Текст книги "Захват. Байкеры против инопланетян"

Через пять минут Ирландец сидел у костра с валидолом под языком, закутанный в одеяло, с кружкой воды в руке. Вторую обожженную руку он держал на отлете. Я отдал Крохе аэрозольный баллончик от ожогов и бинт, чтобы тот помог Ирландцу и обработал руку, а сам нашел на земле «бусину», аккуратно поместил ее к остальным – в белый контейнер. Контейнер положил в аптечку. Аптечку – в металлическую коробку.

Кроха умело бинтовал руку.

– Выбросил бы ты эту заразу, Леха! – прохрипел Ирландец. – Карабас прав!

Я задумался. Не знаю, почему, но выбрасывать эти штуки не хотелось. Я упрямо мотнул головой и затолкал коробку обратно в сумку.

– Пусть полежит. Нечего ножом тыкать, куда не попадя! Ты как?

– Да вроде нормально!– Ирландец отхлебнул водички из кружки.

– Тихо! – вдруг крикнул Кроха. Подняв палец вверх, он прислушался.

Мы все замолчали. С небес раздавался равномерный, сильный гул. Я даже ощутил, как дрожит земля, отзываясь на него.

– Самолет? – спросил Кроха.

– Не похоже…

– Да идите в баню! – вдруг разозлился Карабас. – Самолет это! Тут как раз трасса проходит. С Иркутска на Улановку3434
  Улановка – Улан-Удэ, столица Бурятии


[Закрыть] борт идет или во Владик3535
  Владивосток


[Закрыть]. Давайте спать, экстремалы. С меня на сегодня хватит приключений!

Мы разбрелись, кто куда. Котелок с остатками остывающей похлебки так и остался стоять у затухающего костра.

Я бросил коврик под мотоцикл, стащил мотоботы, лег, завернулся с головой в спальник.

– Ну что, спокойной ночи, мужики?

– Давай уже, – раздалось со всех сторон. – Спи!

Надо мной кто-то склонился. Я, уже сонный, встрепенулся было и хотел вскочить, но это оказался Ирландец.

– Вот что, Леха, – пробормотал он. – Спасибо тебе!

– Не за что, – проворчал я.

– Да есть за что! – Ирландец протянул мне руку, и мне пришлось пожать ее.

Потом я провалился в сон.

Не знаю, сколько мы спали, мне показалось – не больше минуты. Я проснулся от сильных подземных толчков. Со стороны Байкала слышался гул. С потолка тоннеля сыпался песок, что-то трещало и лопалось в его стенах, в толще скалы.

– Все вон! – заревел рядом Кроха.

– Завалит на хрен! – взвыл Карабас.

Мы повскакивали с мест и – кто что успел схватить!– метнулись через потухший костер наружу, под дождь. Дождь был совершенно ледяной! Лило, словно наверху прохудилась огромная бочка!

Я наклонился, чтобы надеть мотоботы, которые успел схватить, но в этот миг все вокруг озарилось ярким, белым светом, и Карабас закричал.

– Мужики, смотрите! Что это? Мужики!

Я поднял голову.

Ослепительная стена светящегося огня, расстилавшаяся от сопки до горизонта и от воды до самого неба, стремительно приближалась к нам со стороны порта Байкал. Зрелище было настолько неожиданное, непонятное и потрясающее, что я замер, судорожно соображая, что это может быть? Мне почему-то втемяшилось, что это какое-то огромное цунами, вызванное землетрясением. Хотя какое в небе цунами? Да еще из огня?

Было так светло, что можно было рассмотреть каждый камушек на площадке перед тоннелем.

– Внутрь! – вдруг что есть мочи заорал Ирландец. – Живо внутрь! Сгорим на хрен все!

Мы, словно стадо слонов, бросились обратно. Я едва не опрокинул свою «Ямаху», с разбегу налетев на нее в темном туннеле.

– Где же фонарик?..

– Какой тебе фонарик? Сдурел? – Кроха толкнул меня в нишу в стене, спрятался в нее сам.

Тут же, толкаясь, в эту же нишу залез Карабас. Ирландец укрылся в нише наискосок. Свет становился все ярче, мы вжались в камень.

– Что за хрень?!

