Текст книги "Охотник за головами"

Глаза

НЬЮ-ОРЛЕАН, ЛУИЗИАНА, 1957

На улицах гремел джаз. Ласковый ночной ветерок подхватывал смесь рэгтайма, бопа, буги-вуги и свинга и нес ее над головами участников процессии Марди-Гра[7]7
  «Марди-Гра» (Жирный Вторник – фр.) – карнавал после Великого поста, празднующийся в Нью-Орлеане потомками французских поселенцев и привлекающий в город множество туристов.


[Закрыть], движущейся по Французскому кварталу, – белых и черных, богатых и бедных, богобоязненных и грешных, – и над головами толпы, в восемь рядов запрудившей тротуары. Люди стояли на деревянных трибунах, на стремянках, на кончиках носков. Родители поднимали вверх детей, которые без устали поглощали орешки, попкорн и яблоки на палочке. Мусор сыпался вниз, застилая улицу ковром вместе с конфетти и битым стеклом. Джаз плыл над «царицей Савской» в наряде, украшенном бабочками и улитками; над Кинг-Конгом и дамой червей; над Адамом и Евой с громадными фиговыми листками. Вдали от всего этого – от Ройял-стрит я ее флагами, воздушными шарами и толпами гуляющих, от принцесс и ковбоев, от зулусского короля с его свитой, – джаз затихал, и лишь слабые отзвуки его доносились до окна, забранного стальной решеткой.

В окно смотрела черная девушка. Она была обнажена.

Глаза Кристал затуманились; дыхание со свистом проходило сквозь ее ровные белые зубы. Ручеек пота стекал у нее по спине между лопаток. Тело ее еще вздрагивало после оргазма, и фейерверк, распустившийся над городом огненным цветком, взорвался, казалось, у нее в голове. Она впервые за долгое время чувствовала себя хорошо и спокойно. На миг она подумала, не перенесет ли ее отец теперь, когда ее нет, свои сексуальные домогательства на ее младшую сестру, но она тут же отогнала эту мысль. Откуда-то Элвис умолял ее «Не будь такой жестокой», и она, смеясь, и раскачиваясь в такт, начала ему подпевать.

– Хочешь? – спросил сзади нее голос, заглушая радио. – Это должно тебя освежить.

Кристал повернулась и подошла к стеклянному столику, на котором Сюзанна делила кокаин. Лезвие ножа, разделяющего белый порошок, звякало по стеклу в такт музыке. Закончив, белая женщина скатала в трубочку хрустящую стодолларовую банкноту и подала ее девушке.

Кристал заткнула пальцем одну ноздрю и поднесла трубочку к другой. Нагнувшись над столом, она втянула в себя наркотик, чувствуя, как рука Сюзанны сжимает ее грудь. Ее сосок напрягся и отвердел.

– Охладись, дорогая, – прошептала Сюзанна ей в ухо в то время, как вторая ее рука скользнула между ног девушки.

Кристал содрогнулась – то ли от прикосновения Сюзанны, то ли от действия "снежка". Но ее не волновала причина истомы, омывавшей ее тело, как теплый душ. Немного погодя она закрыла глаза и целиком отдалась ласкам своей напарницы.

– Посмотри-ка сюда, Кристал, – шепнула Сюзанна, улыбаясь. – Посмотри на меня.

Она тоже нагнулась над столом, вдохнула через трубочку свою порцию и – в завершение ритуала – обтерла стекло пальцем и облизала его.

Сюзанна просто источала сексуальность. Двадцати восьми лет, пять футов без обуви, с превосходной фигурой. Ее голова была наголо выбрита, и она тоже была обнаженной. Когда она нагнулась, Кристал разглядела в волосах ее промежности шесть тихонько позвякивающих золотых колечек, продетых через половые губы.

Сюзанна выпрямилась. Несколько раз глубоко вдохнув воздух, она взглянула на большие беккеровские часы, висящие на стене. Было 11.33.

– Времени не так много, дорогая, – сказала она, поворачиваясь к Кристал. – Наш гость будет здесь через час.

Нахмурившись, Кристал снова повернулась к окну. В конце улицы, там, где начиналась Ройял-стрит, она видела проходящую процессию, среди которой выделялась фигура Комуса[8]8
  Комус – эллиптическое божество, сын Вакха и Цирцеи, покровитель пьянства. Известен по одноименной драме Дж. Мильтона.


