Текст книги "Истина"

15

Я бросилась в ванную комнату и, к счастью, успела вовремя. Подняла крышку, наклонилась над унитазом. Желудок сводило судорогами, дыхание перехватывало, в глазах стояли слезы. Меня вырвало, на лбу выступил холодный пот. Каждый раз, когда меня рвет, мне кажется – вот-вот умру, никогда это не кончится, вслед за содержимым желудка выскочат все мои внутренние органы, а за ними душа, и останется от меня лишь пустая оболочка да осядет на полу, как сдувшаяся резиновая кукла.

Все, кончилось наконец-то, я с трудом выпрямилась, нажала на слив. Меня трясло и прошибало холодом, одежда липла к влажному телу, я едва стояла на ногах, как бывает при отравлении.

Я осмотрелась, и ванная комната, освещенная дневным светом из окна, своей строгой белизной вдруг напомнила мне операционную. Дрожа, я попробовала присесть на бортик, случайно задела высокую бутылочку с пеной для ванны, и та со стуком и клацаньем покатилась на дно. Звук показался мне неестественно высоким и громким, в ушах сначала зазвенело, потом левое ухо оглохло и я услышала в нем тонкий писк. Я наблюдала за бутылочкой, как она каталась по дну ванны и наконец замерла на месте. Писк в ухе становилось все громче, перед глазами плыли яркие пятна, и вдруг все окружающее утратило смысл. Я глядела то в одну сторону, то в другую, пытаясь осознать взаимосвязи между предметами, попадающими в поле зрения. Белое, все белое и гладкое. Белый, гладкий кафель. Гладкая, белая поверхность ванны. Белая раковина. Белая орхидея, белые полотенца, белая мыльница, белая занавеска для душа. Несколько цветных пятен. Высокая бутылочка, которая лежит на дне ванны и наполнена жидкостью сапфировой голубизны. Маленькие очки для плавания, с носом, неоново-зеленые. Крошечная пластмассовая фигурка Дарта Вейдера, черная-пречерная. Резиновая игрушка, уточка, розовая. И еще я сама. Посмотрела вниз, на свои загорелые ноги, как они торчат из-под белого платья, на вишнево-красные ногти на ногах. Заморгала. Почувствовала холодную, гладкую поверхность под ногами, почувствовала, как покрываюсь гусиной кожей и у меня на руках дыбом встают все волоски, поглядела на кафель перед глазами. Мерцающая белизна. Капает кран, плюх, плюх, плюх, плюх, капает все громче, плюх, плюх, плюх, плюх, но я не могу встать и закрыть кран, мне надо сидеть здесь и ждать, пока пройдет глухота, дрожь, головокружение. Почувствовала легкий запах ароматической свечи, она стоит на краю ванны, но я позабыла, чей это запах. Это ваниль, лимон? Или амбра?

Понемногу сердцебиение успокоилось.

В машине я не проронила ни слова. Сидела там – беспомощная и неспособная собраться с мыслями. Неспособная решить свою проблему.

Лео прижимался ко мне, заметив, наверное, какой-то непорядок или просто потрясенный происходящим. Его отец. Все эти чужие люди. Фотографы.

Я не знала, что делать. Как мне вести себя? Что нужно от меня этому человеку? Уже сейчас, в машине, пойти в атаку? Вышвырнуть его отсюда? Устроить сцену? Но разве такое возможно при Лео, которого я настраивала на то, что вернется папа, что папа пережил трудные времена, что мы должны быть добры к нему и осторожны? Нельзя бездействовать, но и сказать ничего нельзя в присутствии Лео. Я просто не знала, что делать.

Вот это да, думала я.

Сказывался шок.

Я заставляла себя успокоиться и дышать ровно. Вдох-выдох, спокойно, спокойно. Посидела так немного и вдруг вспомнила один из разговоров с господином Ханзеном. Я спрашивала, нельзя ли мне поговорить с мужем по скайпу или по телефону до его прибытия в Гамбург. Ханзен пообещал это устроить и связаться со мной, что он впоследствии и сделал. Явно смущенный, он сообщил мне, что Филипп не хотел бы заранее говорить со мной ни по телефону, ни по скайпу. Кроме того, муж просил не привозить нашего сына в аэропорт, он был бы рад, если бы Лео провел первые несколько дней где-нибудь в другом месте. Например, у друзей.