И тут налетело. Казалось, воздух вибрировал и плавился, превращаясь в плазму. На меня дохнуло совершенно невыносимым, адским жаром. Я чувствовал, как трясется скала, к которой мы так горячо прижимались. В Бога я до этого не верил, но тут взмолился, прижимаясь лбом к камню. Мне хотелось жить! Как мне хотелось жить в этот момент! Кто бы знал!

Я был уверен, что это ядерный взрыв! Буквально слышал, как сметало по тоннелю наши мотоциклы и рюкзаки, как огненный вихрь несся мимо нас. И я не знал, радоваться или рыдать по поводу того, что мы в убежище, и возможно, переживем ядерный удар. Я совершенно точно помнил: лучше сдохнуть сразу, чем потом медленно умирать от радиации, выблевывая наружу внутренности!

А потом вдруг стало тихо. Так тихо, что я слышал, как от дыхания трется о холодный камень молния на вороте термобелья и клацают где-то рядом зубы Карабаса.

Грохот отдалялся. Он прошел сквозь тоннель и теперь уходил дальше, на юго-запад, вдоль берега Байкала. Снова стало темно.

Все еще подвывая от ужаса, мы выползли из каменных ниш. Карабас включил фонарик, и тонкий луч света запрыгал по стенам. Руки у бородача тряслись. К нашему общему изумлению, мотоциклы и все-все наши вещи, даже пепел костра остались на месте!

Снаружи по-прежнему шел дождь.

Я споткнулся о свой коврик, наклонился, нашел куртку и нащупал в кармане фонарик. При его свете я вдруг отчетливо увидел, что от моих рук идет то ли пар, то ли дым. Пораженный, я рассматривал ладони, не понимая, что происходит. И пахло так странно… Запах был неприятный, сладковатый. Смрадный.

Меня толкнул проходивший мимо Ирландец. Он шел, как будто вообще ничего перед собой не видел. Я светанул ему в лицо, и иркутянин зажмурился, выругавшись.

– Убери его в жопу!

Я отвел луч фонаря в сторону, но за эту секунду я увидел: лицо Ирландца дымилось точно так же, как мои руки! Наверняка с моей физиономией было то же самое!

– Мужики, смотрите, что за фигня! – я сунул руку в луч света, чтобы все могли видеть дым, потом повернул к себе зеркало заднего вида, и посветив себе на лицо, убедился, что все так, как я и предполагал!

– Фьють!

– Мужики, что за хрень? Что это было? Атомная бомба? А? Ирландец? – я схватил бутылку с водой, кое-как умылся. Руки тряслись, и почти вся вода пролилась на землю.

– Не знаю я! – отозвался рыжий иркутянин. – Я че, госсправка? Но до утра я наружу ни ногой! И спать буду в нише. И вам советую сделать то же самое!

Кроха опустился на свой коврик, словно его не держали ноги. Карабас все еще причитал. Стоны мешались с ругательствами. Все, не сговариваясь, потащили коврики и спальники по нишам, то и дело оглядываясь на вход в тоннель. Я посветил туда, но ничего не увидел. Только темнота и капли дождя сверкали в луче фонаря. И тогда я тоже взялся за коврик.

– А что это за ниши? – спросил я, устраиваясь в одной из них.

От каменной стенки тянуло холодом. Пахло сыростью и старыми шпалами.

– Это для рабочих. Чтобы могли спрятаться, если их в тоннеле поезд застанет, – ответил Карабас.

Замолчали. Сна не было ни в одном глазу. Крупной дрожью тряслись ноги и руки. Я хотел было поговорить с Ирландцем, который залез в нишу напротив, но тот только рыкнул в ответ.

– Отстань, а? И так тошно!

Если судить по звукам, он зубами открыл очередную бутылку пива и теперь ее опустошал. Мне тоже было тошно, но я промолчал. Нашел в кармане баллончик, взболтал его, вдохнул. Потом закутался поплотнее в спальник, прислушался. Снаружи было тихо, только шуршал дождь, и где-то в тоннеле капала вода. Я опасался снова уловить приближающийся вой и грохот или увидеть в темноте новые всполохи света, но все было спокойно. Я думал о том, что все события, произошедшие с нами в последние дни, могут быть звеньями какой-то таинственной, пока не известной нам цепи.

Потом я задремал.

Глава третья

Я проснулся от того, что меня кто-то похлопал по плечу.

– Давай вставай! – не очень приветливо сказали рядом.

Я открыл глаза. На улице все так же шел дождь. Неяркий утренний свет проникал в тоннель через арку входа. Не выспавшиеся, злые друзья, спотыкаясь, бродили среди мотоциклов.

