Текст книги "Популярность. Дневник подростка-изгоя"

Я мою голову и тщательно подбираю наряд для завтрашнего дня. Мама помогает мне с папильотками (на этот раз, закручивая их посвободнее) и даже разрешает воспользоваться ее блеском для губ.

Думаю, завтра будет замечательный день.

По крайней мере, так я твержу себе.

Совет популярности от Майи

Сделайте так, чтобы ваша фотография в школьном альбоме была запоминающейся, потому что, как говорит моя учительница химии, «вашим внукам нужно будет над чем-то смеяться».

Пятница, 14 октября

Мой друг Данте сегодня пришел в школу, распрямив свои черные кудри – и это полный провал. Так что на большой перемене он смочил волосы водой, и теперь они снова в исходном состоянии. А я могла бы его предупредить.

Говоря о фотографиях для школьного альбома, Бетти Корнелл советует следующее: «И самое главное, не стоит пробовать новые прически накануне важного мероприятия – такие эксперименты могут обернуться катастрофой, а ты же не хочешь, чтобы для истории тебя запечатлели пугалом».

Во время урока химии мы идем в спортзал, где нас поджидают фотографы. Большинство ребят делают для фотографии серьезное лицо, как на паспорт, и наотрез отказываются улыбаться. В нервном ожидании я тренируюсь принимать позу, которой учила Бетти: плечи слегка в повороте, лицо под углом в три четверти, не забывая о том, что на снимке более крупным будет казаться то, что ближе всего к камере (как раз из-за некоторой нехватки в области груди я и стараюсь повернуть вперед плечо).

Рассеянно поворачиваюсь к Данте и спрашиваю, как я выгляжу.

– По правде сказать, Майя, ты мне всегда напоминаешь убийцу из фильма ужасов. Я, в общем-то, потому с тобой и не спорю. Я боюсь, как бы ты мне голову не отгрызла.

Какое замечательное напутствие для неуверенной в себе девушки прямо перед тем, как ее образ будет безжалостно запечатлен на веки вечные.

– Фон, фон, Ведж, Веджен, Ваджин, Воджен, – зачитывает с листа здоровяк с подкрученными усами.

Я выхожу вперед, даже не утруждаясь поправлять его – привыкла, что люди постоянно коверкают мою голландскую фамилию.

Я встаю в нужную позу и широко улыбаюсь. Мелькает вспышка, и у меня в глазах все темнеет.

– Э… давайте попробуем еще раз, – слышу я. – Без очков.

Я снимаю очки, все еще немного ошарашенная. Вспышка застает меня врасплох. Я уверена, что выгляжу отвратительно.

– Я, я… не была готова, – запинаюсь я, но усатый мужик уже оттесняет меня в сторону. Я чувствую, что потерпела поражение, но несмотря на разочарование, не вешаю нос. Уверена, Бетти хотела бы этого.

Понедельник, 17 октября

Мама теперь каждый день встает пораньше, чтобы причесать меня. Она самая классная. Сегодня она собрала мне волосы в очень высокий хвост набок, но никто в школе не обмолвился и словом! Вчера в церкви Итан тоже ничего не заметил. Это неудивительно, учитывая, что он вообще редко смотрит в мою сторону. Хотела бы я знать, наступит ли когда-нибудь день, когда я понравлюсь мальчику так же сильно, как и он мне.

Я обдумываю все это на большой перемене, пока расставляю книги по местам в библиотеке. Заходит Леон, как всегда, поднимая мне настроение.

– Привет, Майя.

– Привет, Леон.

– Выглядишь сегодня прекрасно.

– Спасибо.

Он уходит искать книгу про волков. Мисс Корбейл ждет, пока я обращу на нее внимание, и подзывает к себе.

– Майя, ты заметила, что Леон каждый раз подходит и говорит тебе, что ты хорошо выглядишь?

Я киваю.

– Я хочу убедиться, что ты не чувствуешь себя из-за этого неуютно. Я знаю, он говорит так из-за своего аутизма. Ты многое знаешь об аутизме, потому что у тебя сестра, и… если тебя это смущает, если вызывает дискомфорт, скажи мне. Я поговорю с ним о его… привязанности, – она грустно улыбается. – Очевидно, что он к тебе неравнодушен. Так что если он выйдет за рамки, дай мне знать.

