Текст книги "На острие ножа"

Глава 4 ✗ Сеффи

Дорогая Калли!

Мы с тобой вместе уже несколько часов. Меня перевели из родильной палаты в обычную, и сейчас примерно обед первого дня оставшейся тебе жизни. Ты лежишь в прозрачной пластиковой кроватке в ногах моей койки, и я все время украдкой смотрю на тебя, потому что мне до сих пор не верится, что ты моя. Я пишу это в перерывах между наблюдением, как к другим мамам из палаты приходят родные: мужья, бойфренды, старшие дети, родители. У каждой койки сидит хотя бы один посетитель – у каждой, кроме моей.

Я все думаю о Каллуме, твоем папе, и жалею, что его здесь нет и он не видит нас, не может быть с нами. Зато у меня есть ты, Калли. Мы с тобой против всего света, да? Что я чувствую? Сама не знаю. Как будто разум мой оцепенел – а может, его просто заклинило на нейтрали.

Но вот я снова смотрю на тебя и говорю себе, что мы еще здесь. Мы живы. Мы вместе. Наверное, Каллум хотел именно этого. Я так думаю. Я надеюсь.

Мы с тобой против всего света, мое солнышко. Мы с тобой против всего света.

Глава 5 ○ Джуд

Мы проехали мимо череды полицейских машин по обе стороны от нас. Я не сводил глаз с дороги впереди. Вот уж чего бы не хотелось – так это перехватить взгляд какого-нибудь полицейского-трефа. В конце дороги я свернул налево, в сторону города. Ехал прямо минут пять, не меньше, и тут Дилан подал голос.

– На следующем повороте налево, – приказал он.

Я свернул, как было велено, и поехал дальше – ровно, спокойно, с запасом соблюдая скоростные ограничения.

Потом Дилан принялся командовать – говорил, где и куда свернуть, пока мы минут через пятнадцать не оказались на парковке у гипермаркета. Парковка была полупустая. Большинство машин стояли поближе ко входу в магазин. Я вырулил на самый свободный участок парковки, дальше всего от дверей. Там и сям у всех на виду стояли брошенные тележки – никто не взял на себя труд вернуть их на место.

– Здесь мы расстаемся, – сказал Дилан, как только я остановил машину.

– Спасибо, Дилан, – искренне сказал Морган. – Я перед тобой в долгу.

– Еще в каком, – отозвался Дилан и посмотрел на меня.

Я демонстративно промолчал.

– Заберите из багажника чемодан со своими шмотками, – велел Дилан. – А парики и очки, если можно, верните. Они мне еще понадобятся.

– Ты мне опять приказываешь? – уточнил я.

– Нет. Просто предлагаю, – ответил Дилан.

Мы сняли маскировку и вылезли из машины. Предвечернее солнце сияло мягко и приветливо, но мне стало так жарко, что просто невмоготу. Я списал все на нервы. С тех пор как нас выставили из Освободительного Ополчения, я весь какой-то дерганый. Нервный. Я огляделся. Не хватало еще, чтобы из засады за машинами выскочили полицейские и скрутили меня. Морган и Дилан обменялись рукопожатием.

– До скорого, – сказал Морган.

– До скорого, – серьезно ответил Дилан. Кивнул в мою сторону.

Я сделал вид, что не заметил. Корешиться с трефом? Еще чего.

Дилан сел обратно в машину, на этот раз за руль, а я достал тот чемодан, где были наши вещи. И едва успел захлопнуть багажник, как машина укатила, чуть-чуть забуксовав на щебенке задними колесами. Я повернулся к Моргану.

– С каких это пор у тебя появились дружки-Кресты? – спросил я.

– Ты меня в чем-то обвиняешь, Джуд? – мягко поинтересовался Морган.

– Нет. А надо?

Морган помотал головой:

– Дилан – мой контакт, я знаю его несколько лет, мы познакомились, когда тебя еще не было в ОО. Ты поручил мне составить план отступления, я это сделал. Привлек его и других Крестов дежурить во всех сомнительных гостиницах, где мы жили в последние несколько месяцев, так, на всякий случай.

– Понятно, – ответил я.

