Текст книги "Сновидец. Призови сокола"
Автор книги: Мэгги Стивотер
Жанр: Зарубежная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
21
Братья Линч стояли в зеркальном лифте – звуки библиотеки остались позади, сменившись мертвой тишиной спускавшейся кабины. Тишину нарушало только приглушенное позвякивание, когда лифт отсчитывал этажи. Тело Ронана еще было на взводе после правды о Брайде, удивления при виде лица матери, эффекта от заключения сделки и жаркого гнева Диклана. Старший брат по-прежнему выглядел недовольным. Он уже несколько месяцев таким не был.
– Просто не верится, – сказал Диклан. – Я привез тебя сюда. Я тебе доверял.
– А в чем проблема? – поинтересовался Ронан. Дзынь. – Тебя здесь и так все знают в лицо.
– До сих пор мое имя не вносили в регистрационный журнал, чтобы какая-то банда могла за мной следить, – сказал Диклан.
– А Боудикка в банде?
Диклан пожал плечами.
– Ты видел лицо того парня? Это называется страх, Ронан. Ты бы мог немного ему поучиться.
Диклан даже не представлял себе…
Дзынь.
– Ты знал, что тут будет мамин портрет?
Это было странное сходство. Голова Авроры на чьем-то теле. Аврора никогда не стояла вот так, дерзко и с вызовом. Даже лицо на портрете было слегка не таким, как помнил Ронан – более резкие черты, большая готовность к бою, чем когда-либо у Авроры в реальной жизни. Вполне возможно, предположил он, что портрет не слишком удался. Но вполне возможно, что эту сторону своей матери он просто не знал.
До сегодняшнего дня Ронан отрицал бы такую возможность, но в ту минуту вероятным казалось что угодно.
Диклан начал что-то набирать в телефоне, в своей странной манере – большим и указательным пальцами.
– Я догадывался.
– Что еще ты знаешь и скрываешь от меня?
Дзынь.
Двери лифта открылись. Это был не первый этаж, а третий, с масками. За дверью стояла женщина, сунув руки в карманы серой кожаной куртки. Сначала Ронан увидел ее осанку. Напряженную, как пружина. Поза хищницы. Потом увидел ее волосы – золотые. Потом глаза – красивые, синие.
Васильковые, небесные, младенческие, индиго, лазурные.
Во второй раз за вечер Ронан понял, что смотрит на свою мертвую мать, только теперь она была во плоти.
Его мозг отрицал то, что видели глаза, – «этого не может быть, это не то, что ты думаешь…»
А она просто смотрела на него, прямо-таки глазела, дерзко, готовая к бою, как на картине, которая была прислонена к бедру Диклана. Потом она взглянула на Диклана и вздрогнула.
Никто не двигался – ни вперед, ни назад – они смотрели, смотрели, смотрели. Зачарованные, как Мэтью у водопадов. Околдованные, затерянные. Братья Линч и их умершая мать.
Потом двери закрылись, отрезав юношей от Авроры.
От испуга Ронан опомнился.
– Дверь, Диклан!
Оба нажали на кнопку открывания дверей, но лифт не обратил на них внимания – он уже ехал вниз. Ронан успел нажать кнопку второго этажа как раз вовремя, и двери послушно отворились. Ронан вылетел в коридор.
– Ронан… – начал Диклан, но брата уже не было.
Он перепрыгнул через женщину, которая наклонилась, чтобы поднять упавшую сумочку. Обогнул двух мужчин, вышедших из номера. Перескочил через поднос, заметив на лету, странно обострившимся взглядом, старомодный чайный сервиз и многоярусную подставку для бутербродов.
Ему нужно было добраться до третьего этажа, раньше, чем женщина села бы в следующий лифт, раньше, чем она бы уехала.
Он затормозил, достигнув двери в конце коридора. «Пожалуйста, окажись открытой», – подумал Ронан, и она оказалась – он распахнул ее и понесся по металлической лестнице. Ступеньки гремели и ревели, как паровая машина, когда он перескакивал через две за раз. Вот и дверь третьего этажа. «Только не окажись запертой», – подумал Ронан, и она тоже не оказалась, и он миновал ее и побежал по коридору к лифту.