Я стою перед ней и смотрю на нее, а потом перевожу взгляд на зеркало на стене. Я вижу там маленькую девочку с хвостом набок, которая прижимает к груди стопку книжек. Я знаю, что у Леона аутизм. И я благодарна, что мисс Корбейл заботится обо всех учениках в ее библиотеке. Но внезапно что-то опускается у меня внутри.

Я возвращаюсь к полкам. Леон поднимает на меня глаза.

– Привет, Майя.

– Привет, Леон, – отвечаю я.

– Выглядишь превосходно, – говорит он. – Выглядишь замечательно. Выглядишь прекрасно.

– Спасибо.

Я закрываю глаза. Я понимаю, почему мне так больно. Я была слишком слепа, чтобы предположить, что, возможно, единственная причина, по которой он считает меня красивой – это его аутизм.

Среда, 19 октября

После уроков, когда у школьного хора репетиция, все волейболистки в слезах. Их обычно безупречные волосы растрепаны, а макияж размазан. Учитель объявляет, что Джулину, их партнершу по команде, забрали домой с восьмого урока, потому что ее отец внезапно скончался от сердечного приступа.

– Я поверить не могу, что он умер, – плачет одна.

– Он был мне почти как отец, – всхлипывает другая, которая плачет сильнее всех. – Он был самым замечательным.

Я стою рядом и чувствую себя лишней. Джулина ничего не сделала, но теперь у нее новый статус. Она – та девочка, у которой умер папа. Я понимаю это, потому что долгое время была девочкой, у которой умерла сестра. Ариана умерла, когда мне было шесть, на девяносто девятом дне своей жизни.

Двухлетнего Броди и меня отвели к соседям, когда мама и папа в спешке повезли Ариану в больницу. Я клянусь, что точно знаю, в какой именно момент ее больное сердечко перестало биться. Я прыгала на соседском батуте, как вдруг, вот так, в прыжке, время остановилось. Я чувствовала это. Что ее не стало. В этот момент я перестала быть смелой самоуверенной первоклассницей и стала тревожным пугливым интровертом, кем и остаюсь по сей день.

Броди, Ариана и я

В школе, пока все плачут и перешептываются, я задумываюсь, какой этот момент сделает Джулину.

Четверг, 27 октября

В честь приближения Хэллоуина мне кажется уместным поделиться с вами отдельными наблюдениями о нашем районе:

• Нам виден дым из Матамороса в Мексике, когда там полыхают пожары из-за войн с наркодельцами;

• Я почти уверена, что наш сосед закопал у себя в саду труп – он всегда поливает один и тот же участок травы на газоне;

• По соседству с нами живет поклонница моего братишки. Она провожает его от автобуса и стоит под окнами нашего дома, даже когда там никого нет. Ей всего-то пять лет;

• Подозреваю, у нас есть и торговец наркотиками. Слишком уж много дорогих машин и ночных гостей. В целях собственной безопасности не буду говорить, кто он и где живет;

• Собаки у нас лают ночами напролет. Не считая ночей, когда проходят оглушительные караоке-вечеринки под музыку rartchera. Это безвыигрышная ситуация;

• Неделю назад в соседском гараже я видела жука-щелкуна с человеческий рост. Мне до сих пор снятся кошмары;

• Спандекс. Много, много спандекса;

• «Лежачие полицейские» здесь называются «ухабы». Наш дом стоит сразу за знаком «ухаб»;

• По ночам то и дело слышатся громкие всплески музыки и помехи, но не стоит беспокоиться, это просто продавец кукурузы хочет продать вам что-нибудь съестное;

• Бесхозный цыпленок весь день гуляет по улице сам по себе. Я назвала его Малыш Сандоваль.

Пятница, 28 октября

– Ты действительно это сделаешь? – спрашиваю я маму, примостившись на раковине в ванной. Она только что надела просторную футболку, которая осталась у нее от прошлой жизни (до детей), когда они с папой были нищебродами-документалистами и путешествовали по миру. Она расчесывает седеющие волосы, которые спадают ей на плечи.

