Текст книги "Король воронов"

8

Кбольшой досаде Ганси, мобильник здесь работал.

В норме Кабесуотер перебивал сигнал, но сегодня телефон вибрировал от прибывающих сообщений про намечавшуюся в Агленби акцию по сбору средств, пока сам Ганси лез то вверх на гору, то вниз.

Мамины эсэмэски напоминали правительственные документы.

«Директор Чайлд согласился со мной, что время поджимает, но, к счастью, у моей команды достаточно опыта, чтобы всё организовать быстро. Будет так чудесно устроить это вместе с тобой и твоими товарищами по школе».

Папа писал весело, в тоне мужской беседы.

«Суть не в деньгах, вечеринка и вечеринка. Не зови это акцией по сбору средств, мы же просто хотим повеселиться».

Сестра Хелен сразу переходила к главному.

«Скажи сразу, сколько актов непристойного поведения со стороны твоих приятелей дойдет до прессы, и я начну разруливать ситуацию уже сейчас».

Ганси продолжал думать, что связь вот-вот оборвется, но она оставалась сильной и уверенной. В результате он получил сообщение о количестве мест в отеле Генриетты для иногородних гостей в ту самую минуту, когда обозревал волшебное дерево, которое истекало какой-то черной, ядовитой на вид жидкостью.

«Грейуорен, – шептал голос с далеких ветвей. – Грейуорен».

Жидкость сочилась из-под коры, как пот, стекая медленным ядовитым ручьем. Они все уставились на нее, кроме странной девочки, которая уткнулась лицом в Ронана. Ганси ее не винил. На дерево было… трудно смотреть. Он не задумывался, как мало в природе чисто черного цвета, пока не увидел этот сок цвета дегтя. Абсолютная чернота, вздувавшаяся пузырями на стволе, казалась ядовитой… или искусственной.

У Ганси снова загудел мобильник.

– Ганси, чувак, это больное дерево мешает твоим переговорам? – поинтересовался Ронан.

Проблема заключалась в том, что переговоры мешали больному дереву. Кабесуотер был для Ганси убежищем. Появление эсэмэсок здесь и сейчас казалось таким же неуместным, как чернота, сочившаяся из ствола. Ганси отключил телефон и спросил:

– Оно здесь одно такое?

– Его я нашла, когда гуляла, – ответила Аврора.

Лицо у нее оставалось безмятежным, но она то и дело проводила рукой по волосам.

– Дереву больно, – сказала Блу, запрокидывая голову и глядя на вянущую листву.

Это темное дерево было противоположностью Кабесуотеру. Чем больше времени Ганси проводил в волшебном лесу, тем сильнее благоговел. Чем дольше он смотрел на темный сок, текущий по стволу, тем сильнее тревожился.

Он спросил:

– А это штука что-нибудь делает?

Аврора склонила голову набок.

– В смысле? Помимо того, что есть?

– Не знаю, – сказал Ганси. – Сам не знаю, что я имел в виду. Это… просто какая-то уродливая болезнь или что-то магическое?

Аврора пожала плечами. Решение проблемы для нее заключалось в том, чтобы найти человека, способного решить проблему. Обходя вокруг дерева и пытаясь изображать полезную деятельность, раз больше ничего не оставалось, Ганси увидел, как Адам присел на корточки перед девочкой с копытцами. Она продолжала смотреть мимо него. Он снял свои дешевые часы. Потом легонько постучал девочку по руке, чтобы она заметила, что он протягивает их ей. Ганси ожидал, что она не обратит на Адама внимания или откажется от подарка, как отказалась от розы, но девочка не колеблясь взяла часы. С необыкновенной сосредоточенностью она принялась заводить их, а Адам еще несколько секунд сидел перед ней на корточках, сдвинув брови.

Ганси подошел к Ронану, стоявшему у дерева. Вблизи чернота как будто гудела отсутствием звука. Ронан сказал дереву что-то на латыни. Ответа не было.