[Закрыть] с высоко поднятым золотым кубком. Она вздохнула.

– Может, обойдемся без него?

– Дорогая, – тихо сказала Сюзанна, щеки которой уже зарумянились от кокаина, – ты должна понять, что есть вещи важные и не очень. Сегодняшний гость очень важен для нас.

Кристал отсутствующе кивнула, внезапно почувствовав головокружение. Ее лицо онемело, губы и ноздри словно замерзли. Каждый удар часов наполнял ее голову грохотом, заставлявшим сердце бешено биться. Неожиданно обострившееся зрение открывало ей все новые детали окружающей обстановки.

Комната, в которой они находились, напоминала любую другую гостиную фешенебельного нью-орлеанского дома всем, кроме стен. Для Кристал было дико видеть вокруг себя столько незрячих глаз. Второй этаж дома Сюзанны был целиком обставлен антиквариатом. Мебель работы известного викторианского мастера Прудента Мелларда окружали многочисленные маски.

Только в этой комнате их было больше сотни.

На стене напротив окна расположились африканские маски: маска тайного союза Уле племени бобо, маска Плюющегося огнем сенуфо, маска из Налинделе, ашантийское божество плодородия.

Справа от окна висели маски Ближнего и Дальнего Востока: египетская мумия, римская маска Пана, японские "гигаку", китайская голова Дао-Цзу.

Слева от окна, вокруг трех плотно закрытых дверей, размещались маски Америки: маска Смерти инков, маска духа племени Сэлиш, ложная личина Иронезской лиги и кукла "Качина", изготовленная индейцами хопи.

А маски у окна были современными. Слева от рамы можно было увидеть маску Вельзевула работы Теодора Бенда и маску немецкого палача. Над окном скалились Креонт из стратфордского театра и Гусар Басби. Справа висели маска кэтчера нью-йорских "Янкиз", противогаз времен первой мировой и белый колпак ку-клукс-клана.

За окном продолжали проплывать маски Марди-Гра.

Бесшумно, как кошка, Сюзанна подобралась к Кристал и начала гладить ее волосы. Вместе они смотрели на парад.

– Что все это значит? – спросила девушка. – Мне хочется знать.

– Что? Да ничего это не значит, дорогая. Верь своим чувствам и отдавайся им, вот и все.

Кристал закрыла глаза, подчиняясь ласкам Сюзанны. Она верила своим чувствам.

– Видишь ли, – добавила Сюзанна, – карнавал обращается к коренным человеческим чувствам. Почти у всех есть скрытые желания, которые выходят на поверхность только под маской. В истории нет культуры, где маски не играли бы важной роли, – вдруг она понизила голос и прошептала. – Пошли со мной.

Они вошли в одну из дверей в стене слева от окна. За ней оказалась спальня, оформленная в резком контрасте алого и черного. Стены, обитые алым атласом, шторы из красного бархата; алое покрывало, небрежно брошенное на кровать. Ковер, напротив, был черным, как и мебель – гардероб, туалетный столик и умывальник с зеркалом, – сделанная из эбенового дерева с ониксом. С каждого из четырех столбиков кровати свисали отливающие сталью наручники и ножные кандалы.

Сюзанна подошла к умывальнику и села на стул рядом с ним. Взяв баночку с кремом, она поглядела в зеркало, думая, что возраст уже оставляет отметины на ее лице. Морщинки у ее зеленых кошачьих глаз и в углах полных губ на той неделе уже были, а вот на лбу они появились недавно. Вздохнув, она провела ладонью по выбритой голове, отметив голубые прожилки вен, протягивающиеся, как пальцы, от ее висков.

Открыв баночку, она густо подмазала глаза тенями, после чего принялась покрывать остальную часть лица густым слоем пудры. Кристал, присев на кровать, зачарованно смотрела, как глаза Сюзанны становятся все темнее и глубже.

Закончив, Сюзанна накрасила ногти ярко-алым, под цвет стен спальни, лаком. Шевеля пальцами, чтобы скорее высох лак, она повернулась к девушке.

– Кристал, у нас с тобой много общего.

– Разве? – спросила та удивленно.

– Конечно. Поэтому я и привела тебя сюда. Несколько лет назад я сделала то же, что и ты, когда рассталась с мужем. Я тоже спустилась вниз по Миссисипи. Только у тебя хватило ума найти работу в прачечной, а я целых полгода раздевалась перед толпой слюнявых мужиков в кабаке на Бурбон-стрит. Это было ужасно!