– О да, – твердо отвечает мама, но мне слышна еле заметная дрожь в ее голосе. Раньше она никогда не красила волосы. Но сейчас Хэллоуин, и если дела примут плохой оборот (волосы обесцветятся или вообще вылезут), всегда можно выдать это за элемент костюма. – Тысячи женщин красят волосы, – повторяет она третий раз за пятнадцать минут. – Это не может быть так уж плохо. – Она делает глубокий вдох и зачитывает вслух: – «ОСТОРОЖНО: НЕ ПРИМЕНЯТЬ ДЛЯ ОКРАСКИ БРОВЕЙ И РЕСНИЦ, ПРИВОДИТ К СЛЕПОТЕ».

Ай-яй-яй.

Полчаса спустя мама смотрит на себя в запотевшее зеркало.

– Ой-ой, – говорит она. – Похоже, я покрасила себе уши.

– Просто фантастика, – отвечаю я.

Мама примеряет разнообразные прически, явно довольная собой. Порывшись в одном из ящиков, она находит небольшой коричневый косметический карандаш.

– На Хэллоуин я наряжусь Фридой Кало, – заявляет она, рисуя себе на лбу монобровь.

– А что насчет усиков, мам? У Фриды Кало были усики.

– А ведь верно, – со смехом она подрисовывает себе волоски над верхней губой.

– А-А-А! Ты выглядишь, как МУЖЧИНА! Это так неправильно! – кричу я. – Остановись!

Она смеется низким голосом.

Я зарываю лицо в ладонях.

Открывается входная дверь, папа весело приветствует нас, и я сразу же понимаю, что он что-то задумал. Он шумно поднимается наверх и со зловещей улыбкой просовывается в ванную.

Его волосы стянуты на затылке в хвост.

У мамы на лице волосы, как у мужика, а у папы хвост, как у девчонки.

Папа уставился на маму, а она на него. Они устремляются друг другу навстречу и целуются. Я сбегаю. Это все так сбивает с толку. Есть какие-то вещи, за которыми просто нельзя заставать своих родителей.

Понедельник, 31 октября

В этом году на Хэллоуин я решила быть Бетти. Не Бетти Корнелл, а совершенно другой, но тоже важной для меня Бетти. Бетти Суарес, также известной как дурнушка Бетти. Это яркая, уверенная, знающая себе цену латиноамериканка с брекетами и уникальным чувством стиля. Мы с мамой за лето посмотрели все четыре сезона и стали большими поклонницами этого сериала.

Мы раздобыли легкомысленную фиолетовую блузку, розовую юбку в цветах, балетки в немыслимых крокодильчиков, зеленые носки с бабочками и очки в красной оправе – всё в благотворительном магазине. На последнем приеме у стоматолога я даже заменила резиновые полоски на своих брекетах на такие же синего цвета. Броди у нас Гарри Поттер, он нарядился в старую выпускную мамину мантию. Он улыбается, демонстрируя ямочки на щеках. У него русые волосы длиной почти как у папы, но прическа больше смахивает на прически калифорнийских серферов. Боже правый, он совершенно очарователен.

По стандартам Браунсвилля, мы живем в хорошей части города, так что тут еще можно обходить соседские дома, собирая сладости. В нашем районе проживают профессиональные медсестры, учителя, агенты ФБР, предположительные наркоторговцы (о чем уже упоминалось выше), и по меньшей мере один зарегистрированный сексуальный преступник (что подтолкнуло жителей к переносу автобусной остановки). Вечер обещает быть интересным.

Пока мы с Броди обходим соседей, собирая сласти, быстро темнеет. Брат держит меня за руку, и мы подходим к очередному дому. Я ловлю свое отражение в окне машины. Кажется, мою голову проглотила драная дворовая кошка. Специально для своего костюма я взбила волосы и сделала. Пожалуй, закономерно, что под конец месяца я соорудила самую объемную прическу.

В целом вечер удается на славу. Мы с Броди собираем множество конфет и встречаем по пути его друзей в курчавых розовых париках. Возмутительно пьяные соседи даже пялятся на меня. Такого раньше со мной не случалось. Может, быть замеченной – это первый шаг на пути к популярности, пусть даже те, кто обратил на меня внимание, пребывает в нетрезвом состоянии.