Каким же оскорбительным показался мне этот отказ! После стольких лет Филипп не желает услышать меня как можно скорее? Не желает увидеть своего сына? Это ведь совершенно на него не похоже. Это что вообще такое? С другой стороны, размышляла я, предчувствуя недоброе, за семь лет всякое могло произойти. Кому это знать, как не мне? И я решила выполнить его просьбу лишь наполовину, то есть взять Лео с собой в аэропорт, но потом отвезти его к Мириам. Не люблю, когда мне отдают указания.

Поначалу я не могла понять, отчего мой муж так себя повел, отчего после стольких лет отказался поговорить со мною хотя бы по телефону, но тут мне стало ясно: этот незнакомец не собирался меня ни о чем предупреждать. Он хотел захватить меня врасплох. Поставить перед фактом.

И ему это удалось превосходно.

Уж до того я злилась на самое себя, просто лопалась от злости. Как это я там, на месте, никого не заставила меня выслушать? Эй, Зара, с каких это пор ты превратилась в тихую серую мышку? А ну-ка, соберись! Да, твоя жизнь, похоже, разбилась на тысячу крупных и мелких осколков. Но никто их не соберет вместо тебя и новую жизнь тебе не построит. Это твое дело. Значит, перестань хныкать. Вставай! Действуй!

И я встала. Подошла к раковине. Прополоскала рот, плеснула холодной воды в лицо, вытерлась полотенцем.

Уже хорошо. А теперь – думай!

И я задумалась, хотя мозги еле шевелились, а зубы стучали. Сегодня мой муж, мой самый любимый на свете, должен был вернуться домой, но вместо него на борту самолета оказался другой человек. Мне не удалось разоблачить его прямо на месте, в аэропорту, меня следом за ним сунули в машину. Нас отвезли домой. Теперь я здесь, дома. Я способна к действию, я взяла себя в руки.

Следует позвонить в полицию.

Немедленно.

Понятия не имею, что у этого человека на уме.

Что ему от меня нужно?

Почему ему вообще что-то нужно?

Я повернулась, взялась за ручку двери и услышала… Шаги.

Сердце сжалось в крошечный комочек страха.

Когда я, зажав рот рукой и с трудом сдерживая приступ рвоты, ворвалась в дом, не удостоив взглядом незнакомца, который остался в машине, – разве я не захлопнула за собой дверь?

Незнакомец находится в моем доме.

16

Птичий щебет доносился из-за приоткрытого окна ванной комнаты, и волей-неволей я выглянула на улицу. Сочная зелень каштановых деревьев под светом солнца казалась особенно яркой на фоне густой синевы неба. Скоро сверху на головы прохожим бомбочками полетят каштаны, а те мамы, которые еще играют со своими мальчиками и девочками, станут мастерить из них маленьких человечков и уж только потом отпустят детей на футбольную тренировку или к игровой приставке. Я и сама такая. Идиллическая картинка кажется мне сейчас просто издевательской. А что я, собственно, думала? Что окружающий мир должен замереть только оттого, что мой собственный мир рассыпался на части? И я отвернулась от окна.

Мы с незнакомцем в доме один на один. Инстинктивно я потянулась за мобильником, я всегда ношу его в кармане брюк, да вот только у моего летнего платья нет карманов, значит, мобильник должен быть в сумке, я бросила ее где-то в прихожей. Тихо выругалась. Если я собираюсь позвонить, если я хочу позвать на помощь, то надо выйти отсюда. Надо выйти к нему. Вот проклятие! Я уселась на крышку унитаза, закрыла лицо руками. Ох, лучше бы я не одна поехала в аэропорт, лучше бы хоть кто-то был со мной, на моей стороне. И почему Иоганн именно сейчас уехал, нет его в стране, да чтоб ему! Прошло несколько минут, за дверью ванной комнаты тишина, но я знала, что чужак здесь. Пригладила волосы, руки дрожат. Нельзя же здесь сидеть вечно.