– Ты была замужем? – снова удивилась Кристал.

– Да, дорогая. Мы жили на самом краю света. Но давай не будем об этом. Конечно, снаружи он казался крутым – блестящие пуговицы, желваки на скулах, и все такое, – но внутри он был всего-навсего маленьким мальчиком, живущим в тени славы своего отца. Бедняга! Теперь все его проблемы в прошлом.

– И когда вы развелись?

– Развелись? Мы не разводились. Просто он умер. В 55-м, под Рождество.

Сюзанна встала и подошла к гардеробу. Открыв один из ящиков, она достала пару прозрачных колготок и стала их натягивать. При этом грудь ее мерно колыхалась, плечи мягко двигались взад-вперед. Кристал смотрела на это, как завороженная.

– Хороший кокаин, правда?

– Да, – Кристал облизала губы. – Можно еще?

– Позже, дорогая. Эта штука сильнее, чем тебе кажется, поверь мне.

Сев на стул, Сюзанна подняла по очереди ноги, плотнее натягивая колготки.

– Попрошу тебя, дорогая, достань мне из второго ящика пояс. Какой-нибудь из красных.

Кристал открыла ящик гардероба и увидела груду поясов из шелка и нейлона, красных и черных. Взяв самый, как ей показалось, красивый, она подала его Сюзанне. Та затянула его вокруг талии, прихватив верх колготок.

– Ну, как я выгляжу?

– Замечательно, – прошептала Кристал. В горле у нее внезапно пересохло. Она сглотнула, но это лишь усилило горький привкус у нее во рту и в носу.

Сюзанна стояла прямо перед ней. Алые концы пояса свисали вдоль бедер, как разделительные линии. Кристал казалось, что она слышит легчайший шорох ткани.

– Знаешь, дорогая, как мужчины делают из нас шлюх? Как это происходит в каждом городе, каждом доме, каждой конторе? Меня тошнит, когда я думаю о том, что вот сейчас, в эту минуту миллионы женщин гнут спину в прачечных, стучат на машинках или, как я когда-то, вертят задницей в ночных клубах. Все они продаются за гроши и не понимают, что есть огромный рынок, где они могут быть хозяйками себе и сами назначать цены.

Сюзанна взглянула на часы. Было 12.09.

Отвернувшись от девушки, она подошла к шкафу и вытащила оттуда ворох вещей. Порывшись в нем, она достала и надела на себя черный кожаный корсет, оставляющий открытыми грудь и промежность. Две кожаные лямки шли от подмышек, соединяя корсет с высоким черным воротником. Верх корсета, окаймленный красным кружевом, упирался в груди Сюзанны, поднимая их вверх. В завершение костюма она надела черные сапожки со шпорами и черные кожаные перчатки, тоже окаймленные красным. В руки она взяла тонкий хлыст с рукояткой, увитой алыми ленточками.

Вернувшись к умывальнику, Сюзанна взяла с его ониксовой крышки пузырек с красной жидкостью.

– Дорогая, можешь покрасить мне соски, пока я занимаюсь губами?

Кристал вздрогнула, но кивнула.

Когда эта операция была закончена, Сюзанна нагнулась и принялась облизывать соски Кристал, пока они не напряглись. Набрав на палец краски, она обвела каждый из сосков жирным алым кругом. Потом взяла девушку за подбородок и пристально поглядела ей в глаза. В щеку Кристал уперся кончик хлыста.

– Мужчины – свиньи, дорогая. Пожалуйста, помни об этом. У нас с тобой много общего. Меня тоже изнасиловал отец.

Кристал выпучила глаза, не в силах оторваться от холодного взгляда Сюзанны.

– Да, дорогая. Ты не одинока. Но поверь мне – ни один мужчина не обидит тебя в моем доме. Здесь ты в безопасности.

– Как это случилось? Расскажи мне, прошу тебя.

Сюзанна вздохнула.

– Ну ладно. Я родилась на ферме на юге Франции. В 34-м, когда мне было пять, меня отправили в парижский пансион. Во время войны мой отец сотрудничал с немцами и занимал большой пост в администрации Виши. В 40-м, когда немцы вошли в Париж, родители забрали меня домой.

