Текст книги "Найди меня, если сможешь"

3
Кеннеди

К моменту моего возвращения Джо уже встал и занял душ. К тому времени, как он выходит, я успеваю убрать велик в гараж и переодеться в пижаму. Даже не верится, что я проспала всю ночь в маминой спальне. Проснулась резко, от ощущения чьего-то присутствия, точно оказалась в одной из детских страшилок, которые нашептывают друг другу перед сном. А затем глаза привыкли к полумраку, в голове прояснилось, и я вспомнила, что в доме нет никого, кроме меня.

Джо утверждает, что по субботам он должен быть в кампусе, но он явно преувеличивает. График работы у него свободный, этого я не отрицаю. Но похоже, он проводит в университете больше времени, чем требуется, чтобы пореже появляться дома. И я его в этом не виню.

На самом деле мы с ним неплохо ладим для людей, которым неожиданно пришлось делить кров. Собственно, деваться нам некуда – таковы требования суда. Хотя Джо явно не в восторге от того, что на него свалилась ответственность за шестнадцатилетнюю племянницу. Да и я тоже, по правде говоря. Мне сложно воспринимать Джо всерьез, ведь он всегда был маминым младшим братишкой: слегка безответственным, решившим до поступления в колледж несколько лет попутешествовать, «посмотреть мир», всегда очень дозировано уделявшим внимание семейным делам. И конечно, мое присутствие слабо соответствует его холостяцкому образу жизни.

Но есть и плюсы. Я почти всегда предоставлена самой себе. Как-то вечером Джо ни с того ни с сего озвучил целый список правил, обязательных к исполнению. А я что? Я стараюсь им следовать, поэтому могу позволить себе качать права по принципиальным вопросам. Никакого алкоголя – да не проблема. Никаких мальчиков – тоже не проблема. Никаких прогулов – почти не проблема. Если Джо вдруг поймает меня во время ночных вылазок, я сошлюсь на то, что ничего не нарушила. Надеюсь, это сработает.

И только в одном вопросе мы никак не достигнем компромисса. Джо хочет продать дом. А я не хочу. Мы с мамой столько скитались по кампусам, и вот наконец у нас появился свой дом, свой кусок земли. Мама говорила, что мы осядем, пустим корни. И только там я чувствую их присутствие.

Формально дом принадлежит мне. Формально все зависит от Джо, потому что именно он платит по счетам. Слишком много формальностей, вот что.

Мы встречаемся только за завтраком. Или уже время ланча? Судя по часам, верно второе. На столе два вида каши: мы ходим за покупками по отдельности, но в итоге покупаем почти одно и то же. Как-то раз мы отправились в магазин вместе, так кассирша смерила Джо осуждающим взглядом, а меня отвела в сторонку и спросила, все ли у меня в порядке. Джо слишком много лет, чтобы сойти за моего старшего брата, слишком мало, чтобы я сошла за его дочь, а ведет он себя рядом со мной несколько неестественно, что привлекает внимание. Конечно, кассирша полезла не в свое дело, и я ловко отшутилась. Но Джо впал в ступор. Так что теперь он дает мне наличные, высаживает перед магазином, а сам «решает свои дела». Думаю, катается по району, пока я не напишу ему эсэмэску, что меня можно забирать.

– Чем планируешь заниматься сегодня? – интересуется он, допивая молоко из миски.

– Да ничем.

Джо кивает, будто именно такого ответа и ждал.

– Альбертсоны просили передать, что ты можешь пользоваться их бассейном, когда захочешь. Они в желтом доме на углу улицы живут, помнишь? У них две дочки-близняшки примерно твоего возраста.

– Буду иметь в виду.

Дом Альбертсонов я помню, и дочек-близняшек – тоже. Они, к сведению, на целых два года меня младше. И даже если от солнца начнет плавиться асфальт, в их бассейн я ни ногой.

– Отлично.

