Текст книги "Фотограф"

Глава 5

Фотографии с дня рождения Натали были готовы к Новому году, как раз в тот день, когда Страубы вернулись из отпуска. Обычно я не вставляю фотографии клиентов в рамку, но в этом случае не удержалась. Я хотела, чтобы мои работы сразу стали частью их дома, и решила не полагаться на Амелию и Фритца.

Выбрав пять фотографий, я распечатала их и вставила в рамки, а лучший кадр – смеющуюся Натали с воздушным шариком в форме единорога в руках – поместила в рамку из серебра. Каждую из них я дополнительно обернула в плотную бумагу бронзового цвета, которая, как мне казалось, понравится Амелии.

Второго января на подходе к дому Страубов меня охватило волнение. Скучала ли Амелия по мне так же сильно, как я по ней?

Но как только Амелия открыла двери, меня словно окутал исходящий от нее свет.

– Дельта Дон! – воскликнула она.

В моей голове снова зазвучали колокола и тут же превратились в полноценный оркестр, исполняющий оперу, вероятно, «Аиду» Верди, поскольку это была единственная известная мне опера.

Я вручила Амелии завернутые в бумагу фотографии. Не покажется ли серебряная рамка экстравагантным подарком, не оправданным нашей дружбой? А еще я боялась, что реакция будет не такой яркой, как мне хотелось бы. Хотелось, чтобы она поняла мое творчество так же, как я понимала ее работы.

Амелия развернула фото Натали. Слезы наполнили ее глаза.

– Милая Дельта. Нет слов. – Она обняла меня.

Моя душа ликовала. Впервые мне пришла на ум эта фраза, и она была как нельзя более подходящей.

Три фотографии Амелия поставила на столик в библиотеке и две – в гостиной. Придумать более заметного места для них я не могла.

После новогодних праздников я сидела с Натали почти каждую пятницу, а иногда и еще пару раз в неделю. В итоге в среднем я проводила два вечера у Страубов, один вечер с Яном, и оказалось, что график у меня очень плотный.

Я забирала вещи Страубов из химчистки и помогала по всяким мелким делам – это все давало мне повод бывать у них как можно чаще. И я знала, что Амелия ценит мою помощь.

«Дельта, ты настоящее чудо», – говорила она, переплетая пальцы в молитвенном жесте.

Однажды вечером я заметила, что в окнах квартиры в цокольном этаже горит свет. Будто невзначай я упомянула об этом, когда Фритц открыл мне двери.

– Хочешь, я схожу и выключу?

– Это всего лишь малышка Гвен, которая снимает у нас жилье. – Фритц улыбнулся. – От нее ни звука не слышно. Лучший квартиросъемщик – никогда не навязывается.

С Фритцем мы общались не очень много, но, уверена, я ему нравилась. Часто я ловила на себе его взгляд. Мне и самой хотелось быть с ним как можно ближе, возможно, потому что он был центральной фигурой в мире Амелии.

По пятницам я старалась приехать пораньше: пока Фритц не привез Натали из школы, мы с Амелией могли провести время вдвоем. Иногда входная дверь оставалась открытой, так что я неслышно входила в дом и, стоя на пороге кабинет, наблюдала, как Амелия сосредоточенно хмурится, погрузившись в работу. Ее красоту и потрясающий ум невозможно было воспринимать порознь.

Однажды я увидела открытый на экране проект городского дома.

– Амелия, это великолепно! – Я говорила абсолютно искренне.

– О, Дельта, ты так думаешь? – Она тут же стала похожа на ребенка – полного надежд и жаждущего похвалы.

– Да, просто потрясающе.

Амелия и не могла создать что-то банальное. Ее дизайн всегда был функциональным, но при этом очень креативным.

Моя поддержка ее, очевидно, воодушевила, даже сидеть она стала прямее, вздернув подбородок.

– Я иногда настолько погружаюсь в работу, что в итоге не могу решить, какое решение удачное, а какое нет. – Амелия коснулась моей руки. – Не могу передать, что для меня значат твои слова.

Думаю, Фритц перестал говорить Амелии то, что ей хотелось слышать, а она увядала, когда ей не хватало похвалы. Ей нужен был рядом человек, поддерживающий самооценку.