– Радиация в норме! – провозгласил от выхода Ирландец. В руках он держал дозиметр.

– Уже хорошо, – буркнул Карабас.

– А что телефоны? – спросил я.

– Не работают. Сети нет, – ответил Карабас. – Наверное, обрушилась, такое тут бывает во время чээс.

Я оттащил коврик и спальник к мотоциклу, высунул нос наружу. От сопки и до горизонта небо было затянуто серыми тучами, из которых непрерывно сыпал дождик. Было уныло, сыро и холодно. С Байкала тянуло ледяным ветерком.

Но по крайней мере, все было на месте! Я ожидал увидеть вывал леса, оплавившиеся камни, сгоревшую растительность. Но увидел все те же сосны, растущие на слоне горы, зеленую траву и несколько чаек, круживших над береговой линией. Дождь им не мешал.

– Как думаешь, что это было? – спросил я проходившего мимо Кроху.

В руке питерец держал зубную щетку.

– Не знаю, – он пожал плечами. – Думаю, выбираться отсюда надо!

Я был с ним полностью согласен. Надо было ехать, несмотря на дождь.

Дорога в дождь оказалась трудной: местами тропинка раскисла, и заднее колесо мотоцикла то и дело поскальзывалось на грязи, сложнее стало переезжать через мосты – перил не было, намокшие шпалы стали скользкими, и мы рисковали при малейшей неловкости свалиться с высоты вниз, в реку или в ручей. Уцелеть при таком падении было практически невозможно. Хорошо, если просто утопишь мотоцикл.

Но мы стискивали зубы и ехали вперед. Только вперед! Мы почти не останавливались и не смотрели по сторонам. Все внимание было сосредоточено на дороге.

Оставшиеся до Култука километры проехали часа за два. В деревеньках, через которые шла железная дорога, мы никого не встретили да и не искали встречи.

Дождь непрерывно сыпался из низких туч, мокли вросшие в землю избы, черные, покосившиеся заборы и покорные кустики огородной зелени. За заборами злобно рвались с цепей деревенские псы.

А перед самым Култуком мы увидели впереди дрезину. Она стояла под каменным откосом горы, людей на ней не было. Остановились, чтобы осмотреть ее. Дрезина была сделана из старья. На одном сидении лежал старый солдатский вещмешок, на втором – какое-то тряпье.

Я попятился в тот самый момент, когда увидел под сиденьем ботинки. Нормальные такие берцы, зашнурованные по всей длине. Я перевел взгляд опять на сиденье и понял, что это лежит одежда человека. Вся – серые, старые джинсы, низ которых был заправлен в берцы, старая куртка-аляска из ворота которой выглядывал свитер. Зеленая вязаная шапочка с белым грязным узором валялась чуть поодаль между рельсов.

Над ухом матерно выругался Карабас. Ирландец запрыгнул на дрезину, приподнял лежавшую одежду. Изнутри куртки потекла черная, вязкая жидкость, похожая на смолу. В нос ударил уже знакомый сладковатый запах.

Так пахло от моих рук этой ночью!

– Что за дрянь?.. – Ирландец бросил куртку, спрыгнул с дрезины, вытер руку о штаны. Я только сейчас заметил: точно такая же черная, смоляная лужа растекалась возле ботинок.

– Что это такое? – вдруг заорал Ирландец. – Что это такое? Что?!

Кроха молчал. Молчал и Карабас.

– Что-что… – выдавил я. – Человек это, вот что! Был, во всяком случае! – я сглотнул комок, подступивший к горлу. Не хватало еще поблевать!

Карабас снова достал телефон, посмотрел на дисплей.

– Нету ничего!

По крайней мере, здесь не было вещей этой белобрысой дылды, и рюкзака синеглазой тоже не было.

– Рвем до этого… до Култука! – скомандовал Кроха. – Там все ясно будет! Или людей встретим, или… третий клапан цилиндр!

– Пацаны, а девчонки эти что? Тоже… того? Они же где-то здесь должны быть, на скалах? – спросил я.

Мне не ответили.

Култук встретил нас ветром и лаем собак. Это был довольно большой поселок, раскинувшийся вдоль федеральной трассы на широком берегу между Байкалом и сопками. Людей на улицах не было. Дождь прекратился, с гор навстречу нам рвался ледяной ветер.

