Текст книги "Арфа Ветров"

– Хорошо! – со злостью бросил Миафан. – Но помни: еще раз вмешаешься в мои планы – и с помощью Чаши Жизни я вышвырну тебя так далеко из Мира живых, что даже Боги тебя не отыщут! – сосредоточившись, он вскинул руки, и Элизеф ощутила слабость во всем теле и сильную боль в распрямляющихся костях, потом по ее старушечьему телу разлилось тепло, и оно вновь стало наполняться силой и здоровьем молодости.

Горячая кровь, словно терпкое вино, заструилась по жилам, наполняя дряхлые мышцы новой силой, и Элизеф проворно вскочила на ноги, сбросив на пол теплый плащ:

– Благодарение Богам! – ликующе воскликнула она.

– Лучше благодари меня, – ответил Миафан. – И считай, что тебе повезло, ибо пока я действительно нуждаюсь в твоей помощи.

– Я готова помочь тебе всем, чем могу, Владыка, – сказала Элизеф, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно искреннее.

Каменные зрачки уставились на нее долгим, тяжелым взглядом.

– Ну, ладно, там видно будет. Для начала ты возьмешься за одно дело, которое прежде я думал поручить Браггару. Но раз уж он погиб по твоей вине, тебе придется выполнять его работу. По крайней мере на какое-то время это удержит тебя от всяких вольностей!

Элизеф налила вина себе и Миафану. Верховный Маг, не благодаря, взял свой бокал, сделал маленький глоток и продолжал:

– Я хотел, чтобы Браггар выяснил причины исчезновения Ангоса и его людей. Похоже, они погибли, а между тем Ангос согласно последним донесениям выслеживал повстанцев в районе Долины. Я подозреваю, что в этом деле замешана Эйлин, а может быть, еще и Д'Арван.

Элизеф непроизвольно сжала кулаки, услышав имена тех, кто убил ее любовника Деворшана, но рядом с гневом гнездился и страх. Она считала Д'Арвана слабовольным и неопасным существом, но фее Озера удалось одолеть мага, который был гораздо моложе и физически крепче, чем сама Элизеф. Видимо, она явно недооценивала силу Эйлин. Колдунья поежилась, и тут ей в голову пришла другая мысль: не хочет ли Миафан с помощью очередного коварства избавиться от нее?

– Ты считаешь, мне надо отправиться в Долину? – тихо спросила волшебница.

– Нет! – отрезал Миафан. – Используй интриги, уловки, действуй через шпионов. В таких делах ты знаешь толк. Но в любом случае ты должна выяснить, что происходит в Долине. Я бы, конечно, послал тебя туда, но ты нужна здесь, чтобы поддерживать зиму в Аэриллии. Однако скажи: возможно ли уберечь от самых сильных бурь южную часть гор?

Элизеф недоверчиво посмотрела на него. Что он там опять затевает? Она сосредоточилась, пытаясь припомнить, что по этому поводу говорилось в древних фолиантах, утраченных при разрушении Купола Погоды.

– Кажется, да. Гряда расширяется на юге страны Крылатого Народа, и если осторожно обращаться с ветрами, то горы, как естественное препятствие… А что?

– Элизеф, если ты думаешь, что я посвящу тебя в свои планы сразу после твоего предательства… – гневно начал Миафан, но волшебница поспешно перебила его.

– Владыка, прошу тебя! Я раскаиваюсь. Я хочу загладить свою вину, но как я могу помочь тебе, не зная, в чем дело?

– Когда придет время, ты все узнаешь. Пока же тебе достаточно и того, что Ориэллу можно успешно заманить в ловушку, если она попадет в южную часть гор. Ты ведь поможешь в этом, не так ли? – Голос его стал зловеще-ласковым.

– И помни, Элизеф, я в любой момент могу снова лишить тебя молодости.

Колдунья с невинным видом посмотрела ему в глаза.

– Клянусь, больше в этом никогда не возникнет нужды… – солгала она. – Отчего ты не веришь мне, ведь заманить Ориэллу в ловушку – в наших общих интересах. – Элизеф отвернулась, чтобы не выдать себя улыбкой. «А когда ты захватишь ее, Миафан, – подумала она, – тогда посмотрим».