«Для девушки очень важно осознавать, что она всегда на виду», – пишет Бетти Корнелл. Мне, однако, важнее следить за собой. Если я продолжу следовать советам Бетти, то, может, однажды стану так популярна, что все, в трезвом или не очень уме, будут останавливаться и смотреть мне вслед. Ну а пока пора перейти к вещам посложнее и повесомее!

Хэллоуин у нас дома

Ноябрь
Модельные хитрости

Чтобы выглядеть на все сто, ты должна выработать хорошую осанку. <…> Мне однажды сказали, что нужно держать спину так, будто у тебя в области декольте прекрасная драгоценность, которую ты хочешь продемонстрировать окружающим. Я думаю, это самый лучший совет, который я могу вам передать.

Держа в руках книгу Бетти Корнелл, я зачитываю этот отрывок маме. Она улыбается, помешивая разогревающееся на плите чили.

Броди отрывается от уроков.

– Что такое декольте?

Вот уж правда, что такое декольте? Мне, наверное, этого никогда не узнать.

В новой главе, которая называется «Модельные хитрости», Бетти советует следить за осанкой, сидеть и стоять всегда с расправленными плечами. Походка должна быть летящей, а грудь – торчком (ладно, последнюю часть я добавила от себя. За «грудь торчком» в пятидесятых ее бы съели заживо).

Исправляю осанку

Когда мне было четыре года, я начала заниматься балетом и занималась им до девяти лет. В те времена я всегда сознавала, как ношу свое тело, но все равно никогда не была своей среди стройных, словно сотканных из сахара блондинок, которые переломятся, если на них подуть. Я скорее была сложена как кирпич. Тяжелая и крепкая. Когда я вывихнула колено, мама, наконец, позволила мне бросить балет.

Так что когда-то мне хорошо удавалось сидеть ровно и ходить на цыпочках. Сейчас… в меньшей степени. Так что мне всего-навсего нужно разбудить в себе свою внутреннюю балерину.

Среда, 2 ноября

Манекенщицы никогда не сутулятся, манекенщицы никогда не выпячивают попу и никогда не свешивают подбородок на грудь. Манекенщица знает, что хорошая осанка – это основа хорошей фигуры и что невозможно красиво нести себя без хорошей осанки.

Легкой поступью, втягивая живот, я иду к автобусной остановке. Я вытягиваюсь, как по струнке, не обращая внимания на боль в плечах. Потом, на уроке истории, я держу осанку. Задача не из легких. В кабинете мистера Сантьяго такой холод, что хочется впасть в спячку. Сегодня мы весь урок только и делаем, что читаем материал по учебнику. У нашего историка талант делать важнейшие повороты и конфликты скучными, как пересчет потолочных. Я пытаюсь не заснуть, разрисовывая поля тетради именем Итана.

Внезапно я слышу двух девушек, которые кричат друг на друга по-испански. Шум доносится из коридора. Я отрываюсь от своих каракулей. Снова крики. Мистер Сантьяго закрывает дверь и продолжает урок.

Позднее я узнаю, что это были две беременные школьницы, сцепившиеся в жарком споре. Девушки орали друг на друга и таскали друг друга за волосы, но охранники вмешались прежде, чем дело дошло до серьезных увечий.

Четверг, 3 ноября

Из-за плохо сидящего лифчика мне пришлось взять спортивную форму в кабинку туалета, чтобы там переодеться. Волейболистки с раздражающим безразличием на лицах наблюдают за мной, когда я прохожу мимо. Как бы мне хотелось, чтобы Кензи была рядом, но сегодня она болеет.

Зайдя в спортзал, я вижу, что все взгляды прикованы ко мне, но смотрят на меня вовсе не как на Золушку, приехавшую на бал. Скорее, я чувствую себя голубем, оказавшимся в комнате, полной павлинов.

И тут я понимаю, что только на мне форма. Уродливая спортивная форма.

Я начинаю паниковать.

А потом наконец уговариваю себя сделать глубокий вдох и пытаюсь представить, что бы сделала на моем месте Бетти Корнелл.

И я улыбаюсь, демонстрируя ярко-синие брекеты, расправляю плечи и выпрямляюсь в полный рост.

– Эй, гляньте, народ, – говорит Карлос Санчес. – Она строит из себя модель!

Может, так оно и есть.