– Ничего себе у вас тут лето! – поворчал я, поеживаясь. Руки в мокрых перчатках замерзли.

– Привыкай, москвич, – усмехнулся Ирландец. – Тут вам не здесь! Что-то я не вижу никого. Но может, просто рано еще. Сколько времени?

Кроха задрал рукав куртки.

– Без четверти восемь.

– Во-от! Все еще спят.

– А день какой?

– С утра вторник был!

– Не могут все спать утром! – возразил я. – Машины должны ехать, люди на работу идти. Дальнобойщики по трассе должны шуровать! Надо на заправку ехать – там точно никто не спит!

– Тогда за мной! – Карабас открутил ручку газа и уехал вперед.

По узкому проезду между заборов мы выехали на главную улицу поселка: за домами справа начиналась гора, по горе шла железная дорога.

Вдоль улицы тянулись наглухо закрытые магазинчики и забегаловки.

У меня неприятно похолодело внутри, когда я увидел старый внедорожник, съехавший с дороги в кювет и разворотивший деревянный забор. Капот машины был смят. За рулем никого не было.

«Быть может, в этот самый момент, когда Култук настигла огненная стена, хозяин внедорожника ехал по трассе! Тут-то ему и пришел конец!» – мелькнуло в голове.

Мы потихоньку проехали мимо. Кроха несколько раз обернулся назад, по-видимому, разглядывая место водителя.

На развилке повернули налево. Впереди, метрах в трехстах справа от трассы виднелась АЗС.

Мы свернули туда и остановились возле колонок.

Кроха, Ирландец и я сразу же направились к зданию заправки. Справа от нее стояло синее модульное здание с вывеской «Кафе». Слева от АЗС располагались автомастерские и шиномонтаж. Возле шиномонтажа стоял огромный КамАЗ с прицепом. Кабина тягача была откинута, на кронштейне висела переноска3636
  Переноска – лампа на длинном проводе


[Закрыть]. Наверное, водитель ремонтировал тягач, когда все случилось.

Внутри здания АЗС было пусто. Вдоль стен стояли стеллажи с продуктами, с канистрами масла и с бутылками минералки. За стойкой кассы никого не было. Кроха с силой постучал кулаком в прилавок: надеялся привлечь внимание. Я перегнулся через стойку, Ирландец проделал то же самое.

На полу у кассы валялась голубая униформа и старые туфли.

– Ну что там? – спросил Кроха.

– Туфли, – ответил я, – женские!

Кроха прошелся между стеллажей.

– А тут еще вот ботинки и форма охранника, – донесся до меня его голос.

– Ясно, – я нахмурился.

– Че те ясно? Че те ясно? – вдруг завелся Ирландец. – Мне вот, например, ни хрена ни ясно!

– Сюда, мужики! – окликнул нас Карабас.

Мы оглянулись. Карабас придерживал распахнутую дверь АЗС.

– Там кафе открыто!

А ведь и вправду нам надо было где-то посидеть, отдохнуть, обсудить создавшееся положение! Чего зря собачиться?

В темном помещении кафе было теплее, чем снаружи. Я окинул взглядом зал, отыскивая одежду людей и уже знакомые чернильные пятна, но в зале оказалось чисто. За барной стойкой тоже никого не было.

Ирландец сразу же дернул на себя ручку холодильника с напитками, достал – нет, не пиво, – энергетический напиток в маленькой синей банке, открыл, жадно припал.

– Хозяева! – громко крикнул я в сторону кухни. Еще теплилась надежда, что кто-нибудь откликнется, что все это – лишь цепь случайных совпадений.

Никто не отозвался.

Я заглянул через стойку, ожидая увидеть худшее, но пол был чистый. Я перепрыгнул через нее и направился на кухню. По дороге щелкнул выключателем – электричества не было. Плохой знак!..

– Осторожнее там! – крикнул мне вслед Кроха.

Я приоткрыл дверь. Кухня была небольшая: плита, СВЧ-печь, разделочный столик, мойка, полки с посудой. Кучи одежды с потеками черной смолы на полу я увидел сразу. В ноздри ударил сладкий смрад. Я сразу же прикрыл дверь, обменялся с Крохой взглядами. Показал ему два пальца:

–Двое…

Надежда во взоре Крохи погасла.

Телефоны по-прежнему «не брали». Мы собрались за столом в центре кафе. Ирландец принес бутылки с холодным чаем и колой. В холодильнике в подсобке я нашел колбасу и буженину, отыскал хлеб.

