Текст книги "Шёлк лоскутный, или Книга падших"

Не давал покоя также один странный листок, который неизвестно как оказался в её спальне – ещё там, в прежнем доме. Всего два слова: «Будь осторожна» и чья-то подпись – «И. д. Ф.». Найдя этот лист в спальне, послание, загадочным образом попавшее к ней в дом, Энн очень испугалась. Ведь она и без того была осторожна, как только могла!

Осознавая серьёзность ситуации, Энн больше не заводила новых знакомств. Её поведение оказалось оправданным – пару раз она узнавала косвенным путём о том, что кто-то разыскивал её, интересовался её местонахождением у старых знакомых и близких. Но Энн продолжала общаться только с самыми близкими и проверенными временем знакомыми. Со Славиком увиделись они через неделю после прощания с телом, как раз на «9 дней» – Славик заехал специально. Он хотел не только почтить память своего приятеля Фреда и встретиться с Энн, своей однокурсницей, но и, возможно, получить некоторые документы из архива Фреда. Те, о которых они неоднократно говорили. Славик давно уже рассчитывал на них. Однако документы пропали.

Это было не всё. Энн, при встрече, рассказала о своей поездке к Гене и немного об исследованиях в области молекулярной физиологии растений, которыми он занимается. Гена и ей самой успел рассказать только часть. Её вызов и отъезд, связанный с гибелью брата, был вынужденным. Она едва успела вписаться в установленный срок хранения тела в холодильнике, перед кремацией.

Основной проблемой для лаборатории, в которой работал Гена, была даже не собственно научная тема, а другая – как не выпустить «Джина из бутылки». Проект был коммерческим. Он должен был окупиться лет за пять и дальше приносить прибыль. Однако, его содержание явно выбивалось из узких границ традиционных подходов. Эффект грозил оказаться глобальным и вообще не дать никакой прибыли. Кроме того, были неясны последствия существенного изменения биоценоза. Население планеты перешагнуло рубеж в 8 миллиардов и явные проблемы с питанием – особенно дефицит белка и чистой воды – были крайне актуальны. Генерализованная азофиксация может оказаться самым существенным фактором влияния человека на биоценоз планеты. Многие индустрии оказались бы обречены. Производство мяса и продуктов из него было бы поставлено под удар. Был и ряд других вопросов. Важных вопросов. И все эти вопросы не имели прямого отношения собственно к научному аспекту, оставаясь при этом не менее важными. Общее соотношение финансов было несколько необычным – только 20 % средств направлялись на науку, поиск и исследование азофиксирующих микроорганизмов, растений и грибов. Среди этих 20 % доля, выделяемая на защиту, маркирование генов и их комплексов, а также патентование, составила половину. То есть только 10 % средств предназначалось для непосредственной разработки. Более 10 % – защита, права собственности…, и более 80 % – создание структур дозируемой или контролируемой продажи «продукта». Это были и новые ингалятории, и герметичные азо-оранжерейные комплексы с многоуровневой степенью защиты, и фьючерные космические проекты с участием пилотируемой астронавтами межпланетными экспедициями.

Акционирование как форма привлечения средств было неприемлемо, так как даже небольшая степень раскрытия целей и задач, привлекла бы слишком много общественного внимания. А это могло не только задержать проект, но и вообще поставить под вопрос его осуществление. По этой причине был зарегистрирован холдинг с названием «Bibl», с самой засекреченной системой задач. Засекреченной до поры до времени. Ходили слухи, что многие разведки запускали зонды на «терру» холдинга. Нелепые, странные слухи, порождаемые неизвестностью.

А то, что было известно Энн, представляло опасность для всего проекта. Поэтому она вынуждена была также подписать много бумаг о неразглашении. Её даже приняли на работу – временно, с небольшим окладом и неясными функциями. Скорее, это была формальность, обеспечивающая соблюдение служебных тайн, обязывающая и оговаривающая строгие санкции за утечку информации. В качестве «пряника» – допуски и скидки, опосредованные специальной персональной VIP-карточкой представителя, и дополнительный страховой полис на саму Энн и её дочь. Многое, но не всё, она рассказала Славику. Упомянула, что архив пропал и ограбления как бы не было криминалист пока не нашёл никаких следов проникновения. (На самом деле, Энн, даже в случае, если бы архив нашёлся, не стала бы отдавать его – это было бы противозаконно в соответствии с её договорённостью).