Понедельник, 7 ноября

Почти треть учебного года позади. Я не чувствую себя популярной, но продолжаю раз в неделю менять прически, просто чтобы интриговать народ. Сегодня я иду на алгебру, сосредоточившись на ногах, представляя, что на меня смотрит Итан. Бетти Корнелл объясняет, как лучше всего добиться модельной походки.

Чтобы ходить грациозно, нужно перемещать ногу как единое целое. <…> Так нога двигается вперед одним плавным движением, а не выталкивает себя вперед чередой неуклюжих, разрозненных рывков.

Это на самом деле сложнее, чем может показаться, особенно в коридоре, кишащем кричащими школьниками, которые норовят толкнуть и сбить с дороги. Вокруг меня все переговариваются:

– Он лживый, грязный, мерзкий извращенец! Поверить не могу, что я…

– Видела в женском туалете? Было похоже на травку.

– А я говорила тебе, Софи, французы – идиоты.

– У китов что, есть пенис?

Вдруг кто-то врезается в меня, и лямка моего рюкзака лопается. Теперь он висит на одном плече. Нет! Мне приходится нагнуться, ссутулившись и заведя вторую руку за спину, чтобы придержать его.

Сейчас не до осанки – я волочусь, надеясь сохранить достоинство.

Когда мама забирает меня из школы, я говорю ей, что ходила сегодня к приятелю мистера Лоуренса (моему бывшему историку), узнать, почему мистера Лоуренса так долго нет в школе.

– И он сказал, что мистер Лоуренс тяжело болен, – говорю я, глядя в пол. – Если он вернется, то не раньше Рождества. Это все, что мне удалось у него узнать.

Я начинаю задумываться, вернется ли мистер Лоуренс вообще.

Я сижу на кровати и читаю Бетти Корнелл. Под обложкой я замечаю сделанную аккуратным почерком надпись:

Ле Hope,

от мамы и папы

1953

Интересно, сколько лет было Ле Норе, когда она держала в руках эту самую книгу. Как она выглядела? Просила она, чтобы ей подарили эту книгу, или томик подбросили наблюдательные родители, которые переживали, что у их девочки совсем нет друзей? Помогла ли книга или так и собирала пыль на полке добрых сорок лет, пока ее не сбыли в благотворительный магазин?

Как бы мне хотелось, чтобы эта книга могла говорить! Я зарываюсь носом в выцветшие слова и пожелтевшие страницы, вдыхая их аромат. Читать я любила всегда. Мама и папа позаботились о том, чтобы меня повсюду, куда бы я ни направлялась, сопровождала какая-нибудь книга; так другие родители следят за тем, чтобы ребенок взял с собой куртку.

Когда мне было семь, она подарили мне книгу «Старый Брехун». Мне не терпелось узнать радостную историю о мальчике и его собаке, и я взялась за книгу немедленно. Где-то на середине книги, глубокой ночью, я поняла, что должно случиться с бедным Старым Брехуном. Безутешно разрыдавшись, я в истерике бросилась в подвал, где работал отец. Я сказала, что не могу этого вынести. Он держал меня в объятиях, пока я ревела, а потом сказал, что писатель забыл дописать еще одну главу в конце книги. Час он сидел со мной и писал «последнюю» главу истории. В ней было о том, что на самом деле Старый Брехун не умер, что это был совсем другой пес, который просто был похож на него, но был злым псом, потому что ел котят. Старый Брехун жил долго и счастливо в справедливом мире, который (я была уже научена смертью сестры) находится во многих световых годах от реального. Эта глава до сих пор прикреплена к задней обложке «Старого Брехуна», и каждый раз, перечитывая ее, я не могу сдержать улыбку.

Вторник, 8 ноября

– Это оповещение об изоляции. Пожалуйста, пройдите к своим изоляционным зонам. Сохраняйте спокойствие и не суетитесь.

Мы все подскакиваем при звуке директорского голоса из динамиков. Я кладу нотную тетрадь на скамью и поворачиваюсь к стоящей рядом со мной хористке, Аните. Она выглядит раздраженной.

В Браунсвилле, совсем рядом с мексиканской границей, учебные изоляции бывают чаще, чем пожарные тревоги.

