Текст книги "Больше, чем любовница"

Глава 3

Джейн наблюдала, как герцог Трешем с нарочитой медлительностью подносит к глазам лорнет.

Он рассматривал ее так долго и тщательно, словно она, Джейн, была мелкой мошкой, которую иначе и не разглядишь. Очевидно, герцог пытался таким образом запугать ее. Впрочем, он почти преуспел в этом, но девушка понимала, что показать Трешему свой страх равносильно самоубийству.

Джейн успела узнать от прислуги, что герцог страшен, когда находится в скверном расположении духа. А именно в таком настроении, если верить камердинеру, сегодня и пребывал ее новый хозяин. И выглядел Трешем весьма грозно, хотя был не в рыцарской броне, а в шелковом халате, надетом поверх белоснежной рубашки. Джейн успела заметить, что безупречно накрахмаленный шейный платок герцога повязан умело и даже с некоторым шиком.

Итак, Трешем представлял собой прекрасный образчик мужественности – высокий, широкоплечий, мускулистый… К тому же у него были выразительные черные глаза, крупный нос и тонкие губы, сжатые в презрительной усмешке. Причем именно надменность казалась самой отличительной чертой его характера. Впрочем, следовало сделать скидку на то, что сегодня у герцога был весьма трудный день…

Направляясь в библиотеку, Джейн думала о своей новой должности и пыталась надлежащим образом приготовиться к роли сиделки. Разумеется, от нее ожидали скромности и послушания – ведь ей выпало великое счастье прожить три недели в доме герцога. Увы, играть чужую роль порой труднее, чем может показаться, и сейчас Джейн получила этому очередное подтверждение. А ведь за месяц, проведенный в Лондоне, она могла бы научиться приспосабливаться к обстоятельствам…

– Прошу прощения, вы о чем? – спросил герцог, наконец-то опустив лорнет.

Джейн понимала, что вопрос риторический. В упор глядя на Трешема, она проговорила:

– Вам велели оставаться в постели в течение трех недель. И держать ногу приподнятой. А вы находитесь здесь, сидите, опустив ногу на пол, и, как это можно заметить по выражению вашего лица, страдаете от боли, которой можно было бы избежать.

– Она судит по выражению лица! Если у меня что-то и болит, то только голова – от твоей возмутительной наглости.

Джейн пропустила эту реплику мимо ушей.

– Разве не глупо рисковать здоровьем только потому, что лежать в постели утомительно?

Мужчины часто делают глупости. В свои двадцать лет Джейн могла назвать немало представителей сильного пола, которые ради того, чтобы доказать себе и окружающим, что они настоящие мужчины, готовы были рисковать здоровьем и жизнью.

Снова откинувшись на спинку кресла, герцог молча уставился на девушку. И Джейн, хотя ей не хотелось признаваться в этом, тотчас же почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки; она живо представила себе, как через несколько минут ее вышвырнут из Дадли-Хауса. Может, даже вещи не дадут собрать.

– Мисс Инглби… – проговорил наконец герцог. – Имейте в виду, мне двадцать шесть лет и уже девять лет как я после смерти отца унаследовал титул… и все прочее. Я взрослый человек и отвечаю за свои поступки. Уже очень давно со мной никто не разговаривал так, будто я нерадивый юнец, по которому плачут розги. И не думаю, что захочу терпеть подобный тон впредь.

Джейн ничего не ответила. Скрестив руки на груди, она в упор смотрела на герцога. Его трудно было бы назвать красивым, но в чертах лица, в мимике, во всем его облике проступало ярко выраженное мужское начало, и многие женщины, наверное, были от него без ума.

Однако она, Джейн, была не из этих женщин; ей совершенно не нравились властные мужчины – любители демонстрировать перед слабым полом свою мужественность. С нее было довольно и того опыта, что уже имелся.

