Текст книги "Офелия и янтарные хроники"

Мехтильда Глейзер
Офелия и янтарные хроники

Mechthild Gläser

Ophelia und die Bernsteinchroniken

© 2020 Loewe Verlag GmbH, Bindlach

© Гордиенко В. С., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Посвящается Кристиану

Пролог

Повелитель времени был стар. Честно сказать, старым он был почти столько, сколько себя помнил. То есть довольно долго. И всё же в последнее время годы тяжелее давили ему на плечи, чем раньше. Рука, в которой он держал душу, дрожала от напряжения. Конечно, он старался справиться с собой и не подавать виду. Он держал в руке душу хорошего человека, нёс её и хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности, пока он переводит её на другую сторону, а не тревожилась, что немощный старик уронит её в бушующие воды. Сегодня волны набрасывались на его лодку особенно рьяно.

Повелитель времени закрыл глаза и медленно вдохнул и выдохнул. Свободной рукой он достал из глубины плаща карманные часы и открыл их. Это был странный механизм, тяжёлый, размером с блюдце. На золотой крышке кто-то выгравировал символы, такие древние, что даже он не мог их прочесть. А вместо циферблата было сложное нечто, составленное из цифр и шестерёнок, пружин и невероятного количества стрелок. Некоторые из них бешено вращались, другие двигались так медленно, что казалось, будто они остановились, а третьи подпрыгивали туда-сюда, словно не могли решить, куда им податься. Он прищурил уставшие глаза, чтобы лучше видеть.

Да, вполне очевидно, что пришло время кому-то другому занять эту должность. Повелитель времени вздохнул и ласково покачал душу в руке, чтобы успокоить, сам мечтая об уходе на покой. И поскольку время для него было подобно кольцу, в котором всё уже произошло, произойдёт или происходит в данный момент, он знал, что скоро придёт и его черёд.

Он знал, как всё уже началось: в мир пришёл мальчик, отмеченный редким и грозным даром. Под мощными стенами древнего амфитеатра возникло таинственное убежище, которого никогда не должно было существовать. Он знал, когда это начнётся: в тот особенный день, когда часы на Биг-Бене в Лондоне пойдут назад. И ещё он знал, что всё начинается прямо сейчас, в этот самый момент: девочка собирается оставить всё, что ей знакомо, и последовать за пожилой парой в канализацию.

Он даже отчётливо видел, как далеко-далеко осенним утром бушует в Берлине гроза и листья вихрем кружатся на улице в районе Шпандау. Девочка низко склоняется над рулём велосипеда и крутит педали.

Офелия в который раз опаздывала. Первый урок начинался через пять минут. Сегодня первым английский, будет контрольный диктант. Прикусив губу, Офелия переключила скорости на велосипеде. Не притормаживая, она свернула за угол, проехала по тротуару и оказалась на дороге, ведущей через парк.

Конечно, она привыкла спешить. История повторялась каждый день, с первого класса, и объяснения ей не находили ни сама Офелия, ни её учителя: где-то на пути от двери её дома до школьного двора время ускользало от неё, казалось, она терялась по дороге в школу… Лишь изредка ей удавалось войти в здание до звонка.

Однако Офелия не была соней, копушей или мечтательницей. В свои шестнадцать лет, как обнаружил Повелитель времени, она составляла для себя безупречное расписание занятий и в других отношениях держала свою жизнь под контролем. Например, она всегда вовремя сдавала домашнее задание, никогда не забывала о встречах с друзьями, а когда дело доходило до мероприятий клуба по защите природы, именно она, как правило, и собирала всех вместе, чтобы организовать выпуск листовок или плакатов. Никто из знакомых Офелии не мог и представить, что сегодня она отправится в Париж и окажется втянутой в очень странную историю. Даже она ещё ничего об этом не знала.