На Джо серая футболка и джинсы: вполне подходящий прикид для аспиранта. Вообще, я без понятия, чем он там занимается в своем университете: вроде проводит какие-то исследования по антропологии и преподает. Раньше он много путешествовал. И в этом тоже я ему помешала. Но мама согласилась на работу в колледже, потому что там учился Джо. Именно из-за него мы переехали в Вирджинию, в Вест Арбордейл. До этого почти всю жизнь я провела в окрестностях Вашингтона. Штат тот же – реальность совсем иная.

Джо частично сохранил студенческий образ жизни. Никакого гламура, как я себе представляла, предвкушая поступление в колледж. Зато в изобилии лапша быстрого приготовления, тонны кофе, непонятки со стиркой. Я пыталась убедить его переехать в мой дом – там бы нам обоим хватило места. Даже была согласна на ремонт, чтобы не осталось напоминаний о произошедшем. Но Джо, как и все остальные, категорически даже заходить туда не хочет. «Лучше на деньги от продажи купим дом побольше», – предложил он через пару недель совместного проживания, когда стал впадать в бешенство из-за необходимости делить ванную с девочкой-подростком. Я, впрочем, осатанела по той же причине.

Предложил так, будто я планировала остаться у него после окончания школы.

– Я бы не строила таких далеко идущих планов, – ответила я.

Джо явно полегчало. Но пока мы по-прежнему живем в доме с двумя спальнями и одной ванной, когда буквально в нескольких милях простаивает целое ранчо с участком земли и обсерваторией. Джо уступит – уверена. Боль пройдет. А пока дом ни в коем случае нельзя продавать.

– Ладно, звони, если что понадобится. Или если пойдешь к Альбертсонам.

– Обязательно.

И снова начинается этот неловкий ритуал, когда Джо не знает, можно ли погладить меня по голове или похлопать по плечу, а я натянуто машу ему на прощание, чтобы предупредить его неловкий жест. Не успела. Джо умудряется дважды похлопать меня по макушке, будто я щенок лабрадора.

Я стараюсь не судить его слишком строго. Ведь на самом деле Джо оказывает мне неоценимую услугу. Еще одна формальность, если уж мы взялись считать. В декабре зашел разговор, не стоит ли мне переехать к отцу. Нет, не стоит.

Чтобы перечислить факты, которые нужно знать о моем отце, хватит пальцев одной руки: он отказался от меня еще в младенческом возрасте; сейчас живет в Германии с новой женой; до этого декабря мы с ним не виделись семь лет.

Хотя в мамином завещании Джо и был указан в качестве опекуна, он еще должен был согласиться принять на себя это обязательство. Ведь оставался и другой вариант. Отец с новой женой (Бетти или Бетси – не помню) приехали после того, как Джо позвонил им, неловко выразили соболезнования и уселись с Джо обсуждать мою судьбу. Я слышала их разговор в гостиной тем вечером. Они обсуждали «за» и «против» сделки, предметом которой была я.

Утром я, даже не надеясь повлиять на решение, сказала Джо, что ему осталось потерпеть всего полтора года. Что через полтора года мне исполнится восемнадцать, я поступлю в колледж и слезу с его шеи. «Мы справимся!» – обещала я.

Джо сделал вид, что вообще не испытывал никаких колебаний. «Кеннеди, это даже не обсуждается!» – ответил он. Ну да ладно. Стены здесь совсем не такие толстые, как ему кажется.

Сейчас Джо двадцать девять. Я ввергла его жизнь в хаос, ведь у него за плечами нет шестнадцатилетнего опыта отцовства. Но я стараюсь хотя бы не усугублять ситуацию.

Возвращаюсь в комнатушку, где у Джо раньше стоял телик. Теперь туда втиснута моя постель, стол, туалетный столик и всякие коробки. Единственное украшение – фото в рамке на подоконнике у кровати. Его сделали прошлой осенью: на нем я, Элиот и мама. Мы поднялись на маяк, ветер развевает мои волосы, они лезут в рот к Элиоту, он пытается меня оттолкнуть, а мама смеется. Это последнее фото, где мы вместе. Тогда мама брала нас с собой на конференцию на выходные.