Глава 3. ПАДЕНИЕ ЧЕРНОЙ ПТИЦЫ

Ориэлла отдыхала на сложенных одеялах, наслаждаясь ароматом хвои и смолы. Шиа дремала рядом. Ее израненные лапы были обработаны бальзамом. Голову она положила на колени Ориэлле. По другую сторону от волшебницы спал крепким сном измученный Анвар. «Он заслужил отдых», – подумала девушка. Юноша спас их обоих во время битвы с Элизеф, проявив себя великолепно для мага, не прошедшего полного курса обучения.

Ориэлле не хотелось вспоминать о том, что самоотверженная преданность Анвара коренится в чувстве более глубоком, чем дружеское. Память о Форрале была еще слишком свежа. И все же она предпочла остаться с Анваром, нежели последовать за тенью убитого возлюбленного… Чувствуя себя виноватой, девушка покачала головой; но когда она пригладила волосы Анвара и поправила одеяло, закрыв ему плечи, взгляд ее был нежен.

Ребенок у нее в животе шевельнулся, видимо, потревоженный волнением матери, и она мысленно стала успокаивать сына Форрала.

«Разве ты никогда не отдыхаешь? – безмолвная речь Шиа звучала резко, но волшебница уловила в ней оттенок беспокойства. – Зачем тебе лишние заботы, Ориэлла? Детеныш имеет на тебя право, это так, но тот, другой, о котором ты тревожишься, умер, и ты уже ничем не можешь помочь ему. – Волшебница вздрогнула от этих слов, и тон Шиа стал мягче; в нем даже появилось что-то похожее на усмешку. – Что до Анвара, то о нем тебе нечего беспокоиться. Силы его растут. Он будет ждать».

«Я не просила его об этом», – возразила Ориэлла. «Он будет ждать – просила ты его об этом или нет». Ориэлла вновь задремала и разбудил ее аромат поджариваемого мяса. Анвар уже проснулся и теперь помогал Нэрени готовить. Толстушка хлопотала весь день, услав Элизара и Боана в лес за съедобными клубнями, которые можно испечь в золе, и за всякими ягодами и травками для приправы к жаркому из оленины. Видя эти приготовления, Язур вызвался пойти на рыбалку. Он вернулся почти к самому ужину, но с пустыми руками, а на все упреки Нэрени отвечал:

– Что я мог поделать? Не клюет, и все. Ориэлла с Анваром обменялись веселыми улыбками. Замечательно все же, что они снова вместе. Внезапно, пораженная каким-то неясным предчувствием, Ориэлла спросила:

– А где же Черная Птица?

– Наверное, опять охотится в лесах, – ответила Нэрени. – Конечно, она приносит нам всяких птиц, но я так волнуюсь! А вдруг ей встретится какой-нибудь опасный зверь?

– Нашла о чем волноваться! – расхохотался Элизар. – Если она наткнется на волка или, скажем, на медведя, то просто улетит, и все.

– Верно, – согласилась Ориэлла, в глубине души удивляясь отшельничеству Черной Птицы.

Крылатой девушке было неудобно на колючих еловых ветках. Горные вершины на севере еще горели под лучами заходящего солнца, а в лесу уже наступили сумерки. Черной Птице было тоскливо. Она помнила долгие дни в своих родных горах и никак не могла привыкнуть к ранним сумеркам этих проклятых низин. На глаза навернулись слезы. Ну разве это охота – летать среди колючек и зарослей! Девушка тосковала по открытым небесным просторам, по радости быстрого полета и захватывающему чувству погони. Там, на своей утраченной родине, она охотилась только ради удовольствия и сразу же отпускала пернатых пленников. Она и не догадывалась тогда, что значит жить в изгнании и все время голодать и быть начеку, но теперь ей это было хорошо известно.