Гравий хрустел под шинами её горного велосипеда, а ветер трепал светло-каштановые локоны и заставлял дрожать, несмотря на приложенные усилия. Осталось недалеко: въехать на холм, потом два квартала вниз и через перекрёсток. Но остальные ученики уже расселись за партами и доставали из рюкзаков ручки и тетради. Она не успеет. Никаких шансов.

Офелия разозлилась на себя и сильнее налегла на педали. Проскочить в дверь сразу за учителем – это одно. Но опоздать на несколько минут… Какой позор!

Ещё и эта странная пыль, которая снова появилась и прокралась узкой струйкой по одеялу, напугав её с самого утра. На этот раз пыль прокладывала себе путь по траве рядом с Офелией, сопровождая её, ручейком пробираясь между стеблями. Струйка состояла из смеси серебристых гранул и паутины. Пыль, очевидно, решила преследовать Офелию. Как бы невероятно это ни казалось.

Вот уже несколько дней у Офелии неприятно тянуло в животе, и ощущение казалось иногда знакомым. Всё началось на прошлой неделе и вполне безобидно: тут – шальной кусочек ворса, пронёсшийся мимо по ветру, там – несколько зёрен, нахально разбросанных по половику на лестничной клетке. Ничего особенного.

Но пух и зёрна быстро превратились в тонкие струйки, которые теперь носились по всему городу, залетая в каждую комнату, куда входила Офелия. И что самое невероятное – кроме неё, никто странной пыли не замечал. Она удивлялась, как такое вообще возможно.

И ещё, каким чудом, чёрт возьми, ручей вдруг так стремительно прыгнул вперёд? Неужели он хочет её подрезать?

Офелия резко затормозила, пытаясь в последний момент вывернуть руль. Учитывая скорость, с которой она катила, идея была, честно говоря, не очень хорошей. Боже мой!

Повелитель времени затаил дыхание, когда велосипед Офелии в мгновение ока выскользнул из-под неё. Шины потеряли сцепление с дорогой.

Офелия закричала.

Секунда – и она тяжело приземлилась на гравий и покатилась по листве и траве, которые, к сожалению, едва смягчили падение. Её сумка шлёпнулась на землю неподалёку, велосипед проскользил чуть дальше вперёд. Руку Офелии пронзила острая боль, а пыль… Пыль тихо, незаметно уползла прочь, как всегда делала, делает и будет делать.

Ошеломлённая Офелия так и осталась лежать, вглядываясь в пасмурное небо, а Повелитель времени стёр эту сцену из памяти, покачав головой. Если бы он сам рассказывал эту историю, то, наверное, начал бы с этого: с Офелии, пыли и осеннего утра, когда всё встало на свои места.

Но, конечно, сначала он должен был доставить по назначению душу, которую держал в руке, а после этого ещё многие уже ждали его помощи! Он хотел задержаться хотя бы на несколько минут.

Возможно, до тех пор, пока Офелия немного не успокоится и пока в больнице не выяснят, что её запястье не сломано, а просто вывихнуто. Или даже до разговора Офелии с матерью… Нет, конечно, всё это было невозможно. Даже если ему не хотелось оставлять её одну, надо было покончить с делами.

Смерть не признавала перерывов.

А Офелия точно доберётся в канализацию и без него.

Часть первая. Пыль

Глава 1

Многие не стали бы сходить с ума из-за пыли. Однако мама смотрела на меня поверх своей кофейной чашки так, словно увидела привидение, и я немного забеспокоилась. Все краски исчезли с её лица, глаза округлились.

– В последние несколько дней ты какая-то странная, и теперь этот несчастный случай… – заикаясь, произнесла она. – Ты видишь пыль, не так ли, Офелия? Пыль там, где её не должно быть?

Не скрывая удивления, я убрала с лица мокрые от дождя волосы. По дороге домой из больницы я попала под сильный ливень, и теперь с меня капало на только что вымытый пол на кухне. О том, почему мы с велосипедом сбились с пути, я не упоминала, это точно.

