К. Л. Мур «Джарел из Джойри» и «Нортвест Смит» я прочел в старых выпусках журналов «Уэйрд тэйлз» и «Эйвон фэнтези ридер», издававшихся Дональдом А. Уолгеймом. Мур ткала самые богатые ковры, и чувственность в ее рассказах оказала мощное воздействие на мальчишку, который уже и без того впадал в экстаз от головокружительной атмосферы «Желтой книги», «Савойи» и французских романтиков. Возможно, потому, что мое школьное образование было не таким формальным, как у большинства моих сверстников, я мог наслаждаться всеми этими книгами сразу, нисколько не ощущая при этом, что одна написана искуснее, чем другая. Я читал Доусона и Гарланда, открывал для себя работы Бердслея с таким же удовольствием, с каким погружался в «Шамбло» Кэтрин Мур, «Черных слуг ночи» Лейбера или «Череполицего и других» Говарда. Я помню, что, читая загадочного «Короля в желтом» Р. У. Чемберса или «Пьеро на мгновение» Доусона, восторгался не меньше, чем при чтении потрепанного номера «Черной маски» с «Одним часом» Дэшила Хэммета или «Юнион Джека» с «Проблемой доказательств» Энтони Скина (в которой фигурировали Зенит и Альбинос). Для меня по сей день остается тайной, почему эти произведения считаются литературой второго сорта и чуть ли не приравниваются к чтиву для домохозяек – впрочем, многие издатели именно такого рода чтиву отдают предпочтение или, по меньшей мере, полагают его более достойным читательского внимания. Карьеристский литературный империализм эпохи Блумсбери внес свой немалый вклад в нынешнюю прискорбную поляризацию.

Баллард, Бейли и я превыше всего верили в необходимость высоких устремлений. Нам не очень-то нравились советы литературных колонов, которые переехали в гетто НФ приблизительно одновременно с переездом в Камден-Таун; они предлагали нам низвести наши амбиции до того печального уровня, который они сочли подходящим для себя. Мы в те дни, по крайней мере, были настроены апокалиптически и непримиримо. Мы были романтиками в те времена, когда считалось не модным быть кем-либо иным, кроме как литературным деятелем, которого так красочно описал А. Алварес: обычно в старом дождевике, в сером спортивном костюме, постоянно нагибающийся, чтобы отстегнуть велосипедные прищепки, сочиняющий напоказ стихи, которые невозможно отличить одно от другого и чей герой – мерзкий педофил Ларкин. У нас не было времени на такую литературу, как не было и на ту, которую Баллард определил как «бисквитно-шоколадная» школа английской НФ в «джемпере». Эта школа предлагала те же на удивление уютные кошмары и отражала то же самое тяготение к упрощенному миру, который населен исключительно не достигшими половой зрелости юнцами.

Мне хочется думать, что я постепенно взрослел в те ранние годы. Проблемы нравственности и смысла жизни, не дающие покоя Элрику, были в такой же степени и моими проблемами, и я, как и владыка руин, был излишне склонен к самодраматизации. Возможно, именно по этой причине он занимает такое важное место в моей жизни. Элрик решал многие волнующие его вопросы одновременно со мной. Он был создан в изумительный период головокружительных взлетов, когда выходили «Утонувший мир» и «Пограничный берег» Балларда, а Бейли начинал работу, которая впоследствии стала известна как «Рыцари пределов» и «Душа робота». Я полагаю, что жизненная энергия того времени частично питала и «Буревестника». В известной степени я написал эту вещь для Балларда и Бейли, а также для Джима Которна, который иногда зарисовывал эпизоды, перед тем как я их описывал, и разработал дизайн нового издания книги.

Когда-то я переписал «Буревестника» для первого книжного издания, и Колин Гринланд указал мне, что, возвращая книгу к ее первоначальному объему, я опустил одну сцену. В настоящем издании эта сцена в той или иной степени восстановлена, кроме того, я внес некоторые другие мелкие изменения. Но, как и в ранней прозе, я предпочитаю оставить в первозданном, непричесанном виде эпизоды, отражающие те буйные, непредсказуемые эмоции, которые я привносил в свои сочинения, когда мир был много моложе и если повесть не писалась за одни сутки, то ее не стоило и писать…

Ваш Майкл Муркок.