Мне и правда стало понятно. Я предоставил все планы отступления Моргану, понадеялся, что он обеспечит, чтобы у нас всегда был выход из положения, если в дверь постучат полицейские. И до сих пор никогда не задавал ему вопросов о его планах и приемах. Что он делал и как – это все было на его усмотрение. И в глубине души я вынужден был признать, что, если бы не этот треф, нам было бы куда как сложнее унести ноги из отеля. Но от этой мысли у меня все внутри жгло, будто кислотой.

– Мне не нравится, что приходится полагаться на трефов, – признался я. – Никому из них никогда нельзя доверять.

– Джуд, иногда нужно сотрудничать с Крестами, которые нам сочувствуют, – сказал Морган.

– Слова «сочувствуют» и «Кресты» взаимоисключающие. Они столетиями были у власти. И не собираются поступаться ей сейчас. Тем более делиться с нами: у нас слишком светлая кожа.

– Освободительное Ополчение не требует, чтобы Кресты поделились властью. Не знаю, за что борешься ты, а я в ОО для того, чтобы бороться за равенство. Все, что нам нужно, – это одинаковые правила игры для всех.

– Проснись, дружок, попей кофейку! – оскалился я. – Одинаковые правила игры – хрен тебе с маслом! Вот что я тебе скажу. Тут не до правил. Нас вообще в игру не взяли.

– Почему же? Мы в нее играем. Благодаря таким, как Дилан, – возразил Морган. – А твой негативизм мешает прогрессу.

Я ехидно хмыкнул, а Морган продолжал:

– Мне уже приходилось сотрудничать и с Диланом, и с другими Крестами.

– И что, тебя все устраивает? – спросил я.

– Меня устраивает все, что идет на пользу нашему делу.

– И тебе все равно, с кем ради этого придется переспать?!

– Я не… не настолько зашоренный, чтобы считать, что все Кресты на планете против нас. Нет, – сказал Морган.

– Совсем дурачок. – Я хмыкнул.

Морган пристально посмотрел на меня:

– Джуд, ты бы поосторожнее.

– Это в каком еще смысле?

– Я вступил в ОО, чтобы бороться за равные права для нулей, – сказал Морган. – А ты зачем?

– Затем же. – Я пожал плечами.

– Точно? Или для тебя ОО – только способ отомстить каждому Кресту, который встретится на твоем пути? Видишь ли, с моей точки зрения это выглядит именно так.

– Ну так посмотри повнимательнее или встань на другую точку зрения, – огрызнулся я.

– Так что же, Джуд? Что для тебя главнее всего? Наше дело или месть? – спросил Морган.

Да как он смеет задавать мне такие вопросы?

– Я на это даже отвечать не буду, – ответил я со всем презрением, на какое только был сейчас способен. – У нас есть более важные темы для обсуждения. Например, кто настучал в полицию, что мы будем в отеле.

Пауза. Потом Морган кивнул – согласился с моим наглым предложением сменить тему.

– Да. Я об этом тоже думал. Это наверняка работа Эндрю. Похоже, он теряет терпение.

– Что делает его еще опаснее, – подчеркнул я.

– Да, понимаю.

– Полиция знает, что мы вместе, поэтому надо разделиться, – с неохотой сказал я. – Будем пользоваться мобильными телефонами для связи и встречаться не реже раза в месяц. Так мы сможем координировать усилия по разоблачению Эндрю Дорна.

– Я не смогу спать спокойно, пока он не заплатит за все, что сделал с нами, – с каменным лицом проговорил Морган. – С нами всеми. Пит погиб, Лейла гниет в тюрьме, а твоего брата повесили – и всё из-за него…

– В смерти Каллума Дорн не виноват – по крайней мере, это не только его вина. Мой брат погиб из-за Персефоны Хэдли! – выпалил я.

– Сюда я соваться не стану, – отрезал Морган, явно не желая ничего обсуждать. – Мы оба много потеряли, оставим все как есть.

Мы постояли молча. Оба думали именно об этом – обо всем, что отняли у каждого из нас. Морган лишился стабильности и чувства принадлежности к самому сердцу ОО. Я потерял все это и многое другое. Морган этого не понимает – да и где ему? Никто даже не догадывается, какие бездны ненависти к Сеффи Хэдли и всем трефам на свете таятся в моей душе. В основном к Сеффи Хэдли. Все началось с нее и моего брата. И вот чем это кончится. Каллума нет. Сеффи за это поплатится. Уничтожить ее станет делом всей моей жизни. Моей наиглавнейшей, наиважнейшей задачей.