В конце концов, я даже себе отказывалась признаться, что несколько крошечных зёрнышек… В конце концов, в любом большом городе есть грязные закоулки, верно? Грязь собиралась на обочинах дорог или в дальних уголках парковок супермаркетов, бесчисленные полотна паутины висели под бесчисленными потолками в подвалах. Клубки пыли прятались под шкафами. Всё это было настолько привычным, что, вероятно, никто об этом даже не задумывался. Так почему это должна делать я?

Почему я вообще завела этот разговор, вместо того чтобы надеть сухую одежду и переписываться со своей лучшей подругой Анной, придумывая, как мы будем веселиться в скаутском лагере на Балтийском море? До осенних каникул оставалась всего неделя, и мы не один месяц с нетерпением ждали, когда окажемся в лагере.

Но даже сейчас несколько странных ручейков снова ползли ко мне. Всё как в последние несколько дней: сероватая пыль, очень мелкая, таинственно мерцающая на свету где-то на краю моего поля зрения. Нечто, заметное только краем глаза. Нечто странное, что не могло существовать на самом деле. И всё же существовало. Только что, например, это вещество пузырилось прозрачными каплями на краю раковины. Или это галлюцинации? Я что, схожу с ума?

– Ты видишь пыль? – повторила мама, крепче сжимая чашку, в то время как мой младший брат Ларс обсуждал что-то в соседней комнате со своим плюшевым мишкой.

Я почувствовала, что киваю и тут же снова качаю головой. Как глупо!

– Я, наверное, просто забыла, как ездить на велосипеде, – сказала я, пожимая плечами и пытаясь криво усмехнуться.

Но было уже слишком поздно. Мама пронзила меня взглядом.

Мгновение она смотрела на меня так, будто увидела впервые. А потом, не говоря ни слова, достала мобильный телефон.

– Что-то не так? – спросила я. – Я что-то пропустила?

Она вздохнула и пролистала список контактов. Мы с мамой не очень-то ладили в последнее время, да и раньше, честно говоря, тоже. И всё же я достаточно хорошо знала свою мать, чтобы понимать, когда она обо мне беспокоится. У неё вдруг появилась ямочка на левой щеке, как будто она прикусила её изнутри. И сейчас её лицо буквально сосредоточилось в этой ямочке.

– Что происходит? – спросила я. – Что ты делаешь?

Помолчав, она глубоко вздохнула и бесстрастно произнесла:

– Пожалуй, тебе пора узнать кое-что о нашей семье.

– О нашей семье? – Я нахмурилась, а мама сморгнула слезинки, закравшиеся в уголки её глаз.

– В принципе, я и сама мало что знаю. Твой отец как-то сказал, что если однажды какая-нибудь из его дочерей заговорит о странных клубах пыли… – пробормотала она и пристальнее вгляделась в экран своего смартфона. – Всё так, как есть, Офелия. Мне очень жаль. – Её голос стал ломким. – Тебе придётся уехать отсюда, чтобы понять.

– Прошу прощения?

Похоже, что-то пошло не так. И очень сильно. В какой кошмар меня втягивают?

Сначала меня преследовали эти странные хлопья пыли, а теперь из-за них меня собираются отослать неизвестно куда?

Мой рот открылся сам собой и снова закрылся.

– Т… ты, должно быть, шутишь! – наконец простонала я, уставившись на маму, которая слушала гудки и знаком просила меня помолчать.

– А можно узнать, что именно сказал обо мне папа? – продолжала допытываться я.

В нашем доме слишком редко говорили о папе. Даже спустя восемь лет после аварии его смерть всё ещё висела над нами, будто тёмное облако, которое, как все, вероятно, считали, в любой момент может превратиться в грозовую тучу, если подойти к нему слишком близко. И только я смотрела на всё по-другому. Может быть, потому что в тот день в машине с ним была я. И только я видела, как он умер.