– Кажется, у него нет голоса, – сказала Аврора. – Просто какое-то странное ощущение. Я то и дело возвращаюсь сюда, даже если не хочу.

– Похоже на Ноя, – произнесла Блу. – Разложение…

Ее голос звучал так грустно, что до Ганси сразу дошло, чего они с Блу на самом деле лишились, держа свои отношения в секрете. Блу делилась энергией с другими, но через прикосновение забирала обратно свою долю. Она постоянно обнимала мать, держала Ноя за руку, брала под локоть Адама, клала ноги на колени Ронану, когда они сидели на кушетке. Прикасалась к шее Ганси между волосами и воротником. Тревога в голосе девушки требовала сплетенных пальцев, положенных на плечи рук, щеки, прижавшейся к груди…

Но поскольку Ганси был слишком труслив, чтобы признаться Адаму, что он влюбился в Блу, ей приходилось стоять вот так и в одиночку нести свою печаль.

Аврора взяла девушку за руку.

От Ганси исходил стыд, черный, как древесный сок.

«Именно так ты хочешь провести остаток дней?»

Его внимание привлекло какое-то движение среди деревьев.

– О, – произнесла Блу.

Три фигуры. Знакомые и невероятные.

Это были три женщины с лицом Блу, ну, или вроде того. Не столько лицо Блу, сколько память о нем. Возможно, разница казалась бы не такой очевидной, если бы сама Блу тут не стояла. Она была настоящей, а они – сном.

И они приближались так, как приближаются сны. Ганси даже не мог понять, шагали ли они по земле, хотя внимательно смотрел на них. Они становились всё ближе. Больше ничего он не знал. Они двигались, воздев руки на уровень лица. Ладони были красными.

– Дорогу, – сказали женщины хором.

Взгляд Ронана метнулся к Ганси.

– Дорогу Королю Воронов, – приказали они.

Девочка-Сирота начала плакать.

Ганси негромко спросил:

– Кабесуотер пытается что-то нам сказать?

Они приближались. За ними тянулись черные тени, а папоротник под их ногами увядал.

– Это кошмар, – сказал Адам.

Правой рукой он цеплялся за запястье левой, вдавив палец туда, где бился пульс.

– Мой кошмар. Я не хотел об этом думать. Кабесуотер, забери их.

Тени тянулись к черноте на дереве, черная родословная подтверждала их происхождение. Сок забулькал и заструился по стволу немного быстрее. Ветка наверху застонала.

– Дорогу, – повторили женщины.

– Убери их! – проскулила Девочка-Сирота.

– Кабесуотер, dissolvere, – сказал Ронан.

Аврора шагнула вперед, как будто желая защитить сына. Теперь всё в ней было предельно ясно.

Три женщины приблизились. И Ганси вновь не понял, как это у них вышло. Они были далеко – и вот уже оказались близко. Он ощутил запах тления. Не сладковатая вонь гниющей еды или растительности, но терпкая жуть разлагающейся плоти.

Блу шарахнулась от них. Ганси подумал, что это страх, но девушка подбежала к нему. Она схватила его за руку.

– Да, – сказал Адам, быстрее Ганси поняв, в чем дело. – Скажи им.

«Скажи им». Они хотели, чтобы он велел женщинам уйти. Вот так взял и велел. В пещере Ганси приказал скелетам ожить – и они ожили. Он использовал энергию Блу и собственное желание, чтобы озвучить приказ, который не мог остаться неуслышанным. Но Ганси не понимал, почему это сработало, и почему это был именно он, и каким образом Адам, Ронан и Блу сжились со своими магическими способностями, потому что ему это явственно не удавалось.

– Дорогу Королю Воронов, – повторяли женщины снова и снова.

И вдруг они оказались прямо перед Ганси. Три мнимые Блу смотрели на Блу и Ганси.