Вставай, скомандовала я себе. И встала. Тихонько досчитала до трех.

Открывай дверь!

И я распахнула дверь ванной комнаты. Незнакомец стоял прямо передо мной и глядел на меня своими странными, темными глазами.

Он улыбался.

Улыбка у него такая, как открытый складной нож.

Мне стало ясно, что я в ловушке. Осталось одно – идти напролом. Ярость моя пересилила страх, я сделала шаг вперед, в его сторону, это ведь мой дом. Незнакомец чуть наклонил голову, во всей его фигуре чувствовалось: он выжидает. И напряжен, несмотря на улыбку. Пиджак, в котором он вышел из самолета и ехал в машине, он тем временем снял, обнажив сильно загорелые руки. Короткая бородка у него неровная, под нею видно, как работают жевательные мышцы.

– Кто вы такой? – спросила я.

– Кто вы такой? – эхом ответил он.

Я возмущенно уставилась на него. И спросила:

– Что вам от меня нужно?

– Что вам от меня нужно? – повторил он, сбив меня с толку. Мою интонацию он имитировал превосходно.

– Что вы делаете в моем доме?

– Что вы делаете в моем доме? – отозвался он.

– Вон отсюда! – завопила я.

– Вон отсюда! – заорал незнакомец.

Потрясенная, я сделала шаг назад. Он же просто сумасшедший!

– Да кто вы такой, черт бы вас побрал? – почти шепотом выговорила я.

Незнакомец с деланным удивлением поднял брови, наигранным движением схватился за сердце, словно спрашивая: «Как это – кто?!» Открыл рот, закрыл рот, будто он поражен и даже шокирован, театрально затряс головой и, наконец, ответил:

– Но я же Филипп, твой муж!

Уголки рта опустились. В глазах мелькнула насмешка. Ситуация его явно развлекала.

Мне казалось, онемение разлилось по всему моему телу. Это сон, что ли? Нет, это не сон, а самая что ни на есть реальность. Глухим голосом я спросила:

– И что все это значит?

Ухмылка искривила его лицо, он даже не потрудился ее скрыть.

– Разве непонятно? Я из Секретной службы. Сделал целый ряд пластических операций, чтобы выдать себя за вашего мужа. Нос, лоб, губы – все новехонькое. Если приглядитесь повнимательней, пока еще увидите рубцы. Филипп Петерсен – моя новая личность. Вообще-то я могу вам раскрыть мое настоящее имя. Но после этого мне, разумеется, придется вас убить.

И он рассмеялся мне в лицо.

Рассмеялся до того отвратительно, что я сделала шаг назад.

А затем правая моя рука, как будто безо всякого моего участия, поднялась и влепила ему крепкую оплеуху. И я услышала собственный крик:

– Где мой муж? Где Филипп, что вы с ним сделали?

Незнакомец схватился за щеку, фальшивой улыбочки как не бывало. Молниеносно вцепился в мое плечо, я попыталась высвободиться, но шансов не было. Он привлек меня к себе, глянул прямо в глаза:

– А вот этого ты делать больше не будешь.

Тут вдруг он меня выпустил, и я было поплелась прочь, бессильная и почти побежденная, но он прошипел еще и такие слова, из-за которых я чуть не впала в безумие:

– Ведь я Филипп, твой любимый муж.

– Вон из моего дома! – заорала я и так съездила ему кулаком в грудь, что он на миг потерял равновесие. – Проваливайте!

Схватила его за руку, потащила к двери, надрываясь от напряжения, кряхтя и со слезами на глазах, но он сопротивлялся и вырвался у меня из рук. Хватая ртом воздух, я встала у двери. Все это просто невероятно!

– Катитесь отсюда куда подальше! – опять закричала я. – Неужели вы думаете, что вам удастся такое провернуть?

Может, собственными руками я и не смогу его отсюда вышвырнуть, но мой дом ему придется покинуть, это уж точно.

А он просто наблюдал за мной. Совершенно спокойно и даже расслабленно. Вдруг стало ясно: он вовсе не сумасшедший, он прекрасно знает, что делает. Молча развел он руками, как будто хотел сказать, что провернуть это ему уже удалось.