Энн также сообщила, что собирается переехать к Гене на долгий срок – лестное предложение от руководителей той самой фирмы, высказанное лично ей после собеседования с одним из руководителей проекта. Диссертация становилась в этой связи не столь актуальной и потому откладывалась на неопределённый срок. Впрочем, после частной беседы эта тема, возможно, будет продолжена, но по новому адресу, за рубежом.

Славик слушал с большим интересом, несмотря на явное огорчение потерей. Он рассказал ей об экспериментальной теме изучения ферментов, обслуживающих биохимические процессы поведения вирусов в клетках многоклеточных, об обнаружении влияния на эти процессы через некоторые ферменты стадий развития хозяина. Эволюционно вирусы приспособились по-разному проявляться в организме.

Отдельным вопросом был факт, обнаруживаемый на картофеле и не только – «поражённый вирусами» организм часто проявлял признаки карликовости. Даже был выделен один из факторов, влиявший на их вирулентность в зависимости от стадии развития хозяина. Образно говоря, прорисовывалась тест-система определения стадии развития организма, а вернее, определения его взрослости…. И в этом была находка – именно на личинках шелкопряда эта тестовая система работала безупречно. Три стадии развития, три возраста.

(Была также тема, о которой Славик пока никому не говорил. – А именно о том, что генотип живого организма формировал схему своей смерти на последней стадии своего развития. На предшествующих стадиях этот процесс возможен только от метаболического сбоя, в частности – дефицита связанного азота, необратимо приводящего к превалированию катаболических процессов над анаболическими и физическому воздействию. Митохондрии на конечной стадии развития становятся восприимчивыми к особым сигналам, вплоть до феномена апоптоза. Планировалась также серия экспериментов по внутриклеточной пересадке митохондрий межвидового происхождения и изучение опосредованных этим эффектов обмена, стадийности, продолжительности жизни.)

Тем не менее, Славик в целом был доволен – единственным его «приобретением» стало то, что Элл, таинственно вышедшая из комнаты, где общались дядя Слава и мама, вышла и показала ему целую жменю (помещённую в коробочку) коконов шелкопряда. Это, конечно, не было привезено из-за границы. Элл нашла их на дереве в соседнем квартале (по их прежнему адресу проживания). Нашла не сама. Её новая подружка по продлёнке показала по секрету свою находку – ей и Вовке, который слазил на дерево, растущее напротив окна подружки, усыпанное светло-кремовыми, почти белыми коконами шелкопряда. Это стало заметно в начале октября, когда начали осыпаться листья соседних деревьев. /И когда у куколок проявились волевые задачи выживания в условиях суровой зимы этого региона./ Славик попросил, и Элл показала ему это место, это дерево – шелковицу. Довольный испытатель Славик также запасся – он нашёл и дотянулся до полутора десятков коконов, обеспечив себя живым, воспроизводимым материалом для дальнейших исследований. Несколько коконов на дереве уже были пусты. Там в недавнем прошлом созрели новые и такие древние, сложные, прекрасные бабочки – новые Туты. Они рассеялись вокруг, найдя укрытия в щелях домов – для того, чтобы пережить суровую зиму, чтобы род Тутов, дикий род Тутов возродился.

Круг замкнулся.

Это был ещё один шанс, подаренный своим любимым детищам уютной голубой планетой Земля.

Ч. 2. Манускрипт

Ви Лоц внимательно разглядывал внушительную, очень потрёпанную временем тетрадь. Вспомнился необычный формат «Ревизских сказок», с которыми ему приходилось работать в архиве. Толщина тетради была, конечно, много меньше – около 8 см, и всё же впечатляла. Видимой причиной «пухлости» было большое количество вставок, выглядывавших по краям. Вставки были самого разного рода, они отличались бумагой, форматом и, похоже, временем. Одна из закладок выступала сбоку – на завёрнутой поверхности листа от руки было написано: «КОПИРОВАТЬ 16 страниц + 24». Очевидно, эту закладку Фред делал для него – разговор шёл именно о 40 страницах. Ви завернул закладку внутрь, на потом – актуальность этой части текста временно ушла вместе с её прежним владельцем. Рядом находился запечатанный конверт формата А5, содержащий какие-то неотправленные листы. Адресат находился где-то во Франции, судя по нумерации почтового ящика. Ви отложил стопку для копирования и конверт в шуфляду стола – тоже на потом.