– Ну что, договорились? Заляжем на дно, пока не сможем добраться до Эндрю Дорна? – спросил Морган. Я кивнул. – И будем на связи?

– Да, – резким тоном ответил я. – У тебя все будет нормально?

Морган кивнул:

– Где встретимся?

– Второго числа в «Джо-Джо» в торговом центре «Дандейл», – решил я. – Звонить друг другу не будем, только в крайнем случае. Если полицейские засекут наши сим-карты, они смогут следить за нами и даже прослушивать звонки.

– А надо по-прежнему регулярно менять телефоны?

– По месту решим, хорошо? Но связь терять нельзя, что бы ни случилось.

– Ладно. – Морган кивнул. – Ну что ж, до нашей следующей встречи держись тише воды ниже травы.

– И ты.

С этими словами я повернулся и двинулся прочь, хрустя щебенкой под ногами.

И я не обернулся, как ни хотел. Я чувствовал, что Морган смотрит мне в спину, но не обернулся. Пятое правило Джуда: никогда не привязывайся ни к кому и ни к чему настолько, что не сможешь развернуться и уйти, как только понадобится.

Как только понадобится.

Глава 6 ✗ Сеффи

Милая Калли!

Мне столько всего хочется сказать тебе. Столько всего надо объяснить. Стольким хочется поделиться. Даже страшно, как сильно я к тебе привязываюсь. Тебе всего два дня от роду, а я чувствую себя так, словно… словно мое сердце прямо переплетено с твоим. Глупости, правда? А может, и нет. Когда ты это прочитаешь, то, наверное, решишь, что мама городит напыщенную чушь. Слова о личном, слова, которые раскрывают правду, – их так трудно выговорить. Если бы я использовала слова, которые вообще ничего для меня не значат, у меня не было бы чувства, что я с болью вкладываю в них частички себя, когда их пишу. Я где-то читала, что пчела, когда жалит, разрывает себе тело, пытаясь оторваться от жертвы. Вот что сделала правда с моей жизнью.

А вот еще немного правды.

Калли, я хочу быть с тобой честной, всегда-всегда, но говорить такое трудно. Когда я была беременна и ты была внутри меня, я тебя ненавидела. Ты была жива, а Каллум, твой папа, нет. За это я ненавидела и тебя, и себя, и весь мир. Но теперь, когда ты здесь, у моего сердца, я чувствую, что меня охватывает умиротворение. Словно так и должно было быть. Как странно, что я чувствую такое странное спокойствие. Может, это как «глаз бури» – там тоже спокойно. Вообще-то меня вот-вот выставят из квартиры, деньги на исходе, я бедна как церковная крыса. Надо бы паниковать. А я не паникую. Все у нас будет хорошо. Я так думаю. Надеюсь. Молюсь.

Я сижу на больничной койке, держу тебя на руках и смотрю на тебя. Просто смотрю и впитываю каждую черточку, каждую ямочку твоего лица. Глаза у тебя папины – тот же разрез, то же пытливое выражение, – но они темные, темно-синие, а у него были серые, как туча. Нос у тебя мой, крепкий, гордый. Лоб папин, широкий, умный, а уши мои, и все равно ты не похожа ни на кого из нас. Ты новая, неповторимая, уникальная. Кожа у тебя коричневая, но светлее моей. Гораздо светлее. Но ты не Нуль, не белая, как папа. Ты – первопроходец. У тебя свой собственный свет, свое собственное лицо. Может быть, ты сулишь надежду на будущее. Что-то новое, особенное, иное. Что-то, что будет жить, когда все мы вымрем, а наши невежество и ненависть будут забыты. Мы будем как динозавры – возьмем и исчезнем. Давно пора. И все же мне беспокойно. Тебе придется жить в мире, который делится на Нулей и Крестов. В мире, где ты биологически будешь принадлежать к обоим лагерям, а социально – ни к тому, ни к другому. Смешанная раса. Двойственная наследственность. Ярлыки, которые на тебя будут навешивать. Стереотипы, которые придется развенчивать. Не позволяй миру ставить на тебя клейма и штампы и прочую ерунду. Ищи себя. Надеюсь и молюсь, что ты найдешь свое место, пространство и время.

И все же мне тревожно.