Обсудив ее работы, мы устраивались на кухне, и Амелия разливала чай. Это были одни из самых счастливых моментов в моей жизни.

А еще я все ждала, когда выдастся удачный момент поговорить с ней о ребенке. Но пока такого шанса не было.

Иногда она спрашивала обо мне.

– Итак, от Яна я получаю отчеты о ваших встречах, а от тебя – тишина, – сказала она однажды, и глаза ее горели любопытством.

Я сделала глоток малинового чая.

– Безумно рада, что вы нас познакомили! Как ты догадалась, что мы друг другу понравимся?

С Яном мы встречались регулярно, но я старалась как можно дольше оттягивать с физической близостью, пока удавалось сохранять его интерес ко мне.

Амелия сияла, явно наслаждаясь ролью свахи.

– Это была интуиция!

– Он потрясающий человек. Мне кажется, что мы знакомы много лет.

– Это ты замечательная! – Амелия сжала мою руку. – Между прочим, он показал мне фотографии, которые ты сделала для его матери. И похоже, Паула уже планирует вашу свадьбу. И я могу ее понять. – Ее звонкий смех разлетелся по комнате.

«Пообедаем в четверг? Ты свободна?»

Это сообщения я получила от Амелии в понедельник. От неожиданности у меня даже закружилась голова. Конечно, я надеялась, что наши отношения выйдут за рамки фотографии и присмотра за Натали, но думала, что это займет несколько месяцев. Не ожидала, что так скоро мне не понадобится предлог, чтобы провести с ней время.

Амелия предложила мне осмотреть дом, работу над которым они как раз закончили. До этого она показывала мне проекты, но такое приглашение было признаком укрепления нашей близости. Это был значительный шаг вперед в наших отношениях.

В среду вечером я потратила больше часа на выбор наряда для встречи с Амелией. Я хотела, чтобы она гордилась мной, если вдруг ей придется представлять меня коллегам или клиентам. И надо было выглядеть так, будто я принадлежу к тому же социально-экономическому классу, что и она. Возможно, мы пойдем в хороший ресторан, так что мой образ должен быть на высоте, но при этом непринужденным. Перемерив большую часть одежды в шкафу, я остановила свой выбор на сером кашемировом свитере и черных брюках. Ничего выдающегося, но Амелия наверняка оценит, что брюки и свитер очень дорогие.

В полдень следующего дня я приехала по адресу, который дала мне Амелия. Трое рабочих заканчивали последние штрихи в доме: устанавливали кухонную мебель, бытовую технику и осветительные приборы. Я заметила Амелию – на ней было стильное коричневое пальто, на шее – шелковый шарф.

– Моя прекрасная Дельта! – воскликнула она. – Я так рада, что ты здесь!

Было очень холодно, но слова Амелии за секунды согрели меня изнутри.

Я отметила, с каким уважением относятся к ней рабочие. Да что там, они ей поклонялись. Сама же Амелия внимательно осматривала каждый уголок новой кухни, прикидывая, что нужно поправить.

– Выровняйте крепления. Отцентрируйте бра. Поднимите люстру на пять сантиметров. – Она так уверенно давала указания, что никто бы не усомнился в ее опыте.

Закончив говорить с рабочими, она показала мне дом, рассказывая о концепции его пространства. Уже был не только закончен ремонт, но и завезена практически вся мебель. Перепланировка была не такой глобальной, как на первом этаже дома Страубов, где осталось минимум стен.

Мы вошли в библиотеку.

– Клиенты хотели сохранить все темное дерево и панельную обшивку стен, – рассказывала Амелия. – Они думают, что таким образом проявляют уважение к истории дома. Я пыталась объяснить им, что все это добавили в шестидесятые годы. Да даже если что-то и сделали изначально, все равно ведь некрасиво! И тогда мне пришлось сказать прямо: «Слушайте, вы говорите, вам понравились работы на нашем сайте. Что ж, ваш дом не будет выглядеть подобным образом, если вы оставите всю эту тяжелую древесину».