Девушка проклинала Черного Когтя, из-за которого она, законная принцесса Крылатого Народа, вынуждена была в страхе бежать. Его надо остановить, и во имя Божества Неба Иинзы она должна это сделать! На товарищей по пустыне полагаться нечего, но есть один, который не подведет. Вспомнив о Харине, Черная Птица невольно почувствовала вину. У Небесного Народа мужчина и женщина соединяются на всю жизнь, и ее сородичи будут оскорблены тем, что она сошлась с человеком. Но он был так добр с ней… Стоило Черной Птице подумать о Харине, как настроение ее сразу улучшилось. Ничего, она еще покажет всем – и Ориэлле, которая не слушала его мольбы о помощи, и Анвару, который пробудил в ней такие надежды…

Черная Птица готова была размышлять об этом хоть до утра, однако урчание в животе напомнило ей, что пора сосредоточиться на охоте. Держа камень в руке, она осторожно и терпеливо вглядывалась в сумеречный лес. В кустах что-то зашуршало, и Черная Птица швырнула камень. Увидев вылетевшего из укрытия фазана, она, подобно ястребу, бросилась за ним и, схватив его так, что перья полетели, привычным движением свернула ему шею.

– Неплохо, моя золотая! – тихо, но явственно произнес внизу знакомый голос. Черная Птица похолодела. Наконец-то! Она не видела Харина несколько дней, а без него ей было так одиноко! Разгоряченная погоней, Черная Птица, не обращая внимания на ветки, поспешила на голос возлюбленного.

Чертыхаясь, Харин выбрался из кустарника и отряхнул волосы от листьев и мелких веточек. Эта поляна была так упрятана в лесу, что только летунья могла легко ее найти. Сумерки наступили слишком быстро, и ему пришлось пробираться почти в полной темноте. «Ну ничего, лишь бы дело того стоило, прах его побери», – подумал он.

– Харин? – Сверху послышались шорох и треск веток, и тут же Черная Птица приземлилась с ним рядом. Принц разрывался между влечением к странной и непривычной красоте девушки и естественной неприязнью к спариванию с существом, не принадлежащим к людям. Потом он услышал внутренний голос, подгонявший его; «Торопись, глупец, пока она ничего не заподозрила».

Харин застонал, борясь с предательски растущим желанием. Все началось с тех пор, как, попав в лес, он услышал этот Толос, получивший власть над его душой. Иногда принц сомневался: верно ли он поступает, слушаясь этого Голоса, но тот сулил ему возможность вернуть отцовский трон и отомстить Анвару, а перед таким искушением Харин не мог устоять.

«Ну, как же ты медлишь? – вновь услышал он Голос. – Возьми ее, ей и самой это нужно. А нам нужно ее послушание!»

К своему ужасу, Харин шагнул вперед, хотя и не собирался этого делать.

Черная Птица непонимающе смотрела на возлюбленного: сегодня Харин был какой-то странный. Во вьющихся черных волосах местами появилась седина, которой она раньше не замечала, а лицо казалось неожиданно постаревшим. Горящими глазами он уставился на нее, и впервые девушка почувствовала смутный страх в обществе возлюбленного.

– Пора! – сдавленно прохрипел Харин и, прежде чем Черная Птица успела ответить, схватил ее и повалил на землю, придавив тяжестью своего тела. Ни улыбки, ни поцелуя, ни ласковых слов! Крылья задевали за кусты, и несколько черных блестящих перьев исчезли в густой траве. Рванув на девушке тунику, он сграбастал ее грудь, заглушая протесты жадными поцелуями, а потом грубо раздвинул ей ноги коленом.

– Харин, не надо!

Выругавшись, казалимец ударил ее, и она замолчала. По щекам ее потекли слезы. Харин решил добиться своего силой. Черная Птица задохнулась от боли.

– Нет! – завизжала она, изрыгая проклятия на языке Небесного Народа, и вцепилась ему в лицо своими острыми когтями.

Харин дернулся, и на щеках его остались глубокие царапины.

– Дикарка! – прохрипел он. И снова поцеловал ее, на этот раз нежно, и кровь капнула девушке на лицо. – Прости меня, – шептал принц, – мы так долго были в разлуке, а ты так хороша…

С этими словами он просунул руку ей между ног, и Черная Птица взвизгнула от удовольствия.

– Я ненавижу тебя, не-на-а-вижу, – тянула она, а ритм их телодвижений все убыстрялся. – Я убью тебя! О! – В момент наивысшего наслаждения ее когти впились ему в спину.