В течение последних нескольких лет между мексиканскими наркокартелями и военными разворачивается ожесточенная нарковойна, в ходе которой десятки тысяч людей погибают или пропадают без вести. Ужасы этой войны перетекли и на нашу сторону границы: наркотики, перестрелки, похищения. В прошлом году наша школа полдня была изолирована из-за секретной операции отдела ФБР по борьбе с наркотиками, которая проходила на нашей улице. В воздухе даже летали вертолеты, и на школьной парковке дежурили агенты. Папа был в бешенстве, когда я рассказала ему об этом, и лично пожаловался главе местного отделения ФБР. Он сказал, что было совершенным безумием с их стороны предпринимать что-то подобное в течение школьного дня.

Войны картелей в Мексике, вид из папиного кабинета

Вот и теперь, пока директор информирует об изоляции, я мысленно прокручиваю этапы знакомой процедуры: закрыть двери, спрятаться в кабинете и выключить свет. И тут неожиданно из интеркома раздается встревоженный женский голос.

– НЕМЕДЛЕННО ПРИСТУПИТЬ К ИЗОЛЯЦИИ! ЭТО ПРИКАЗ! НЕМЕДЛЕННО! НЕМЕДЛЕННО!

Я тут же понимаю, что это не учебная тревога. Анита начинает истерически рыдать. Я хватаю ее за руку. К черту строй и порядок – мы просто бежим. Мы прячемся в кладовке оркестровой аудитории. Нас всего двадцать девочек. Заходит мисс Флетчер, ассистентка нашей руководительницы хора.

– Не произносите ни слова, – шепчет она тихо, но твердо.

В помещении – мертвая тишина. Все боятся даже дышать. А когда в комнате, набитой школьницами-подростками, тихо так, что слышен малейший шорох, значит, что-то действительно не в порядке.

Доносятся отдаленные удары. Анита издает испуганный звук.

Я могу думать только о семье. Наталия, папа, мама, Броди. Я сворачиваюсь калачиком. Тишина хуже всего. Темнота. Что я понятия не имею, что происходит. Что даже учителя, ответственные за нас взрослые, не знают, что происходит.

Мы сидим так, кажется, часами, когда раздается вой сирен.

Мисс Флетчер выглядывает в окно.

– Ни слова, девочки, только молчите. Не шумите. Ничего не говорите.

На глазах у меня выступают слезы. Я сворачиваюсь и подтягиваю колени к груди.

Каково это – умирать? Увижу ли я еще когда-нибудь солнце? Успею ли сказать близким, как сильно люблю их?

– Только не шевелитесь… – бормочет мисс Флетчер еле слышно.

Мы сидим так больше часа, дрожа и плача. Потом резко включается свет. Мы медленно выползаем обратно в аудиторию, ослепленные белыми флуоресцентными лампами, рассаживаемся по местам и учим, как правильно построить пятизвучие.

– Вы видите, как ноты могут менять последовательность…

Как будто ничего и не было.

И только вечером из выпуска новостей мы узнаем, что полиция преследовала вооруженного преступника, подозреваемого в ограблении, которое произошло буквально через дорогу от нашей школы. В каком мире мы живем?

Среда, 9 ноября

Сегодня у Наталии шестой день рождения. Гостиная усыпана обрывками оберточной бумаги и лент, а Наталия таскает в каждой руке по игрушечной лошадке, вне себя от радости. Это так здорово, видеть ее улыбку каждый раз, когда она открывает DVD с «Чудо-зверятами».

– Сколько же тебе лет, Наталия? – папа наклоняется и целует ее в лоб.

– Четыре, – говорит она, как мы и научили ее два года назад. Если уж вдолбить ей что-то, то это остается сидеть накрепко.

– Нет, тебе шесть.

– Шест…

– Сколько тебе лет?

– Четыре, – она улыбается нам, показывая свои острые зубки. У меня на груди до сих пор шрам с того раза, когда она покусала меня через платье три года назад. Я тогда схватила ее, чтобы не дать ей выбежать на улицу.

– Нет, Наталия, тебе шесть.

– Четыре! – теперь она начинает сердиться. – Madre Santa! – кричит она.

Обожаю, когда сестренка ругается по-испански.

Пятница, 11 ноября

Многие подростки уходят во все с головой. Или, перефразируя, следуют за своим подбородком. Их агрессивное отношение к миру выражается в том, как они стоят: вздернув голову, ссутулив плечи, опустив глаза в пол.