– Но в одном вы правы, – продолжал герцог. – Полагаю, вам будет приятно узнать, что я страдаю не только от головной боли. Не надо было опускать ногу на пол. Но я скорее соглашусь сойти в ад, чем позволю приковать себя к постели на три недели. И не моя вина, что во время дуэли кое-кто отвлек мое внимание и противник смог продырявить мне ногу. В музыкальном салоне рядом с библиотекой вы найдете табурет у камина. Пойдите и принесите его сюда.

Джейн отправилась выполнять поручение. Она по-прежнему не знала, в чем же именно будут заключаться ее обязанности в течение трех недель. Во всяком случае, было очевидно: герцог не из тех, кто позволил бы ухаживать за собой с утра до вечера. И едва ли он сможет занять ее работой на целый день. Скорее всего дворецкий подыщет для нее еще какое-нибудь занятие. Джейн ничего не имела против, только бы подольше оставаться вне поля зрения тех, кто, наверное, уже ищет ее. И кроме того, здесь, в Дадли-Хаусе, она чувствовала себя… почти как дома.

Переступив порог, Джейн осмотрелась. Табурета в музыкальном салоне не оказалось.

Джоселин проводил девушку взглядом, отметив, что спину она держит очень прямо и двигается изящно и грациозно. Наверное, вчера он и впрямь был не в себе, если принял ее за служанку. Тот факт, что она служила помощницей модистки, ничего не менял. А ее дешевое и скверно сшитое платье тоже ничего не значило.

Нет, эта девушка не была воспитана для того, чтобы служить помощницей модистки. Она держалась и говорила как леди.

Так кто же она? Леди, переживающая трудные времена?

Джейн наконец вернулась. В одной руке она держала табурет, в другой – подушку.

– Вам пришлось бежать за табуретом на другой конец Лондона? – съязвил Трешем. – Вероятно, даже пришлось ждать, пока его изготовят.

– Вы ошибаетесь, – с невозмутимым видом ответила девушка. – Табурета в музыкальном салоне не было, и мне пришлось его поискать. Кроме того, я решила захватить еще и подушку.

Поставив табурет перед креслом, она положила на него подушку и опустилась на одно колено, чтобы приподнять ногу герцога. Он внутренне сжался, зная, какую боль причинит прикосновение. Но руки девушки оказались на удивление нежными. Едва ли ему стало больнее от ее прикосновения. Герцогу пришла в голову мысль: если бы она погладила его по волосам, то и голова перестала бы болеть. Он едва не рассмеялся при этой мысли.

В этот момент халат распахнулся, и Джейн увидела пропитавшуюся кровью повязку. Взглянув на свою ногу, Джоселин нахмурился.

– Вот видите, – сказала девушка. – Ваша нога опухла и болит вдвое сильнее, чем могла бы. Вам действительно надо держать ее поднятой, как советовал доктор. Полагаю, вы считаете, что мужчина не должен обращать внимание на болезни и недуги. Такое бывает довольно часто.

– В самом деле? – процедил Джоселин.

Герцог сам себе удивлялся… Ну почему он сразу не выставил за дверь эту дерзкую особу? И вообще, зачем нанял ее, если считал виновницей своего несчастья? Она оказалась на редкость сварливой и вполне могла запилить его до смерти задолго до того, как истекут три недели.

Впрочем, Бернард был не лучше: этот здоровяк частенько падал в обморок при виде крови.

Кроме того, находясь в заточении три долгих недели, он не обойдется без общества. Ведь глупо было бы рассчитывать на то, что родственники и друзья поселятся в Дадли-Хаусе, чтобы постоянно развлекать больного.

– В самом деле, – кивнула девушка.

Она выпрямилась и посмотрела на герцога сверху вниз. Теперь Джоселин заметил не только на удивление чистый голубой цвет ее глаз, но и то, что ресницы у нее густые и длинные, гораздо более темные, чем скрытые под чепцом волосы. В таких глазах мужчина может утонуть и забыться, будто все остальное во внешности женщины – лишь добавление к ним. Вот если бы она только смотрела на него, как смотрит сейчас… Но нет, она при этом еще и говорила:

– Необходимо поменять бинты. Насколько я помню, доктор сказал, что зайдет завтра. Но вам уже необходимо сменить повязку, ведь нога сильно распухла. Я должна сделать вам перевязку.