Он добрался до площадки в ту секунду, когда двери со звоном закрылись, отрезав женщину от него. Стрелка указывала вниз, вниз, вниз.
Ронан снова нажал на кнопку, но ничего не произошло.
Хватая воздух ртом, он выдохнул бранное слово. Потом сцепил руки на затылке и попытался отдышаться, вернуться в реальность. Черт, черт. Отдышаться ему удалось, но сердце не желало успокаиваться. Оно прыгало через скакалку, сбиваясь с ритма. Его мать. Призрак.
Из номера тремя дверями дальше вышли две женщины и зашагали к лифту. Они держались под руки и негромко беседовали. Сестры. Сестры из комнаты с масками. Они посмотрели на Ронана с любопытством, видимо, сочтя его смятение скорее занятным, чем пугающим.
– А, человек-маска, – сказала одна из них.
Другая спросила:
– А где ваша прекрасная дама?
Он сложил два и два.
– Дама, дама, которую вы видели. У нее светлые волосы… кожаная куртка… и… и синие глаза? – Он указал на собственное лицо.
Обе посмотрели на него, поджав губы, как школьные учительницы.
– Слушайте, она умерла. Я знаю, что она умерла. Я видел… мне надо знать, что происходит, – сказал Ронан.
«Пожалуйста, помогите. Пожалуйста, помогите мне разобраться».
– Пожалуйста. Вы с ней говорили?
Сестры внимательно разглядывали его. Одна из них, старшая, вытянула руку и слегка обвела глазницу Ронана, словно снимала мерку для маски. Палец у нее был холодным, как лед. Он отвернулся.
– Она оставила карточку, – сказала младшая. – Можешь взять, она нам не нужна.
Ронан взглянул на картонный квадратик. На нем было изображение женщины, с крестом поперек лица.
Он не видел в этом никакого смысла, но, тем не менее, взял карточку.
– А чего она хотела?
– Того же, чего и все. Узнать больше про…
Ронан знал, что они собираются сказать, поскольку это имя завершало почти все фразы в тот вечер. Он договорил за них:
– …про него.
– Да, – сказала старшая. – Про Брайда.
22
Фарух-Лейн никогда не подвергала испытанию свою физическую форму. Во всяком случае, не всерьез. Не в формате смертельной игры в кошки-мышки. Ей не доводилось нестись по коридорам, бегом миновать двери и мчаться по головокружительным спиралям десятков лестниц. Она бегала только в спортзале, с музыкой в наушниках. Иногда, при хорошей погоде, – вдоль озера, в кроссовках в тон спортивному топику в тон фитнес-браслету, а иногда – в спортивных центрах при отелях, где изгибы ее красивых загорелых ног отражались в бутылках с водой. Она бегала лишь для того, чтобы хорошо выглядеть.
Но никогда – чтобы спасти собственную жизнь.
Однако теперь Фарух-Лейн именно так покидала отель «Картер», и на каждом этаже число преследователей все возрастало. Она слышала, как что-то ударялось о стены у нее за спиной, но не оборачивалась посмотреть, что там такое. Чья-то рука ухватила ее за лодыжку, но она вырвалась и прибавила скорости.
Когда она неслась по вестибюлю, женщина с воротником, похожим на магазинную сумку, улыбнулась ей – очень неприятно – и сказала:
– Беги, коп.
Фарух-Лейн выскочила за дверь. Она сбежала с лестницы так быстро, что чуть не врезалась в машину, стоявшую прямо у входа.
Это была ее машина.
За рулем сидел Парцифаль Бауэр, идеально прямо, как гробовщик за рулем катафалка.
Фарух-Лейн услышала, как кто-то – возможно, швейцар – бежит следом.
Она прыгнула на сиденье и на ходу захлопнула за собой дверцу. Замок щелкнул.