Амелия говорила о своей работе на удивление практично. Да, она была настоящим художником – именно это в ней меня привлекало, – но при этом она без смущения признавала коммерческую сторону своей работы. У нас так много общего.

Дом мне показался красивым, хотя, конечно, с домом Страубов не сравнить. Мы поднялись по лестнице, и Амелия обратила мое внимание на особо любые ею детали: черные чугунные решетки, стальные балясины и изящно изогнутые поручни из красного дерева. Дом был не совсем во вкусе Амелии, но я могла сказать, что она им гордилась.

Она показала мне спальню хозяев на втором этаже и детские спальни на третьем.

– Мы планировали отправить фотографии этого дома на архитектурный конкурс, но фотограф, с которым мы обычно работаем, в этот раз нас подвел. – Внезапно она остановилась у края лестницы и повернулась ко мне. – Знаешь, а мне ведь только что пришло это в голову! Ты могла бы сделать для нас несколько снимков?

Мне потребовалась почти минута, чтобы осознать ее слова. И на меня накатило опустошение. Вот почему она пригласила меня на обед. А я-то думала, что ей нравится проводить со мной время.

– Нам нужен гениальный фотограф, способный справится с темными тонами, – продолжала Амелия. – Конечно, я заплачу, сколько скажешь.

Я пыталась себя убедить, что такая просьба должна мне польстить. Ей понравились фотографии, которые я сделала для матери Яна. И настоящие друзья всегда готовы помочь друг другу. То, что Амелия попросила меня об одолжении, необязательно говорит плохо о нашей дружбе.

Но я чувствовала себя глупо. И в тот момент, попытавшись взглянуть на себя со стороны, я увидела няню Натали и фотографа с вечеринки. Не художника. Не ровню.

Когда на следующей неделе подошло время для съемок, я уже преодолела свое уныние и даже смогла получить удовольствие от процесса. Во многом благодаря безраздельному вниманию и восхищению Амелии. Она ходила за мной, как щенок, точно так же как до этого Ян и Паула. Иногда я позволяла Амелии смотреть в видоискатель.

– Как ты это делаешь? – спрашивала она. – Ты не искажаешь пространство, а интерпретируешь его наилучшим образом. Ты гений.

Я замешкалась, когда она спросила, сколько стоит моя работа. Возьми я плату, это бы укрепило наши отношения как клиента и исполнителя. Но и без денег я не могла быть уверена, что она дружит со мной не только потому, что ей нужна моя помощь.

Она платила мне за те вечера, что я сидела с Натали, и это казалось ей нормой, но работу фотографа я считала отдельной категорией. Во-первых, мои услуги стоили дорого, но что-то подсказывало мне, что Амелии не очень понравится, скажи я, что мой гонорар – полторы тысячи долларов в день. Но я не должна занижать цену за свою работу. Значит, все или ничего. И я выбрала «ничего».

В начале февраля Амелия и Фритц уехали на четыре дня в Рим, чтобы встретиться с одним из самых крупных заказчиков, а меня попросили остаться с Натали. Я, конечно, согласилась.

Все эти четыре дня каждое утро я готовила Натали завтрак и провожала ее до школы. Пока шли уроки, я возвращалась к себе и занималась обработкой фотографий. Казалось, что время в моей квартире еле тянется. Мой мозг и даже тело привыкли к пространству и свету в доме Страубов, когда, бросив взгляд за большое окно или стеклянные двери, можно легко было перенестись за пределы стен. В этом доме я чувствовала себя свободной, меня не сдерживали ограничения, а в собственной квартире мне было тесно, и я словно сжималась и уменьшалась.

Амелия говорила, что Натали достаточно взрослая, чтобы оставаться одной на пару часов, но я все равно возвращалась к половине пятого – Натали как раз возвращалась из школы, – а часто и раньше.

Гвен, жившая в цокольном этаже, днем была на работе, так что я могла незаметно проникнуть в ее квартиру. Ведь кто-то должен был за ней приглядывать, потому что были в ее поведении тревожные звоночки. Например, в изножье ее кровати лежало одеяло, свернутое тугим рулоном, – признак того, что Гвен была сильно напряжена и при этом могла сорваться в любой момент.