Это отлично характеризует положение и в моей школе.

Я иду (по заветам Бетти Корнелл) на химию, где мисс Кордова уже готова к уроку. Я достаю из рюкзака на одной лямке (который раньше был обычным рюкзаком) карандаш и сажусь прямо, расправив плечи. Один из позвонков хрустит, и я морщусь.

Внезапно в кабинет влетают Карлос Санчес и его приятель Пабло. Пабло хватает с моей парты карандаш, и парни начинают за спиной мисс Кордовы баталию на мечах. Они прыгают из стороны в сторону, пританцовывая и делая выпады остриями карандашей. Одноклассники их подзадоривают. Я понимаю, что Пабло не собирается возвращать мое имущество, так что подхожу к нему, высоко задрав подбородок. Я проворно выхватываю у него из руки карандаш, как раз когда он собрался нанести им смелый удар по Карлосу Санчесу.

А потом вспоминаю о манерах.

– Благодарю, – говорю я, глядя ему в глаза, и возвращаюсь на свое место.

Одна из главных проблем многих из нас в том, что мы не стоим прямо. Даже если мы находимся в вертикальном положении по отношению к земле, нас тянет присесть. Грудная клетка нависает над животом, плечи наклоняются вперед. Это можно исправить, если взять за правило следить за своей грудной клеткой.

Несколько одноклассников таращатся на меня. Не спеша, как будто их поставили в неловкое положение, они выпрямляются на своих местах и испепеляют меня взглядом – а все потому, что из-за меня почувствовали себя сутулыми.

Троекратное «ура» мне за позитивное влияние на сверстников.

Понедельник 14 ноября

– Ни за что не угадаешь, Майя, – Кензи вся раскраснелась от воодушевления. – У меня есть парень!

– Что?

– Ага, – сияет она.

– Кто? – спрашиваю я.

– Энджел. В шестом классе мы вместе ходили на физру.

– Помню. Сутулый такой, – Бетти бы не понравилась осанка Энджела. – Хороший парень? – спрашиваю я, думая о своих, как правило, милых школьных влюбленностях. Итан и приятный, и умный одновременно.

– У него усы.

Я закусываю губу. Ладно тебе, будь хорошей подругой.

– Хорошо, – говорю я. – Главное, не позволяй ему ничего лишнего, ладно? Ты заслуживаешь куда лучшего.

– Ни за что, – обещает она.

Автобус останавливается, и я поднимаюсь с места. Подруга второпях обнимает меня. Я выдавливаю из себя улыбку, но не знаю, сколько смогу выносить такую новую, оживленную и раздобрившуюся Кензи.

Вторник, 15 ноября

Сегодня я делаю большой шаг. Сегодня я отказываюсь от прокладок. Сегодня я вступаю в ряды женщин, которые во всем развитом мире пользуются тампонами.

В Браунсвилле к тампонам относятся, как к чему-то аморальному. Равно как и к контрацепции. Чего мне никак не понять, так это того, что подростковая беременность воспринимается как нормальное явление.

Впервые воспользоваться тампоном страшновато, но мама всегда открыто делилась со мной подобной информацией. Она рассказывает мне все, что ей пришлось узнавать на личном опыте, потому что в ее семье такие вещи не обсуждались.

– Когда используешь прокладку, клади ее посередине, – говорила она, когда я только начала ими пользоваться. – И господи боже мой, липкой стороной вниз!

– Не смывай прокладки в унитаз.

– И не могу не повторить еще раз: установив тампон, вытащи аппликатор!

Когда растешь, слушая такие вот ужасы, могут разбиться определенные фобии, но все же лучше знать заранее, чем постигать на собственной шкуре.

Бедная мамочка.

Среда, 16 ноября

В церкви я сажусь с Лилианой, с которой мы подружились, когда два года назад я только приехала в Браунсвилль. Она была моей первой лучшей подругой, еще до Кензи. Лилиана из тех людей, которые изо всех сил стараются поступать правильно, которые будут беречь тебя и составят компанию, если тебе одиноко. Мы ходим в разные школы, поэтому стараемся наверстывать упущенное в церкви, обмениваясь историями и секретами. Как это часто бывает с друзьями, мы отдалились друг от друга, но мне по-прежнему нравится находиться рядом с ней.