Негромкий стук, раздавшийся, когда они отъехали, означал одновременно попадание пули в машину и радость Фарух-Лейн по поводу того, что она не поскупилась на полную страховку.
Примерно милю спустя Парцифаль остановился у обочины.
– Я больше не хочу вести. У меня нет прав.
Фарух-Лейн еще не отдышалась, и в боку у нее кололо. С ума сойти, он был там и ждал ее. Возможно, он спас ей жизнь.
– У тебя было видение?
Он покачал головой.
– Как ты узнал, что надо подъехать?
Парцифаль расстегнул ремень безопасности.
– Логика.
23
Мы отдали им мир, прежде чем успели спохватиться.
А они уже рассказывали про нас истории, и мы им верили. Легенда такова: побочный эффект жизни сновидца – эмоциональная нестабильность. Мы могли грезить, но были не в силах переносить бодрствование. Мы могли грезить, но не умели улыбаться. Мы могли грезить, но должны были умереть молодыми. О, как они любили нас, невзирая на наши слабости, нашу неприспособленность к практическим вещам.
И мы верили. Добродушная и злая сказка – но мы ей верили. Мы не можем править миром. Мы даже собой не владеем.
Мы сами отдали им ключи от машины.
Ронану снились лето и Адам.
Он находился в кипящем от жары саду, окруженный высокими кустами помидоров. Зелено. Так зелено. Цвета во сне воспринимались не зрением, а эмоциями, поэтому для их яркости не было предела. В куче чернозема лежало радио, и из него раздавался голос Брайда, и рядом сидел Адам – его костлявое лицо было загорелым и изящным. Он вырос. В последнее время Ронан всегда видел Адама во сне взрослым – не в том смысле, что ему уже можно было покупать сигареты, а по-настоящему взрослым, до мозга костей зрелым, решительным, уверенным. Возможно, для этого имелось какое-то психологическое объяснение, но Ронан не мог его найти.
А потом они все вывернули наизнанку. Сознание – вот как они называют бодрствование. Бессознательное – вот как они называют сны. Подсознательное – вот как называют то, что в промежутке. Мы с тобой знаем, что это чушь.
Но так говорил Заратустра, или типа того, и они отдали нам потусторонний мир, а себе забрали реальный.
Какая наглость.
Во сне этот уверенный и властный взрослый Адам, всё еще по-юношески жилистый, но с привлекательной темной щетиной на подбородке, положил Ронану в рот зрелую маленькую помидорку. Теплую от солнца, упругую на ощупь. Потрясающе горячие, остро-сладкие семена взорвались, когда Ронан раздавил помидор о нёбо. Он имел вкус лета.
Пойми: им нужно, чтобы ты сломался. Иначе они этого не перенесут. Представь – если бы ты мог делать то, что делаешь, но без всяких сомнений.
Не говори, что не сомневаешься.
Не говори, что ты все понял.
Твои чокнутые крабы пришли к тебе, а не ко мне. Не моя дата рождения была написана у них на животе. Ты еще не веришь в реальность своих снов. В свою реальность.
Я не хочу, чтобы ты снова решил, что это был просто сон.
Это верный путь к смерти.
– Tamquam, – сказал Адам.
– Подожди, – сказал Ронан.
– Tamquam, – негромко повторил тот.
– Alter idem, – закончил Ронан и оказался один.
Сад исчез, и теперь он стоял на скалистом берегу – дрожа, наклонившись от ветра. Несмотря на холод, океан был тропически-синим. За спиной у Ронана вздымались угловатые черные скалы, зато берег был усыпан кремовым песком. Пейзаж наполняло желание. Этот сон состоял из тоски по тому, что лежало за пределами досягаемости. Желание плавало в воздухе, как влажность. Омывало берег вместе с соленой водой. Ронан втягивал тоску с каждым вдохом и выдыхал немного счастья. Как грустно.
Нет. Ронан не собирался полагаться на милость сна.
– Счастлив, – сказал он в пустоту.
Сказал это твердо, чтобы сон услышал. По-настоящему услышал.