Иногда я приходила часа в два дня и спала пару часов. Как же мне хорошо спалось в этой квартирке! Она была словно создана для меня. Не реже раза в неделю я повторяла трюк с лужей на полу, а еще время от времени перевешивала одежду Гвен – мне хотелось вывести ее из равновесия.

Эта квартира и будущий ребенок Страубов оказались для меня связанными. Мне казалось, что суррогатная или биологическая мать должна жить именно здесь во время беременности. Почти уверена, что сами Страубы именно так и планировали. Но ведь это не случай Гвен.

Каждый вечер мы с Натали делали уроки, вместе ужинали и выходили на прогулку с Ицхаком. Если уроков было немного, то мы играли в настолки. Перед тем как Натали засыпала, мы болтали о школе и ее друзьях.

– Хейли такая: «Пайпер, помнишь пончики, которыми нас угощали у Мадлен?» И тут же: «Ой, Натали, я забыла, что тебя с нами в тот раз не было». Но ничего она не забыла. Просто хотела, чтобы я узнала, что они проводят время без меня.

Советов я не давала, но, думаю, Натали чувствовала себя лучше уже оттого, что я готова была ее выслушать. Иногда за разговорами мы проводили больше часа. Я и представить себе не могла, насколько значимыми окажутся для меня эти моменты. И как бы я хотела, чтобы так было и дальше.

В третью пятницу февраля я снова должна была сидеть с Натали, только в этот раз на ночевку оставалась Пайпер. Я запомнила ее как девчонку с вечеринки, не умевшую плести косы. Хотя после рассказов Натали о своих подругах я немного беспокоилась, как все пройдет.

Войдя на кухню, я оставила на стойке ноутбук и пакет из магазина – в нем была детская водонепроницаемая камера, подарок Джасперу. И я надеялась, что его кто-нибудь заметит.

Постучав в комнату Натали, я приоткрыла дверь и заглянула.

– Привет, девчонки!

Натали и Пайпер сидели на полу, увлеченные окрашиванием ногтей, и едва отреагировали на мое появление, если не считать легкого взмаха рукой.

– Я буду внизу, – сказала я.

На кухне я нашла газету – Амелия и Фритц все еще получали бумажные газеты! – и с интересом прочитала статью о банде фальшивомонетчиков из Перу. Оказывается, фальшивомонетчики – настоящие художники, но они так жаждут признания своего мастерства, что часто непреднамеренно выдают себя.

Услышав шаги на лестнице, я сложила газету и вернула ее на стойку. Вошел Фритц. Он был в смокинге и, кажется, уже запарился.

– Привет, Дельта Дон! – Фритц налил в два стакана воды и кинул в них лед. Один протянул мне, второй выпил сам. – Боже, я ненавижу этот гребаный костюм обезьяны.

Он сел на табурет напротив меня и взглянул на первую полосу газеты, затем на детскую камеру в пакете.

– Подарок для Джаспера.

Отлично, моя покупка оправдала себя.

– О! Думаю, ему мог передаться твой талант. – Он повертел в руках стакан, а затем громко вздохнул и откинулся на стуле, глядя в потолок. – Наши клиенты покупают недвижимость в этой чертовой долине, а там везде деревья и темно как в аду. А ведь могут позволить себе, чего только пожелают! Мы твердим им об этом раз за разом, но они не слушают. В итоге выбирают просто наихудший вариант. – Он сделал паузу. – Боже, мне стоит заткнуться, да?

– Мне интересно. Ваша работа, как и моя, вся состоит из тени и света. Куда бы я ни пришла, первое, что замечаю, это тень и свет. У тебя так же?

Его брови взлетели вверх.

– Да!

В этот момент я поняла, что он все больше проникается мною и моими способностями.

В лучах позднего полуденного солнца, пробивающегося сквозь стеклянные двери, он почти сиял. Зеленые глаза ярко блестели за стеклами очков в черепаховой оправе. Я с трудом подавила желание достать камеру.