И мне снова вспомнился аэропорт. Все эти люди, пресса, фотографы. Только представлю себе завтрашнюю газету! С фотографией, на которой этот чужой человек держит на руках моего сына. А под фотографией – имя Филиппа. Вспомнилось и то, как меня окружили журналисты. И как я допустила, что незнакомец меня обнял, а я произнесла единственную роковую фразу: Какое счастье, что ты вернулся.

Тьфу, проклятие! Тьфу! Тьфу!

Я ринулась мимо него в сторону гостиной, в сторону телефона, готовая к тому, что он преградит мне путь, попытается меня остановить, физически на меня нападет, но ничего подобного не произошло. Вот я у телефона, вот я взяла трубку и только тут услышала, что мошенник последовал за мной в гостиную.

– На вашем месте я не стал бы этого делать, – произнес он спокойно.

Я было решила набрать 110, номер полиции, но вдруг вспомнила, что бывает, если в полицию звонит кто-то из известной семьи: обо всем пронюхает пресса. А мне нужно решить проблему без шума, главным образом – ради Лео. Что же делать, что же мне делать?

Прижала трубку к уху так крепко, что даже больно стало, но ничего не услышала. Нет гудка! Осмотрелась, и вот оно что: мошенник держит в руке телефонный провод. Он вытащил штекер из розетки.

Мы стояли друг против друга, как дуэлянты. Из окна позади него видна была лужайка перед соседним домом, а по лужайке ковыляли четыре вороны. Вдруг вспомнилось, как бабушка рассказывала, что терпеть не может ворон, это, мол, птицы смерти, а мама ей возражала, мол, это глупость, хотя она и сама ворон терпеть не может, они разгоняют маленьких певчих птичек, скоро уже не останется ни синиц, ни малиновок, ни воробушков, одни только вороны. Мне тогда было примерно столько лет, сколько Лео сейчас, и я очень любила малиновок и синичек, мне разрешали зимой их кормить. А после этого я стала швырять в ворон камнями, хотела всех их разогнать, но мама велела мне прекратить это дело.

Вороны издавали гортанные, хриплые звуки. Откуда они вдруг тут взялись? В испуге я отвернулась от окна.

И настоящая паника охватила меня, когда незваный гость вдруг сделал шаг в мою сторону. Мы ведь были одни в моем огромном доме, и я ничего не знала об этом человеке, совсем ничего. Кроме того, что он явно умен. И к тому же наглец. Я обвела взглядом комнату в поисках оружия, которым смогла бы защищаться. За стеклянной стеной гостиной я увидела сад своего дома, из приоткрытого окна доносился детский смех, звук газонокосилки. Сюрреализм какой-то: я здесь, внутри, с этим наглецом, а снаружи продолжается обычный летний день.

– Предупреждаю, что если вы подойдете ближе, я буду кричать на всю улицу. Вы и до трех не успеете сосчитать, а соседи уже вызовут полицию.

Голос мой дрожал, уж не знаю – от гнева или от страха, или от того и другого вместе. И ведь все это ложь, на улице сейчас только старуха соседка, да какие-то детишки. Соседи слева в отъезде. А у госпожи Тайс гремит газонокосилка.

– Разве ты этого хочешь? Хочешь вызвать полицию к себе домой? – С этими словами он сделал шаг в мою сторону.

– Предупреждаю! – повторила я, скорее в попытке придать мужества самой себе, чем ради воздействия на этого негодяя.

А он молча смотрел на меня. И качал головой, подолгу, снова и снова, вдруг напомнив мне депрессивного слона в зоопарке. С той разницей, что слон выглядел очень расстроенным и совершенно не опасным. Я пыталась принять хоть какое-то решение. Надо мне выбираться отсюда, вот что.

Он сделал еще один шаг в мою сторону, а я отступила назад. Он снова шагнул в мою сторону.

– Были бы вы моим мужем, так не боялись бы, что я куда-то позвоню, – проговорила я в полном отчаянии.

Он, рассмеявшись, остановился. Вроде бы размышлял о чем-то.