Гирлянда забытых снов

И вот наступила короткая передышка – счастливая семейная жизнь, к которой он всегда так стремился. Но больше ему никогда не суждено было знать счастья…

Глава первая

Коршуны с окровавленными клювами парили в ледяном воздухе. Они кружили высоко над конной ордой, неумолимо движущейся по Плачущей пустоши.

Орда эта пересекла две пустыни и три горных хребта, и голод гнал ее все дальше и дальше. Подгоняли и воспоминания о рассказах, что они слышали от путешественников, которые бывали у них на Востоке. Подстегивали и речи их тонкогубого вождя, который красовался на коне впереди войска, держа в одной руке десятифутовое копье, украшенное кровавыми трофеями его грабительских походов.

Всадники ехали медленно и устало, не зная, что приближаются к цели своего похода.

Далеко позади них из Элвера, этой веселой, поющей столицы восточного мира, выехал невысокий всадник. Скоро он оказался в долине.

У деревьев с корявыми ветвями был какой-то нездоровый вид, а из-под копыт коня летела пепельного цвета земля. Всадник во весь опор гнал коня по этой больной земле, которая когда-то была прекрасным Эшмиром, золотым садом Востока.

Чума поразила Эшмир, и саранча лишила его красоты. У чумы и саранчи было одно имя – Терарн Гаштек, властелин Конной орды, мрачнолицый вестник гибели и разрушения. Терарн Гаштек, безумный кровопийца, неистовый поджигатель. Таким и было его второе имя – Поджигатель.

Всадник, который своими глазами видел то зло, что принес Терарн Гаштек прекрасному Эшмиру, звался Мунглам.

Сейчас Мунглам скакал по Плачущей пустоши к Карлааку, этому форпосту западной цивилизации, о которой так мало было известно жителям Востока. Мунглам знал, что в Карлааке он найдет Элрика, который постоянно жил с женой в этом великолепном городе. Мунгламу нужно было как можно скорее оказаться в Карлааке, чтобы предупредить Элрика и попросить его о помощи.

Он был мал ростом и самоуверен, с широким ртом на обычно улыбающемся лице и рыжими волосами. Сейчас он, однако, не улыбался и, приникнув к шее коня, гнал его к Карлааку. Ведь Эшмир, прекрасный Эшмир, был родиной Мунглама: он и его предки сделали эту страну такой, какой она была.

Так и скакал Мунглам к Карлааку, молча кляня весь белый свет.

В том же направлении двигался и Терарн Гаштек. Он уже достиг Плачущей пустоши, но его войско двигалось медленно, отягощенное обозом, который одно время отстал, но сейчас им нужны были находившиеся в нем припасы. В обозе была не только провизия. На одной из телег, проклиная Терарна Гаштека и его узкоглазых воинов, лежал на спине связанный пленник.

Дринидж Бара был связан не только кожаными ремнями. Поэтому-то он и сыпал проклятиями. Дринидж Бара был чародеем, которого вообще-то трудно было представить в такой ситуации. Если бы не его страсть к вину и женщинам, которой он предавался как раз перед приходом в город Поджигателя, его бы никто не смог скрутить таким вот образом, и Терарн Гаштек не владел бы сейчас его телом и душой.

Душа Дриниджа Бары была помещена в тело маленького черно-белого кота. Но Терарн Гаштек поймал этого кота и с тех пор всегда возил с собой. Чародеи Востока по давней традиции, чтобы защитить свои души, прятали их в тела кошек. Вот почему Дринидж Бара был рабом властелина Конной орды и вынужден был подчиняться ему, иначе тот мог убить кота и тем самым отправить душу колдуна в ад.

Для гордого колдуна такая ситуация была не из приятных, но меньшего он и не заслужил.

На белом лице Элрика из Мелнибонэ оставили следы былые скорби, но губы его улыбались, а малиновые глаза умиротворенно смотрели на молодую черноволосую женщину, с которой он прогуливался по ступенчатым садам их дома в Карлааке.

– Ну что, Элрик, – сказала Зариния, – ты обрел счастье?

– Вроде бы, – кивнул он. – Буревестник висит в оружейной твоего отца, весь покрытый паутиной. Травы, которые я нашел в Троосе, дают мне силы и ясное зрение, и нужду в них я испытываю редко. Меня больше не тянет скитаться или сражаться. Я всем здесь доволен, провожу время с тобой и читаю книги в библиотеке Карлаака. Что еще нужно?