Я смотрю на тебя – и слезы неудержимо катятся по моему лицу. Но я не хочу, чтобы ты видела, как я плачу. Не хочу, чтобы в твоей жизни было что-то плохое, враждебное. Я хочу окружить тебя любовью, теплом и пониманием. Хочу возместить тебе то, что ты никогда не узнаешь своего отца. Его звали Каллум Райан Макгрегор. У него были прямые каштановые волосы, серьезные серые глаза, суховатое чувство юмора и колоссальное чувство справедливости. Он был ни на кого не похож. Я буду рассказывать тебе о нем каждый день. Каждый-каждый день. Я буду сажать тебя к себе на колени и рассказывать, как собирались морщинки в углах его глаз, когда он смеялся. Как дергалась жилка на челюсти, когда он сердился. Как он смешил меня – никто на свете не смешил меня так. Как я плакала из-за него, как не плакала ни из-за кого. Я так его любила. И люблю. И всегда буду любить. Его больше здесь нет. Зато есть ты. Я хочу прижать тебя к себе и никогда не отпускать. Не допущу, чтобы тебя кто-то обидел, не допущу, чтобы тебе было больно. Никогда. Честное слово.

Странно, но раньше, когда тебя у меня не было, я всегда считала себя пацифисткой, человеком, который не способен нарочно причинить другому физический вред. Но вот я смотрю на тебя и вижу, что мои чувства уже так сильно изменились, что становится страшно. За тебя я готова умереть. А еще я готова убить за тебя – и это пугает гораздо сильнее. Убить не задумываясь. Я знаю это точно, как знаю, как меня зовут. Я никому не дам тебя в обиду.

Никому.

Мои чувства приводят меня в ужас. Любовь к тебе приводит меня в ужас. До сих пор я любила только одного человека так же, как тебя, и это был Каллум. И моя любовь не принесла ему ничего, кроме несчастья. Любовь – это к несчастью. По крайней мере моя. И вот я валяюсь здесь и жалею себя, потому что Каллума нет со мной. И я знаю, что ты здесь, со мной, Калли-Роуз, но я так скучаю по твоему отцу.

Я так по нему скучаю.

Глава 7 ○ Джуд

Сам не знаю, сколько я просидел напротив ее дома в свежеприобретенной машине – просто смотрел и ждал. Хотя, если бы меня спросили, на что я смотрю и чего жду, я не смог бы ответить. Увидеть ее. Одним глазком – просто убедиться, что у нее все нормально. Этой машине, моей нынешней, было лет пять – черный четырехдверный седан. Я пришел на какую-то парковку на другом конце города, взломал замок и накоротко замкнул зажигание. Новые машины я никогда не угоняю, слишком заметные. А пятилетняя машина особого внимания не привлечет. Мне нужно было слиться с фоном, особенно когда я возле ее дома. Знает ли она, как я по ней тоскую? Чувствует ли, что я смотрю на ее дверь? Я откинулся на сиденье, не сводя глаз с маминого дома, пытаясь силой воли заставить ее выглянуть в окно или открыть дверь и увидеть меня. Дикая сложилась ситуация. В последние месяцы я все чаще об этом задумываюсь. Я словно лодка без паруса – плыву, куда понесет течением. Я даже соскучился по постоянному присутствию Моргана. Но нам обоим так лучше. У меня ни дома, ни друзей, я больше не чувствую себя под защитой Освободительного Ополчения – ведь теперь Эндрю Дорн стал правой рукой Генерала. Раньше мне иногда казалось, что жизнь у меня какая-то ненастоящая, нереальная, а теперь она вообще по ту сторону реальности и нереальности. По крайней мере, в последнее время это так ощущается. Почти постоянно. Но потом я вспоминаю это зрелище – как мой брат болтается на виселице, – и мучительная реальность набрасывается на меня с такой силой, что едва не сшибает с ног.

Каллум Макгрегор, мой брат. Каллум, который был как мое отражение, только хорошее. Это он в нашей семье должен был выйти в люди. Выделиться. Выбиться. Вырваться. Но не получилось. А если у него не получилось, на что можем надеяться мы, все остальные? Если можно одновременно всей душой ненавидеть и любить человека, то именно это я чувствую к брату. У него было все.

И это его погубило.