– Да идите вы в баню, я кофе хочу! – вдруг заявил Карабас и принес заправленный примус.

Никто не возражал, всем хотелось горячего. Прямо на столе разожгли примус, на примус поставили кастрюлю с водой из пластиковой бутылки. На этикетке было написано «Байкальская».

– Что делать будем? – спросил Кроха.

– В смысле? – хмуро спросил Ирландец, но похоже, сделал он это просто из упрямства. Или хотел отсрочить признание очевидного.

– Я думаю, чем-то жахнули по нашей территории! Каким-то оружием! Надо выяснить, что произошло. Есть рядом крупный населенный пункт? Надо найти спутниковый телефон, попробовать связаться… Ну хоть с Москвой, хоть с Питером. С Иркутском, в конце концов!

– А если не свяжемся?

– Вернемся в Иркутск, посмотрим, что там. Тут же километров, наверное, пятьдесят, не больше.

– Сто километров! – поправил Ирландец.

– Ну сто! Час езды. А то можно и в другую сторону рвануть.

– В Иркутск надо ехать, – заупрямился Карабас. – Вы-то тут гости, Ирландец жену вон, на курорт спровадил, а у меня в городе батя остался. Семьдесят лет. Если что, куда он один подастся?

– Может, китайцы это? – подал голос Ирландец. – Бахнули какой-нибудь нейтринной бомбой? Радиации нет, а люди – того! – он всыпал в закипевшую воду кофе, найденный на полках за стойкой, снял кастрюлю с примуса, разлил дымящийся напиток по огромным керамическим кружкам.

– Ты прав. Найдем спутниковый телефон – тогда и узнаем! – отрезал Кроха, наблюдая за действиями Ирландца. – А то вдруг нам надо рвать отсюда в сторону Красноярска подальше от китаез? Китайская армия, говорят, за день до шестисот километров может делать. А мы сидим, кофе попиваем! Значит, гоним обратно в Иркутск. Все согласны?

Переглянулись.

– Все! – решительно ответил я.

Мы накинулись на кофе и бутерброды. Я про себя отметил, что байки об отсутствии на Байкале похмелья правдивы. Никакого похмелья после вчерашнего не было. А вот голод был зверский! Напоследок Ирландец взял из бара бутылку «Белой лошади».

– Кому она тут нужна…

Но самое интересное я увидел, когда мы выходили: Кроха потихоньку от всех положил на стойку тысячную купюру. Вежливый.

Бензина мы накачали из бака «семерки» и какой-то старенькой «Тойоты» -криворульки, стоявших за зданием АЗС.

Гонка до Иркутска была стремительной.

Это был настоящий горный серпантин, ездить по которому мне еще не доводилось – с «тещиными языками»3737
  Тещин язык – опасный поворот на спуске или на подъеме горы


[Закрыть], головокружительными спусками и крутыми подъемами. Дорога была практически пустой, в одном месте я увидел опрокинутую в кювет фуру и заметил несколько легковых авто, ушедших с трассы в разных местах. Первый раз, когда мы увидели такую машину, я остановился и полез смотреть, нет ли в салоне водителя или пассажиров, но машина оказалась пустой, вернее, почти пустой – груда бесформенной одежды на водительском сиденье, заляпанный черным руль и знакомая вонь.

Кто-то не доехал до места назначения…

А потом мы уже не останавливались до самого Иркутска. Всю дорогу в голове было пусто, как в кувшине, – происходящее не укладывалось в сознании.

Иркутск встретил нас пустынными улицами и многочисленными авариями. Тишина была абсолютной и от этого – жуткой. Мокрый от дождя асфальт, серые улицы и синие маковки церквей. И только один раз я заметил движение – через улицу метнулась свора собак. Еще голуби были. Потом до нас стали доноситься далекие раскаты грома. Кажется, надвигалась гроза.

«Странное дело, – подумал я, – ведь обычно грозы бывают в конце дня, а не по утрам!»

Дом отца Карабаса оказался на другом конце города. Мы подъехали к крыльцу, остановились, подождали, пока Карабас откроет дверь своим ключом, войдет внутрь…

Телефоны по-прежнему не работали.

….Всегда тяжело глядеть, когда взрослый мужик плачет. Я многое бы отдал, чтобы не видеть, как Карабас, шатаясь, вышел из отцовского дома. Ноги его не держали, и нас он не видел. Он оступился и едва не упал с крыльца, но Кроха поддержал друга.