– К сожалению, даже такие звезды архитектуры, как мы, должны считаться с чужим мнением. Ведь клиент платит и принимает финальное решение. Конечно, мы можем отказаться от работы, но никогда этого не делали… пока не делали. – Фритц усмехнулся. – Обычно я стараюсь возвращаться домой не слишком поздно, чтобы быстро поужинать с Натали, а затем я работаю еще часов пять. Амелия работает куда больше. Когда Натали была младше, я редко бывал с семьей, а теперь наоборот. Амелия самый целеустремленный человек, какого я встречал за всю жизнь. – Фритц смутился, словно забыл, что я тоже была здесь, и вновь покрутил в руках стакан. – Как здорово, что ты помогаешь с Натали. У нас самих как-то слишком много дел. И каждый год в этот бизнес приходят молодые и горячие. И все-таки мне пора перестать говорить и спросить, как дела у тебя.

– Я люблю наблюдать за детьми, пытаясь понять их характер. Некоторые из клиентов, которые нанимают меня, не до конца уверены, что они хорошие родители. А мои фотографии убеждают их, что все решения были правильными, ведь в итоге дети растут счастливыми благодаря их любви и заботе. Я продаю самооценку.

– Интересно. – Фритц смотрел на меня с удивлением.

– То же могу сказать про вас с Амелией. Полагаю, что и ваши клиенты хотят именно этого – повысить самооценку. Жизнь в доме от Страубов – это подтверждение, что они принадлежат к культурной и творческой элите.

Кажется, Фритцу моя мысль понравилась, но признаваться в этом он не хотел.

Тогда я спросила:

– Может, они даже хотят стать вами. Не думаешь?

– Боже, нет.

Фритц покачал головой, будто его позабавила моя диковинная идея, но я знала, что на самом деле он со мной согласен.

– Это интимный акт – создавать чей-то дом, – продолжила я. – Ваше воображение, ваш интеллект, ваше творчество – все подчиняется одной цели. Вы художники, но творение принадлежит вашим клиентам. Вы вынашиваете и даете жизнь ребенку, но потом должны отказаться от него. Дом становится их ребенком.

Фритц посмотрел мне прямо в глаза, и я осознала, что мы оба понимаем глубину этого разговора.

Я с трудом сдержала порыв коснуться его лица. Но мне было интересно, как бы он отреагировал, если я бы взяла его руку и положила себе на грудь. Даже себе я не могла объяснить, почему меня так тянет к Фритцу. Но мне не хотелось, чтобы у Фритца или Амелии была личная жизнь, в которой не было бы меня. Чем глубже я погружалась в их отношения, в них обоих, тем меньше вероятность, что мне когда-либо придется вернуться к своему одинокому существованию. И тем меньше вероятность, что они отдалятся от меня.

На лестнице послышались шаги. Фритц встал навстречу жене. Амелия, одетая в соблазнительное черное платье с длинной нитью бус, вошла на кухню. Она повернулась ко мне спиной – молния на платье была застегнута не до конца, обнажая кожу цвета слоновой кости.

– Дельта, не поможешь мне, дорогая? – Я застегнула молнию, и Амелия с улыбкой обернулась ко мне. – Богиня.

В семь вечера раздался звонок в дверь – это привезли заказанную мной пиццу. Я окликнула девочек, и они слетели вниз по лестнице мимо меня, направляясь в сторону домашнего кинотеатра. Натали схватила пульт.

– Мы будем смотреть «Дрянных девчонок» и есть пиццу! – объявила Натали, схватив пульт.

– Именно так!

Пайпер растянулась в шпагате на полу. Ей явно хотелось продемонстрировать мне свои умения.

– Натали, а твои родители точно не против?

Девочка закатила глаза.

– Конечно.

Подозреваю, Натали хотела произвести впечатление на Пайпер, а потому делала вид, будто уже видела этот фильм. Запустив видео, они устроились на диване с кусками пиццы на бумажных тарелках. Ицхак пристроился у них в ногах.

Я осталась на кухне, заканчивая кое-какие дела на ноутбуке, но время от времени бросала взгляд в сторону телевизора, который мне было видно в дверном проеме.

Пайпер цитировала диалоги из фильма, и Натали вела себя так, будто тоже знает его почти наизусть, но ее обман был очевиден.