– Гребаные дельфины.
Гладкие серые спины весело выпрыгнули на поверхность в нескольких метрах от берега. Дельфины завизжали. И грусть слегка отпустила.
Посмотри на себя. У тебя есть определенные таланты. Полагаю, ты уже заинтригован, не так ли?
– Мне не нравятся люди, которые не желают показываться, – сказал Ронан вслух.
Ты видел, что было вчера вечером. Все хотели урвать кусочек меня. Тебе придется успеть первым. Помнишь нашу игру? Брось камушек, прыгни на следующую клеточку, ближе к центру.
На берег выбросило полиэтиленовый пакетик с зубами. Ронан подобрал его – он ненавидел новостные сюжеты о пластике в океане.
– Мне некогда играть.
Жизнь – игра, но лишь немногие удосуживаются этим заняться.
Следующая клеточка: ты не знаешь, за каким зайцем гнаться, за мной или за ней.
Следующая клеточка: не важно. Оба зайца приведут тебя к одной и той же норе. Мы все сейчас движемся в одну сторону. Подбираем крошки.
Следующая клеточка: брось камушек, прыгай, прыгай. Скачи вслед за зайцем.
Следующая клеточка: доброй охоты.
24
Наутро после визита на Волшебный базар Ронан проснулся в гостевой спальне у Диклана. Со времен Кембриджа ему приходилось проводить с собой небольшую беседу, прежде чем он убеждал себя встать с постели, но сегодня Ронан немедленно выкатился из-под одеяла и оделся.
Впервые за долгое время ему гораздо интереснее было бодрствовать, чем спать.
Брайд.
Брайд.
Брайд.
Плюс похожий на сон подпольный рынок и незнакомка с лицом его матери. Мир казался огромным и необычным, и кровь у Ронана вновь потеплела.
Скачи за зайцами.
У него даже была подсказка: карточка, которую продавщица масок дала ему возле лифта.
Достав карточку из кармана пиджака, Ронан рассмотрел ее получше. Она была плотная, как картонный стакан. Приятная на ощупь. Профессионально сделанная, идеально квадратная, с закругленными краями. На одной стороне было изображение женщины с широким крестом на лице – он перечеркивал лоб и подбородок вертикально, глаза и скулы горизонтально. Другая сторона была просто черная. Никакой другой информации он на карточке не увидел, даже поднеся ее к свету.
Ронан сфотографировал карточку, написал «ты знаешь, что это такое?» и отослал Ганси в надежде, что тот еще привязан к своему черному каштану, ну или к чему-нибудь еще, где есть связь. Ричард Кэмпбелл Ганси Третий был самым умным и загадочным человеком из всех, кого знал Ронан, и именно он с максимальной вероятностью мог ответить, каково значение этой картинки. Ронан хотел послать ее и Адаму, но передумал: Адам решил бы, что обязан тратить на это время. А в его жизни и без того хватало сложностей из-за Ронана. Вряд ли Адам на него злился, но кое-что изменилось со времен разгрома в общежитии. Оба как-то притихли. Ронан не знал, как исправить ситуацию, и боялся сделать хуже.
Поэтому он просто написал: «Ты мне снился».
Когда Ронан спустился и зашел на кухню, Диклан читал нотацию.
– Ты еще даже приблизительно не одет для концерта. А мне нужно как минимум сорок минут запаса. И, пожалуйста, прекрати.
Мэтью весело напевал с полным ртом блинов и варенья; звук сопровождался танцем. Получалось нечто вроде: «Рор-а-рор-а-рор-а-рор». Трудно было понять, что это – просто фраза, которая понравилась Мэтью, или обрывок песни. Впрочем, не то чтобы разница была существенной: как показывал опыт, Мэтью мог часами распевать фразы, которые ему нравились.
У Диклана был страдающий вид. Он проглотил пригоршню таблеток и запил их кофе; Ронан подозревал, что это противопоказано, но, черт возьми, у всех свои недостатки.
– Что он говорит? – спросил он.
