Текст книги "Пока смерть не разлучит нас"

Джонстон Мэри
Пока смерть не разлучит нас

Отважный капитан Рэйф Перси с первого взгляда влюбляется в довольно странную особу, не похожую на ту, о которой он мог бы мечтать в диких лесах Виргинии, в Джослин Ли – гордую аристократку, сбежавшую под именем своей горничной из Англии, где ее «попытались приневолить», вынуждая выйти замуж не по любви. Неожиданно на сцене появляется и лорд Карнэл – новый фаворит короля Иакова I, приплывший на землю Виргинии в поисках красавицы Джослин, рука которой была обещана ему самим королем, ее опекуном. Привезенное им письмо Его Величества гласит, что леди Джослин надлежит отправить обратно в Англию со всем почетом, а ее нынешнего мужа, если она все-таки вышла замуж, закованным в цепи…

Глава I, в которой я бросаю кости

Закончив дневные труды, я сел на ступеньке крыльца моего дома, чтобы выкурить трубку и немного отдохнуть в вечерней прохладе. Тишина могилы, и та не превзойдет безмолвия этого края – Виргинии, когда солнце только что зашло, под деревьями сгущается тьма и на небе одна за другой медленно загораются звезды. Певшие весь день пичужки затихли, а рогатые совы, гигантские лягушки и странные, издающие зловещие крики птицы, которых мы, англичане, называем козодоями (если только это и вправду птицы, а не погибшие души, как утверждают иные), еще молчат. Позже в лесу завоют волки и зарычат пумы, но сейчас оттуда не доносится ни единый звук. Ветер стих, а с ним и не умолкавший весь день шелест листьев. Едва слышный плеск воды в прибрежном тростнике похож на дыхание человека, задремавшего за ночной молитвой над покойником.

Я смотрел, как догорают на воде последние отблески заката и широкая гладь реки становится мертвенно-сизой. Только что, и много вечеров до того, она была алой, точно в русле текла кровь.

Неделею раньше в ночи пронесся огромный метеор, бородатый и кроваво-красный, оставив в небе долго не угасавший огненный след. Луна в ту ночь тоже была кроваво-красной, и на ее диске виднелась тень, на удивление походившая на нож для снятия скальпов. Посему назавтра, в воскресенье, добрый мастер11
  В современном английском языке вместо master (мастер) употребляется mister (мистер, господин). – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть] Стокхэм, пастор нашей церкви в Уэйноке, призвал нас в своей проповеди быть начеку и помолился о том, чтобы среди индейских подданных короля Англии Иакова I22
  Иаков I (1566—1625) – английский король с 1603 г., шотландский король с 1567 г. из династии Стюартов, сын Марии Стюарт. Имел фаворитов мужчин, самым известным из которых был герцог Бэкингем.


[Закрыть] не поднял голову мятеж. В церковном дворе, куда мы вышли после службы, самые боязливые принялись толковать о дурных знамениях и поминать давние истории о том, как краснокожие изводили нас во время Великого голода33
  За семь месяцев после высадки в Виргинии из 105 колонистов 73 умерли от голода и болезней.


[Закрыть]. Более смелые подняли их на смех, однако женщины расплакались и съежились от страха, а я хоть и смеялся, но вспомнил нашего первого предводителя, Джона Смита44
  Смит, Джон (1580—1631) – английский моряк, исследователь, основатель колонии Виргиния (Вирджиния) и ее первый летописец, один из основателей Джеймстауна, первого постоянного английского поселения в Северной Америке. В мае 1607 г. в числе первых поселенцев высадился в Америке. В декабре 1607 г. был захвачен в плен индейцами-алконкинами. От смерти его спасла тринадцатилетняя дочь вождя Паухатана (Покахонтас). Осенью 1608 г. Смит был избран председателем колониального совета Виргинии; на этом посту он буквально спас колонистов от голода, договорившись с индейцами о покупке кукурузы. В 1614 г. обследовал и нанес на карты побережье, которому дал название Новая Англия.


[Закрыть], который никогда не доверял дикарям, и особенно их нынешнему императору Опечанканоу. Смит не уставал повторять, что краснокожие бодрствуют, когда мы спим, что коварству они могли бы поучить иезуита, а их умению выждать удобный случай позавидовала бы кошка, притаившаяся возле мышиной норы. Я подумал о том, что теперь мы с этими язычниками на короткой ноге; о том, что нынче они бесцеремонно толкутся среди нас, выведывая наши слабости и постепенно утрачивая тот благотворный страх, который вселил в их души доблестный капитан Смит; о том, сколь многих из них ленивые поселенцы нанимают к себе охотниками, чтобы, не охотясь, иметь на столе оленину; о том, как, открыто нарушая закон, мы даем им ножи и оружие в обмен на меха и речной жемчуг, в то время как их император постоянно убаюкивает нас льстивыми посланиями; о том, что на губах у них улыбка, а в глазах – вражда.