«Надо ли отсылать это письмо, пережившее своего отправителя – Фреда? – подумал Ви. – И вообще, должен ли случайный и, к тому же, незаконный наследник наследовать намерения прежнего хозяина текстового документа?».

В случайном прядке просматривая листы, он вновь возвращался к началу. В тетради попадалось множество разнообразных, вложенных между ветхими страницами, потрепанных временем листочков, полу-листочков и прочего, вплоть до замусоленных бумажек с карандашными или перьевыми записями. С определённой частотой встречались в ней как стопки печатного текста, так и копии рукописного на бумаге – достаточно свежей, скреплённые обычными проволочными скрепками. В одном месте, рядом с затейливой плетёной закладкой, нашлись даже несколько страничек на неизвестном языке.

Внимательный глаз определил бы, что эта рукопись принадлежала не одному автору. Слишком разнился характер вкладок, которые иногда выглядели, как попавшие сюда случайно.

Добравшись до самого начала тетради, Ви прочитал надпись на внутренней стороне обложки: «Манускрипт Войнеца». Чуть ниже была подпись: «Пимен Войнец – начало составления – 31 июня 1888 г. от Р.Х.». Внутри, под обложкой, лежал исписанный от руки лист – вероятно, самого Пимена.

Предисловие

Этот текст появился… как последствие действия определённого состава тайного напитка Бiбл – малоизвестного, запретного и потому забытого, но прежде употребляемого шаманами Америки и, в единичных случаях, Европы. Очевидно, мой прадед, Никон Войнец, практиковал какие-то из обрядов «обретения памяти» или фантазий что, признаюсь, с недавнего времени очень заинтересовало и меня.

Мой прадед, проживший 99 лет, завещал мне, его правнуку (после окончания моего университетского образования) пухлую ветхую тетрадь в сундучке, заполненном склянками с номерами на стенках. Это была арабская нумерация, исполненная металлическим карандашом. Была также какая-то ветошь. Эти предметы пролежали в закрытом ящике моей библиотеки 33 года, будучи лишь беглого осмотренными. И лишь в возрасте 57 лет, когда я перебирал свой архив, в традициях нашего рода, это странное наследство, наконец, было извлечено из «забвения». Первый день и вечер ушёл на пересмотр и чистку содержимого, заметно пострадавшего от всяческих клещей, ложноскорпионов и т. п. «любопытных» обитателей, а вернее – потребителей, в том числе – «пожирателей древностей».

Мои дела шли в своем неторопливом ритме, это занятие позволяло не только отвлечься от рутины жизни, но и окунуться в некую новую реальность. Несколько раз я задумывался над вопросом, почему я так долго не прикасался к этим вещам. Возможным ответом стал факт, что к любому событию жизни нужно приблизиться не только физически, но и ментально, дорасти умом и душой, чтобы суметь воспринять и осознать его. Главное – не растерять интерес к этому миру, способному быть скучным для одних и, в то же самое время, завораживающе сказочным и насыщенным для других.

К моему огорчению, один из флаконов был разбит уже очень давно, и его содержимое пролилось на тетрадь, склеив при этом часть листов – начало дневника, написанного от руки, Манускрипта. Наверное, содержимое треснувшего флакона включало мёд – в складках склеенных листов, на границе склеенной зоны останков мелких обитателей было особенно много.

В самом низу лежала карта. Одна, с изображением конника с копьём на перевес. «Наверное, когда-то была целая колода. А остался какой-то валет или типа того», – подумал Ви, разглядывая её с двух сторон.

…в надежде на некое другое решение позже, после того, как разорвалась пара таких намертво склеенных страничек, я, с большими потерями, отыскал то место в тетради, с которого страницы уже можно было открывать без их повреждения. Это была, как оказалось, уже тринадцатая запись – почти половина тетради с началом Манускрипта намертво склеилась в форме волнистой пластины с желтыми крошащимися краями обветшавшей от времени бумаги. Чтобы сохранить оставшуюся часть, я решил совместить своё знакомство с этим наследием с переписыванием сохранившихся записей. Это моё переписывание включало так же своеобразную трансформацию текстового написания – первоисточник был написан, как все манускрипты справа налево. Я же переписал его по современной моде, кириллицей, как рукопись – слева направо. Об этом решении я не пожалел. Это занятие захватило меня, унося на некоторое время прочь от реальности повседневного бытия к иной. В редких случаях, связывая сохранившиеся части по своему пониманию, я добавлял что-то из своих домыслов и фантазий. Благо, после ознакомления с рецептом напитка, я не только изготовил, но и на себе проверил его свойства, заполняя некоторые пропуски информацией о полученном эффекте и заканчивая темы.