– Что хочет опоздать на концерт, – кисло отозвался Диклан.
Мэтью, продолжая петь и танцевать, указал на «Темную леди», которая – уже без обертки – стояла, прислоненная к шкафу. Было чудесно видеть ее в резком утреннем свете. Вчерашний сон был реальностью, и наоборот. Волшебный базар существовал; Брайд существовал; женщина с лицом Авроры, которую они видели, существовала. Темная леди внимательно смотрела на Ронана. Аврора была мягче, доверчивей. Женщина на портрете отличалась совсем иными чертами.
Мэтью наконец проглотил то, чем у него был набит рот, и запел более внятно:
– Мор-о-кора, мор-о-кора!
Подойдя к Ронану, он перевернул картину. Задняя часть была аккуратно заклеена коричневой бумагой, защищавшей холст. Мэтью постучал по правому нижнему краю, где виднелась надпись, сделанная отцовским почерком: «Mór Ó Corra».
Ронан произнес это вслух, вкладываясь всем телом в ирландское произношение:
– Мор-о-коррах.
Звучало притягательно. Отчетливый ностальгический распев гласных, который напомнил ему об отце, о тех моментах его детства, которые остались не запятнаны последующими событиями. Он почти забыл отцовский североирландский акцент. Просто нелепо.
Ронан посмотрел на старшего брата.
– Что такое «мор-о-коррах»?
Диклан ответил:
– Кто знает? Это просто сон. Может быть чем угодно. Мэтью, пожалуйста, ради Бога. Одевайся. Давайте ускорим процесс.
Этот дикланизм погнал Мэтью наверх.
Слова Диклана – «просто сон» – эхом отозвались в сознании Ронана, когда он вспомнил, что Брайд запретил ему так думать.
Он спросил:
– Тебе снилось море?
– Да, – ответил Диклан. – Ирландское.
– Значит, она работает, как нам и обещали.
– Похоже на то.
У Ронана зазвонил телефон. На экране засветилось «Ганси».
«Показал коллегам, – гласило сообщение, как будто Ганси был не ровесником Ронана, а шестидесятилетним стариком. – Картинка, которую ты прислал, – официальный логотип «Боудикки». Чисто женская организация, которая занимается защитой и трудоустройством женщин в сфере бизнеса. Генри говорит, что, по словам его матери, она довольно влиятельна».
Еще одно сообщение. «Боудикка и в историческом плане очень интересная фигура».
Еще одно: «Она была кельтской королевой-воительницей около 60 г. н. э. и сражалась с римлянами».
Еще одно: «Блу просит передать, что Боудикка»
Еще одно: «Прости, сорвалось. Цитирую: что Боудикка крутой вандал. Пусть Ронан Линч завидует».
На экране задвигались точки, показывая, что Ганси пишет очередное сообщение.
Ронан поспешно ответил: «Ну, тебе это не грозит. Спасибо, старик, погуглю».
Диклан спросил:
– Это Пэрриш?
– Ганси. Он узнал, что такое «Боудикка». Он выяснил про карточку, которую та… – он замялся, не зная, как назвать женщину с лицом его матери, – …оставила вчера вечером продавщицам масок.
– Ничего не надо выяснять, Ронан, – отчетливо произнес Диклан.
Подняв картину, он убрал ее в ближайший шкаф и закрыл дверь. Ронан не был большим поклонником живописи, но сомневался, что выбрал бы для «Темной леди» именно такое место.
– Кажется, ты думаешь, что это будет прикольно. Не будет.
Диклан всегда это делал – в точности предугадывал следующий шаг Ронана, неверно определяя мотивацию.
– А ты не хочешь знать?
– Нет.
Диклан начал собираться – сложил тарелки в раковину, соскреб остатки еды лопаточкой в мусорное ведро, сполоснул кружку и поставил ее вверх дном на полотенце.
– Нет, не хочу. Мэтью, давай быстрее, две минуты! Ради этого я отказываюсь от своих планов!
Ронан прорычал:
– Как будто тебя при рождении вычеркнули из семейного списка.