Я вытащила из рюкзака фотоаппарат. Пока девочки поглощены фильмом, у меня была прекрасная возможность сделать несколько фотографий дома. Эти фотографии я сохраню в архиве – вдруг однажды они мне пригодятся.

Натали и Пайпер поставили фильм на паузу и приготовили попкорн в микроволновке, а затем снова вернулись к телевизору. Когда в районе девяти часов на экране побежали титры, я собиралась отправить девочек чистить зубы и переодеться в пижаму, но тут Пайпер предложила посмотреть вторую часть фильма. Натали ухватилась за идею.

– Посмотрите утром, – решила я. – А сейчас уже поздно.

– Да что за фигня! – возмутилась Пайпер, взъерошивая волосы.

– Мама и папа разрешают мне ложиться спать в любое время, если подружки остаются с ночевкой. – Натали схватилась за пульт.

Конечно, я в это не поверила, но мне не хотелось подвести Натали, обращаясь с ней как с малышкой. Пайпер вела себя явно не как одиннадцатилетняя девочка.

– Ну, даже не знаю… – Я встретилась взглядом с Натали, пытаясь понять ситуацию.

– Пожалуйста, Дельта, – тихо сказала она, хлопая широко раскрытыми невинными глазами.

Я смирилась с дурным примером Пайпер.

– Ладно, Натали. Включай вторую часть.

Пока девочки смотрели фильм, я изучала их. У Пайпер были длинные блестящие черные волосы и золотистая кожа. Резкие черты лица, силуэт, фигура и сопровождающие ее тени и блики были необычны для ребенка. Я зарабатываю на жизнь, глядя на детские лица, поэтому знаю, о чем говорю. Финальный облик человека формируется далеко не сразу, у многих подростков еще долго видны детские черты, но постепенно жизненный опыт меняет лицо взрослого. Маленькие дети часто милые, но они редко бывают красивыми, потому что настоящая красота должна иметь характер.

Облик Натали еще до конца не сформировался, в отличие от Пайпер. Даже в одиннадцать на лице Пайпер были морщинки. Как это происходит с ребенком? И почему не со всеми? Интересно, когда я окончательно стану собой?

Через полчаса Пайпер поставила фильм на паузу и встала, покачивая бедрами.

– Та-а-ак хочется шоколадку! – Она выжидающе посмотрела на меня.

– Сладкого нет. – В этом я была уверена, поскольку время от времени проверяла кухонные шкафы, и если заканчивалось что-то важное, то по дороге к Страубам заходила в магазин. Амелия была за это мне крайне благодарна.

– «Скиттлс»! – Пайпер крутила бедрами, будто вращая обруч.

– «Скиттлс»! – подхватила Натали, хотя ведь знала, что конфет нет.

– Я же сказала, что сладостей нет. – Меня раздражала Пайпер и ее требования.

– Мороженое! – Пайпер схватила Натали за руки.

– Девочки, – сказала я, – выключайте фильм. Уже почти десять часов.

– Мороженое – это жизненная необходимость, – настаивала Пайпер, и подруги продолжили танцевать, подняв руки и толкаясь бедрами.

Я уступила и принесла им кокосовое мороженое, которое до этого видела в морозилке.

Когда фильм, наконец, закончился, я решила проводить их наверх, но Натали отмахнулась от меня.

– У нас все в порядке.

– Точно?

Натали захлопнула дверь.

Чуть позже я снова поднялась наверх – свет в комнате Натали был выключен, значит, уснули.

Я убрала беспорядок, оставленный после кинопросмотра: подняла разбросанные девочками подушки и разложила их на диване. Среди подушек нашлось ожерелье с подвесками, похоже, самодельными. Наверное, Натали потеряла. Одна из подвесок напоминала Ицхака, а другая была похожа на маленькое сердечко с зигзагообразной линией посередине, что означало, что сердце разбито.

Только я устроилась на кухне с чашкой чая, как сверху раздался громкий крик. Взлетев бегом по лестнице, прыгая через ступеньку, я ворвалась в спальню девочек: Натали спала в своей постели, а Пайпер кричала, стоя у окна.

– Здесь был человек! У него был нож! Помогите!

– Что случилось? – Натали села, просыпаясь.