Карабас сел на ступеньку, закрыл лицо ладошками, как ребенок, и заревел.

Кроха в свою очередь прошел в дом, вернулся, сел рядом с Карабасом, обнял за плечи.

– Надо бы похоронить! – выдохнул он.

– Что? – воскликнул вдруг Карабас. – Что хоронить? Пижаму? Жижу эту? Что? Кто отпевать будет? – взгляд его вдруг прояснился. – Отца Марка надо позвать! Слышишь? – он говорил это мне, как будто я мог невесть откуда привести этого самого отца Марка.

Я отвел глаза. Становилось жутко.

– Жень, ты чего? – спросил его Кроха.

Карабас опомнился.

– Давай, показывай, где тут могут быть лопаты, – тихо приказал Кроха, и Карабас, вытерев слезы, поднялся.

Это были вторые похороны, на которых я присутствовал. Когда умер отец, я отбывал наказание. Так что единственные похороны, на которых я был – это похороны мамы. Странно, мне было уже двенадцать лет, а я почти ничего не помню, все как в тумане. По-моему, нормальными похороны вообще быть не могут. Ненормально потому что это – умирать. Человек создан, чтобы жить. Да-да «человек создан для жизни, как птица для полета». И не смейтесь. Смеяться тут не над чем. Смерть – что-то настолько противоестественное и непонятное, что даже самых мужественных людей выворачивает наизнанку. Я был с ней близко знаком. Я же убийца.

….На этот раз я все запомнил: и как мы готовую могилу на кладбище нашли – на самой окраине, и как «тело» вместе с матрасом привезли на стареньком грузовичке, который стоял тут же, на улице. Завести его было делом трех минут. Как положили все это, завернутое в простыню, в гроб, найденный на складе похоронной конторы, находящейся на территории кладбища. Заколотили. Опустили вниз. Друзья мои перекрестились, а Кроха прочитал «Отче наш». А потом мы закопали это. Ирландец притащил от кладбищенской часовни крест, – там уже стояли готовые, а я – сборную оградку. Установили. Лопатами обхлопали могилу.

И стоило нам закончить это страшное дело, как с Карабаса вроде бы как тяжесть какую сняли. Он вздохнул вроде бы даже с облегчением. Он долго еще стоял у могилы, наверное, молился, а может, и плакал. Потом его увел оттуда Кроха. Мы вежливо хлопали его по плечу, но каждый думал о своем. Все беспокоились о родных. Мне было, наверное, легче всего. У меня никого не было.

Надо было решать, что делать дальше.

Карабас поехал к себе – собрать вещички. Кроха хотел было отправиться с ним, но тот отказался наотрез.

Мы снова остановились в доме у Ирландца. Впрочем, остановились – громко сказано.

Бросили мотоциклы на улице, прошли мимо притихшей собаки, которая непрерывно юлила хвостом. Вид у пса был напуганный. Не снимая мотоботы, протопали на кухню и там сели каждый на то самое место, где сидели несколькими днями раньше. Ирландец снял со стационарного телефона трубку, послушал. Покачал головой и вернул ее на место.

Помолчали.

Через какое-то время он тяжело встал и заглянул в холодильник, достал пакет, стал скидывать в него мясо из морозилки.

– Не выбрасывай, – посоветовал я, – оно ж еще нормальное.

– Я не выбрасываю! – ответил Ирландец. – Я хотел в погреб… – он приостановился.

Какое-то время смотрел на полки холодильника, забитые банками и свертками, а потом вдруг швырнул пакет с мясом через кухню, одним движением сбросил все, что стояло на столе, на пол и начал бить кулаком в холодильник, приговаривая:

– Так твою! Так и разэдак! Так и разэдак! Так твою!

Несмотря на бешеные удары кулака, голос у него был абсолютно будничный, обычный.

Кроха какое-то время смотрел на то, как пятнами крови покрывается белая вминающаяся поверхность «Самсунга», – Ирландец сразу же разбил костяшки пальцев, – а потом питерцу это надоело, он встал, шагнул к Ирландцу, каким-то немыслимым приемом скрутил его так, что спортбайкер в мгновение ока оказался на полу. Кроха навалился сверху, прижал коленом.

– Пусти, налево тебя и направо! – взвыл Ирландец.