Наконец они отпустили друг друга, оба задыхающиеся, оба в ссадинах и синяках, и Харин почувствовал себя так, словно только что очнулся от какого-то кошмара.

Дрожащими пальцами принц убирал прилипшие к заплаканным щекам волосы и целовал милое лицо, покрытое синяками.

– Бедняжка, прости меня, если можешь, – пробормотал он, и Черная Птица, обессиленная порывом страсти, которая обрушилась на нее, просто кивнула. Харин вновь изменился – словно только что с ней был кто-то другой, но вот появился настоящий Харин и спас ее от унижения, и девушка была благодарна за это. Где ему знать, подумала принцесса, что она просто вынуждена простить его. У Крылатого Народа пары составляются навечно, и теперь для нее все решено.

Но недаром Черная Птица была принцессой. Она провела пальцами по исцарапанному лицу Харина и слегка улыбнулась, довольная, когда он вздрогнул.

– Мы квиты, – ответила она, и взгляд принца прояснился.

– Ведьма, – проворчал он.

– Поделом тебе! – Это была одна из любимых фразочек Нэрени, и, услышав собственные слова. Черная Птица встрепенулась. – О Иинза! Нэрени давно заждалась меня!

Улыбка исчезла с лица Харина, а потом вновь появилась, словно солнце выглянуло из-за туч, но теперь в ней было что-то зловещее, как в тот момент, когда он решился взять принцессу силой… Черная Птица изогнула когти, но принц не сделал никаких угрожающих движений. Он лишь сказал:

– У меня для тебя сюрприз, принцесса. Маги вернулись невредимыми, и Нэрени собирается закатить по этому случаю пир.

– Пир? – вскричала Черная Птица. – Мое королевство гибнет, а никто из них пальцем не шевельнет, чтобы мне помочь…

– Тихо! – Харин поцелуем заставил ее замолчать. Проклятье, как же она легковерна! – Эта компания тебе уже ни к чему, мое сокровище. Твой час настал. Знаешь, у меня есть могучий союзник, и, если мы заманим Анвара с Ориэллой в ловушку, он охотно поможет тебе спасти Небесный Народ.

– Буду надеяться… До сих пор никто не хотел мне помочь, – с горечью сказала Черная Птица, и Харин усмехнулся в темноте. Как все-таки легко ею управлять!

– Уговори своих приятелей уйти в горы, к Крепости Инкондора, к древнему сторожевому посту вашего народа. Если они будут там до того, как Ориэлла восстановит свою волшебную силу, мои люди легко смогут застать их врасплох.

Черная Птица подумала о Нэрени и замялась.

– Харин, обещай мне, что им не причинят вреда.

– Обещаю, дорогая. – В темноте не было видно лживых глаз Харина. Муж Нэрени предал его, и этот перебежчик Язур, и тупица Боан тоже. Все они заслуживают смерти, и Нэрени вместе с ними! Принц снова наклонился к девушке, погладил по волосам и нашел своими губами ее губы…

Взмыв над деревьями, Черная Птица устремилась домой, а Харин, все еще улыбаясь, на ощупь стал пробираться к своему лагерю.

Добравшись до него, он моментально поднял своих людей и развил бурную деятельность.

– Все оставшиеся воины пусть немедленно отправляются на север – я их догоню, – распорядился принц. – А вы, – обратился он к слугам, – оставайтесь здесь и соберите как можно больше припасов. Крылатые люди придут забрать то, что вы приготовите.

Озадаченные столь резкой переменой в планах, его родные с опаской взирали на своего принца и перешептывались за его спиной. С тех пор как караван достиг леса, Харин стал сам на себя непохож и порой даже разговаривал сам с собой, думая, что его никто не видит. Более того, он якшался с этими крылатыми монстрами, а это было совсем уже из рук вон. Вел он себя тоже чрезвычайно странно. Разбив лагерь, он почти сразу же услал большую часть своих воинов куда-то на север, нагрузив коней всевозможными припасами, и сопровождал их, конечно же, один из этих крылатых. При себе принц оставил лишь небольшую охрану, а теперь собирался и вовсе покинуть своих подданных. Однако казалимцы привыкли повиноваться, а Харин был их принцем – и он обещал вернуться за ними, и людям приходилось этим довольствоваться. Они вздыхали, но подчинялись.