– Тихо, – прошептала я, подходя к Пайпер. – Тебе приснился плохой сон.

– Так что случилось? – снова пробормотала Натали.

– Все хорошо. – Я похлопала Натали по руке. – Спи дальше. Все нормально.

Я хотела увести Пайпер из комнаты, но она отскочила от меня и снова начала кричать.

– Нет! Нет!

Даже в темной комнате я видела ужас на ее лице. Она не притворялась.

– Я хочу к маме! Отвезите меня домой!

Пайпер села на пол, сжавшись в комок.

– Пойдем со мной и позвоним твоей маме. – Я подняла ее на ноги и убедила следовать за мной вниз по лестнице.

Мы с Пайпер устроились на кухне. На ней была короткая красная ночная рубашка, которую можно было назвать сексуальной. Я читала, что маленькие дети с повышенным сексуальным поведением часто подвергались насилию. В пятом классе я сама сидела на турнике в спортивном зале так, что мальчики время от времени касались моей промежности, выполняя упражнения.

– Хочешь молока? – предложила я Пайпер, и та согласно кивнула. – Ты все еще хочешь, чтобы я позвонила твоей маме? – Девочка опустила глаза. – Хорошо, начнем с молока, а там решим, что делать дальше.

– И можно немного хлопьев?

Залив хлопья молоком, я поставила миску перед Пайпер и сама присела рядом. Состояние ее менялось, и, казалось, ужас постепенно отступал.

– Я помню тебя со дня рождения Натали, – заметила девочка. – Ты же фотограф?

– Да.

– И фотограф, и няня? Как так?

Подвоха в ее вопросе я не заметила.

– Мне нравится Натали. Мне нравятся ее родители.

– Тебе нравится присматривать за детьми?

– Да.

Пайпер потянулась ртом к ложке, и я с удивлением отметила, насколько яркие у нее губы, как у куклы.

– Это странно, – пробормотала она.

– Почему?

– А еще я видела, как ты фотографировала внутри дома. Зачем?

Я и не предполагала, что Пайпер заметила, чем я занималась, пока они смотрели фильм, а потому ощутила знакомый резкий рывок в животе. Ничего плохого я не делала, но другие могли понять меня неправильно.

– Здесь очень красиво, ты так не считаешь?

– Что ты собираешься делать с этими фотографиями?

Намек на ухмылку на ее лице вызвал в моей груди жжение.

– Когда-нибудь, когда я куплю свой дом, – объяснила я, – эти фотографии помогут мне с его ремонтом.

– А ты покупаешь дом?

– Пока нет.

– Ты замужем?

– Нет.

– Почему нет?

– Не все вступают в брак.

– Ты не хочешь замуж? – Пайпер ложкой помешала молоко в миске.

– Я этого не говорила.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

Я сделала паузу. Ян бы сказал, что мы встречаемся, но я не собиралась делиться этой информацией с Пайпер.

– Я разведена. – Роберт и Джаспер отличный способ остановить ее расспросы.

– Значит, ты была замужем.

– У меня есть сын.

– Сын?

– Он живет с отцом.

– О! – Пайпер облизала тыльную сторону ложки, будто облизывала рожок мороженого. – И все-таки это странно, что ты подрабатываешь няней. Тебе нужны деньги?

– Это не твое дело. – Я встала и убрала хлопья в шкаф, а молоко – в холодильник. – Тебе пора возвращаться в постель.

– Ты много гуляешь? – Пайпер продолжала задавать вопросы.

– Да.

– И куда ходишь?

– Куда угодно.

– Значит, у тебя много друзей?

Что такое друзья? Я бываю на трех вечеринках по случаю дня рождения в неделю. Это больше общения, чем кому-либо нужно. Когда я жила во Флориде, моя лучшая подруга планировала свадьбу и попросила меня стать ее подружкой невесты, но потом передумала. Мы с ней были по-настоящему близки: когда она упала и сломала несколько костей, я ухаживала за ней. Но ее жених, вероятно, видел угрозу в нашей дружбе и не смог выдержать глубины ее привязанности ко мне.