При одной мысли о том, что кто-то прикоснется к ране, начинало мутить, но Джоселин понимал: страх перед болью – проявление слабости. Кроме того, теперь, когда нога распухла, бинты стягивали ее, и это причиняло боль. В конце концов, он нанял эту девицу для того, чтобы она его выхаживала. Так пусть отработает те деньги, что он ей платит.

– Так чего же вы ждете? – проворчал Джоселин. – Моего разрешения? Разве вам, мисс Инглби, требовалось мое разрешение, чтобы напроситься на работу, а потом терзать и мучить меня в свое удовольствие?

Его злило то, что она не разрешила обращаться к ней по имени. Джейн – имя милое и без претензий, но оно и в самом деле совсем не подходило этому голубоглазому строптивому созданию.

– Я не собираюсь мучить вас, ваша светлость, – заявила девушка. – Я добиваюсь только одного: хочу сделать так, чтобы вам стало удобнее. Обещаю, что не причиню боли.

Джоселин откинулся на спинку кресла и, запрокинув голову, закрыл глаза. Но почти тотчас же открыл их. Головная боль, чудовищная головная боль, с которой он проснулся несколько часов назад, нисколько не утихла, когда он попытался отгородиться от действительности, смежив веки.

Джоселин слышал, как Джейн вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Она вышла так же тихо, как и в прошлый раз, когда ходила за табуретом. Что ж, спасибо и за это. Если бы только она побольше молчала…

Наконец-то Джейн почувствовала себя уверенно – ведь ей не впервые приходилось ухаживать за больным… Она осторожно сняла повязку, стараясь как можно меньше беспокоить своего пациента. Затем, отложив бинт, подняла голову и внимательно посмотрела на герцога.

Он даже не поморщился, хотя ему, наверное, было очень больно. Упершись локтем в подлокотник кресла, герцог подпирал ладонью голову и смотрел на нее, чуть приоткрыв глаза.

– Прошу прощения, – сказала она. – Кровь присохла.

Он едва заметно кивнул, и Джейн принялась промывать рану теплой водой. Затем присыпала рану порошком, снимающим воспаление. Этот порошок она отыскала в кладовой, куда ее проводил дворецкий.

Джейн ухаживала за отцом в течение нескольких месяцев, до самой его смерти, случившейся полтора года назад. Бедный папочка! Он никогда не отличался крепким здоровьем, а после смерти матери совсем перестал сопротивляться болезни, уже много лет подтачивавшей его изнутри. К концу жизни он весь высох – остались кожа да кости. Но герцог – совсем другое дело, нога у него сильная и мускулистая.

– Вы недавно в Лондоне? – спросил он неожиданно.

Джейн бросила на него быстрый взгляд. Она надеялась, что он не станет расспрашивать о ее прошлом. Увы, надежды не сбылись.

– Откуда вы? – снова спросил герцог.

Что ответить? Джейн не умела лгать, но и сказать правду она не могла.

– Издалека, – ответила она уклончиво.

Джоселин поморщился – порошок щипал. Но следовало предупредить инфицирование, в противном случае он лишится ноги. Джейн очень беспокоило его состояние.

– Вы – леди, – сказал герцог. – Странно, что я раньше этого не понял.

Когда выяснилось, что в Лондоне ей придется искать работу, Джейн, чтобы не казаться белой вороной, попыталась заговорить на простонародном английском, но у нее ничего не вышло: одно дело – слышать и понимать эту речь, совсем иное – говорить самой.

– Не совсем так, – ответила она, помолчав. – Я просто получила хорошее воспитание.

– Где?