Мы сидим вместе и сортируем консервы для благотворительной акции. Итан, мой драгоценный ненаглядный Итан, подходит к нам. Мое сердце чуть не перестает биться.

Он улыбается Лилиане.

Он смеется и шутит – для нее.

Я хочу рассказать ему что-то о своей школе, но выходит какая-то бессмыслица. Я рассказываю анекдот, а он не смеется. Лилиана говорит то же самое, и он практически покатывается со смеху.

Я сижу, опустив глаза. Не нужно быть гением, чтобы сообразить, что происходит.

Поначалу я чувствую только онемение. Потом боль. Сильную-сильную боль.

– Что-то случилось? – спрашивает мама, когда я сажусь в машину.

– По-моему, Итану нравится Лилиана.

Она морщится и качает головой. Мы молчим всю дорогу домой. В гостиной нас встречает папа.

– У Майи проблема с мальчиком, – выпаливает мама. Я бросаю на нее предупреждающий взгляд, и она умолкает.

– Ничего страшного. Ему же тринадцать лет, – я пытаюсь представить все пустяком, но при первой возможности извиняюсь и убегаю в свою комнату.

Несколько минут спустя ко мне приходит папа и присаживается на край кровати. Он пытается развеселить меня историями из серии «когда я был маленьким». Я старательно говорю беззаботным голосом и смеюсь всем его шуткам. Мне удается усыпить папину бдительность, и я целую его на ночь.

Но когда он закрывает за собой дверь, я плачу навзрыд до тех пор, пока не засыпаю. В словах «разбитое сердце» нет ничего ироничного. Все по-настоящему.

Совет популярности от Майи

Когда человеку от которого ты без ума уже два года, нравится кто-то другой… нет, я не знаю, что тут посоветовать…

Четверг, 17 ноября

По пути к автобусной остановке я стараюсь высоко держать голову. («Такая, казалось мелочь, как непривлекательная походка может стать катастрофой даже для самой привлекательной девушки», – считает Бетти.) Поскольку я явно не самая привлекательная, думаю, придется над походкой потрудиться вдвойне. Не то чтобы у меня было много вариантов. Оказывается, не у меня одной проблемы на любовном фронте.

– Доброе утро, – говорю я Кензи, усаживаясь сзади.

Вздернув брови, она отрывается от мистического любовного романа.

– Угу.

– Как дела у тебя с твоим новым парнем?

Она выдувает пузырь из малиновой жвачки.

– Вчера расстались.

– Вот оно что, – мое лицо выражает сочувствие, но не самом деле, я чувствую облегчение. Мне не хватало моей Кензи.

– Но он хочет снова сойтись.

– У него же усы.

– Я знаю! О чем я думала, когда вообще согласилась с ним встречаться?

Мы смеемся и через некоторое время возвращаемся к нашей излюбленной теме: можно ли использовать ругательные слова из Библии в школьных заданиях. Замечательно, что она снова со мной.

В конце дня у нас почетный обед для отличников. Звучит здорово, потому что можно пропустить урок, но на деле это выглядит так: горстка ботаников сидит и ест вредную пищу. Я беру кусок пиццы и неуверенно обхожу кабинет, не знаю, куда присесть. Это в очередной раз напоминает мне, что я нигде не вписываюсь.

– Эй, Майя, если хочешь, садись с нами, – зовет меня девочка из хора. Я с удивлением присоединяюсь к ее компании. Я не понимаю их внутренних шуток, не знаю, о ком они говорят, так что сижу, молча уставившись в тарелку.

Краешком глаза я замечаю сидящую в одиночестве девочку. Все, кто находился поблизости, отстранились от нее, оставив ее за наполовину опустевшим столом. Но она как будто не против этого, и спокойно ест свой обед.

Я хочу подойти к ней.

Внезапно я не могу найти себе покоя. Обижу ли я девочек, с которыми сижу, если уйду от них в кому-то, кто очевидно ниже них по шкале популярности?

Я делаю глубокий вдох.

Глубокий вдох поможет тебе увидеть, как высоко можно приподнять всю грудную клетку.

Я совсем не об этом, Бетти.