Но не более секунды. В глазах его снова мелькнула насмешка. Неожиданно он принялся разводить в воздухе руками, воздевать руки к небу и заговорил высоким дребезжащим голосом, изображая старуху ясновидящую:

– Смотрю в хрустальный шар… Будущее туманно, о, сколь оно туманно… Но вот! Туман проясняется! Да! Теперь я кое-что различаю! И шар говорит мне, что ты… – Он сощурил глаза, будто пытаясь рассмотреть размытую картинку, и театрально воскликнул: – О да! Шар говорит мне, что ты не станешь звонить в полицию.

Опустил руки, слегка кивнул. Сначала я не поняла, к чему это. Медленно, так медленно, будто движение доставляет ему боль, он присел на корточки. Раздался легкий клацающий звук, и я догадалась, что он вновь подсоединил телефон к розетке. Выпрямился во весь рост и глядел на меня спокойно, самоуверенно, едва ли не иронически. Так, будто хотел сказать: «О’кей, теперь твой ход».

Что-то смутно шевельнулось в моем подсознании.

Незнакомец смотрел на меня своими темными глазами. Одну секунду, две секунды, бесконечно долго.

– Что ж, так я и думал, – произнес он наконец.

Незнакомец

Действовать.

Делать то, что следует делать.

Собираюсь, сжимаюсь в кулак. Отметаю все, что не на пользу ситуации.

В этом состоянии мне нет равных, ничто и никто не имеет шансов против меня.

Я действую. Я действую.

Всегда.

17

Присутствие этого человека – все равно, что жжение или зуд под гипсом, в таком месте, куда нипочем не проникнешь. Я стояла посреди комнаты, он стоял напротив. Мы не смотрели друг на друга прямо, но зато и не выпускали друг друга из виду.

Я не отводила взгляда от гравюры с изображением парусника, которую Констанция много лет назад подарила нам с Филиппом, она теперь висела в гостиной, хотя никогда мне не нравилась, и внимательно я рассматривала ее, наверное, в первый раз. Но в немыслимой этой ситуации она помогала мне держаться.

День уже клонился к вечеру, до того я в панике набирала телефонные номера, но мой ужас из-за создавшейся ситуации только увеличивался. Постепенно мне стало ясно, что от мнимого Филиппа избавиться будет не так-то просто. Особенно после того, как я перед включенными камерами фактически признала в нем своего мужа. Например, Бернарди, сотрудник кризисного штаба, с которым я вчера коротко встречалась, сегодня меня попросту отшил. Разумеется, личность Филиппа установлена в результате всесторонних проверок. Но если у меня все-таки возникли сомнения – пожалуйста, на той неделе Бернарди найдет для меня время.

Сомнения! Честное слово, так и сказал: «сомнения». Как будто речь шла о чем-то совершенно безобидном, а не о жизни и смерти.

Ханзен то ли скрывался от телефонных звонков, то ли его действительно не было на месте.

Так вот, мы с незнакомцем молча стояли друг против друга, а я все пыталась сообразить, каким должен быть мой следующий шаг. Разумеется, я не хочу звать полицию к себе в дом. Не сказать, что мы очень знаменитая семья, нет. Но мы действительно богаты, и мне совершенно не хотелось, чтобы пресса разнюхала о чем-то вроде скандала и принялась его раздувать.

Стоял солнечный день в разгаре лета, а у меня мороз по коже. Я стискивала зубы, чтобы они не стучали от холода. Наискось, через стекло, солнечные лучи достигли паркета, крошечные пылинки танцевали в лучах, подобно эльфам на лесной полянке. Лучше уж понаблюдать за ними, чем глядеть на этого человека. Лицо его с этими странными, будоражащими глазами на свой необычный лад красиво. Кто знает, что творится за этим лбом, что повидали эти глаза. Как я радовалась, что Лео сейчас не дома.

– Пожалуй, я сяду. – Эти его слова вырвали меня из круга размышлений.

С возмущением я следила за тем, как он медленно и осторожно шел через всю гостиную к дивану. И все поглядывал на меня, будто я перепуганный ребенок, которого ему очень не хочется напугать еще больше. Наконец, он уселся на диван. Ох, как мне это претило, ведь обычно на диване устраиваемся мы с Лео, смотрим мультики или документальные фильмы про метеориты и динозавров. Рядом с диваном стоял багаж незнакомца – средних размеров дорожная сумка из темно-коричневой кожи, куда может поместиться лишь самое необходимое.