Джейн уже приходилось отвечать на этот вопрос, и у нее имелся весьма удобный ответ – получив его, собеседник был избавлен от необходимости задавать дальнейшие вопросы.

– В приюте, – сказала девушка. – В очень приличном приюте. Полагаю, мой отец не мог признать меня своей дочерью, но вполне мог заплатить за мое воспитание.

Джейн мысленно попросила прощения у отца за эту ложь. И мамочка… Бедная мамочка! Родители так щедро дарили ей свою любовь. Ей, единственной и обожаемой дочери, ради которой они были готовы на все. Пока были живы отец и мать – первые шестнадцать лет ее жизни, – Джейн купалась в родительской любви. Отец и мать жили дружно, любили друг друга и были по-настоящему счастливы. Безусловно, папа и мама сделали бы все, чтобы дочь была так же счастлива в браке, как и они. Но увы, родители умерли, не успев выдать ее замуж.

Герцог Трешем промычал в ответ нечто неопределенное.

Джейн надеялась, что он не станет возвращаться к этой теме. Она перебинтовала ногу так, чтобы повязка хорошо держалась и в то же время не сдавливала отек.

– Этот табурет недостаточно высок даже с подушкой, – с озабоченным видом проговорила девушка. Она окинула взглядом комнату в поисках чего-нибудь более подходящего. Заметив шезлонг в дальнем углу библиотеки, спросила: – Вы ведь обрушите на меня весь свой гнев, если я посмею предложить вам перебраться в шезлонг? Но поверьте, ваша мужская гордость не пострадает. Вы все равно останетесь в библиотеке, зато ногу можно будет вытянуть и приподнять.

– Вы собираетесь поставить меня в угол, мисс Инглби? Как провинившегося мальчишку?

– Но шезлонг же не привинчен к полу, – резонно заметила Джейн. – Думаю, его можно передвинуть туда, где вам будет удобно. Может, поближе к камину?

– К черту камин! Пусть его поставят к окну. Только не вздумайте делать это сами. Вы надорветесь, а мне отвечать. А отвечать за это я не желаю, даже если в ваших страданиях и будет некая высшая справедливость. Возле каминной полки шнур. Дерните за него и вызовите дворецкого.

Вскоре появился дворецкий. Он и передвинул шезлонг к окну. Джейн подставила герцогу плечо, чтобы помочь преодолеть расстояние от камина до окна, но Джоселин наотрез отказался. Когда же дворецкий предложил свою помощь, герцог, нахмурившись, проворчал:

– Чтоб вы сгорели… Вот когда мне останется одна дорога – в могилу, тогда вы меня и понесете. А до тех пор я как-нибудь смогу перемещаться сам. Пусть иногда и с вашей помощью.

– Вы всегда были таким упрямым? – спросила Джейн.

Дворецкий в ужасе уставился на девушку. Он, видимо, ожидал, что вот-вот молния поразит ее за такую дерзость.

– Я – Дадли, – с усмешкой пояснил Джоселин. – Мы все упрямы с рождения, вернее – с самого зачатия. Даже в животе матери младенцы Дадли пинаются, ворочаются и всячески досаждают своим родительницам – я уж не говорю о тех мучениях, которым они подвергают матерей в процессе рождения. И это только начало.

Герцог пристально смотрел на Джейн, и она вдруг поняла, что глаза у него не черные, как ей прежде казалось, а темно-карие. Что же касается младенцев… Джейн прекрасно все об этом знала. Когда ей исполнилось четырнадцать, она стала помогать акушерке при родах и была свидетельницей появления на свет немалого числа младенцев. Мать Джейн всегда полагала, что служение своему народу – неотъемлемая часть жизни тех, кому выпала честь принадлежать к привилегированному сословию.

Расположившись поудобнее и вытянув ногу, Джоселин сразу же почувствовал облегчение. Джейн отошла в сторону, ожидая, что ее либо отпустят, либо передадут в распоряжение дворецкого. Однако дворецкого герцог отпустил, а вот со своей сиделкой прощаться не торопился.