(Небрежность переписчика в ряде случаев не позволяет определить автора – Никон или Пимен. Однако, в любом случае, это – Войнецы, их манускрипт).

Предыдущий текст заканчивался каким-то примером записи, под картинкой с кириллицей (См. Рисунок 8.)

Рисунок 8

Славянская азбука – кириллица, не совсем правомерно названная в честь греческих монахов Кирилла и Мефодия, не создавших её, а лишь применивших древнейший документ со шрифтом, данный им на определённых условиях и включавший в себя особые буквы-порталы (они были размещены в конце). Эти буквы были не только добавочными и привязанными к греческому алфавиту, но, что важно, имели прямые нити к Логосу.

(Впрочем, по большому счёту, таким же свойством косвенно обладают все буквицы и даже знаки препинания).

Далее шёл набор слов: «Азофиксация Буками Введенное Глаголит (делает) Добро Есть (питает) Жизнь Зело (так, как) Земля Иже (если) И Како (как) Люди Мыслете (думают) Наш (о нашем) Он Покой (покое) Рцы (изреченное) Слово Твёрдо (уверено, истинно).

Далее опять был физический пробел в виде склеивающего подтёка, окончательно повреждённый мною при попытке раскрытия.…От Омега /Ѡ/ Через Ерь /Ъ/ до Я /Ѣ/ до последнего слова, уже почти не читаемого, а, скорее, узнаваемого, как צּ «Ижица».

* * *

…таков был эффект добавки для завершающей первый цикл мистерий травы Буквицы (Betonica officinalis) к основе напитка. Мой 12-й обряд закончился чуть заметной тошнотой, но заметным спокойствием, ментальным расслаблением, похоже, перешедшим в сон. По крайней мере, на следующий день, переписывая свои воспоминания последнего акта своей мистерии, я так и не смог вспомнить, как уснул – какой-то обрыв памяти.

Я смотрел на просвет через бутыль с очередным элементом малой мистерии «Обряда Возвращения» – прозрачным красно-коричневым напитком «Бiбл». Уже давно был пройден нулевой уровень «возврата» – моё очередное погружение было уже тринадцатым по счёту. Оно должно было быть таким же чистым и непосредственным, как первое (дюжину назад), согласно приложению, называемому «Тайабiбл»*. Ссылка на него отправляла к обязательному просмотру пояснения, начиная со второй страницы перевода.

Вторая или какая-либо иная страница приведена условно, согласно переводу и его интерпретации.

Шелкопись состояла из двух рулонов шёлка, сотканного полосой в 40 см шириной и около 12 метров длиной каждый. Кроме этих рулонов, имелись 19 прямоугольных страничек – кусков, нарезанных, скорее всего, из некогда существовавшего третьего рулона, бывшими его владельцами. Я стал всего лишь случайным наследником всего примерно полгода назад.

И вот, как это случилось:

Я часто вспоминаю тот поход. Добросовестно исполняя инструкцию по составлению описательной части моей «Записки», номинированной для предоставления на суд и оценку Коллегии Университета для присвоения степени бакалавра экспериментальной медицины и фармакологии, я проводил сбор и описание образцов флоры в дикой опасной стране северо-восточнее моря, называемого Черным, в нескольких днях пути до горной местности – Кавказских гор. Моя гербарная рамка уже была переполнена и отказывалась принимать новые образцы, часть из которых была уже размещена в моей походной сумке.

В день, после которого было намечено моё скорое возвращение, я оказался вблизи одного из двух расположенных рядом странных и, по-видимому, древних сооружений из камней, которые, как я узнал уже по дороге назад, назывались местными жителями Дольменами. Несколько раз за свою экспедицию я встречал такие сооружения, принимаемые мною вначале как нагромождение камней. Позже, заметив наличие рукотворных отверстий в камне типа лаза, через который едва ли мог протиснуться человек, и то, что все они имеют некую соразмерность, я понял, что это – искусственные сооружения.