Мама, я по-прежнему здесь. Я тебя не бросил. Надеюсь, ты как-то можешь почувствовать мои мысли, почувствовать, что я думаю о тебе. Получаешь ли ты деньги от меня? Я посылаю их не каждую неделю, и сумма бывает разная, смотря сколько я могу себе позволить, но хотя бы стараюсь. Мама, как я хочу, чтобы можно было выйти из тени и постучать в твою дверь, как все нормальные люди, – но я не могу. Меня ищут, и ищут меня не те. Государство, полиция и еще кое-кто в Освободительном Ополчении. Но я по-прежнему здесь, мама. Я по-прежнему думаю о тебе, вопреки четвертому правилу Джуда – любовь равна беззащитности. Никогда не показывай ни того, ни другого. Но ты, мама, последнее, что у меня осталось на всем белом свете. И это для меня что-то да значит. Я и сам не рад, но уж как есть. Именно поэтому вот он я – сижу в угнанной машине у тебя перед домом, смотрю, жду и жалею, что наша жизнь не повернулась иначе.

Наверное, я лучше поеду, а то еще заметят. Не удивлюсь, если за твоим домом до сих пор наблюдают, надеются, что я объявлюсь. Ты там держись, мама. И не волнуйся. У меня осталось только одно желание, только одна задача. Я заставлю их всех помучиться.

Заставлю их всех поплатиться.

Постойте. Дверь открывается. Она выходит с мешком мусора.

Господи Боже мой! Как она постарела. Когда она успела так постареть? Голова опущена, плечи ссутулены, шаркает как старуха. Но прошло всего несколько месяцев. Несколько лет. Вся жизнь. Посмотри, что они сделали с тобой, мама. Посмотри, до чего довели. Она поднимает голову и смотрит прямо на меня. Видит ли она меня? Конечно, да. О чем я только думаю? Надо уезжать. Да и вообще приезжать сюда было безумием.

Она зовет меня по имени. Ради бога, мама, не надо. Ты не знаешь, кто смотрит и слушает. О чем я только думал? Она бросила мешок и бежит ко мне.

Заводи машину, Джуд. СКОРЕЕ!

Уезжай.

Беги.

Мама, не плачь. Не плачь, пожалуйста.

Прости меня.

Зря я так.

Никогда себе не прощу.

Я нарушил первое и главное правило Джуда.

Никогда не позволяй себе ничего чувствовать. Чувства убивают.

Глава 8 ✗ Сеффи

Милая Калли!

Пока ты спала:

Я подумала о Каллуме.

Я позвонила в три престижные газеты и разместила в них объявление о твоем рождении. Оплатила кредитной картой. Если отец думает, что я теперь исчезну с горизонта – теперь, когда у меня есть ты, – его ждет большой сюрприз. Как же я его ненавижу.

Но я подумала о Каллуме.

И поцеловала тебя в лоб. И вдохнула твой аромат. И подумала о Каллуме.

Поболтала с Миной с соседней койки. У нее тоже девочка, она собирается назвать ее Джорджа. Славное имя, правда? Джорджа.

Подумала о Каллуме.

Наскоро помылась в душе – не хотела оставлять тебя надолго. Не то чтобы я могла там понежиться, даже если бы захотела. Очередь в душевые тут всегда километровая, поэтому нужно быть шустрой и проворной и успеть скользнуть внутрь и выскочить, пока какая-нибудь разъяренная женщина не примется колотить в дверцу кабинки и ругаться, потому что горячая вода может кончиться.

И я подумала о Каллуме.

Вот в таком порядке.

Глава 9 ○ Джуд

Я сидел в баре «Золотой глаз» на задворках Хай-стрит и потягивал пиво. В такие места я стараюсь заглядывать пореже – на мой взгляд, слишком уж гламурные и много о себе воображают, – зато этот бар был далеко от тех мест, где я обычно околачиваюсь, а мне надо было выпить и посидеть подумать час-другой. «Золотой глаз» был почти на три четверти полон гуляк, решивших пропустить стаканчик после работы. В основном нули, но довольно много и трефов. Одно из тех местечек, куда трефы могут заглянуть на часок в неделю, чтобы потом уговаривать себя, будто они прямо до того либеральные-либеральные и свободные от предрассудков, что даже пить ходят туда, где нули тоже выпивают, а не только обслуживают. Я отхлебнул еще пива и огляделся. Да, в этом баре и правда людно. Зато я несколько месяцев не пил такого отличного пива, как здесь.