Вообще-то я решила не вступать с ним ни в какие разговоры, но не сумела справиться с собой, и у меня опять вырвалось:

– Что вам от меня нужно? Говорите уже. А? Что все это значит? По-вашему, это все смешно?

Он часто-часто заморгал, но затем все-таки ответил:

– В данной ситуации я не нахожу ничего смешного, Зара, тут уж ты можешь мне поверить.

Я просто вышла из себя, когда он произнес мое имя. Как будто тот факт, что он станет обращаться ко мне по имени, может способствовать нашему сближению. Противно! Просто противно. Не говоря уже о том, что Филипп почти никогда не называл меня настоящим моим именем, но этого чужой человек, конечно, знать не мог. Непонятно только, зачем ему цепляться за мое имя, неужели он не понимал, что обмануть меня не удастся? Вероятно, он опасался какого-то разоблачения с моей стороны, если он хоть на секунду выйдет из роли. Может, он думал, что я тайком веду запись? Или что его просто кто-нибудь услышит.

Между нами вновь повисло молчание. Я пыталась составить хоть какой-нибудь план, а незнакомец смотрел на меня тяжелым взглядом. Наконец, он, поднимаясь с дивана, произнес:

– Ну, что ж. Желаю успехов в твоих телефонных развлечениях.

Взял свою сумку и направился в кухню.

Я тихонько стояла, прислушивалась. Услышала, как удаляются его шаги, а потом захлопывается дверь. Наверное, следовало пойти за ним, но ноги мне не повиновались, уж так я радовалась, что не нахожусь с ним в одной комнате. Сердце стучало, кажется, очень громко. Наконец мое поле зрения как будто расширилось. Вон там стоит диван кремового цвета, а на нем кремового цвета подушка прикрывает пятно от какао, вечерами мы часто сидим там вместе с Лео. Вон там – кресло, где я обычно читаю, а рядом апельсиновое деревцо, оно сейчас цветет и распространяет дурманящий аромат, вон телевизор, стереосистема, Филиппова полка с дисками, рядом мои книжные полки. Вон подоконник, семейные фотографии в рамочках, на них Лео, Филипп и я. Ущипнула себя за руку, зачем, вот дура какая, теперь рука болит, хотя и как под анестезией, но все равно я чувствую боль, а также – почву под ногами. Все это реально, это происходит в действительности, это не мой страшный сон, не дверь, за которой скрывается чудовище, это не полтергейст, не ночной кошмар, сдавивший мою грудь и перехвативший мое дыхание, нет, и я не проснусь сейчас, пусть даже вся в поту и с заплывшими глазами, но зато и с облегчением. Меня никто не разбудит. Это все правда, это все здесь, со мной.

Наконец-то я в состоянии думать по-настоящему, а не под пристальным взглядом незнакомца, следящего за каждым моим движением. И тут же я догадалась, что следует предпринять.

От Бернарди и Ханзена помощи ждать не приходится, в этом я уже убедилась, но как насчет той статной блондинки, которая вручила мне визитку в аэропорту? Я порылась в сумочке, нашла и достала карточку: только ее имя – Барбара Петри – и номер телефона, то и другое напечатано прямым черным шрифтом. Набравшись духу, я набрала номер. Она отозвалась после второго звонка:

– Говорит Барбара Петри. Алло?

– Алло, это Зара Петерсен.

– Зара Петерсен! – В голосе ее звучало неподдельное изумление, вероятно, мне следовало сейчас предаваться наслаждениям в угаре встречи, а не утруждать себя телефонными звонками. – Чем я могу вам помочь?

Пришлось мне откашляться, в горле пересохло так, что даже говорить было больно.

– Мне срочно требуется ваша помощь. Не могли бы вы заехать ко мне ненадолго?

– Что-то случилось?

Как объяснить ей, что случилось? Нужно, чтобы она восприняла мои слова всерьез.