Почему меня привлёк именно этот дольмен, именно в этот день? Просто парочка колючих оранжевых огурчиков и несколько маленьких зелёных ёжиков украшали его, оплетенного травянистой лианой с колючеватыми листьями, похожими на огурец. На вкус они оказались не просто приемлемыми, но даже весьма хорошими для моего положения. Изумрудно-прозрачная зелень, внутри, заштрихованная рядами наливающихся белых семян – эндокарп, под сочным желто-кремовым мезокарпом на продольном разрезе «огурчика». Зарисовав плодик, листья с частью стебля и даже одиночный желтый цветочек на северной стороне, я тут же съел все плодики этого подарка судьбы, так необходимого тогда моему организму. И только один из них, самый зрелый и яркий, был положен в наружный карман походной сумки на дозревание. Стебель растения уходил в груду камней, которые густо оплёл с юго-восточной стороны. Я заметил скудные остатки глины, а также кусочки известняка, будто инкрустированные в эту ветхую замазку. «Неужели кто-то здесь пытался жить?!» – подумал я, снова обходя вокруг дольмена. С какой-то из сторон я заметил, что один из камней закрывает типичный для подобных сооружений вход. В некоторых местах своего соприкосновения с другими каменными глыбами, на закрывающем камне были остатки растительных волокон – очевидно, некогда бывших верёвкой. Присмотревшись внимательнее, я понял, что этот камень можно сдвинуть, соответственно – возможно добраться в середину каменной груды, к корням «огурчика». Корень был необходим для описания и очень желателен для гербария.

Сдвинуть руками камень не удалось, хотя моя физическая форма казалось вполне для этого подходящей.

Тогда я снял всю свою походную ношу, оставил её вместе с гербарной рамкой возле камней и вернулся к своей прежней находке – засохшему стволику дикой сливы (очень обрадовавшему меня всего полчаса назад, как прекрасный материал для костра в эту ночь – последнюю ночь экспедиции). Какие-то грызуны облегчили мои усилия, осталось только обломить несколько колючих сухих ветвей, и внушительная дубинка-рычаг была готова. 300 метров с перекинутой на плечо дубиной по небольшому подъёму я преодолел легко. Огурчики были вкусными и сытными. За время моего отсутствия, на одной из небольших площадок появился полоз внушительных размеров и грелся под солнцем. Я не дал ему спрятаться в дольмен – для меня это была хорошая добыча, мои запасы давно были на исходе. После охоты, отложив в сторону добычу, я забрался на самый верхний камень дольмена, свисающий по бокам, как крыша, вставил свой деревянный рычаг в верхнюю боковую щель и с усилием потянул. Запирающий камень чуть сдвинулся, и мой рычаг соскользнул, чуть было, не столкнув меня. Щель изменилась – с некоторым разворотом камня появился просвет, ширина которого позволяла мне вставить рычаг полностью, более эффективно и надёжно.

Через минуту я уже внимательно просматривал почти сумеречную темноту полости дольмена, контрастирующую с ярким блеском солнечного осеннего дня. Открывшийся под камнем люк оказался так же искусственно расширен до размеров, при которых можно было проникнуть внутрь. Осторожность – главное правило путешественника. Особенно, если он один на один с природой. Обходя дольмен в очередной раз, я внимательно просмотрел все поверхности на наличие скорпионов и пауков. Чисто – возможно, полоз «зачищал» своё жилище. Я обошёл его снова, теперь убирая с помощью ветки листья огурчика, а также некоторые другие – старые, сухие и мёртвые, в щелях между валунами. Кроме парочки спрятавшихся кивсяков и десятка небольших наземных раковин конической формы, там не было никаких более-менее опасных обитателей.

Вернувшись к своему люку, я продолжил рассматривание полости дольмена, протиснув голову внутрь. Несколько щелей в промежутках между каменными глыбами пропускали свет и позволяли разглядеть продолжение стебля моего огурчика со стороны самой крупной из них. Глаза привыкали к тусклому свету. Половина поверхности почвы со стороны люка была каменной. Не обнаружив никакой опасности внутри дольмена, с затаённой тревогой и осторожностью я начал влезать внутрь, приметив предварительно точки опоры. Ножа было вполне достаточно, чтобы раскопать корни моего будущего экспоната. Внутреннее пространство было небольшим – находясь в центре, можно было дотянуться рукой до каменной поверхности и даже до верхнего камня. Ступив на дно, я ещё раз осмотрелся. В верхнем углу находилось покинутое осиное гнездо – серое, величиной с кокос.