– Отпущу, – хмуро рявкнул Кроха. – Истерить перестанешь, сразу отпущу!

Ирландец подозрительно быстро затих. Но стоило Крохе ослабить хватку, как он вывернулся из крепких рук байкера и буквально на карачках метнулся вон. В коридоре он, наконец, сумел подняться на ноги, пробежал куда-то вглубь дома, Кроха, топая мотоботами, следовал за ним. В следующий момент Ирландец появился в коридоре с ружьем наперевес, угрожающе лязгнул затвором, и Крохе пришлось посторониться.

– Убью! – заорал иркутянин. – Убью всех! – но гнев его был направлен не против нас, а против того непонятного, что происходило вокруг нас. – Всех убью! Китаез, хачей, пиндосов! Всех! Какие суки сделали это? Какие? Где вы? Выходите!

Он выскочил на крыльцо, потрясая оружием, несколько раз нажал на курок, словно желая убить серые тучи, застилающие солнце. Грохот выстрелов разорвал невозмутимую тишину.

Кроха вернулся на кухню, открыл бар, нашел рюмки, плеснул себе и мне.

– Пусть пропсихуется, – вылил содержимое рюмки в рот, словно это была вода, а не водка, сел, посмотрел на меня.

– Ты-то, Леха, что думаешь? Что делать будем?

– Карабаса подождем, – ответил я.

– А потом?

– А потом надо отсюда выбираться. Оружие, по ходу, есть. Надо спутниковый телефон найти. Может, все не так плохо.

– Эх, Леха! Не видать нам Тихого океана, чует мое сердце! – вздохнул Кроха.

Я про себя подумал, что это не самая большая проблема на сегодня.

Карабас вернулся через час. Его приближение мы услышали задолго до того, как он появился на улице. Возле ворот он посигналил, и мы все втроем вывалились на улицу. Перед нами стоял огромный, нет, не огромный – чудовищный внедорожник «Ниссан-Тундра» черного цвета. Он был новый, словно только что сошел с конвейера, и ни единой царапинки не было на его сияющих лаком боках.

– Как вам моя игрушечка? – спросил Карабас. – Бронированная, между прочим. На заказ делали!

– Да! Дело-то, я вижу, у тебя, в самом деле, в гору пошли! – воскликнул Кроха.

– А чем ты занимаешься? – спросил я.

– Игрушками торгую, – Карабас спрыгнул на землю. – Кхе… Наверное, уже торговал!

– Натурально, игрушками? – изумился я.

– Натуральнее не бывает, – сказал Карабас и бросил мне спутниковый телефон.

Я поймал, повертел в руках.

– Можешь выбросить, – горько усмехнулся Карабас. – Не работает. Нет у нас связи!

– Ну что, мужики, – Кроха оглядел всех.

Мы снова сидели на кухне, поглощали бутерброды, пили чай. На разделочном столике лежало все оружие, которое было в доме у Ирландца: дробовик «Сайга», карабин «Вепрь» и «Оса».

– У кого какие мысли? Леха вон считает, что валить надо на запад. А вы как?

– Поискать надо! – ответил Карабас. – Вдруг остался кто? Ну не знаю, бабы там, детишки.

– Бегемоты в зоопарке! – вставил Ирландец.

– Ага, пальмы в ботаническом саду! – усмехнулся Карабас. – Я серьезно! Надо подумать, где люди могли уцелеть? Бомбоубежища там, не знаю, бункеры, подвалы, пещеры…

– ГЭС! – перебил его Ирландец. – В плотине ГЭС! Представляете, какой там слой бетона над головой в некоторых помещениях? Надо туда заехать! Заодно и узнаем, почему света нет!

После обеда мы разделились. Кроха вооружился короткой «Сайгой», у Карабаса в салоне уже был припрятан огромный «Кольт», «Вепрь» взял себе Ирландец, а мне, как единственному не служившему в армии, досталась травматика.

Карабас с Крохой поехали в ближайший супермаркет – делать запасы, а мы с Ирландцем, сев на мотоциклы, решили объехать город. Ясно-понятно, что прочесать весь Иркутск на двух мотиках мы не могли, но успокоить совесть надо было.