Вообще, стоило назвать его «Деревянный глаз». Все толпились на деревянном полу, заляпанном пивом, опирались на деревянную стойку, заляпанную вином, сидели на деревянных скамейках, стульях и табуретах с протертой обивкой. И я был одним из них. Я сидел за столом напротив воркующей парочки влюбленных нулей, которые ничего вокруг не замечали. Для них я был бы невидимкой, даже если бы вдруг отрастил себе вторую голову. Так что я сидел и пил, пил и сидел. Но я устал от бездействия. Устал бегать, прятаться, жить сегодняшним днем. Я стукнул бутылкой пива по столу перед собой и решил, что хватит уже сидеть на попе ровно. Пора вернуть себе ощущение цели и смысла жизни. На поддержку ОО рассчитывать не приходится, особенно сейчас, когда на меня кто-то охотится, вероятно Эндрю Дорн. А мама ничего не может для меня сделать. Я могу полагаться только на одного человека – на самого себя.

Прежде всего нужно раздобыть денег. Много и побыстрее. И если вдобавок получится при этом обобрать Крестов, тем лучше. На свете полным-полно банков, строительных кооперативов и ювелирных магазинов, которым нужен кто-то вроде меня, чтобы удерживать прибыль в пределах разумного. Так что я еще окажу услугу обществу. Я улыбнулся, представив себе такую линию защиты в суде. А что? Если меня поймают, попробую.

– Эй! Место! Место! Полцарства за место! Тут занято?

Я поднял голову и оскалился: передо мной стояла трефа. Волосы заплетены в множество косичек и завязаны оранжевой лентой. Шелковая блузка тоже ярко-оранжевая, а юбка с запáхом темная, то ли черная, то ли синяя – поди разбери при таком освещении. Неужели ей больше некуда сесть? Я огляделся: похоже, и правда все занято. Зараза! Я не хотел, чтобы кто-то из них сидел рядом со мной. Но тут я краем глаза заметил, что в бар входят двое полицейских: один – нуль, другой – Крест.

– Ну, если ты против, я пошла. – Трефа пожала плечами. И уже собралась уходить.

– Нет! Нет, садись, конечно. Пожалуйста, – выпалил я. И даже сумел изобразить улыбку.

Трефа снова пристально оглядела меня, потом решила, что я все-таки не маньяк с топором.

– Спасибо, – с улыбкой сказала она и села. – Меня зовут Кара.

Тьфу, пропасть! С чего она решила, что, если я разрешил ей подсесть ко мне, это значит, будто мне охота с ней поболтать? Но полицейские всё ошивались в баре, а рисковать я не мог.

– Стив, – ответил я глазом не моргнув.

– Рада познакомиться, Стив, – не унималась трефа Кара. – Сегодня тут не протолкнуться. Обычно в будни не так людно.

– Я здесь не очень часто бываю, – сказал я.

– Кажется, я тебя тут раньше не видела.

Да завали уже хлебало, а?! Не хочу я с тобой разговаривать. И сидеть рядом не хочу. Не хочу иметь с тобой ничего общего. Но я улыбнулся и постарался, чтобы мои чувства не читались на лице. Это я умею. Годы тренировки среди Крестов. Уже сбился со счета, сколько раз разные трефы выкладывали мне, что думают обо мне и «таких, как я», за чем обычно следовало: «Я, конечно, не имею в виду тебя лично! Ты-то нормальный!» И что я делал, когда трефы городили такую чушь? Улыбался и молчал. По крайней мере, раньше, когда был моложе. Уже давно никто не пытается разговаривать со мной так. Просто я решил не слишком стараться скрывать свои чувства, и иногда это, наверное, видно.

– Вот разнежились. – Кара кивнула на парочку напротив – те всё целовались, будто до конца света осталась всего минута.

– Как ты думаешь, если я заору: «Пожар!», они отвлекутся? – с усмешкой спросил я.

– Вряд ли услышат. А что, ты живешь где-то поблизости? – спросила Кара Любопытная Трефа.

– Нет. Я к сестре погостить приехал. Она живет отсюда в двух кварталах.

– А как ее зовут?

– А тебе зачем?

– Может, я ее знаю, если она часто сюда заходит, – ответила Кара.

– Линетт, – ответил я не задумываясь. – Мою сестру зовут Линетт.

Кара нахмурилась:

– Нет, не припоминаю.

Я пожал плечами. Кара улыбнулась. Я оглядел зал. Полицейские держали в руках по два листка бумаги и внимательно осматривали всех.

– А ты, Кара? Ты что, где-то тут работаешь? – Я придвинулся к ней поближе.