– Итак, мисс Инглби, – проговорил он, – как вы собираетесь развлекать меня на протяжении трех недель?

Джейн встревожилась. Но почему? Ведь в вопросе герцога едва ли можно было уловить непристойный намек, да и рана казалась слишком уж серьезной… Но нет, Джейн была достаточно благоразумной и не очень-то полагалась на порядочность джентльменов, когда ими овладевала скука.

Джейн не знала, что отвечать, но отвечать не потребовалось, поскольку в библиотеке появился первый посетитель. Вернее, посетительница. Эта дама ворвалась словно вихрь. Ворвалась, распахнув дверь так, что она с силой ударилась о книжный шкаф, в котором задребезжали стекла.

Джейн насторожилась. Дама была молода и весьма модно одета, однако ее наряд, по мнению девушки, не свидетельствовал о хорошем вкусе. Джейн впервые видела эту леди, но тотчас же поняла, что поступила очень опрометчиво, решив остаться на три недели в Дадли-Хаусе. Если бы о приходе посетительницы было объявлено, Джейн нашла бы способ незаметно ускользнуть из библиотеки. Но сейчас ей оставалось лишь затаиться за шторой и терпеливо ждать…

– Кажется, я дал указание слугам никого ко мне не впускать, – пробурчал герцог.

Однако посетительницу не смутила столь вопиющая грубость.

– Трешем, ты жив?! – воскликнула она, подходя к герцогу. – Я должна была удостовериться!.. Если бы ты знал, как я страдала, ты бы ни за что не решился на это! Хейуорд отправился заседать в парламент с самого утра. Ужасная бестактность с его стороны – ведь он знает, как у меня расшатаны нервы. Клянусь, я сегодня всю ночь глаз не сомкнула. Должна признать, что лорд Оливер поступил непорядочно. Он не должен был стрелять в такой момент. И вообще ему не стоило вызывать тебя на дуэль. Если леди Оливер была настолько неосмотрительна, что позволила мужу узнать о ваших с ней отношениях, а лорд Оливер оказался настолько глуп, что выставил свои рога на всеобщее обозрение, выбрав местом дуэли именно Гайд-парк, то, конечно же, пулю заслужил он, а не ты. Говорят, ты стрелял в воздух, и это, безусловно, говорит в твою пользу. Ты остался истинным джентльменом. Хотя… Ради того, чтобы убить такую крысу, как Оливер, мог бы и поступиться принципами. Но тогда тебе бы пришлось бежать во Францию, а Хейуорд… Представь, какая наглость! Хейуорд заявил, что не стал бы возить меня в Париж ради свиданий с тобой. А ведь всем известно, что Париж – замечательный город. Иногда я спрашиваю себя: зачем я вообще вышла за него замуж?

В течение всего этого монолога герцог Трешем держался за голову. Дождавшись, когда молодая леди умолкла, чтобы перевести дух, он сказал:

– Ангелина, ты вышла за него замуж потому, что он тебе нравился. К тому же Хейуорд граф и богат почти так же, как я. Но главное – он тебе нравился.

– Да, конечно, – с улыбкой кивнула женщина, и Джейн вдруг поняла, что она очень даже мила, несмотря на значительное сходство с герцогом. – Трешем, как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Правда, нога побаливает и ужасно разболелась голова. А в остальном я в полном порядке. Спасибо за заботу, Ангелина. Присядь, пожалуйста.

Последняя фраза была произнесена с явным сарказмом, поскольку посетительница, не дожидаясь приглашения, давно уже устроилась в кресле у шезлонга.

– Когда я буду уходить, – заявила она, – я распоряжусь, чтобы к тебе никого не пускали, кроме членов семьи. С твоей головной болью не стоит принимать назойливых гостей, болтающих всякие глупости.