К удивлению Ганси, девушка свободной рукой выхватила нож. Он не сомневался, что она способна пустить его в ход: в конце концов, она однажды ранила Адама. Впрочем, Ганси сомневался, что нож окажет какое-то действие на три кошмара, стоявших перед ним.

Он посмотрел в их черные глаза. И произнес, стараясь говорить уверенно:

– Кабесуотер, защити нас.

Три женщины превратились в дождь.

Они забрызгали одежду Блу и плечи Ганси. Потом вода впиталась в землю. Блу тихо выдохнула и обмякла.

Слова Ганси вновь сработали, а он по-прежнему понятия не имел, почему и каким образом он должен был использовать свою способность. Глендауэр управлял погодой при помощи слов и разговаривал с птицами; оставалось надеяться, что король, когда они найдут его и разбудят, объяснит Ганси тонкости Ганси.

– Прости, – сказал Адам. – Очень глупо с моей стороны. Я был неосторожен. И дерево… кажется, оно их усилило.

– Может быть, это я, – возразила Блу.

Она смотрела на забрызганные дождем плечи Ганси, и на лице у нее отразилось такое потрясение, что он окинул взглядом свой свитер, чтобы убедиться, что брызги не прожгли в нем дырки.

– Давайте… давайте уйдем отсюда.

– Полагаю, это разумно, – сказала Аврора.

Ее голос не звучал так уж тревожно, всего лишь практично, и до Ганси дошло, что для сна, возможно, кошмар – это просто неприятный знакомый, а не что-то из ряда вон выдающееся.

– Тебе лучше в это не влезать, – посоветовал матери Ронан.

– Оно меня находит, – ответила та.

– Operae pretium est, – сказала Девочка-Сирота.

– Хватить дурить, – сказал Ронан. – Это уже не сон. Говори по-английски.

Впрочем, девочка не перевела то, что сказала. Аврора погладила ее по голове, обтянутой шапочкой.

– Она будет моей маленькой помощницей. Пойдемте, я вас выведу.

Добравшись до опушки леса, Аврора вместе с ними подошла к машине. Та стояла за пределами Кабесуотера, но Аврора никогда не засыпала немедленно. В отличие от грез Кавински, которые заснули сразу же после его смерти, жена Ниалла Линча могла продержаться некоторое время и одна. После его смерти она не спала три дня. Однажды она провела целый час за пределами Кабесуотера. Но, в конце концов, сон всегда нуждался в сновидце.

И вот теперь Аврора проводила их до машины. Вне Кабесуотера она больше обычного походила на сон – видение, забредшее в реальную жизнь и облаченное в цветы и свет.

– Передай Мэтью, что я люблю его, – сказала Аврора и обняла Ронана. – Так приятно снова увидеть вас всех.

– Оставайся с ней, – велел Ронан Девочке-Сироте.

Та выругалась.

– И следи за словами в присутствии моей матери!

Девочка сказала что-то еще, стремительно и красиво, и Ронан огрызнулся:

– Я не понимаю этот язык, когда не сплю. Говори по-английски или на латыни. Ты хотела уйти; ты ушла. Теперь всё по-другому.

Его тон привлек внимание сразу двоих – Авроры и Адама.

Аврора сказала:

– Не грусти, Ронан.

Он отвел взгляд и замер. По плечам было видно, что Ронан в бешенстве.

Аврора повернулась вокруг своей оси, вытянув руки.

– Будет дождь, – произнесла она и мягко упала на колени.

Ронан, неподвижный, мрачный, очень реальный, закрыл глаза.

Ганси сказал:

– Я помогу тебе ее отнести.

9

Едва вернувшись из Кабесуотера, Блу сразу же влипла в новые неприятности.