– Ага, в «Салоне Делани» – парикмахерская за углом, – ответила Кара.

– А Делани – это кто? – спросил я.

– Просто такое название, – объяснила Кара. – Так звали прежнюю владелицу салона, но она смотала удочки сто лет назад. С тех пор сменилось два владельца, а может, и три.

– А теперь кто владелец?

– Я, – сообщила Кара. – По правде сказать, у меня целая сеть «Салонов Делани» по всей стране.

– Сколько? – небрежно спросил я.

Кара отпила из своего бокала и посмотрела на меня чуть ли не с извиняющимся видом:

– Уже семь. Пока немного, но я планирую расширяться.

Кого она обманывает этой ложной скромностью? Точно не меня, это уж как два пальца об асфальт. Но она владеет салонами красоты. Ведет дела. Хочет зарабатывать деньги. Это может быть полезно.

– Прикольный у тебя кулон. – Я показал на ее ожерелье.

Полицейские всё приближались.

– Достался от мамы, – сказала Кара.

Это были два пересекающихся круга, вписанных в овал, на тонкой цепочке, то ли серебряной, то ли платиновой.

– Это что-нибудь значит? – спросил я.

– Мир и любовь, – ответила Кара. – Они перетекают друг в друга и обновляют друг друга. Короче, такая идея.

– Как-то слишком глубоко, – скептически заметил я.

Кара улыбнулась:

– Да нет. Мир и любовь – и всё.

– Я над этим подумаю, – сказал я и поднял бутылку с пивом.

Полицейские были уже за два-три столика от нас. Показывали всем фотографии. А вдруг это фото нас с Морганом, которые показывали те полицейские на парковке?

– Какая же ты красивая, – шепнул я Каре.

И поцеловал ее, хотя меня наизнанку выворачивало. Полицейские протопали мимо. У меня ушли все силы до капли, чтобы не оттолкнуть ее, как только полицейские окончательно повернулись спиной к моему столику.

На том конце зала кто-то заорал:

– Эй, чего расселись! А ну подвиньтесь! Тут еще есть место, даже два!

Я медленно отстранился. Девчонкам так нравится. Им кажется, что тебе не хотелось отрываться от них.

– Ну что, теперь я получу по морде? – спросил я.

– Не знаю. Объясни мне, что все это значит, и тогда я решу. – Брови Кары были приподняты, но на губах играла ехидная улыбка.

– Не сдержался, – ответил я. – Надеюсь, ты не против.

– Надо бы, но нет, – ответила Кара и театрально добавила: – Я просто сказала себе, что меня в очередной раз сочли неотразимой!

Я улыбнулся – и отпил пива, чтобы смыть вкус ее губ.

– Можно угостить тебя?

– Хорошо, – кивнула Кара. – Мне то же самое, что у тебя.

Да если бы у тебя было то же самое, что у меня, ты бы и пяти секунд не продержалась, зло подумал я. Но снова улыбнулся и встал. Я знал, что она болтает со мной просто по-дружески, но все же она дала мне поцеловать себя. Могла отстраниться, могла оттолкнуть меня, но не стала. Тупая трефовая шлюха. Я повернулся и направился к бару. Повернувшись спиной к Каре, я украдкой вытер рот тыльной стороной ладони. Попросил еще две бутылки лагера, расплатился и двинулся обратно к столику.

– Спасибо. – Кара протянула руку за бутылкой.

– На здоровье, – ответил я. – Хочешь, пойдем куда-нибудь, когда допьем?

– Это вряд ли…

– Ничего-ничего. Я просто предложил.

Мы отпили из бутылок.

– А куда мы можем пойти? – спросила наконец Кара.

– Куда хочешь, – ответил я. – В кино, просто погулять, а можешь показать мне свой салон – сама решай.

Кара пристально оглядела меня. Коротко, но подробно.

– Ладно, – сказала она, подумав.

– Что из вышеперечисленного тебе больше нравится?

– Всё! – рассмеялась Кара.

Я снова отхлебнул. Кара допила пиво ускоренными темпами.

– Готов? – спросила она.

– На всё и ко всему, – ответил я и встал.

Конечно, Кара – тупая трефовая шлюха, но она сама упала мне в руки. А я не из тех, кто упускает случай. Мне нужны деньги, и быстро, и Кара мне их обеспечит – добровольно или принудительно.