***

Ксандимцы не имели пристрастия к постоянным жилищам. «Как хорошо, – подумал Чайм, – что народ почти незнакомый со строительством, даром получил готовую крепость». Никто не знал, кем и когда она построена. Прародительница Эфировидца утверждала, что ее создателем был какой-то могучий народ из-за моря, но Чайм в этом сомневался. Хотя, конечно, загадочные строители и впрямь должны были обладать огромной силой – недаром эта твердыня простояла столько столетий невредимой.

Неприступная крепость являлась продолжением огромной отвесной скалы и, выступая вперед, образовывала квадрат с заключенным в нем обширным внутренним двором, а основные жилые помещения примыкали к утесу; причем значительная их часть находилась внутри самой скалы, где были прорублены бесконечные коридоры и бесчисленные комнаты. В случае необходимости эта твердыня могла бы вместить весь народ Ксандима, но самое удивительное заключалось в том, что все сооружение, и внутренняя и внешняя его части, было монолитным.

На зеленом горном склоне чуть ниже крепости были разбросаны несколько других зданий, но поменьше. Поросшие мхом и лишайником, они выглядели обломками скалы, упавшими вниз, но Чайм-то знал, что это вовсе не валуны. Домишки имели подземную часть и, как и сама крепость, казалось, были связаны с горной коренной породой. Там были двери, отверстия в крыше, впускающие свет и выпускающие дым; были как бы вырубленные в стенах и полу скамейки, полки, ложа. Их происхождение, как и происхождение самой крепости, оставалось загадкой, но люди Ксандима давно уже воспринимали эти постройки как часть ландшафта. Если не было сильной непогоды, они вообще мало заботились о готовых домах.

Ксандимцы были подвижным и стремительным народом. Они любили простор и предпочитали раздолье широких равнин тесной стабильности поселков и каменных домов. В человеческом облике они охотились, ловили рыбу, собирали ягоды и съедобные растения, торговали, а в конском обличий в изобилии находили пищу у себя под ногами. У них был свой письменный язык, но они редко пользовались такими тонкостями; они любили рассказывать истории, чем длиннее, тем лучше, и петь песни. История и искусство Ксандима, к вящей досаде Чайма, бытовали в основном в устной форме, и он был уверен, что большая часть забывается, а то, что остается, искажается.

Мокрый, запыхавшийся, весь в синяках, Эфировидец добрался наконец до массивных, с аркой, ворот крепости. Здесь ему было неспокойно, словно за ним наблюдали невидимые глаза. Юноша тревожно поглядел на возвышавшуюся перед ним громаду. В обманчивом предвечернем свете фасад здания, с его окнами, башнями, и балконами, показался подслеповатому Чайму похожим на лицо почтенного старца. Впервые он спросил себя, почему ему ни разу не пришло в голову посмотреть на крепость с помощью Второго Зрения. Но только Богине известно, что тогда открылось бы ему, а сейчас Чайму было не до опасных опытов.

Прежде всего его интересовали чужестранцы-пленники. Здесь ли они уже? Его видения были точны по смыслу, но ничего определенного не говорили о времени событий. И хотя Чайм и был Эфировидцем, он не настолько пользовался доверием Хозяина Табунов, чтобы быть допущенным в темницу. Если можно спасти чужаков, то только после суда, когда они станут более доступны. Кроме того, следует сначала побольше о них узнать. К счастью, у него есть способ выяснить что нужно, если, конечно, они уже здесь.

Примерно в это время сменялся караул. Ксандимцы, люди вольнолюбивые, не очень жаловали формальности, в том числе и в этом деле. Чайм вздохнул. Похоже, придется иметь дело с обоими караулами сразу. Подойдя ближе, юноша узнал старшего стражника Галдруса, дородного, туповатого детину, и сердце у него упало. Галдрус, бедный умом и воображением, получал большое удовольствие, дразня близорукого Эфировидца. Однако стража уже заметила Чайма, так что оставалось только идти вперед. Юноша, стараясь выглядеть как можно увереннее, подошел к воротам, у которых чесали языки несколько караульных.