– Ты слишком добр ко мне, мой повелитель. Смотри, как бы я не зазналась.

Он рассмеялся:

– Уж лучше зазнаться, чем впасть в сомнения. Не бойся, Зариния, у меня нет никаких причин отправляться в странствия. Мне недостает Мунглама, но то, что произошло с ним, вполне естественно: проведя здесь какое-то время, он захотел вернуться домой.

– Я рада, что ты живешь в мире с собой, Элрик. Мой отец сначала возражал против того, чтобы ты жил здесь, опасаясь черного зла, что всегда шло за тобой по пятам. Но эти три месяца доказали ему, что зло ушло, не оставив после себя и следа.

Внезапно они услышали крик снизу. Какой-то человек на улице, возвысив голос, стучал в ворота дома:

– Впусти меня, будь ты проклят! Мне нужно поговорить с твоим хозяином!

Появился запыхавшийся слуга.

– Господин Элрик, там, у ворот, какой-то человек. Он хочет тебя видеть и говорит, что он твой друг.

– Как его зовут?

– Он не из местных. Мунглам – так он назвался.

– Мунглам! Недолго же он задержался в Элвере. Впусти его поскорей.

В глазах Заринии появился страх, она крепко вцепилась в руку Элрика.

– Элрик, я боюсь, что он принесет новости, узнав которые ты должен будешь покинуть меня.

– Никакая новость не может заставить меня сделать это. Тебе нечего бояться, Зариния. – Он поспешил из сада во двор дома. Мунглам промчался на коне через открытые ворота, спешиваясь на ходу.

– Мунглам, друг мой! Что за спешка? Я рад тебя видеть так скоро, но что позвало тебя в путь?

Лицо Мунглама, все покрытое пылью, было мрачным. Его одежда после долгой скачки была в дорожной грязи.

– Сюда идет Поджигатель, а с ним чародей, помогающий ему, – сказал он, переводя дыхание. – Ты должен предупредить горожан.

– Поджигатель? Мне это имя ничего не говорит. Ты не бредишь, мой друг?

– Да, ты прав. Это бред ненависти. Он разорил мою страну, убил мою семью, моих друзей, а сейчас готовится покорить Запад. Два года назад он был мелким разбойником пустыни, но потом собрал вокруг себя огромное войско варваров и начал грабить и завоевывать одну за другой страны Востока. Только Элвер остается нетронутым, потому что этот город слишком велик даже для него. Но он выжег прекрасную страну на две тысячи миль вокруг, превратив ее в безжизненную пустыню. Он хочет покорить мир. Сейчас он движется на запад и ведет за собой войско в пятьсот тысяч человек!

– Ты что-то сказал о чародее. Что может варвар знать о таком высоком искусстве?

– Сам он не знает почти ничего, но в его власти находится один из самых сильных наших чародеев – Дринидж Бара. Его захватили в плен, когда тот лежал пьяным между двумя шлюхами в фумской таверне. Он поместил душу в кота, чтобы ни один его соперник-чародей не мог ее похитить, пока он спит. Но Терарн Гаштек, Поджигатель, узнал его тайну, поймал кота и связал ему лапы, а самому Дриниджу Баре замотал глаза и рот и таким образом пленил его душу и тело. Чародей стал его рабом – если он не будет подчиняться этому варвару, кот будет убит железным клинком и душа Дриниджа Бары отправится прямехонько в ад.

– Такого рода колдовство мне незнакомо, – сказал Элрик. – Я думаю, это просто суеверия.

– Кто знает, но, пока Дринидж Бара верит в то, во что он верит, он будет делать то, что велит ему Терарн Гаштек. Несколько гордых городов уже уничтожены с помощью его магии.

– И где Поджигатель сейчас?

– В трех днях пути отсюда – не больше. Я был вынужден добираться окольными путями, чтобы не попасться его всадникам.

– Значит, мы должны готовиться к осаде.

– Нет, Элрик! Ты должен готовиться к бегству!

– К бегству? Что же я – должен предложить жителям Карлаака оставить их прекрасный город без защиты, бросить свои дома?

– Если они не захотят бежать, то ты должен это сделать сам. Возьми с собой возлюбленную. Против такого врага не устоит никто.

– Мое колдовство тоже чего-нибудь да стоит.