После того как парни высадили ее возле дома номер 300 на Фокс-Вэй, Блу влетела на кухню и начала односторонний допрос Артемуса, который по-прежнему прятался за запертой дверью кладовки. После того как он ничего не ответил на ее вполне разумные вопросы о женщинах с окровавленными руками и о возможном местонахождении Глендауэра, Блу повысила голос и забарабанила в дверь. Ее душу переполняли воспоминания о школьном свитере Ганси, забрызганном дождем, – именно так выглядел его дух, когда они повстречались у церкви, – а мозг переполняла досада. Потому что Артемус знал обо всем этом гораздо больше, чем говорил.

Гвенллиан с восторгом наблюдала за процессом, угнездившись на столе.

– Блу! – раздался откуда-то из недр дома голос Моры. – Блу-у-у-у! Не зайдешь ли на минутку поговорить с нами?

Услышав этот сладкий тон, Блу поняла, что у нее проблемы. Она перестала колотить кулаком по двери кладовки и зашагала вверх по лестнице. Голос матери исходил из единственного санузла в доме; зайдя туда, Блу увидела, что Мора, Калла и Орла сидят в наполненной ванне, одетые и все одинаково мокрые. Джими восседала на крышке унитаза, держа в руке горящую свечу. Было видно, что они недавно плакали. Но не теперь.

– Что? – спросила Блу.

У нее немного саднило горло – очевидно, она кричала громче, чем хотела.

Мать посмотрела на нее гораздо более властно, чем можно было ожидать от женщины, сидящей в ванне.

– По-твоему, тебе понравилось бы, если бы кто-то ломился к тебе в спальню и велел выходить?

– Кладовка – это не спальня, – отрезала Блу. – Во-первых.

– Он пережил много нелегких лет, – заметила Мора.

– Гвенллиан пережила много нелегких веков – и она, по крайней мере, сидит на столе!

Джими, не вставая с унитаза, отозвалась:

– Все по-разному справляются с трудностями. Не надо сравнивать, милая.

Калла фыркнула.

– Поэтому вы все залезли в ванну? – поинтересовалась Блу.

– Не хами, – сказала Мора. – Мы пытались вступить в контакт с Персефоной. И – нет, ничего не вышло. Кстати, раз уж мы заговорили о глупостях, которые ты творишь, куда ты исчезла? Временное исключение – это не каникулы.

Блу ощетинилась.

– А я и не отдыхала! Ронан приснил своего внутреннего ребенка, ну, или что-то типа того, и нам пришлось отвезти это существо в Кабесуотер. Пока мы были там, к нам явились три женщины с гобелена, о котором я вам рассказывала. Еще мы нашли дерево, с которым что-то произошло. Ганси мог запросто умереть, прямо рядом со мной!

Женщины взглянули на нее с сожалением, и это взбесило Блу еще сильнее.

Она сказала:

– Я хочу его предупредить.

Настала тишина.

Она сама не знала, чтó собирается сказать, пока эти слова не сорвались с ее губ. Но вот она их произнесла.

– Я помню, вы говорили: если человек об этом узнает, это лишь испортит ему жизнь, но не спасет его. Я всё понимаю. Но сейчас совсем другое дело. Мы найдем Глендауэра и попросим сделать так, чтобы жизни Ганси ничто не угрожало. Но нам нужно, чтобы Ганси дожил до тех пор. А значит, он должен перестать бросаться навстречу опасности!

Ниточка надежды в ту минуту не выдержала бы больше жалости, но, к счастью, Блу получила другую реакцию. Женщины переглянулись и явно задумались. Трудно было понять, принимают ли они решение, основываясь на обычных фактах или на прозрениях.

Наконец Мора пожала плечами.

– Ладно.

– Ладно?

– Ну да. Конечно, – сказала Мора и посмотрела на Каллу в поисках подтверждения.

Та подняла брови.

– Расскажи ему.

– Вы серьезно?

Блу ожидала, что они будут упрямиться, но они не стали, и она почувствовала себя так, как будто из-под нее выхватили стул. Одно дело – сообщить родственницам, что она собирается предупредить Ганси о грозящей ему смерти. И совсем другое – представить, как она скажет об этом самому Ганси. После этого обратной дороги не будет. Блу плотно зажмурилась – «веди себя разумно, соберись».