Герцог промычал что-то невразумительное. И вдруг поднес к глазам лорнет и досадливо поморщился:

– Этот отвратительный чепец… Почему такой мерзкий горчично-желтый цвет? А эти ленты поросячьего розового? Если ты намерена надеть это к леди Венети, я должен сразу заявить, что на меня в качестве сопровождающего можешь не рассчитывать.

Однако гостья продолжала говорить как ни в чем не бывало. Очевидно, ее совершенно не интересовало, что думает герцог о ее шляпке.

– Хейуорд говорит, что лорд Оливер на каждом углу вещает о том, что не получил сатисфакции, поскольку ты не попытался его убить. Ты можешь представить подобный идиотизм? И братья леди Оливер тоже жаждут мести, а ты знаешь, что они собой представляют. Они говорят – хотя никто из них не присутствовал на дуэли, – что ты поступил бесчестно. Но если кто-то из них бросит тебе вызов, ты просто не должен его принимать. Трешем, подумай обо мне, о моем самочувствии, о моих расшатанных нервах.

– В настоящий момент, Ангелина, я способен думать лишь об одном – о своем собственном самочувствии.

– Ну что ж, пусть тебя потешит то, что ты стал главным предметом сплетен. В городе только о тебе и говорят. Какой жест! Вернуться домой верхом, будучи раненным в ногу! Жаль, что я не видела этот подвиг. По крайней мере своим поступком ты отвлек внимание общества от этого нудного Хэйлшема с его корнуоллской историей. Скажи, а это правда, что вмешалась какая-то нищенка, завопившая в самый неподходящий момент?

– Я не стал бы называть ее нищенкой, – пробормотал Трешем. – Кстати, она здесь. Прячется за шторой. Мисс Джейн Инглби.

Леди Хейуорд повернулась к окну и замерла в изумлении. Она лишь сейчас заметила Джейн. И дело вовсе не в том, что девушка пыталась спрятаться за шторой. Просто Джейн, одевшись как служанка, стала почти невидимой для господ.

– Так это вы?.. – произнесла леди Хейуорд с совершенно неподражаемым высокомерием; в эти мгновения они с братом были похожи как две капли воды. – Так что вы здесь делаете? – Неожиданно повернувшись к брату, она спросила: – Ты ее высек, Трешем?

– Джейн Инглби – моя сиделка, – ответил герцог. – Кстати, она предпочитает, чтобы ее называли мисс Инглби.

– В самом деле? Как все это странно. Но… мне пора. Я уже и так на двадцать минут опоздала. Мы с Мартой Гридлс должны встретиться в библиотеке. Но не зайти к тебе я не могла. Ведь ты сейчас нуждаешься в сочувствии и поддержке больше, чем когда бы то ни было.

– Да, разумеется. Ты же моя сестра, – пробормотал герцог.

– Вот именно, – кивнула леди Хейуорд.

Она наклонилась и поцеловала воздух в непосредственной близости от левой щеки брата. Затем вновь заговорила:

– Фердинанд, наверное, заскочит к тебе чуть позже. Братья леди Оливер вывели его из себя своими инсинуациями. Он просто рвет и мечет. Готов вызвать их всех. Но Хейуорд сказал… Ты не представляешь! Он сказал, что Ферди просто выставляет себя ослом. Хейуорд совершенно ничего не понимает.

Леди Хейуорд вздохнула и выпорхнула из комнаты. Она исчезла так же внезапно, как и появилась.

Джейн по-прежнему стояла у окна. Ей было холодно, одиноко… и страшно.

Итак, происшествие в Корнуолле, о котором вскользь упомянула сестра Трешема, стало достоянием гласности. Но о каком именно происшествии шла речь?

– Принесите мне бренди, мисс Инглби, – сказал герцог. – И предупреждаю: не пытайтесь внушить мне, что дополнительная доза спиртного усугубит мою головную боль. Делайте, что вам приказано.

– Да, ваша светлость, – потупившись, пробормотала Джейн. Сейчас ей совершенно не хотелось спорить с герцогом.