Краем глаза я заметил позади себя, внизу, что-то необычное, расположенное под самым люком и лишь потому не увиденное мною ранее, при осмотре. Серо-коричневая глиняная ваза – сосуд странной формы, почти полуметрового размера в высоту, стоял на каменистой плите вплотную к нижнему камню люка. Форма была веретенообразная. На самой середине вазы, по экватору, был заметен ободок. Она стоял дном кверху, как мне сразу показалось, когда я рассмотрел закрытый круг. Взволнованный находкой, я на минутку забыл о корнях. Присев перед вазой, я притронулся к ней двумя руками, осторожно наклонив её в левую сторону. Под вазой ничего не было – она плотно и удивительно устойчиво стояла на своём каменном постаменте. Щель по экватору оказалась слишком мала для убежища насекомых.

При наклоне, что-то внутри мягко зашуршало. Снизу сосуд также был закрыт. «Капсула какая-то», – подумал я тогда. Оставив вазу на прежнем месте как уже завоёванный трофей, я обернулся, вынул нож и аккуратно начал им рыхлить суховатую почву вокруг корневища моего огурчика. Корень был мочковато-стержневой, как у огурца, без каких-то особенностей. Потому я решил просто обойтись рисунком. Конечно, если бы рядом не было керамической капсулы, я бы довольствовался корнем, приложив его как экспонат.

Мне предстояло выбраться из дольмена с этой новой находкой. Оглянувшись ещё раз перед тем, как покинуть его со своим уже адаптированным к темноте зрением, я заметил на самом большом валуне где-то с западной стороны, сохранившиеся процарапанные или слабо прорезанные на каменной поверхности полосы старинного рисунка, напоминающего… дверь. Внизу были процарапаны-прорисованы поперечные линии параллельно земле – как бы ступеньки. На «двери» – едва заметные в полумраке надписи, такие же небольшие, но достаточно глубоких царапины на поверхности одного и единственного в данном сооружении камне известковой породы. Руническое сочетание, написанное футарком (См. Рисунок 9).

Рисунок 9. Где первая и третья буквы обозначают Беркано – плодородие; вторая буква – Исэ – средоточие воли; особый анаболический дух; последняя – Лагуз – форма воды. (Прим. автора)

…это всё, что мне запомнилось в надписи на известняке.

Осторожно подняв капсулу, я выставил её подальше, на неровную поверхность нижнего камня люка дольмена, и начал выбираться сам. Не знаю, как так получилось, но, похоже, я задел капсулу – она опрокинулась и исчезла из просвета люка, освободив мне дорогу назад. Я услышал глухой звук разбивающейся керамической посуды. Эта досадная оплошность очень огорчила меня и я уже не помню, как выкарабкался наружу через освободившийся проём.

Ослеплённый продолжающимся буйством дневного света, я нашел разбитый сосуд, среди черепков которого лежали два шелковых свитка и несколько прямоугольных шелковых кусочков. По величине они были сопоставимы с шириной свитков, скрученных рулоном, и перевязаны тонкой шелковой нитью. Отложив чуть в сторону шелковые свитки и полупрозрачные кусочки, я рассматривал черепки керамической капсулы. Она состояла из двух тщательно подогнанных по размеру керамических ваз, одна из которых служила крышкой, плотно прилегающей к верхней части второй и доходила до особого стыковочного валика по периметру. На черепках не было никаких надписей. Материал керамики был необычен – светло-жёлтый на изломе и с внутренней стороны. Он был не похож ни на фарфор, ни на глину.

Зарисовав по памяти форму корня у огурчика и форму вазы-капсулы (См. Рисунок 10), я просмотрел свитки – полупрозрачные шелковые полосы без каких-либо видимых следов надписей.

Уложив в свою походную сумку найденные шелковые свитки и слегка пожелтевшие куски шелка без следов надписи или рисунка, я окончательно уверился, что пора возвращаться назад. Улов был достаточен, даже обилен, и превысил исходную цель.

Собрав все черепки (20 и 3 сильно покрытых трещинками), я на всякий случай прикопал их в земле с обратной стороны от входа в дольмен. Я не мог их взять с собой – перегруженная гербарная рамка и вещевой мешок, с трудом вместивший найденный шелк, не смогли бы вместить эти дополнительные экспонаты похода.

Возможно, когда-нибудь… Впрочем, зачем?

Рисунок 10. Керамическая капсула, сохранившая шелковые свитки – найдена в дольмене во время моей одиночной экспедиции.