Я услышала, как открылась входная дверь, а затем шаги Амелии и Фритца. Заглянув в кухню, они обнаружили нас с Пайпер. В зимней одежде, с раскрасневшимися на морозе лицами и блестящими глазами они оба были невероятно привлекательны.

– Привет, девочки. – Амелия в замешательстве нахмурилась, стягивая куртку.

– Пайпер приснился кошмар, – объяснила я.

– Я уже в порядке. – Пайпер отнесла миску с хлопьями в раковину. – Меня разбудил звук обогревателя в комнате Натали. Не представляю, как она сама спит в таком шуме. С этим надо что-то делать.

– Конечно. – Фритц кивнул, поджав губы. То ли хотел показать, что осознал серьезность проблемы, то ли пытался не рассмеяться.

Как только Пайпер благополучно поднялась наверх, Амелия повернулась ко мне.

– Этот ребенок – та еще штучка.

Я кивнула и начала собирать свои вещи.

– Слушайте, мне как-то неловко вам это говорить. Но я…

– В чем дело? – спросил Фритц.

– Я сделала несколько снимков кухни. Она такая изысканная! Однажды, когда я куплю дом, то хочу, чтобы кухня в нем была похожа на вашу. Я сделала несколько фотографий, чтобы не забыть. Ничего страшного?

Амелия засмеялась.

– Боже мой, о какой ерунде ты спрашиваешь!

Ее смех казался мне музыкой. В этот момент я окончательно осознала свою любовь к Амелии. Я не знала, как это описать. Мое чувство было больше, чем любое слово, которым я могла его назвать.

Меня разбудил телефонный звонок. Это была моя бывшая коллега Лана. Она не звонила мне три месяца, хотя раньше мы разговаривали каждый день. А потом Лана узнала, что я переспала с мужчиной, с которым она встречалась, но я-то понятия не имела, что они в отношениях! Видела их пару раз вместе, но и только. А однажды, примерно шесть месяцев назад, я столкнулась с Кристофером в баре, и мы разговорились о фотографии. Он решил проводить меня до дома и в конце концов остался на ночь. С тех пор я с ним не разговаривала.

Когда Лана узнала о произошедшем, то наговорила мне кучу мерзостей. Она назвала меня шлюхой и паразитом. Ссоры с таким человеком, как Лана, не стоили моего времени – она проецировала на других свою нечестность и нелояльность. Несколькими годами ранее она уже предала мое доверие, так что дружба и так шла на спад. А последние пару лет я вообще с ней почти не виделась, так что едва ли могла назвать ее подругой.

Звонок Ланы переключился на голосовую почту. Она позвонила снова, и снова вызов переключился на голосовую почту.

Я устроилась за кухонной стойкой с чашкой черного кофе и тостом и оглядела свою квартиру. У меня было три дорогих предмета мебели: журнальный столик из массива розового дерева и два кожаных кресла. Кухонные шкафы были достаточно хорошими, с высококачественной хромированной фурнитурой, хотя я бы предпочла полированный никель. Разделочная доска из орехового дерева, лежавшая на кухонном столе, красиво контрастировала с белыми столешницами. Но в последнее время эти детали, раньше радовавшие, перестали доставлять удовольствие. Я не могла не сравнить себя и свою квартиру со Страубами и их домом. И разница доводила меня до совершенно неадекватного состояния, и никак не получалось заглушить голоса в голове, которые кричали о моей неполноценности.

В последнее время все приятные моменты были связаны с созданием коллажей с участием Страубов. Им я посвящала по паре часов день, закончив с основной работой.

После завтрака я отправилась в душ, с наслаждением ощущая силу воды, обрушившейся на мои плечи и спину. Моя ванная была совсем небольшой, хотя стеклянные стены с двух сторон создавали иллюзию большего пространства. На полу лежала зеркальная шестиугольная плитка, а на стенах – розовая плитка «под кирпич», источавшая теплое сияние. Стены в квартире надо было красить не в лавандовый, а в розовый. Лиловые стены казались серыми и плоскими в холодном свете северного полушария. Почему я не подумала, что так и будет? Ведь если я в чем-то и разбиралась, так это в свете. Я прекрасно знала, какой свет заставляет сиять людей и места.