– Ты была в оккупации? – Кристал расширила глаза.

– Да, дорогая. Но меня больше волновало другое. Ближе к концу войны отец стал сильно пить и поколачивал мать. А потом пришли союзники, и он жил в постоянном страхе, что его привлекут к ответу за предательство. Однажды, когда мать была в больнице – это он ее избил, но она скрыла, – он начал пить с утра, а после стал гладить меня и тискать, называя именем матери. Потом он меня изнасиловал. Мне было пятнадцать лет, на год меньше, чем тебе, и я была девушкой. Помню, как я лежала там, опустошенная, как будто из меня вынули душу. И еще помню его вонючее от вина и чеснока дыхание. Понемногу он протрезвел и понял, что наделал. Он умолял меня его простить, но я только лежала и молчала. Он прижался головой к моей груди и плакал, как ребенок. Меня тогда чуть не стошнило от отвращения.

– И ты никому не сказала? – тихо спросила Кристал.

– Нет, но мать что-то подозревала. Вскоре меня отправили учиться в Монреаль, и там я встретила моего будущего мужа. Я вышла замуж, чтобы не возвращаться домой, и на этом все кончилось.

– Ненавижу мужчин! – воскликнула Кристал. – Особенно моего отца.

– Вот и хорошо, дорогая. Так и надо. К тому же, я могу удовлетворить тебя так, как не сможет ни один мужчина.

– Зачем же ты выходила замуж, если тоже ненавидишь мужчин?

– Это долгая история, дорогая. Мне бы хотелось рассказать ее тебе, но у нас сейчас нет времени. Скажем так: меня ослепил красный цвет. Он по возрасту годился мне в отцы, и, быть может, мне было нужно именно такое замещение. Я была молодой и глупой, что тут еще можно сказать?

Сюзанна отошла от девушки на несколько шагов и встала, раздвинув ноги и выпрямив спину. Она, улыбаясь, оглядела Кристал с головы до ног и решила: «Пора. Нужно отвести ее вниз».

На часах было 12.28.

– Кристал, – сказала она медленно. – Я должна задать тебе вопрос. Только подумай прежде, чем ответить, ладно?

Девушка кивнула.

– Когда я увидела тебя сегодня днем, я сразу поняла, что мы похожи. Поэтому я шла за тобой из прачечной и потом повела тебя в этот паршивый ресторан. Ты выглядела очень одинокой. Тебе понравилось то, чем мы занимались вечером?

Девушка опять кивнула.

– Тогда не вижу причин это прекращать. Никто, ни одна душа не знает, что ты здесь. И никому не нужно об этом знать. Ты согласна?

Новый кивок.

– Отлично. Завтра я хочу увезти тебя в Европу. В Лондон, Париж, Рим. Мне хочется покупать тебе красивые вещи, давать тебе кокаин, часами играть с твоей щелкой, пока ты не раскалишься добела. Нравится тебе это?

Кристал только сглотнула слюну.

– Я вижу. Молчи, – Сюзанна выдвинула ящик гардероба, достала толстую пачку стодолларовых купюр и сунула в руки Кристал. Та, растерявшись, разжала пальцы, и деньги разлетелись по полу. – Собери-ка их. Здесь десять тысяч, и они твои. Это на первое время.

– Где ты их взяла? – хриплым голосом спросила Кристал.

– У мужчин, которые приходили до сегодняшнего. И он принесет еще двадцать кусков. Итого за этот Марди-Гра я заработала сто тысяч. Не так плохо для двух недель, правда?

Девушка промолчала. Она продолжала смотреть на лежащие у ее ног деньги взглядом, в котором соединялись недоверие и восхищение.

– Кристал, – тихо сказала Сюзанна, – ты должна ответить мне на мой вопрос. Останешься со мной или возвращаешься в свою прачечную? Выбирай.

Сорвавшись с места, девушка кинулась в ее объятия. На своем плече Сюзанна почувствовала горячий ручеек слез. Поглядев краем глаза на их отражение в зеркале умывальника, она улыбнулась. "С этой было легко, – подумала она. – Хорошо, когда знаешь, что нужно людям на рынке жизни".

Она подержала девушку еще немного, потом осторожно отстранила.

– Ты не отступишь, дорогая?

– Нет, – прошептала Кристал.

– Отлично. Тогда возьми еще кокаину.