Он знал, что это нехорошо. Он знал, что Ганси в такой ситуации строго сказал бы: «Ронан», а Адам взглянул бы понимающе. Но он ничего не мог поделать. Как будто чем меньше Диклан злился, чем меньше его это волновало, тем больше Ронану хотелось довести старшего брата до срыва.
Но Диклан просто продолжал складывать посуду, и его голос звучал так ровно, словно они обсуждали садоводство.
– Эволюция предпочитает простейшие организмы, Ронан, и прямо сейчас мы – простейший организм.
Ронан дал клятву никогда не быть таким скучным, бесстрастным и мертвым, как Диклан Линч.
– Простейший организм – гребаное одноклеточное, – сказал он. – А нас трое.
Диклан мрачно посмотрел на брата.
– Как будто я не думаю об этом каждый день.
Появился Мэтью – весь в черном. Это был не классический траур, а мятый черный цвет официанта в стейк-хаусе или музыканта в школьном оркестре.
– Слава Богу, – произнес Диклан, доставая ключи от машины.
– Он мне не помогал, – сказал Мэтью и бросил взгляд на Ронана, чтобы убедиться, что шутка удалась.
С таким видом, словно средний брат не нахамил ему только что, Диклан спросил:
– Ронан, ты поедешь?
Ронан понятия не имел, что это за концерт, однако был на сто процентов уверен, что предпочел бы гоняться за Брайдом и Боудиккой. Более того, по выражению лица Диклана он предположил, что брату это известно.
– Поехали, – сказал Мэтью, подскакав к нему. – С ума сойти, до чего отвратительно я играю. У меня есть одно органное соло, такое фальшивое, что от смеха уписаться можно. И… ой. Ронан.
Он замолчал и слегка провел рукой у себя под носом, тем движением, которое делает человек, добровольно играя роль зеркала для другого.
Ронан повторил движение брата и вытер костяшкой нос. На коже осталось темное пятно, похожее на чернила.
Ночная грязь.
Он даже не почувствовал ее приближения. Хотя всегда думал, что успеет почувствовать.
Диклан прищурился с таким видом, как будто Ронан его разочаровал. Как будто это он был виноват.
– По ходу, ты с нами не едешь, – подытожил Мэтью.
25
– Парцифаль? – позвала Фарух-Лейн. – Мне, в конце концов, туда надо.
Она давно ждала своей очереди в ванную. Он уже заперся там, когда будильник разбудил ее – в какой-то момент тихо прошел через ее комнату и скрылся в ванной. Ей не хотелось знать, чем он так долго занимается. Натан в подростковом возрасте был опрятным и скрытным, но архетипический образ отвратительных подростков, тем не менее, намертво запечатлелся у нее в подсознании. Она не задавала вопросов.
Фарух-Лейн сделала себе кружку скверного растворимого кофе, съела яблоко, а потом – пока Парцифаль продолжал занимать ванную – приготовила омлет из белков. Затем Фарух-Лейн свернулась вокруг ноутбука и принялась шерстить форумы, ища хоть что-нибудь о Брайде. Ей пришлось довольствоваться одним этим именем – не считая его, добычей с Волшебного базара стали только ноющие мышцы. Фарух-Лейн нуждалась в новых видениях. Она никогда не представляла, насколько трудна эта сторона дела. Раньше, когда она путешествовала с Модераторами, кто-то другой расшифровывал информацию, добытую от Провидцев, превращая ее в рисунки, названия мест, указания времени. Зачастую сведения были невероятно детализированы – так, они, буквально, получили письменные инструкции касательно того, где отыскать Натана. Фарух-Лейн не задумывалась о том, как эта информация добывалась; что какому-то Модератору пришлось сидеть в номере отеля с Провидцем, с которым, возможно, было очень трудно ужиться, и ожидать очередного видения.
Она не знала, в ком проблема – в ней или в Парцифале.
Спустя долгое время Фарух-Лейн налила себе вторую кружку скверного кофе и принесла ее к двери ванной как неохотную жертву, полную неблагих интенций. Она постучала.