– Но колдовство одного человека не сможет сдержать полумиллионную армию, которой тоже помогает колдовство.

– …И Карлаак – торговый город, а не военная крепость. Хорошо, я поговорю с Советом Старейшин и постараюсь убедить их.

– Ты должен убедить их побыстрее, Элрик, потому что если тебе это не удастся, то Карлаак и полдня не выстоит против кровавых посланий Терарна Гаштека.

– Они упрямы, – сказал Элрик, когда они вдвоем с Мунгламом сели тем же вечером в доме альбиноса. – Они не хотят осознать всей опасности. Они отказываются бросать город, а я не могу бросить их, потому что они оказали мне гостеприимство и дали мне приют в Карлааке.

– И что же – мы должны остаться здесь и умереть?

– Может быть. Возможно, выбора действительно нет. Но у меня есть другой план. Ты говоришь, что этот чародей – пленник Терарна Гаштека? А что он будет делать, если ему вернуть его душу?

– Он попытается отомстить. Но Терарн Гаштек не так глуп – он не предоставит чародею ни малейшего шанса. Тут нам нечего искать.

– А что, если нам удастся помочь Дриниджу Баре?

– Каким образом? Это невозможно.

– Я думаю, это наш единственный шанс. Этот варвар знает меня и мою историю?

– Насколько мне известно – нет.

– А тебя он узнает?

– С какой стати?

– Тогда давай присоединимся к нему.

– Присоединиться к нему? Элрик, ты все такой же безумец, каким был прежде, когда мы странствовали по миру.

– Я знаю, что делаю. Это единственный способ подобраться к нему и узнать о его слабых местах. Мы отправляемся на рассвете, нельзя терять время.

– Что ж, будем надеяться, твоя былая удача не изменила тебе. Но меня одолевают сомнения. Боюсь, когда ты отказался от старых привычек, вместе с ними ушла и удача.

– Вот и проверим.

– Ты возьмешь Буревестник?

– Я надеялся, что мне больше никогда не придется пользоваться этим адским клинком. Предательская сталь – вот лучшее, что о нем можно сказать.

– Да, но я думаю, на этот раз он тебе понадобится.

– Ты прав. Я его беру.

Элрик, сцепив руки, нахмурился.

– А это значит, что я нарушаю слово, данное мной Заринии.

– Лучше нарушить слово, чем отдать ее на милость Конной орды.

Элрик открыл дверь в оружейную палату, держа в одной руке горящий фонарь. Испытывая тошноту, шел он по узкому проходу, мимо притупившегося оружия, которое многие века не было в деле.

Сердце его тяжело билось – он подошел к следующей двери и, отодвинув щеколду, вошел в тесное помещение, в котором лежали регалии давно уже мертвых военных вождей Карлаака и среди них – Буревестник. Элрик набрал полную грудь затхлого воздуха, потянулся к мечу и тут же услышал, как черный клинок застонал, словно приветствуя его. Он взялся за рукоятку и тут же весь передернулся, словно прикоснулся к чему-то нечистому и одновременно вызывающему жуткий экстаз. Лицо Элрика исказилось. Он вложил меч в ножны и стремглав выбежал из оружейной палаты на свежий воздух.

Элрик и Мунглам, одетые как простые наемники, наскоро попрощались с советниками Карлаака и оседлали своих скромно экипированных коней.

Зариния поцеловала белую руку Элрика.

– Я понимаю, что это необходимо, – сказала она. Глаза ее наполнились слезами. – Но будь осторожен, любимый.

– Непременно. И молись, чтобы успех сопутствовал нам, что бы мы ни предприняли.

– Белые Владыки да не оставят вас.

– Нет, лучше молись силам Тьмы, потому что в этом деле мне понадобится их нечестивая помощь. И не забудь, что нужно сказать гонцу, который должен направиться на юго-восток и найти Дивима Слорма.

– Не забуду, – сказала она, – хотя и боюсь, как бы ты не вернулся на свою прежнюю черную стезю.

– Сейчас главное не это. О своей судьбе я позабочусь потом.

– Тогда прощай, мой повелитель, и пусть удача сопутствует тебе.

– Прощай, Зариния. Моя любовь к тебе укрепит меня сильнее, чем этот нечистый меч.

Элрик пришпорил коня, и они оставили позади ворота, чтобы углубиться в Плачущую пустошь навстречу неизвестному будущему.