Как он и ожидал, его не оставили в покое.

– Вылез из своей норки, а, кретеныш, – под одобрительный смех товарищей начал Галдрус. Чайм стиснул зубы.

– Дайте пройти, – сказал он тихо. – У меня неотложное дело.

– О! У тебя – неотложное дело? А что за дело, Чайм? Может быть, отдать свое барахло в стирку?

Чайм решил не обращать внимания на насмешки. Конечно, его одежда грязная и мятая – но как же еще можно выглядеть после опасного спуска с горы? Проклиная себя за то, что покраснел, Эфировидец поднял голову и с решительным видом вошел в ворота – и тут же упал, споткнувшись о древко копья.

– *-0-ох, прошу прощения, о Великий, – паясничал Галдрус, изобразив на лице комический ужас. – Пожалуйста, не превращай меня в какую-нибудь ужасную тварь!

Под хохот стражей Чайм поднялся, потирая ушибленную коленку. Щеки его пылали. Скорей бы убежать отсюда!

«Ты что, хочешь так это и оставить?»

Чайм обернулся, не понимая, кто нашептал ему эти слова. Караульные тряслись от смеха – конечно, это не они. Да и голос был глубже и, так сказать, старше, чем у любого из них.

Галдрус заметил его колебания.

– Что такое? – спросил он с вызовом. – Ты чего-то хочешь, Чайм? Может, спросить, как пройти в баню? – Он зажал пальцами нос, и его дружки снова захохотали.

«Прими их вызов, дурак. Если ты сейчас уйдешь, они будут мучить тебя до конца дней твоих».

«О Богиня, – подумал Чайм, – ведь только сумасшедшие слышат голоса!» Он уже хотел бежать внутрь крепости, но услышал вдруг:

«Останься здесь и покажи им!»

Это был уже не шепот, а рев. Казалось, даже часовые должны были услышать его, но нет! Они как ни в чем не бывало продолжали отпускать свои дурацкие шуточки. И Чайм понял, что время пришло. Этот голос, кому бы он ни принадлежал, был прав. Буря уже утихла, но Чайму было вполне достаточно и легкого ветерка. Юноша сосредоточился и овладел Вторым Зрением. Ухватив руками кусок воздушного потока, он придал ему форму отвратительного, зловещего призрака и швырнул его прямо в смеющиеся физиономии.

Галдрус с воплем рухнул на колени. Некоторые, побледнев от страха, схватились за оружие, другие бросились было бежать, но словно приросли к каменной площадке. Чайм засмеялся и, прежде чем вопли у ворот привлекли внимание тех, кто находился в крепости, рассеял жуткое видение, освободив поток ветра.

Стражники медленно приходили в себя. На их лицах Эфировидец видел смесь злости, неприязни и унижения. Улыбаясь, он спокойно прошел в крепость, и тут Второе Зрение оставило его, а с ним ушло и пьянящее чувство торжества. Месть была сладка, но сейчас он испытывал стыд. Ведь дар ему дан не для того, чтобы пугать людей. Может быть, он и проучил их сегодня, но зато и друзей не приобрел.

«Вздор, маленький ясновидец! Они никогда не стали бы тебе друзьями. Они боялись твоего дара, потому и дразнили тебя, но сегодня ты научил их уважать его, и это к лучшему».

– Кто ты? – воскликнул Чайм, привлекая внимание прохожих. Ответа не было, и он понял, что ожидать его не приходится. – Ладно, будь что будет, – проворчал он. – Сейчас не время для любопытства. Прежде всего надо найти пленников.

Очутившись внутри крепости, Чайм невольно вздрогнул.

О Небо, Как он ненавидел эти места! От страха его прошиб пот. Эта огромная каменная масса давила, рождая чувство беззащитности, кроме того, в этом каменном мешке, разлученный с ветрами, Чайм мог рассчитывать лишь на свое первое, слабое зрение. Здесь, в освещенных факелами бесконечных коридорах, всегда было почти безлюдно. Даже Хозяин Табунов нечасто бывал в крепости, а большинство жителей Ксандима за всю свою жизнь ни разу сюда не захаживали.