Вернувшись в комнату с масками, Сюзанна распахнула среднюю дверь в стене слева от окна. За дверью открывалась спиральная лестница, уходящая вниз.

– Пойдем, – позвала она. – Я хочу показать тебе кое-что интересное, – ее вкрадчивый голос манил, обещал удивительные приключения.

Они спустились вниз по железным ступенькам, мимо первого этажа в подвал. Сюзанна открыла потайную дверь, и из черного провала за ней дохнуло холодом и сыростью.

Откуда-то снизу доносилось журчание текущей воды. Пока Кристал с замиранием сердца вглядывалась в темноту, Сюзанна зажгла факел и начала спускаться по ржавой железной лестнице.

Волей-неволей Кристал пришлось следовать за ней.

Каменная стена, вдоль которой они лезли, покрылась плесенью от сырости. Когда лестница закончилась, они продолжили спуск по полустертым каменным ступеням.

Кристал отсчитала двадцать шесть ступенек, когда ее приковал к месту вопль, полный ужаса и боли.

Невозможно было понять, откуда исходит этот звук, и что за существо его издает. Казалось, он окружал их со всех сторон.

Кристал повернулась, чтобы бежать, но Сюзанна поймала ее за руку.

– Смотри, – сказала она.

Она подняла факел, и Кристал увидела, что они находятся в коридоре, пол и стены которого выложены плитками. Впереди коридор уходил в непроглядную темноту. Слева от них была закрытая деревянная дверь, а справа – пять темных отверстий, из которых и доносился пугающий звук.

– То, что ты слышишь, – пояснила Сюзанна, – это ветер с Миссисипи. Мы находимся в тоннеле контрабандистов, прорытом еще в семнадцатом веке.

Сюзанна сунула факел в одно из отверстий, и Кристал увидела в конце его отблеск воды.

– Видишь? Это подземная река, впадающая в Миссисипи. Когда-то этим путем плавали французские пираты, но теперь входы в реку закрыли стальной решеткой.

– Ты это хотела мне показать? – спросила Кристал. Теперь ей было стыдно за свою трусость.

– Нет. Я хочу показать тебе вот это, – Сюзанна открыла деревянную дверь и отошла, пропуская Кристал вперед.

– А что там? – Кристал ничего не могла разглядеть в темноте, пока ее спутница не зажгла факелы, укрепленные справа и слева от двери.

Кристал застыла на месте, чувствуя, что волосы у нее на голове становятся дыбом. Никогда еще она не видела инструментов, подобных тем, что украшали стены этой адской комнаты.

– Это же камера пыток! – воскликнула она.

– Именно, – сказала Сюзанна и громко рассмеялась.

Комната размером двадцать на тридцать футов была высечена в камне. По одной стене, как серая вена, тянулась каменная труба, обвитая паутиной. Перед очагом стояла жаровня, на которой еще тлели угольки. У противоположной стены высилась средневековая дыба, колеса и зажимы которой дрожали в неверном свете факелов. В углу раскрыла объятия Железная Дева, в распахнутой груди которой блестели десятки стальных лезвий. В панике оглядываясь, Кристал видела то череп, скаливший зубы над дверью, то длинный ряд плеток и бичей всех видов на стене, то начищенные до блеска ножи, иглы и скальпели, разложенные на низком столике слева. И что хуже всего, она видела Сюзанну, закрывающую собой выход. В факельном свете колечки в ее промежности тускло поблескивали.

– «Нож! Хватай нож!» – кричал рассудок Кристал, пока ветер за спиной Сюзанны продолжал свой бесконечный стон.

Кристал кинулась к столику и повернулась, держа в одной руке тяжелый нож мясника, а в другой короткий ножик для снятия кожи.

Сюзанна широко улыбнулась ей.

– Дорогая, ты великолепна. Что за сцена!

– Я хочу выйти отсюда, – прошипела Кристал сквозь сжатые зубы.

– Отлично, – Сюзанна не сдвинулась с места. – Значит, это производит впечатление. Отлично, дорогая. Я к этому и стремилась.

– Но для чего это нужно? Скажи мне.

– Кристал, Кристал! – Сюзанна покачала головой. – Я здесь работаю.

– Работаешь?

– Конечно, глупая. А ты что подумала?

– Какой же работой можно заниматься в таком месте?

– Такой, которая приносит сто тысяч за две недели. Работой по отпущению грехов.