И снова мама сделала вид, что ничего не слышит, как только я упомянула отца. Она всегда так поступала, когда дело касалось действительно важных вопросов. В какой-то момент она оставила меня справляться со всем самостоятельно. Я поджала губы.

– Поверь, так будет лучше. Для всех нас, – сказала мама. – Жак и Бланш позаботятся о тебе, а потом посмотрим, как всё пойдёт.

– Пендулетты? Но я думала…

Я почти не знала двоюродного дедушку и двоюродную бабушку, которых в последний раз видела на похоронах отца. Тогда они подарили мне книгу сказок, которые привели меня в ужас.

От страха я чуть ли не месяц спала на полу, возле кровати моей старшей сестры Греты. Мне не было и девяти лет.

С тех пор как в начале прошлого года Грета переехала к ним, чтобы учиться в какой-то супершколе в Париже, выпускникам которой гарантировано мировое господство, или что-то в этом роде, Пендулетты время от времени звонили нам, но чаще писали. Однако до сих пор маме это не особенно нравилось. Время от времени она даже заявляла, что они не в своём уме и она разрешила старшей дочери жить там только потому, что Грета почти совершеннолетняя и может решать сама. Почему же теперь она передумала?

– Почему? – прошептала я, но ответа не получила. Да она на меня даже не взглянула! Мои руки сжались в кулаки, ушибы разболелись.

– Я уже не ребёнок, понимаешь, мама? И ты не можешь просто так оправить меня к каким-то родственникам!

Она прижала мобильный телефон к уху.

– А давай ты пока переоденешься в сухое? – предложила она, по-прежнему не глядя на меня. – Подумать только, поехала на велосипеде в такой дождь! Я бы забрала тебя из больницы, если бы ты позвонила.

Я гладила своё перевязанное и теперь снова неприятно запульсировавшее запястье и боролась с порывом схватить её телефон и отключить звонок.

– Ничего, я справилась. И я, конечно, не собираюсь…

В этот момент кто-то ответил на другом конце линии. Мама с облегчением выдохнула.

– Я звоню насчёт Офелии, – сказала она, не обращая внимания на мои протесты. – Приезжайте как можно скорее.

Я поняла, что, должно быть, окончательно сошла с ума, когда спустя несколько часов вылезала из парижского канализационного люка следом за сумасшедшей старухой. А ведь я была полна решимости противостоять маме, непонятно зачем позвонившей родственникам. Однако сейчас я сосредоточенно ставила ноги одну за другой на ступеньки ржавой лестницы, в то время как моя мама, дома, в Берлине, отправляла в школу уведомление о том, что я буду учиться дома до дальнейших распоряжений. Над головой я различила лоскуток тёмного ночного неба и переливающийся тюрбан двоюродной бабушки Бланш.

– Скорее, Офелия. Мы опаздываем, – напомнила она. Даже когда она говорила шёпотом, как сейчас, – видимо, в этой стране лучше не попадаться на глаза посторонним, разгуливая по канализации, – в её голосе всё равно звучала французская певучесть.

– Знаю, – прошептала я в ответ и поправила за спиной объёмистый походный рюкзак. В том, что нам приходилось спешить, конечно же, виновата я, как всегда. Но на этот раз это произошло не только из-за моего проклятия непунктуальности. Ситуация сложилась совершенно абсурдная, и я в замешательстве двигалась ещё медленнее, чем обычно. Кроме того, верхняя ступенька прогнившей лестницы была такой скользкой от осенних листьев, что когда я, наконец, добралась до вершины, то начала безотчётно пошатываться. На мгновение я даже потеряла равновесие и чуть не рухнула обратно в шахту канализации.

Однако рука моего двоюродного деда, который первым из нас троих вскочил на ноги, поймала меня в последний момент и дёрнула назад.

– Оп-ля! – пробормотал Жак.

(Они с Бланш без лишних церемоний просили называть себя дядей и тётей.)