– Парцифаль.
Единственным ответом был какой-то слабый звук изнутри – словно что-то двигали по кафелю. Она поставила кружку на пол.
Зазвонил телефон. Это был Лок.
– Все нормально, – сказал он. – Мы понимаем. Бывает. Ты была на вражеской территории. Без подкрепления. Мы тебя не виним. По крайней мере, ты узнала имя.
Фарух-Лейн вздохнула.
– Может, надо что-то сделать, чтобы у Парцифаля случилось видение?
– Ничего сделать нельзя, – ответил Лок. – Мы знаем, что он рассыпается. Со своей стороны, мы ищем другого Провидца. Мы не окажемся без помощи, когда Бауэр закончится. Но он по-прежнему – самое вероятное средство, чтобы найти этого другого. Вели парню сосредоточиться. Дай ему все, что он хочет. Не жалей денег, которые тебе присылают. Пусть будет доволен. И не теряет продуктивности.
Фарух-Лейн сильно сомневалась, что «доволен» – то самое слово, которым она описала бы Парцифаля, но, тем не менее, обещала постараться. Убрав телефон, она вернулась к двери.
– Парцифаль?
Нет ответа. Она ощутила неприятный холодок. И подергала дверную ручку. Заперто.
– Я вхожу, – предупредила она и толкнула дверь.
Ее охватила вонь.
Она обнаружила Парцифаля, который лежал, одетый, в пустой ванне. На нем были ее огромные солнечные очки (его собственные, маленькие и круглые, лежавшие на краю раковины, казались грустными и беззащитными). Наружная стенка ванны и весь пол были испачканы рвотой; ванна напоминала лодку в море блевотины. Парцифаль согнул ноги, чтобы уместиться; он был страшно бледен.
– О, – сказала Фарух-Лейн, шарахнувшись.
Он перекатил голову с боку на бок, и ей показалось, что он сейчас заговорит, но Парцифаль просто моргнул. Впервые она вспомнила, сколько ему лет. Не в смысле «поверить не могу, что мне приходится жить в одном номере с подростком», а в смысле «вот человек, который умрет, не дожив до двадцати».
Одно дело – слушать клинически бесстрастные рассуждения Лока о том, как непросто подыскивать замену выгорающим Провидцам. И совсем другое – смотреть на выгорающего Провидца самой.
Фарух-Лейн прикрыла дверь ванной, набросила куртку поверх шелковой пижамы, взяла магнитную карточку и вышла в коридор. Она отыскала горничную и вручила ей двадцатидолларовую купюру (из фонда, выданного Падме на покупки) за несколько лишних полотенец и средства для уборки.
Вернувшись в номер, она закатала рукава и штанины пижамы, натянула сапоги, бросила лимон в стакан с водой, прошла по рвоте и поставила питье рядом с вялой рукой Парцифаля. Затем надела наушники, включила музыку и, под лай хип-хопа, молча вымыла пол и стенку ванны. Наведя чистоту, Фарух-Лейн положила очки Парцифаля в пределах его досягаемости, собрала грязные вещи и отнесла горничной.
– У моего друга желудочный грипп, – сказала она и вручила ей еще двадцать долларов, поскольку сочла это уместным.
Когда Фарух-Лейн вернулась, пустой стакан с лимоном внутри стоял на кухонном столе, а Парцифаль прямо и чинно сидел на кушетке, в очках, аккуратно одетый, как будто ничего не случилось. Губы у юноши были недовольно поджаты, как всегда. Фарух-Лейн начала понимать, что его всегдашнее выражение – это, возможно, боль. Она начала понимать, что он, вероятно, хотел контролировать всё, что мог, из-за тех вещей, которые контролю не поддавались.
Она начала понимать, почему другие Модераторы были рады спихнуть с себя эту задачу.
Он не поблагодарил ее за то, что она вытерла его блевотину, а Фарух-Лейн не стала спрашивать, как он себя чувствует.
– У меня было видение, – сказал Парцифаль.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?