Она открыла глаза.

Мать взглянула на дочь. Дочь взглянула на мать.

Мора сказала:

– Блу.

И Блу позволила себе сломиться.

Джими задула свечу и поставила на пол рядом с унитазом. Затем она обвила руками бедра Блу, притянула ее к себе и посадила на колени, как делала в те времена, когда Блу была маленькой… впрочем, Блу и сейчас была маленькой. Когда Блу была ребенком. Унитаз заскрипел под ними.

– Ты сейчас сломаешь толчок, – предупредила Блу, однако не стала сопротивляться, когда Джими обняла ее и прижала к своей внушительной груди.

Джими погладила девушку по спине, сочувственно цокая языком. Блу прерывисто вздохнула. Она не понимала, каким образом эта детская ласка может быть одновременно столь успокаивающей и удушающей. Она радовалась ей и в то же время мечтала находиться где-нибудь в другом месте, с меньшим количеством нитей, привязывающих ее к каждой нелегкой задаче и к каждой печали в жизни.

– Знаешь, Блу, нет ничего плохого в том, что ты хочешь уехать из Генриетты, – сказала Мора из ванны.

Она так точно угадала ее мысли, что Блу не могла понять, почему мать заговорила об этом. То ли потому, что была хорошей ясновидящей, или просто потому, что хорошо знала дочь.

Блу пожала плечами.

– Подумаешь!

– Уехать не всегда значит сбежать, – сказала Джими, чей голос низким рокотом отдавался в ухе Блу, прижатом к ее груди.

Калла добавила:

– Мы не будем думать, что ты ненавидишь Фокс-Вэй.

– С какой стати мне ненавидеть Фокс-Вэй.

Мора шлепнула Орлу по руке: та пыталась заплести сырые волосы Моры.

– Знаю. Потому что мы круты. Но разница между хорошим домом и хорошей тюрьмой на самом деле невелика. Мы выбрали Фокс-Вэй. Мы создали это место – Калла, Персефона и я. Но для тебя это лишь точка старта, а не пункт назначения.

Мудрость Моры отчего-то рассердила Блу.

– Скажи что-нибудь, – попросила Орла.

Блу даже не знала, как сформулировать; она не вполне понимала, чтó вообще имеет в виду.

– Это… такая трата сил. Полюбить сразу всё…

«Всё» действительно значило всё. Дом номер 300 на Фокс-Вэй, своих «Воронят», Джесса Диттли. Будучи благоразумным человеком, Блу подумала, что у нее какая-то проблема с любовью. Нехорошим голосом она добавила:

– Только не говорите «это полезный жизненный опыт». Не надо.

– Я много кого любила, – заметила Орла. – Я могла бы сказать, что это полезный жизненный опыт. И потом, я давным-давно предупреждала, что парни уедут и оставят тебя.

– Орла, – резко сказала Калла, поскольку у Блу вырвался неровный вдох. – Иногда я просто с ума схожу, когда представляю, что ты говоришь по телефону своим бедным клиентам.

– Проехали.

Мора бросила на Орлу мрачный взгляд через плечо и произнесла:

– Я не собиралась говорить про полезный жизненный опыт. Я хотела сказать, что иногда отъезд приносит пользу. Необязательно расставаться навеки. Можно уехать и вернуться.

Джими покачала Блу на коленях. Крышка унитаза скрипнула.

– Сомневаюсь, что смогу поступить в тот колледж, в который хочу, – сказала Блу. – Школьный консультант так не думает.

– А чего ты хочешь? – спросила Мора. – Не от колледжа. От жизни.

Блу сначала проглотила то, что собиралась сказать, поскольку была готова перейти от кризиса и слез к решениям и стабильности. Потом она произнесла – медленно и вдумчиво, чтобы сделать правду посильной:

– То, чего хотела всегда. Посмотреть мир. Сделать его лучше.