Воины, и те охраняли крепость по очереди, ибо никто не хотел торчать тут постоянно. Однако сейчас из-за этой зловещей зимы ксандимцам пришлось перевести детей, стариков и больных под защиту мощных стен цитадели.

Детские шумные игры и беготня по коридорам в замкнутом пространстве казались почти оглушительными. Дедушки и бабушки время от времени повышали голос, чтобы утихомирить их, тем более что и без того было трудно ориентироваться в этом лабиринте, но их ворчание только еще больше усиливало шум.

Новость о чужестранцах уже распространилась по Ксандиму, и люди сгорали от любопытства. Многие пришли в крепость, чтобы увидеть чужаков, и поглазеть на суд, который должен, как говорили, состояться завтра утром. Из обрывков разговоров Чайм понял, что чужестранцы уже здесь и сидят в темнице, ожидая решения Хозяина Табунов.

Пару раз свернув не туда, Чайм с чувством большого облегчения добрался наконец до своих комнат и поморщился от затхлого запаха. Последний раз он был здесь несколько месяцев назад, и с тех пор тут никто не прибирался. На полу лежал толстый слой пыли. Чайм тяжело вздохнул. Бабушка такого бы, конечно, не допустила! Чайм опять вздохнул. Ее комнаты находились на внешней стороне крепости, там были окна, пропускавшие дневной свет и свежий ветер, а он должен довольствоваться темной норой в толще горы. Но по крайней мере отсюда ближе к темнице, а сейчас важно именно это. Если удастся найти их, то удастся и узнать кое-что о светлых силах, а может, и о том, какое отношение к этому имеет Шианнат Изгой.

Эфировидец со стыдом вспомнил, что и сам участвовал в изгнании опального воина и его сестры. Чайма тогда заставили сделать так, чтобы ветры не переносили их имен, и они навсегда исчезли бы из памяти народа.

Хозяин Табунов особо наказал Искальду, свою нареченную, покинувшую его ради брата. Это было жестокое наказание. Хотя все ксандимцы обладали способностью превращаться из людей в коней и наоборот, но детей могли зачать только в человеческом обличий. Существовало древнее заклинание, известное только Эфировидцам, которое позволяло навсегда оставить жертву в конской ипостаси, и Хозяин Табунов настоял на том, чтобы такое заклятие было наложено на Искальду, дабы она не могла никогда иметь ребенка.

Чайм отвлекся от неприятных воспоминаний. Хотя ему было стыдно за тот поступок, но, предаваясь раскаянию, он не становился ближе к пленным чужакам.

Юноша стал ощупывать гладкую стену в поисках щели. Хотя здание представляло собой монолит, трещины в стенах все-таки имелись. Ага, нашел! Ощутив слабую тягу, что-то вроде легчайшего ветерка, Чайм направил чудесное Второе Зрение на струящуюся нить и устремился за нею. Дух его, покинув тело, словно угорь, проскользнул в щелку и, несомый воздушным потоком, отправился странствовать по лабиринту тончайших ходов. Он следовал за всеми изменениями потока, пока наконец после нескольких ложных попаданий в пустые палаты или камеры его терпение не было вознаграждено: Чайм почувствовал вибрацию воздуха от голосов, говорящих на чужом языке. Торжествующий дух Эфировидца проскользнул в щель и очутился в самой глубокой части темницы, лицом к лицу с чужестранцами из его видения.

***

Мериэль без остановки расхаживала взад-вперед по узкой камере. Темнота была хоть глаз выколи. Это они привели ее сюда, обрекли на муку в этой подземной могиле, где дверь заперта и опечатана заклинанием. Они – Элизеф и Браггар! Целительница сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Теперь они возымели власть над нею – они и те слепые, полоумные твари, которые убили Финбарра.