Тем временем тётя Бланш направила фонарик мне прямо в лицо. Щурясь от яркого света, я пыталась понять, где мы оказались. Но разобрать удалось всего лишь очертания какого-то заднего двора.

– Разве ты не упоминала в своей последней рождественской открытке, что достигла больших успехов в скалолазании? – спросила Бланш, которая была старше меня примерно в пять раз, доставала своим тюрбаном до кончика моего носа и безжалостно обогнала меня при подъёме. Какой стыд.

И ведь я никого не обманывала. Мне очень нравилось лазать по стенам со страховкой на скалодроме и смотреть на мир сверху, из-под потолка. Обожаю это ощущение, когда удаётся преодолеть страх и почувствовать себя свободной и неуязвимой, отрешённой от всего. Однако сейчас я прошла вовсе не раунд в скалолазном зале, где нужно всего лишь освоить новый маршрут. Наша прогулка получилась совершенно безумной. У меня даже колени дрожали, хотя я почти не устала.

Скорее всего, у меня был шок или что-то в этом роде.

– Рука болит, да и рюкзак очень тяжёлый, – не слишком удачно попробовала парировать я. Забинтованной рукой я указала на огромный рюкзак, а другой прикрыла глаза. – Пожалуйста, нельзя ли посветить в другое место?

Кажется, это прозвучало жалостливо и совсем не похоже на меня. Нужно было прийти в себя, и я заставила себя подумать о чём-нибудь прекрасном. Например, вспомнила, что в понедельник я пропущу контрольную по математике, потому что уплыла с родственниками в Париж по подземной реке в канализации… Что ж, это сработало на отлично!

– Ох, прости. – Тётя Бланш опустила луч света так, чтобы я могла снова увидеть её птичье личико. Её водянистые глаза, сидящие в гнёздах морщинок, внимательно наблюдали за мной. – Пойдём дальше или тебе нужно отдохнуть? – спросила она, но не сумела скрыть нетерпения. – Что-то ты бледная. Плохо себя чувствуешь?

Я поспешно покачала головой. После истории с книгой сказок тётя Бланш наверняка считала меня размазнёй. И сейчас я была на пути к тому, чтобы ещё раз подтвердить в её глазах этот образ.

– Всё хорошо. Жду не дождусь, когда увижу сестру и ваш дом, – добавила я с большим энтузиазмом, как будто невыносимо страшная история о Красной Шапочке и злом волке никогда не пугала меня до слёз.

– Прекрасно.

Она крутанулась на месте, и я поспешила за ней.

Что ни говори, Бланш поразительно напоминала сморщенного попугая, и это впечатление усиливалось, когда она порхала – пардон – суетливо семенила между двумя рядами мусорных контейнеров в своём переливчатом платье из тафты, туфлях с вытянутым носом и тюрбане, украшенном огромным янтарём. На её руке болталась неоново-розовая сумочка – самое странное дополнение к наряду.

Парижская мода бывает сумасбродной, это общеизвестно. Но от пожилых, состоятельных дам я ожидала, честно говоря, чего-то более традиционного.

Возможно, костюма от Шанель. Насколько я помню, тётя Бланш при нашей последней встрече выглядела не так колоритно. На похороны в ярко-розовом она точно не приезжала.

Дядя Жак, кстати, тоже едва ли сливался с толпой. Пусть его вельветовые брюки не сияли всеми цветами радуги, как платье тёти Бланш, а были обычного коричневого оттенка, однако войлочные тапочки и рубашка так истрепались, что, казалось, вот-вот развалятся.

– Не тревожься, скоро будем дома, – сказал он.

Ему, как и тёте Бланш, было на вид лет восемьдесят, не меньше, но годы его не согнули. Морщины прочертили элегантные линии у его рта и придали ему шик киногероя из прошлого.

Теперь мы втроём обходили зловонную кучу мусора, пока я пыталась побороть панику, которая медленно поднималась во мне. Всё это было странным и не имевшим ничего общего с нормальной жизнью.