Мора, казалось, тоже осторожно подбирала слова.

– Ты уверена, что колледж – единственный способ это сделать?

Такого рода невозможный ответ дал бы Блу школьный консультант, изучив ее финансовое состояние и отметки. Да, она была уверена. Разве она могла изменить мир к лучшему, не выяснив сначала, как это сделать? Разве могла найти работу, которая позволила бы ей накопить денег на билет до Гаити, Индии или Словакии, не поступив в колледж?

Потом она вспомнила, что с ней разговаривает не школьный консультант, а собственная мать-ясновидящая.

– Что я делаю? – спросила Блу. – Что вы видите обо мне?

– Ты путешествуешь, – сказала Мора. – Меняешь мир.

– В твоих глазах деревья, – добавила Калла мягче обычного. – А в сердце звезды.

– Но как? – спросила Блу.

Мора вздохнула.

– Ганси ведь предлагал тебе помощь, не так ли?

Чтобы угадать это, не требовались пророческие способности – достаточно было минимальных знаний о характере Ганси. Блу сердито попыталась встать, но Джими ее не пустила.

– Я не собираюсь кататься за счет Ганси.

– Не надо так, – попросила Калла.

– Как?

– Не злись, – сказала Мора и добавила: – Я просто хочу, чтобы будущее представлялось тебе миром, где возможно всё.

Блу выпалила:

– Например, Ганси не умрет к апрелю? Я не убью своего любимого поцелуем? Это тоже возможно?

Мать долго молчала. Блу вдруг поняла, что наивно надеялась услышать от нее: «Нет, оба эти предсказания могут оказаться ошибкой, с Ганси всё будет в порядке». Но наконец Мора сказала:

– Жизнь не закончится после того, как он умрет. Тебе придется подумать, что ты будешь делать потом.

Блу уже не раз думала, что будет делать потом – именно поэтому у нее и случился кризис.

– Я, во всяком случае, не собираюсь его целовать, значит, он умрет не от этого.

– Я не верю в настоящую любовь, – сказала Орла. – Это концепция моногамного общества. А мы животные. Мы занимаемся любовью в кустах.

– Спасибо за ценное мнение, – произнесла Калла. – Давай позвоним судьбе Блу и расскажем ей об этом.

– Ты любишь его? – с любопытством спросила Мора.

– Лучше бы нет, – сказала Блу.

– У Ганси масса отрицательных качеств. Могу уточнить, если хочешь, – предложила мать.

– Я и так про них в курсе. Целиком и полностью. И вообще, это глупо. Настоящая любовь существует. Артемус был твоей настоящей любовью? А как насчет мистера Грея? Что, предыдущая любовь от этого как бы становится ненастоящей? Только один шанс – и всё?

Последний вопрос прозвучал с максимальной непочтительностью, но только потому, что он был самым болезненным. Блу была совершенно не готова принять смерть Ганси – и уж точно она не могла смириться с тем, что он будет мертвым, а она счастливо бросится в объятия другого мужчины, с которым пока еще даже не познакомилась. Она просто хотела и дальше оставаться с Ганси лучшими друзьями, а в один прекрасный день, возможно, познать его плотски. Это казалось вполне логичным желанием, и Блу как человек, который всю жизнь старался быть благоразумным, страшно расстроилась из-за того, что даже в этой небольшой просьбе ей было отказано.

– Я плохая мать. Я плохая ясновидящая, – сказала Мора. – Я не знаю ответа на эти вопросы. Мне очень жаль.

– Бедная девочка, – пробормотала Джими на ухо Блу. – М-м… как я рада, что ты не стала выше.

– Потому что много плакала, – сказала та.

Калла приподнялась, схватившись за палку для занавески, чтобы удержаться. Вода забурлила под ней. Она выругалась. Орла заслонила голову от потоков, лившихся с рубашки Каллы.

Калла сказала:

– Хватит плакать вместе. Пошли приготовим пирог.