Мы минут сорок колесили по улицам и дворам города, два раза пересекли Ангару, заезжали в какие-то проулки. Мы то и дело сигналили, надеясь, что хоть кто-нибудь откликнется на сигнал клаксона, но кругом было тихо. Неторопливый дождь поливал ледяной водичкой серые улицы, зеркальные кубы современных офисных зданий, набережную Ангары со статуей Александра III, зелень скверов и старинные, отделанные древним кружевом деревянной резьбы двухэтажные особняки.

Если абстрагироваться от сложившейся ситуации, город был красивым. Но развороченные машинами заборы и снесенные опоры освещения не давали забыть, что с людьми произошло что-то страшное. Один раз, на улице, спускавшейся к мосту через Ангару, я увидел машину, въехавшую в магазин. Машина снесла ограждение и пробила огромную стеклянную витрину.

Несколько раз мне казалось, что я видел людей, но каждый раз это был обман зрения, а один раз это оказалась светло-рыжая бойцовая собака, которая металась внутри припаркованной у тротуара машины. Я притормозил, размышляя, не выпустить ли животное из автомобиля, но решил не делать этого – уж больно неприветливый вид был у псины. Увидев, что я притормозил, она оскалила нешуточные клыки и зарычала.

– Поехали к плотине! – крикнул Ирландец, гарцующий впереди на спортбайке. Его ярко-желтый дождевик блестел от дождя.

Капли дождя мелкими иглами кололи лицо, но Ирландец не сбавлял скорости, и мне приходилось все время добавлять газу. Только в одном месте Ирландец притормозил: здесь поперек улицы развернуло небольшой китайский грузовичок. По полотну дороги раскатились какие-то металлические бочонки.

Пиво, что ли?..

Наконец мы оказались на кольце3838
  «Кольцо» – кольцевая развязка на перекрестке нескольких дорог


[Закрыть]. Ирландец стремительно положил свой спортбайк в правый поворот: там, вдалеке, на просторе, под серым небом виднелась плотина ГЭС, по которой шла дорога, но вдруг он как-то неуверенно вильнул, выровнял мотоцикл, сбросил газ и ударил по тормозам. Я видел, как он поднимает стекло шлема. Он ткнул перчаткой вперед и что-то крикнул. Я нажал на тормоза. Заднее колесо пошло по мокрому асфальту юзом. Выставил ногу, чтобы не упасть. Мотоцикл остановился.

– Мама дорогая! Что это за шняга!!!

Я посмотрел вперед, на плотину, и холод проник за ворот куртки. Впереди, среди свинцовых туч, на пепельно-сером массиве плотины, возвышалось нечто, чего здесь явно быть не должно. Из разрушенного тела гидроэлектростанции вверх, в небо, в тучи, уходил непонятный гигантский стебель, диаметром метров в десять, словно со дна Ангары сквозь гидроэлектростанцию пророс огромный сорняк. На полотне дороги то тут, то там громоздились огромные бетонные обломки. Невдалеке поперек дороги лежал перевернутый минивэн. По асфальту рассыпалось битое стекло.

Волосы на моей голове приподняли шлем. Стебель был как будто живым! Он то сокращался, то вдруг удлинялся, словно его тянуло вверх неведомой силой, вдоль его скрученных, толстых жил снизу вверх струились огромные, синие молнии, как будто туда, в небеса, кто-то выкачивал все те сотни мегаватт, который вырабатывала Иркутская ГЭС. Я достал из кармана телефон, который отдам мне Кроха, сделал несколько снимков. Лучше, чем ничего.

– Японский городовой! – завопил рядом Ирландец. – Я фигею! Рвем отсюда! – он стал разворачиваться.

– Я подъеду поближе! – крикнул я и повернул рукоять газа.

– Куда? – крикнул вслед иркутянин, но я не послушал.

Непонятное сооружение оказалось гораздо дальше, чем мне показалось сначала. Сперва в лицо ударил бешеный ветер со стороны водохранилища, но чем ближе я подъезжал, тем слабее становились его порывы, и наконец, наступил абсолютный штиль. Я тщательно объезжал все препятствия на дороге, на полотне оказалось много обломков с острой арматурой. Справа, на газоне, краем глаза увидел лежащий на боку мотоцикл. Кто-то доездился!

Я остановился, не доезжая до стебля метров пятьдесят. Ближе подъезжать было опасно – я кожей чувствовал, как наэлектризован воздух. Словно тысячи кошек одновременно запускали свои острые когти под кожу. Я нажал на рычаг тормоза и почувствовал, как через мокрую перчатку бьет током! Двигатель мотоцикла начал давиться.