– И когда вы собираетесь мне объяснить… – я подыскивала слова, но тщетно, – всё самое важное?

– Не сейчас, мы и так опаздываем на метро из-за того, что вам пришлось возвращаться, юная леди. – Теперь тётя Бланш, казалось, немного запыхалась.

– Брось, Бланш, у малышки голова идёт кругом. Опоздаем? Значит, сядем на следующий поезд, – сказал дядя Жак, но тётя Бланш покачала тюрбаном.

– Ты же знаешь, что я договорилась поболтать по телефону с Сибиллой Чо.

– Простите, – извинилась я в третий раз. Тётя Бланш, похоже, не понимала, насколько грубо вырвали меня из реальности пылевые облака и это внезапное путешествие. Мне требовалось время, чтобы всё это переварить. Конечно, они не оторвали меня от идиллии. Мы не были образцовой семьёй. Да и разве можно было этого ожидать? Смерть отца поразила нас слишком сильно. И всё же мы справились.

Каждый по-своему. Мама встретила Марка, и пять лет назад у них родился Ларс. Грета превратилась в вундеркинда и однажды, положив скрипку в футляр, отправилась покорять мир. А я? Я недавно научилась ловко взбираться по скалам и стенам, ходила с друзьями за пиццей и время от времени выступала против вырубки тропических лесов. Разумеется, я предполагала, что моя жизнь будет продолжаться более или менее как прежде.

И когда тётя Бланш и дядя Жак появились у нас дома поздно вечером, потому что днём им позвонила мама, я чуть не рассмеялась. Сама мысль о том, что мама хотела отправить меня на каникулы во Францию, не дожидаясь окончания учебного года, казалась абсурдной и непостижимой. Неужели она всерьёз верила, что я послушаюсь и не скажу ни слова?!

Но потом родственники привели два чрезвычайно весомых аргумента, которые заставили меня передумать. Одним из них была пыль, которая и здесь вилась блестящими ручейками между мусорными баками и вдоль стен домов, хрустела при каждом шаге под подошвами ботинок. Пыль, которую, как я полагала, никто, кроме меня, не замечал.

Пока дядя Жак посреди нашей квартиры вдруг не перешагнул одну из пылевых речушек, которые недавно проложили русло через прихожую. Пока тётя Бланш не сообщила мне: «Офелия, дорогая, ты выросла!» – и не сняла с моего плеча несколько паутинок, которые раньше были видны только мне!

Очевидно, мы втроём страдали от одинаковых, пусть и необычных галлюцинаций… К тому же дядя Жак и тётя Бланш обещали, что в Париже меня ждёт логическое объяснение пыльным картинам с привидениями. И поэтому даже сейчас я следовала за ними дальше в темноту, которую постепенно разбавлял свет уличных фонарей. Задний двор сливался с каменной аркой, а дальше был второй двор, поменьше, в который уже проникал шум проезжающих машин. И вдруг мы оказались на оживлённой улице.

Более того, это была не просто улица, а самое сердце Монмартра! Рядом с нами в ночное небо поднималась ярко освещённая базилика Сакре-Кёр, а у подножия холма сверкал город. Именно такой, каким я всегда его себе представляла!

Я просто не могла не остановиться снова.

– Добро пожаловать в Париж, Офелия Пендулетт, – сказал дядя Жак, с улыбкой повернувшись ко мне, пока тётя Бланш нетерпеливо покачивалась на носочках.

Париж! Самый настоящий! В животе стало приятно покалывать. Волоски на руках встали дыбом, хотя здесь было гораздо теплее и, прежде всего, суше, чем дома.

Дядя Жак пристально посмотрел на меня:

– Красиво, правда?

– Да.

Он кивнул.