Снимок сделал мамин коллега – он же новый бойфренд – Уилл. Это он предложил вылазку на маяк. И, видно, не думал, что мама возьмет нас с собой. Честно говоря, я бы предпочла в последний день перед отъездом как следует помокнуть в бассейне, но мама настояла.

Двести двенадцать ступенек вверх. Мама рассказывает об истории этого места. Элиот комментирует конструкцию маяка. Уилл поправляет их обоих, а я пытаюсь отключить слух и веду ладонью по холодному камню стен, считая про себя ступеньки винтовой лестницы. Мамин голос эхом разносится по колодцу маяка.

Жаль, что я не слушала ее и теперь не могу вспомнить, о чем она рассказывала. Но в память врезались интонации – на фоне подсчета ступенек, который я вела. Элиот, наверное, слушал маму, и вовсе не из необходимости – ему всегда было интересно узнавать что-то новое. Несмотря на удивительное внешнее сходство, мы с Элиотом были очень разными. Мама всегда отшучивалась: «Клянусь, я растила их одинаково!» И Элиот любил повторять одну и ту же шутку: «Как только ты за порог, я запирал ее в чулане». Но он врал – он никогда так не делал. В этом был весь Элиот: брал на себя вину за то, что слишком высоко установил для меня планку своим поведением.

Фотография, одежда, компьютер – вот и все вещи, которые я потрудилась распаковать. Оптимистка, помните? Я переношу данные с флешки на компьютер. С ними что-то не так. И не в том смысле, что телескоп наконец уловил не только фоновый шум. Странные показатели заставляют меня думать, что он сломался.

Радиотелескоп работает на частотах, на которых можно передавать сигналы в космосе. Данные обычно фиксируются в виде «кардиограммы» с чередованием невысоких пиков и ровных участков.

А сегодня ее нет. То есть телескоп не зафиксировал даже фоновый шум. Далеко не сразу я понимаю, что прибор работал на неверном канале. Получается, он оказался настроен на другие частоты. Или такие показатели стали результатом вмешательства в его работу.

Элиот сам установил спутниковую тарелку и программу. Мне остается только покрутить бегунок, пока на экране не показывается участок с данными, зафиксировавшими необычную активность. И сразу же пульс учащается. Передо мной повторяющийся рисунок, закономерность: высокий короткий всплеск-пик, длинная пауза, снова всплеск-пауза. Похоже на сигнал. Послание.

Я вглядываюсь в монитор, пока не утыкаюсь в собственное отражение: рот открыт, глаза вытаращены. И вдруг понимаю, что имею дело с серьезной ошибкой. Или программа дала сбой, или телескоп. Потому что активность зафиксирована там, где вообще не может быть никаких частот. Программа отражает типичный радиосигнал в типичном диапазоне – за одним исключением: он отрицательный.

Отрицательный. Вздох разочарования. Пусть я учу физику всего год, но я прекрасно знаю, что отрицательных частот не бывает. В нашей реальности точно. И уж наверняка Элиот не программировал телескоп на запись подобных штук. Бессмыслица какая-то.

Надо проверить еще раз. Все-таки один год физики… Ввожу в поисковую строку «отрицательная частота». Что ж, результат ожидаемый: такая существует только в теоретической математике, а в жизни – нет. Проверяю снятые данные, смотрю, когда они были собраны. Странные показания начали фиксироваться сразу после часа ночи и фиксировались еще некоторое время – а потом я остановила программу.

Чертов Марко! Лишь бы они с компанией не повредили ночью тарелку. Надеюсь, Лидии не пришло в голову повисеть на ее краешке, а Саттону – запустить в нее пивной бутылкой. Надеюсь, Марко не споткнулся о конструкцию и не сбил ось.

Возможно, программа дала сбой. Но это еще хуже. Здесь я вообще не знаю, с какого боку подступиться. На улице пекло. Но деваться некуда: еще шесть миль на велике.