– Иди к черту! – крикнула Кристал. – Выпусти меня отсюда!

– Что же тебя держит? У тебя ножи.

Девушка поглядела на острые, как бритва, орудия у себя в руках. Потом быстро вскинула голову, опасаясь подвоха. Сюзанна не двинулась с места.

– То, что ты видишь, дорогая – и то, что тебя так испугало, – это всего-навсего воплощенная фантазия мазохиста стоимостью в миллион долларов.

Кристал тряхнула отяжелевшей от наркотиков головой.

– Но кому это может понравиться?

– Да, это вопрос... и он показывает, что ты плохо знаешь мужчин.

– Так объясни мне, – сказала Кристал. И положила ножи.

* * *

Мужчина с чемоданчиком, прикованным к запястью, думал о своем кролике.

Он сидел в кресле у стены танцевального зала, окруженный роскошью "Рекс-Болла", и смотрел на кавалеров в шикарных галстуках и дам в вечерних платьях.

В 12.41 он поглядел на часы и ощутил дрожь предвкушения. Эта дрожь заставила его вспомнить.

Вспомнить, как он обожал в детстве забраться к матери на колени и уткнуться лицом в ее большие теплые груди. Как она целовала его и прижимала к себе так крепко, что даже становилось больно. Иногда это происходило в жаркие дни, и тогда она снимала с себя одежду, и он вытягивался на постели рядом с ней, приникая к ее горячему телу. Тогда она смачивала те тайные ложбинки, о которых он не мог думать без замирания сердца, его любимыми духами, и он едва не терял сознание, вдыхая аромат ее кожи.

Конечно, это происходило только тогда, когда отца не было дома.

Отец не выносил этого.

"Я не позволю тебе вырасти маменькиным сынком!" – орал он каждый раз, когда заставал их. А это случалось довольно часто.

Тогда мать вдруг притворялась рассерженной и больно шлепала его. Зажимала его голову между ног и, взяв с туалетного столика щетку для волос, она била его по заднице, пока он не начинал плакать. Он пытался вырваться, но ему это никогда не удавалось. Шею его сжимали ее мягкие бедра, и от нее еще сильнее пахло духами.

– Давай, наподдай ему, – говорил отец с улыбкой. – Покажи мне, что ты еще не совсем его испортила.

Кончалось это всегда одинаково. Запертый у себя в комнате, он часами сидел на полу, пытаясь разобраться в хаосе своих чувств, и говорил с Фредди.

Фредди звали его кролика.

Теперь он вспомнил случай, кончившийся иначе.

Отец опять вернулся не вовремя, и он опять оказался у себя в комнате и что-то шептал кролику. Потом розовое ушко Фредди дернулось, когда он услышал крик матери.

Он с бешено колотящимся сердцем рванулся к двери, забыв про все строжайшие предупреждения. "Не смей выходить из комнаты, пока тебе не разрешат". Но как он мог оставаться в комнате, когда его маме делают больно?

Ему было тогда пять лет.

Но даже сейчас он хорошо помнил, что увидел в комнате. Руки матери вцепились в изголовье кровати. Ее полуобнаженное тело блестело от пота. Она протяжно стонала в то время, как отец двигался взад и вперед между ее раскинутых ног. Потом она закричала снова, и мальчик бросился ей на помощь.

Он начал колотить отца по спине, и тот обернулся, удивленный.

"Что ты тут делаешь?" – рявкнул он с лицом, перекошенным от гнева.

"Пошел вон!" – крикнула мать, и это больше всего испугало мальчика.

Отец спрыгнул с кровати и схватил его за руку. Его поднявшаяся штука смотрела прямо на сына.

"Я ненавижу тебя, папа!" – мальчик сам удивился, услышав эти свои слова. И это было ошибкой.

Глаза отца сузились, но он ничего не сказал. Только оттащил сына на кухню, взял там тяжелый нож для мяса и пошел в комнату мальчика.

"Бедный Фредди, – подумал мужчина, вспоминая взгляд кролика. – Он знал, что его ждет".

В ту ночь мальчик не спал. Несколько часов он плакал, безуспешно пытаясь снова соединить куски кролика. Отец на его глазах разрубил Фредди пополам. Обессилев, он улегся на полу, гладя уже остывшее пушистое тельце. Утром мать пришла и опять обняла его.

"Я подарю тебе другого", – сказала она.