– Знаешь, я думаю, что для своего возраста ты очень разумная девочка. Возможно, даже более разумная, чем Грета. Ты уже в детстве была серьёзной, но… давай радоваться приключению, а серьёзные разговоры оставим на потом? – Он подмигнул мне. – А не прогуляться ли нам по вечернему городу?

Город… Я никогда не бывала в Париже. Однако, когда мы пошли потом по улицам, у меня возникло ощущение, как будто я вернулась домой. Может быть, потому что первые годы своей жизни я слышала разговоры на двух языках, и поэтому вывески и меню булочных и кафе казались мне приветами от отца? Или просто потому, что фасады массивных домов с коваными балконами, аккордеонная музыка в исполнении уличного музыканта показались мне восхитительно нормальными в этот самый странный из всех странных дней моей жизни.

Я глубоко вдохнула прохладный вечерний парижский воздух и старалась дышать размеренно, пока туман, сгустившийся в голове и не отпускавший меня с самого утра, наконец не начал понемногу рассеиваться. Хорошо, значит, это приключение. Приключения, по крайней мере, лучше, чем нервные срывы, верно?

Может быть, дядя Жак был прав и я действительно неправильно подошла к делу. Я приехала во Францию навестить сестру, ведь многие так поступают, верно? Люди путешествуют туда и сюда в самые неподходящие времена. В прошлом году Анну тоже отпустили на две недели из школы, потому что она поехала на свадьбу своей двоюродной сестры в Австралию. А со мной ничего особенного ведь не произошло, верно? Пусть поездка оказалась довольно неожиданной и странноватой, ну и что? Разве нельзя вот так взять и уехать?

Мы поехали на метро в 3-й округ, и я испугалась, что тётя Бланш окажется экзотической птицей среди других пассажиров. Но на сиденьях по другую сторону прохода сидели два панка, чьи волосы были куда ярче и пестрее, чем тюрбан тёти Бланш. А войлочные тапочки дяди Жака вдруг показались вполне респектабельной обувью по сравнению с высокими белыми блестящими сапогами на платформе, которые были на женщине в необычайно коротком платье и со сливовой помадой на губах. Кроме того, мы явно находились в обычном большом городе, а не в каком-то жутком сказочном лесу или вроде того.

Конечно, даже здесь я видела пыль, просачивающуюся то тут, то там сквозь сиденья метро или капающую из портфеля бизнесмена, но до поры до времени делала вид, что ничего не замечаю, как почти все остальные.

Вместо этого я воспользовалась возможностью написать маме: «В Париже. Путешествие прошло необычно, но терпимо. До связи».

Как всегда, ответа дожидаться пришлось долго, потому что мама почти никогда не носила с собой мобильный телефон, занимаясь с Ларсом – так она защищала его от вредного излучения. Но сегодня, получив после получасового ожидания в ответ короткое «ОК», я разобиделась сильнее обычного. До сих пор не могла поверить, что мама вот так просто меня выставила. Даже объяснив, как долго я буду отсутствовать! К горлу подкатил комок.

– Знаешь, а поужинать мы ещё успеем, как ты считаешь? – прервал мои размышления дядя Жак.

Взглянув на свои наручные часы, я рассеянно кивнула. На самом деле, было только половина седьмого, так что всё наше путешествие из Берлина в Париж заняло чуть больше часа. Подумать только, прогулка по волнам…

Но вместо того чтобы снова вернуться к мыслям, которые я старательно гнала прочь, я сосредоточилась на том, чтобы вынести свой рюкзак из метро, подняться на эскалаторе и шагать вместе с Бланш и Жаком по лабиринту улиц и переулков.

Вскоре мы прошли мимо небольшого магазина овощей и фруктов и свернули за угол у киоска, на витринах которого все обложки журналов, конечно же, кричали о необъяснимых поломках башенных часов по всему миру – вот уже больше месяца повсюду, от большого города до самой отдалённой деревни, башенные часы опаздывали, останавливались или даже убегали на несколько минут назад. И до сих пор ни один часовщик не смог найти причину этого явления…

Наконец мы остановились перед гостиницей с осыпающейся штукатуркой на фасаде и выбеленным солнцем навесом над входом. На углу неоновыми буквами светилось название «Отель Пендулетт». Однако буква «Н» и обе буквы «Т» в нашей фамилии погасли, поэтому издалека прохожие видели «Отель Педуле».