На вид с тарелкой все в порядке. Но ее устанавливал Элиот, и я не очень понимаю, как там все устроено. Угол наклона прежний, внешне конструкция выглядит хорошо. Кабель проложен под землей, так что его пока можно не проверять. Пожалуй, стоит начать с самых вероятных причин.

Я иду в противоположную от дома сторону, перелезаю через изгородь, пересекаю поле. Направляюсь к коттеджам стандартной постройки: два этажа, гараж на две машины, живописные дворики. Марко живет в третьем по счету справа от того места, где я выхожу с поля, не с дороги. Перед домом припаркован его зеленый седан, значит, родительская машина – или обе – в гараже.

Звоню в дверь. Слышу шаги. Открывает мать Марко в костюме для фитнеса. Она без макияжа, волосы небрежно собраны в небрежный пучок. Вот так – расслабленная, домашняя – она очень напоминает мою маму, и я невольно отвожу взгляд.

– Здрасьте, а Марко дома?

Мама Марко смотрит на меня с удивлением и сочувствием – к этому выражению я уже привыкла, каждый день вижу на лицах учителей и других родителей, – затем выдавливает из себя улыбку.

– Кеннеди, как я рада тебя видеть! А ты звонила ему? Он еще спит, наверное. – Мама Марко распахивает дверь и, откашлявшись, приглашает меня войти.

– Я на минутку, – уверяю ее.

Я стучу в дверь Марко, мысленно считаю до пяти и вхожу. Он рывком садится на постели. Судя по тому, как он откашливается, – дрых. Как обычно. Зато даже не спрашивает, что я здесь делаю, а плюхается на спину и делает жест рукой в знак приветствия. Его так сбило с толку мое присутствие, что и у меня сжимается желудок. Последний раз я такое испытывала, когда в сентябре впервые пришла к нему в гости поработать над школьным проектом. Тогда я знала, что нравлюсь ему, он знал, что нравится мне, и предвкушение было таким всепоглощающим, что весь мир в моей голове вертелся вокруг Марко.

Текущее положение дел: пять шагов до ног Марко.

– Марко, – произношу я, и он прикрывает глаза ладонью. – Вы ночью трогали телескоп?

– Что? Ты о чем? – Он трет глаза, снова садится на постели, перекрещивает под простыней ноги и произносит: «Привет, Кеннеди» так, будто мы начинаем все с начала.

Я делаю шаг к нему.

– Радиотелескоп. Спутниковая тарелка. Вы их трогали?

Текущее положение дел: четыре шага до постели Марко.

– Ничего мы не трогали, – отвечает он, полностью проснувшись. Дважды моргает. Морщит брови над темно-карими глазами. – Ты как сюда попала?

– Твоя мама пустила. А что вы там делали сегодня ночью?

Марко чуть заметно пожимает плечами.

– Лидия предложила…

И все, притяжение к Марко как ветром сдуло. Он ни в чем не виноват. Он ничего не предлагал. Как всегда. От него не дождешься инициативы. Даже задним умом…

– А с чего Лидии захотелось туда пойти?

Лидия – лучшая подруга Марко, а Саттон считается ее бойфрендом – ну так, полуофициально. Но и лучше слов для описания их отношений не подобрать. Все они живут недалеко от моего дома.

– Без понятия. Мы были у Саттона, затем вернулись его родители, Лидия предложила пойти туда, а я… не знаю… Ну, подумал, а почему нет?

В этом весь Марко. Он запускает пятерню в лохматые волосы, но у меня не возникает и намека на желание сделать то же самое. Последний раз я прикасалась к нему шесть месяцев назад. Врать не стану: я думала о нем с тех пор. Шесть месяцев – большой срок.

– Поклянись, что вы ничего не трогали.

– Клянусь.

Я разворачиваюсь и ухожу. Он окликает меня по имени. Я не оглядываюсь.