– Я знаю тебя, Миафан, – прошипела Мериэль. – Ты не обманешь меня! Даже здесь, во мраке, я вижу все! Я вижу, как ты корчишься от боли, я вижу темные пятна, словно ожоги, на твоей голове – хотя еще темнее твоя душа! Я вижу ребенка в утробе Ориэллы – чудовище, которое ты создал, демона, которого я должна уничтожить…

***

За свою бурную жизнь бравый кавалерист убедился, что все тюрьмы похожи друг на друга. Паррику, в юности не раз сидевшему в гарнизонных каталажках, были хорошо знакомы и влажные каменные стены, и чадящий факел, и вонючая, полная паразитов солома в углу. Но, благодарение Богам, они все-таки вместе. Будь он в заточении один, ему, вынужденному гадать о судьбе товарищей, пожалуй, стало бы страшно. Однако сейчас товарищи были рядом, хотя вид у них был малоутешительным. Лицо Сангры, все грязное, в кровоподтеках, было мрачно-сосредоточенным, Элевин кашлял кровью, а Мериэль… О Боги, хоть бы она перестала метаться! Словно помешанная, волшебница что-то непрерывно бормотала о смерти и тьме. В ярости и тоске Паррик забыл об опасности, грозящей ему самому, и думал лишь о страданиях своих товарищей.

– Выпустите меня отсюда! – заколотил он в дверь, хотя знал, что это бесполезно. – Будьте вы прокляты, дайте мне с кем-нибудь поговорить! – Он повернулся к Мериэль:

– Ты ведь говоришь на их языке? Так скажи им ты, сука! Скажи, что мы не враги.

«Это правда?» – вдруг спросил тихий голос, и трудно было понять, откуда именно он исходит.

– Великий Чатак! – выдохнула Сангра. – Мне что – мерещится?

Паррик разинул рот. Холодная темница как будто стала еще холоднее, подул освежающий ветерок, и в углу появился молодой человек, вполне обычного вида, если не считать того, что сквозь него была видна стена и горящий факел на ней.

Паррик отступил, чувствуя, как волосы шевелятся на голове, во рту у него пересохло. Призрак? Обычно он с пренебрежением относился к подобному вздору, но после Ночи Видений в Нексисе его отношение ко всякой чертовщине стало иным. По спине его пробежали мурашки, и он инстинктивно потянулся к мечу, но меч у него отобрали.

– Кто такие светлые силы? – требовательно спросил призрак, и Паррик удивился еще больше. Слова звучали на его родном северном языке, но по движению губ незнакомца он понял, что тот явно говорит на чужом наречии, и, стало быть, слова неизвестного чудесным образом преобразовывались в воздухе и становились понятными. Однако видение продолжало говорить, и Паррику пришлось сосредоточиться на беседе.

– Мне надо знать, – настаивал призрак. – Что за злые силы несут на крыльях северного ветра гибельную зиму?

– Это Верховный Маг Миафан.

Паррик с облегчением вздохнул: наконец-то Мериэль вернулась к реальности! Сверхъестественное – родная стихия магов, и тут от волшебницы больше толку, чем от него.

Призрак нахмурился.

– Кто такой Верховный Маг Миафан?

Кавалерист с радостью предоставил целительнице объяснять, кто такой Миафан, но, к сожалению, призрак не удовлетворился рассказом о коварстве Владыки Волшебного Народа.

– Я услышал рассказ о темных силах? – настырно продолжал он. – Но кто такие светлые силы, те, которым вы должны помочь?

Паррик наконец решился заговорить.

– Не знаю, как насчет светлых сил, но я появился здесь, чтобы найти госпожу Ориэллу. – Он посмотрел на Элевина, но старик был слишком беспомощен, чтобы говорить, и пришлось кавалерийскому начальнику взять на себя нелегкое бремя объяснений. Сидя в чужеземной темнице и рассказывая какому-то привидению про свою дружбу с Форралом, про Ориэллу, носившую ребенка Форрала, про то, как командир был убит Миафаном. Паррик не мог отделаться от чувства нереальности происходящего. Сбиваясь, он поведал, как Ориэлла и ее слуга Анвар бежали из Нексиса и, очевидно, направились на юг, а они с Ваннором сколотили отряд повстанцев, и потом он, Паррик, очертя голову решился искать Ориэллу.

Когда он закончил, заговорила Сангра:

– Ну, вот мы и ответили на твои вопросы. Почему бы тебе теперь не ответить на наши? Кто ты? Как проходишь сквозь стену? И почему…