Мужчина взглянул на часы. Было 12.49. Пора. Он подождал в туалете, пока все вышли, и быстро натянул извлеченную из кармана маску.

Две минуты спустя он открыл дверь запасного выхода.

Целый год он ждал этого момента. Теперь его ожидание кончилось. Наконец-то он поверил, что сможет забыть.

* * *

Сюзанна подошла к шкафчику за стойкой для ножей и достала оттуда стеклянный поднос, на котором серебрились десять игл для шприца. Потом она положила иглы в стерилизатор, стоявший в нижнем отделении шкафчика. Ее вкрадчивые слова баюкали одурманенный наркотиками разум Кристал. Девушка не понимала, что значат эти слова, но чувствовала в них ненависть, более глубокую, чем все, что она могла представить.

Сюзанна сняла со стены два хлыста и показала их Кристал.

– Вот, дорогая, это шотландская плетка. Ей уже семьдесят лет. Видишь, ее кончик закален на огне. Она кусает, как настоящая змея. А вторая – английская розга. Она единственная из всех этих милых инструментов воспевалась поэтами.

Она сунула плетку в руки Кристал и отступила на несколько шагов.

– Ты бывала в цирке? – спросила она.

– Да.

– Знаешь, как там дрессируют львов?

– Знаю.

– Так вот, так же нужно дрессировать мужчин.

Одним взмахом розги она выбила плеть из рук Кристал. Потом, подтанцевав к стойке, принялась хлестать дерево ритмичными, точными, безжалостными ударами. Кристал, как зачарованная, смотрела на то, как с каждым ударом губы женщины становятся тоньше, ноздри раздуваются, дыхание делается хриплым и прерывистым.

Вдруг Сюзанна остановилась так же внезапно, как и начала.

– Мужчины – ослы, – прошипела она. – Думают, что они выше своей физиологии.

Кристал молчала.

– На самом деле они просто животные. Нет, они заводные игрушки, а заводит их секс.

Сюзанна опять повесила хлысты на стену и улыбнулась.

– В этой самой комнате, Кристал, ты будешь делать из мужчин – конечно, если они хорошо заплатят, – испуганных маленьких детей, которые будут просить тебя о том, чтобы ты их высекла. Тогда и увидишь, как под маской Джекила прячется несчастный и озлобленный Хайд.

– И как же я это сделаю?

– Будешь моей помощницей.

– Но зачем я тебе нужна?

– Чтобы ответить на это, дорогая, я должна рассказать тебе про нашего сегодняшнего гостя.

* * *

Впервые о Палаче из Нью-Орлеана ему рассказала мать, незадолго до того, как умерла.

Позже он узнал, что Палач убил шесть человек и еще несколько искалечил за время короткого царства террора в конце первой мировой войны. Каждая жертва тщательно выбиралась. Палач прорубал вход в дом, через заднюю дверь и внутри рубил своих жертв топором с длинной рукояткой. Каждый раз топор, как визитная карточка, оставался на месте преступления.

Палача так и не поймали.

Но этого мать ему не говорила. Она только сказала, что Палач охотится за теми мальчиками, которые не любят свою маму. Он рубит их на кусочки и потом съедает. Все это она рассказала ему, когда они лежали в постели.

Теперь он шел по городу, удаляясь от шума и толкотни Марди-Гра. Он постоял на Сент-Питер-стрит, глядя на толпы пьяных. Потом на него налетела чернокожая девушка в платье с блестками, улыбнулась, пробормотала "извините" и убежала.

– Сука! – бросил он ей вслед.

Он смотрел, как она уходит в направлении кладбища Сент-Луис, и вспоминал черную девушку, которую встретил на улице в ту ночь, когда умерла его мать. Нездешнюю; он никогда не видел ее раньше. Со слезами на глазах сдавленным голосом он попросил ее вызвать врача, который жил неподалеку. Потом, перескакивая через ступеньки, побежал наверх.

Мать истекала кровью. Ее кожа была белой, как папиросная бумага, а язык бешено метался между ее жемчужных зубов. О Боже, какие у нее были прекрасные зубы! Теперь он вспоминал счастливые дни, когда сидел у нее на коленях, а она шептала ему слова любви.

Мужчина свернул влево на Бурбон-стрит, поглядывая на часы.

«Почему это до сих пор так волнует меня, если я все делал правильно? Почему?» – думал он.