В доме Джо я вновь утыкаюсь в монитор. Можно было бы не обращать внимания на полученные данные, но здесь присутствует явная закономерность: пик появляется примерно раз в три секунды. Причем неоднократно. Я захожу на форум, где собираются энтузиасты ППВР, и набираю сообщение: «Кто-нибудь сталкивался с сигналом на отрицательной частоте? Мое оборудование фиксирует ритмичный отрицательный сигнал. Помехи не исключены. К. Дж.».

Отправляю. Ну почему Элиота нет рядом?

4
Нолан

Дома тихо. Я наконец могу выйти из комнаты. Папа кашеварит; это лучше, чем когда за готовку берется мама, но значительно хуже, чем еда на заказ. Он помешивает спагетти и всматривается в фотографии пропавших детей.

– Как успехи в школе, Нолан?

– Все в порядке.

– Поможешь нам завтра, пока Майк не придет? Нужно, чтобы кто-то поработал с новыми волонтерами. У меня встреча в городе, а маму, сам знаешь, к телефону лучше не подпускать, – добавляет отец, понижая голос.

– Куда это маму лучше не подпускать? – интересуется мама, вытаскивая наушники.

– К готовке, – отвечаю я. – Уж не обижайся. А не подпускать ее к телефону лучше потому, что она все принимает слишком близко к сердцу. Отдает всю себя. И это при том, что нормальная жизнь в принципе заканчивается на пороге нашего дома, в прихожей, увешанной фотографиями чужих пропавших детей.

– Ах ты, – говорит она и треплет меня по волосам, проходя мимо.

Отец вопросительно вскидывает бровь. Я киваю – отступать некуда. И они еще спрашивают, почему я почти все время сижу в своей комнате.

Проверка карт не дает никаких результатов: сигналы не выходят за рамки помех от обычных бытовых приборов. А не слишком ли многого я жду? Наверное, надо искать мельчайшие отклонения. Намеки. Намеки на непрогнозируемое. У меня есть карта, на которой отмечены все места, где происходили таинственные события. У меня есть карта, где я фиксирую показатели электромагнитных полей, сверхнизкие частоты, показания счетчика Гейгера. Но никаких совпадений я не обнаруживаю. Думаю, надо обращать больше внимания на мелочи.

На крутой измеритель электромагнитных полей у меня просто-напросто не хватило бы денег, поэтому я купил обычный, с циферблатом – у меня такой на спидометре в машине. Деревянная лестница отзывается скрипом на шаги родителей, идущих в спальню. Теперь можно провести замеры по дому – для сравнения результатов. Я жду еще час, пока они точно уснут. Незачем им знать о моих увлечениях за пределами школьной программы.

Свет на лестнице не включаю – только в кухне. Снимаю показания с холодильника, микроволновки, со всех приборов, которые мне кажутся перспективными, заношу данные в блокнот. Возвращаюсь к себе в комнату, подношу прибор к компьютеру, к мобильному телефону. Собираюсь сесть и сравнить показания, измеритель кидаю на кровать, но чуть не соизмеряю силу, и он отскакивает от стены. Внутри все сжимается. Лишь бы не сломался! Чтобы результаты были достоверными, их все нужно снимать одним прибором. Да и на новый у меня нет денег.

Вроде измеритель уцелел, но, еще не успев взять его в руки, я замечаю, что все-таки сбил настройки. Вот так дела.

Прибор лежит на кровати у стены, а подергивающаяся стрелка указывает на область слева от нуля. Беру измеритель в руки, отвожу от стены – и стрелка возвращается на ноль. Ну, может, и не сломался. Подношу к компьютеру: на циферблате те же показания, что и раньше. К телефону – без изменений. Значит, прибор в порядке. Проблем нет. Кладу его на постель, на то же место, куда он упал, отскочив от стены, и стрелка вновь уходит в зону слева от нуля.

Но за стеной-то ничего нет! Я имею в виду, никакой электроники. Там только кровать, на которой спал Лайам, накрытая тем же одеялом, комод с его вещами, записки от Эбби.