Стеклянная вращающаяся дверь скребла по ковру неопределённого цвета. За дверью нас ждала стойка с золотым колокольчиком перед стеной, утыканной пронумерованными крючками для ключей. На стойке регистрации было пусто, но никто, казалось, не удивился.

Бланш на мгновение задумалась, а потом взяла один из ключей и протянула его мне. Брелок на нём был сделан из потёртого куска металла и весил, наверное, целый килограмм.

– Комната 32, – объявила она. – Я уверена, что тебе понравится. А теперь извините меня, я уже опаздываю. – Она исчезла за занавеской возле входа.

– Ох, – только и сказала я Жаку. – Я и не знала, что вы работаете в сфере туризма.

– Мы – нет. Это что-то вроде нашей семейной резиденции, – пояснил он. – Так что в сущности у нас просто много комнат для гостей. Кстати, ужин через полчаса, ты не против?

– Я только за.

– Хорошо.

Дядя Жак кивнул и протянул ко мне руку, покрытую пигментными пятнами. Кончиками пальцев он погладил меня по плечу. И снова, как будто это было само собой разумеющимся, он провёл по неровному шраму, спрятанному под свитером и уже восемь лет змеившемуся по моей коже, как след зубов опасного животного, от локтя до лопаток. Я всегда изо всех сил прятала этот шрам от чужих глаз, а если кто и замечал его, то в лучшем случае ехидно заявляла, что купила его на интернет-аукционе.

Но здесь было что-то другое.

Лёгким, как пёрышко, движением Жак пробежал по шипастому узору, как уже делал однажды днём.

– Располагайся как дома, ладно? – мягко сказал он. – Скоро ты всё поймёшь, обещаю.

Я сглотнула и решила надеяться, что он окажется прав. В конце концов, до сегодняшнего дня в моей жизни был только один вечер, который прошёл хотя бы отдалённо так же необъяснимо, как этот. В тот ужасный вечер я потеряла отца и получила шрам. Вечер, когда мы попали в аварию. Тогда я впервые почувствовала, что рядом со мной творится нечто странное.

И теперь во взгляде дяди Жака я читала, что была права, так всё и было.

Конечно, все тогда утверждали, что у меня, должно быть, разыгралось воображение. Моя мать, Грета, учителя… Все эти годы меня уверяли, что я просто перепуганный ребёнок.

И мне всё кажется или даже снится. Потому что дерево точно бы упало, а не полетело, и вообще…

Они уговаривали меня очень долго, пока однажды я сама не поверила их словам.

Я стала благоразумной, потому что этого все от меня ждали, и попыталась жить дальше. Но сегодня… Когда дядя Жак так странно посмотрел на меня днём и провёл пальцем по шраму, не видя его, я вдруг подумала: а вдруг между тем вечером и сегодняшним днём есть связь? Между той невероятной и необъяснимой грозой, разразившейся восемь лет назад, и столь же необъяснимыми ручьями пыли, которые преследуют меня с тех пор?

Что, если я не вообразила себе летящее дерево, точно так же, как не вообразила и поток, который принёс меня сегодня в Париж? Когда я смотрела на странную пыль, в области пупка меня что-то как будто пощипывало. Точно так же, как когда я следила взглядом за летящим деревом. Как будто что-то внутри меня зажмурилось, собираясь проснуться.

И именно это странное чувство, намёк на связь с прошлым, и было вторым аргументом, который окончательно убедил меня отправиться в Париж. Гораздо настойчивее, чем пыль и призрачная паутина. В сущности, по этой причине я во всё и ввязалась.