Я педантично пересчитал количество камней в этом «моём» дольмене. Их оказалось 27, включая те, верхушки которых были видны из почвы. Для полного успокоения, завершая свой путь в этой одиночной экспедиции, я подошел и осмотрел второй дольмен. Он располагался метрах в 150 от первого и был практически такой же величины. Однако вход в него был привален более массивной каменной глыбой необычного темно-синего цвета. Я сразу понял, что мне его не открыть, хотя, окрылённый своей находкой, я сделал бы всё возможное для этого.

Запеченный в листьях полоз оказался более значительным дополнением моего практически вегетарианского рациона, чем редко вылавливаемые ящерицы, богомолы и саранча. Он насытил перед обратной дорогой домой, к университетскому братству, к замечательной девушке Нате.

Нижние строчки были повреждены, и текст дальше читался с новой страницы:

…некоторые слова и предложения «Шелкописи» пришлось перестраивать и «подгонять» под смысл перевода с литовского. Никон был благодарен Нате за то, что она приняла участие в изучении его находки. Тем более что его ближайшей задачей был отчёт по экспедиции и написание работы, претендующей на первичное звание – бакалавра.

Ната не только смогла увидеть слова на шёлке, но и вручную переписала всю латиницу на бумагу и перевела текст на литовский[11]11
  Некоторые части публикации Наты, в частности предисловие «Книги артефактов человека цивилизации» было найдено (См. соответствующую публикацию: http://www.proza.ru/2017/04/14/145), поиск остальных текстов продолжается до сих пор.


[Закрыть] и немецкий язык, для последующей публикации в популярном немецком журнале. Никто не предполагал тогда, что очередная реформа христианской церкви не позволит публикацию такого материала и немецкий вариант рукописи будет навсегда утерян для нас.

От этих переводов Шелкописи сохранилась только небольшая часть. Небольшая, судя по нумерации на странице, однако важная: – она касалась состава напитка.

…и, наконец, в качестве основного настоя (Тайабiбл) используют не травы (вышеперечисленные части от 39 трав волшебства и одной «сорочной»), а плоды диковинного дерева, особо благословенного богами.

Процесс так же следует зачинать в новолуние, при крайней торопливости – в последний день ветаха. Плоды (семена) шоколадного дерева Theobroma cacao измельчают и заливают 9 частями spiritus vine. Заливаемый продукт должен гореть голубым огнём. Смесь настаивают 40 дней (срок/сорок), а затем отделяют от кусочков плодов прозрачную огненную смесь коричневого цвета с использованием льняного полотна. Особо годятся ткани, привозимые от восточных соседей – Литвинов, полян и дреговичей. Полученный настой хранят в укупоренном виде в стеклянной посуде, бутылях до использования. Пробку следует укрепить и обмакнуть в горячий плавленый воск для должного сохранения эликсира.

Плоды Cucumis sp. с достаточной степенью вызревания должны быть. Степень спелости определялась визуально, по дате сбора, и подтверждалась зрелостью, наполненностью семян внутри плода, после его разрезания. Семена не следует выбрасывать. Внутренняя волокнистая часть удалялась. Наружная кора предварительно вымытого и высушенного плода срезалась и удалялась так же. Внутреннюю часть мякоти нарезать полосками толщиной ¼ – 1/3 дюйма и размещают в бочонок. К приготовленной нарезанной массе добавляют мёд в количестве равном.

Осторожно, с помощью деревянного ковша всё перемешивают и оставляют на ночь, укрыв от попадания насекомых, мышей и др. не включённых в рецепт компонентов. После выдерживания смеси в течение ночи перемешивают и выдерживают снова дважды с перемешиванием в тёплом помещении. Всплывшие дольки собирают как примерная сладость для детишек путём просушки на печи, либо у камина. Хорошая сказка или поучительная история очень способствует хорошему вкусу такого медового продукта и может быть маленькой радостью в пост взрослому и даже старику, особенно приправленная сохранёнными семенами.

Сладкий сироп порционно перемешивают в реторте с одинаковым количеством выше описанного настоя spiritus vine, и разливают полученный продукт…

– … Тайабiбл – состав исходного напитка на основе “Spiritus vine”, особо подготовленного мёда и плодов шоколадного дерева. – Прочёл Ви ещё, закладывая страничку своей бумажной визиткой.

* * *

Здесь лист заканчивался и остаётся только сожалеть о том, что такая интересная часть описания рецептур утеряна в начале и в конце. Далее следовала иная тема, – что-то о насекомых.