Его компьютер я забрал себе, как и все остальные вещи, представляющие хоть какую-то ценность. Я вдоль и поперек перерыл содержимое его ящиков, чтобы уверенно утверждать: ничего интересного там не осталось.

Спокойно! Иду в комнату Лайама, включаю свет, закрываю за собой дверь. Прошло два года, а тишина и пустота в комнате брата по-прежнему каждый раз становятся для меня неожиданностью. Вот на этом потрепанном синем одеяле в ногах кровати обычно спал Колби, даже если Лайама не было дома. И теперь это одеяло – еще одно напоминание о том, что мы потеряли.

Я держу измеритель в руке, а стрелка дергается: то указывает на ноль, то уходит влево, в зону ниже нуля. Я проверяю ящики стола, заглядываю под кровать, в комод – ничегошеньки.

Наверное, источник в стене. Там проходят трубы, провода и вентиляция – они-то и создают электрическое поле. Где-то, видимо, повредилась проводка. Что ж, есть только один способ это проверить.

Спускаюсь в подвал, открываю электрощиток и одним движением, не контролируя себя, отключаю электричество во всем доме. Не контролируя себя, потому что я внезапно понимаю, что стою в абсолютной темноте, в подвале, в руках у меня только измеритель электромагнитного поля, а смотреть на табло я не хочу. Не контролируя себя, потому что сложно заниматься поисками сверхъестественного и не давать волю воображению. Потому что, если существуют одни явления, то и другие вполне могут существовать.

У дисплея есть подсветка, и даже в темноте я вижу, что выглядит он как обычно. Я начинаю медленно двигаться, подсвечивая себе прибором на манер фонарика. Поднимаюсь по лестнице в комнату Лайама. И моментально покрываюсь мурашками. Стрелка двигается по тому же принципу: ноль – влево, снова ноль – влево. Постоянно падает в отрицательную зону.

Я холодею от ужаса. Темнота нашептывает мне, что в комнате есть Нечто. Я разом вспоминаю все истории о привидениях. От страха и мыслей о брате у меня сводит желудок.

Мне семнадцать. Родители спят внизу. Как я могу бояться темноты? Как я могу бояться мерного тиканья измерителя? Как я могу бояться того, что стрелка без видимых причин уходит в красную зону? Пик – короткий. Пауза – длинная. Короткий пик. Длинная пауза.

Я выключаю измеритель. Потому что мне страшно. Страшно от той закономерности, которую я вижу на экране. Я спускаюсь вниз и захожу в комнату родителей. Как и ожидалось, отец храпит.

– Нолан? – зовет мама.

Шуршат простыни.

– Да, мам, это я. Извини, что разбудил. Свет отрубился. Пойду включу предохранители.

– Погоди, я с тобой.

Мама встает, берет фонарик – не хочет, чтобы я один спускался в подвал. Да я просто недоразумение ходячее, а не почти взрослый мужчина.

Два часа ночи. Сна ни в одном глазу. Меня терзает предчувствие, очень похожее на то, двухлетней давности. Будто мне приснился сон, который я напрочь забыл. А когда он вспомнится, будет уже поздно. Так я и оказываюсь возле компьютера и ловлю себя на том, что в поисковике ввожу «Отрицательный электромагнитный сигнал».

По запросу ничего не найдено. Добавляю слово «повторяющийся». Тоже безрезультатно. Все показания электромагнитного поля должны начинаться с нуля. Придется поверить: отрицательных сигналов не существует. Наверное, дело в приборе. Надо будет прикинуться, что он сразу сбоил, и потребовать магазин вернуть деньги или обменять на такую же модель.

Только вот… На бог знает какой странице мне попадается ссылка на форум ППВР. Сокращение знакомое, но расшифровку я не помню. Нажимаю на ссылку, и сразу на экране появляется полное название форума: «Программа поиска внеземного разума». На автомате чуть не закрываю окошко. Но мое внимание привлекает заголовок поста, опубликованного неким К. Дж.: «Сигнал на отрицательной частоте?»

В сообщении говорится о закономерности. И опубликовано оно сегодня.