Потому, что, если бы та девушка сделала то, о чем он ее просил, его мать могла бы выжить. И потому, что он до сих пор любил ее. Слишком рано для мальчика терять мать в восемь лет.

"Может быть, я и виноват, – подумал он, – потому что ненавидел ребенка внутри ее. Но я не хотел, никогда не хотел, чтобы она умерла".

Нет, виновата та грязная негритянка. И она за это умрет. Если бы она вызвала доктора, то этот неродившийся ребенок не забрал бы с собой мать.

Мужчина резко остановился, дойдя до начала аллеи. Он зажег сигарету – никотин всегда успокаивал его, но теперь он всего-навсего немного ослабил дрожь в его руках. Он шагнул на тропинку, только когда на улице никого не было.

Сразу за мусорным баком он нагнулся и пошарил по земле. То, что он искал, лежало там же, где он оставил его, отправляясь в "Рекс-Болл". Спрятав его под пиджак, он вернулся на Бурбон-стрит, свернул вправо и углубился во Французский квартал.

Предмет, подобранный им в саду, надежно висел в петле у левой подмышки. Даже через рубашку металл топора холодил его сердце.

* * *

Обняв Кристал за плечи, Сюзанна вывела ее в коридор, где река снова завела свою бесконечную песню.

– Дорогая, у нас мало времени, поэтому я должна попросить тебя об услуге. Возьми фонарик и поднимись вверх. Включи там свет – выключатель около двери. Я тут должна кое-что сделать. Через пару минут я присоединюсь к тебе, и мы еще понюхаем коки.

Девушка заколебалась. Ей не очень хотелось пробираться по темному лабиринту.

– Ну давай. Будь умницей. Поработаем всего одну ночь – и в Европу!

Кристал взяла фонарь и пошла.

Сюзанна подождала, пока замерли ее шаги. Она все еще беспокоилась, согласится ли Кристал сыграть в ее игру. Но в любом случае ей не уйти; все двери заперты.

По ее вычислениям, через два года у нее будет миллион. Три сеанса в Лондоне, три в Бонне и еще два здесь. Конечно, плюс сегодняшний.

Если Кристал соберется с силами и выполнит свою функцию.

Сегодня придет ее любимый клиент. Он разбогател на чем-то ядерном (она подозревала, что это был "Проект Манхэттен"[9]9
  Программа по созданию американской атомной бомбы, осуществленная в 1944-45 гг.


[Закрыть]) и уже заплатил ей двадцать тысяч только за согласие принять его в этом году. Что бы ты сказала, Кристал, если бы знала, что тебя ждет?

Вернувшись в камеру пыток, Сюзанна сняла со стены факел. Потом проверила свисающий с потолка крюк и подставила под него железный поддон для крови. Она хотела, чтобы ее гость увидел это в первую очередь.

"Хорошо, – подумала она, опять улыбнувшись. – Теперь все готово".

Освещая дорогу факелом, она вышла к подземной реке. Там она взяла ведро и принялась наполнять водой большое каменное корыто. Когда оно было полно на треть, она высыпала в него гипс из пластикового пакета.

Тут со стороны реки снова раздался вой, но здесь он уже не был похож на ветер.

Оставив гипс застывать, она пошла вдоль текущей воды. Вой стал громче.

На половине пути от выхода к реке до ее впадения в Миссисипи в свете факела блеснуло что-то металлическое. Ржавая железная цепь, опоясывающая каменный сарайчик. Вой исходил изнутри, перемежаясь недовольным рычанием.

– Молодец, – сказала Сюзанна. – Потерпи еще немного. Получишь то, что останется.

Громадный доберман яростно взвыл, щелкая зубами.

* * *

– Надевай, – коротко приказала Сюзанна, протягивая Кристал ее костюм.

Они опять были в спальне на втором этаже. Кристал поглядела на белый лифчик и такие же трусики и внезапно начала плакать.

– Я сказала – надевай это! – голос Сюзанны сорвался на крик.

Вся дрожа, Кристал повиновалась. Хлопчатобумажная ткань плотно облегала ее упругую темную кожу.

Сюзанна распахнула гардероб. Внутри на дверце висели парики всех возможных форм и расцветок. Она выбрала один и отошла к зеркалу. Когда она повернулась, на ее плечи свисали длинные, похожие на змей, черные косички.