– Понимаю, это звучит невероятно, – начала я. – Однако человек, которого вы и все остальные считают Филиппом Петерсеном, не есть Филипп Петерсен. Я не знаю, кто он, но это не мой муж.

В трубке молчание. Я ждала, когда она спросит, что произошло. Но вместо этого она сказала:

– Немедленно выезжаю к вам.

Я поблагодарила, чувствуя, как глаза наполняются слезами облегчения, но живо их смахнула.

– Не за что благодарить, – ответила Петри. – Это же моя работа.

И она повесила трубку, раздались частые гудки.

Усевшись на диван, я снова принялась разглядывать парусник в рамке. Мне уже казалось, он плывет по волнам. Закрыла глаза.

И в ушах опять зазвучали восклицания фотографов. Господин Петерсен! Госпожа Петерсен! А потом голос Ханзена: «С вами все в порядке, госпожа Петерсен?»

Мысленно я унеслась далеко-далеко, вот и вспомнила, как Филипп всегда обращался ко мне «госпожа Петерсен», если я его чем-то раздражала или казалась ему слишком строгой, слишком серьезной. А я каждый раз чуть на стенку не лезла, мне не нравилась моя новая фамилия, нипочем я не могла по-настоящему привыкнуть к тому, что меня зовут так, как родителей Филиппа, а не как моих родителей. Когда речь заходила о том, надо ли нам носить общую фамилию, мы никак не могли договориться. Перед свадьбой ругались ночи напролет, спорили об этом за красным вином и пиццей из картонной коробки. В конце концов Филипп предложил игру «камень – ножницы – бумага». И с тех пор мы всегда так и поступали, если не могли прийти к общему решению. Даже собирались таким способом давать имена будущим детям, потому что Филиппа невозможно было отговорить от Артура для мальчика и Линды для девочки, а мне нравились Лео и Амели. Ну, в общем, по поводу моей девичьей фамилии мы сыграли в «камень – ножницы – бумага», и я проиграла. А проигрывать я никогда не умела.

Вспомнила я и одну из наших вылазок на берег Северного моря. Я была беременна на позднем сроке. Сидим мы на полотенце, вокруг песок, пахнет кремом для загара и морем, а мы спорим о какой-то ерунде. Наконец, Филипп в знак капитуляции поднял руки вверх со словами: «О’кей. Ты права, госпожа Петерсен. Давай прекратим этот спор».

Но тем самым он еще больше распалил мою жажду борьбы. «Вот видишь, – сказала я. – Тут дело такое, вот прямо как с этой фамилией». Филипп буквально застонал: «Ну, послушай, Зара! Опять эта старая тема? Уму непостижимо, что ты до сих пор меня упрекаешь. Мы сыграли в игру, ты не победила. Неужели надо опять и опять к этому возвращаться?» А я ему: «Тебе как-то удалось обвести меня вокруг пальца». Филипп сказал: «Ладно тебе, это уже смешно. В этой игре обмануть никого нельзя, в том-то все и дело». – «Разумеется, – иронизировала я. – Конечно, как же». Тут он по-настоящему возмутился: «Неужели ты думаешь, что я действительно способен на такое?» Я ответила: «Знаешь, ты попросту привык получать всегда и все, что ты захочешь. В этом, возможно, и нет твоей вины». – «Что ты хочешь этим сказать?!»

Я промолчала.

Но про себя решила, что сына в любом случае назову Лео.

Хорошо бы навсегда погрузиться в воспоминания об этом дне, проведенном нами на Северном море, какая там ссора, не ссора… Но пора было возвращаться к реальности.

Наверное, не стоило мне просто так сидеть, следовало отправиться на поиски того, кто не является моим мужем, но блуждает где-то там в моем доме. Но нет. Никаких действий вслепую, подумала я. Я понятия не имела, чего хочет от меня этот незнакомый человек, но вскоре это уже не будет моей проблемой. Надо продержаться, осталось совсем чуть-чуть. Только до тех пор, пока сюда не придет Барбара Петри. Лучше я просто посижу здесь, не двигаясь с места.

Не знаю, сколько времени я вот так смотрела в стену и ждала. Негодяй не показывался. А я уже дрожала всем телом от нетерпения. Долго я так не выдержу.

Куда он запропастился?