Когда на склоне того дня, с которого началась эта история, я ехал домой, из-за упавшего поперек дороги дерева поднялся голый меднокожий индейский охотник и предложил доставлять мне мясо с месяца кукурузы по месяц оленей в обмен на мушкет. Приязни между дикарями и мною не было никакой, так что вместо ответа мне довольно было назвать индейцу свое имя. Затем, миновав его, застывшего словно темное каменное изваяние в густой тени леса, я пришпорил коня (его прислал мне в прошлом году мой кузен Перси) и вскоре подъехал к своему дому, бедному и непритязательному, но стоящему на приветливом зеленом склоне и окруженному полями маиса и табака. Поужинав, я велел привести к себе двух индейских мальчишек, купленных мною у их племени на Михайлов день, и за незначительную оплошность крепко отодрал их обоих, памятуя излюбленную поговорку командира, под чьим началом я когда-то воевал: «Бей первым, чтоб не пришлось отбиваться».

В тот июньский день 1621 года, сидя на пороге с длинной трубкой в зубах и глядя на серую реку внизу, я был настолько поглощен своими мыслями, что не заметил, как на расчищенное пространство перед палисадом55
  Палисад – в старинных укреплениях – препятствие из заостренных кверху толстых бревен в виде частокола. Скорее всего, Смит заимствовал эту систему укрепления у донских казаков, а русские бревенчатые избы стали образцом построек первых американских поселенцев.


[Закрыть] выехал из леса всадник. И лишь когда до меня донесся его голос, я понял, что за частоколом дожидается мой добрый друг Джон Ролф66
  Ролф, Джон (1585—1622) – английский поселенец из Джеймстауна. В 1614 г. женился на дочери индейского вождя Покахонтас. Его методы выращивания табака способствовали процветанию хозяйства Виргинии. По одной из версий, Ролф был убит во время нападения индейцев из конфедерации племен паухатан на поселение колонистов.


[Закрыть] и хочет со мной поговорить.

Я спустился к воротам, снял запор, пожал Ролфу руку и ввел его лошадь во двор.

– Вот это осторожность! – заметил он со смехом и, спешившись, добавил: – Ну скажи, кто, кроме тебя, запирает теперь после захода солнца свои ворота?

– Это вместо вечернего выстрела из пушки77
  Военно-морской обычай. При спуске флага вечером на кораблях английского военно-морского флота производился пушечный выстрел.


[Закрыть], – ответил я, привязывая его лошадь.

Он обнял меня за плечи, и мы, поднявшись по пологому травянистому склону, подошли к дому. Потом я принес Ролфу трубку, и мы сели рядом на ступеньке крыльца.

– О чем ты грезишь? – спросил он, когда над нами повисло большое облако табачного дыма. – Я уже дважды тебя окликал.

– Я тосковал по временам и порядкам сэра Томаса Дэйла88
  Дэйл, сэр Томас – в 1611 и 1616 гг. губернатор Виргинии. Его правление характеризовалось исключительной строгостью порядков. Во время его правления был разработан первый Свод законов Виргинии, законов весьма суровых, написанных по большей части им самим. Большой заслугой Дэйла были его экономические реформы. В 1613 г. он отменил общинное землепользование, оказавшееся неэффективным, и отвел по 3 акра (12 000 м2) первым поселенцам и участки поменьше тем, кто приехал позже. Производство продовольствия тут же увеличилось, а в следующем, 1614 г. Джон Ролф сумел вырастить на своем участке гибридный табак, который обеспечил колонии безбедное существование.


[Закрыть].

Ролф рассмеялся и коснулся моего колена рукой, белой и гладкой, как у женщины, украшенной кольцом с зеленым камнем, которое он носил на указательном пальце.

– О Рэйф, ты воплощенный Марс! – воскликнул он. – Воин до кончиков ногтей. Хотел бы я знать, что ты станешь делать, когда попадешь в рай? Начнешь там заварушку? Или попросишь выписать тебе каперское свидетельство99
  Каперство – нападение частных судов воюющего государства, получивших каперские свидетельства, на торговые суда враждебной страны или суда нейтральных государств, перевозящих для нее грузы.


[Закрыть], дабы сразиться с князем тьмы?

– В рай я пока еще не попал, – ответил я сухо. – А до тех пор мне хотелось бы сразиться с другим противником – с твоей индейской родней.

Он засмеялся, потом вздохнул, подпер ладонью подбородок и, тихонько постукивая ногой по земле, погрузился в раздумья.

– Как бы я хотел, чтобы твоя принцесса1010
  Речь идет о Покахонтас (1595—1617), дочери Паухатана, вождя индейских племен. Она спасла жизнь основателю Джону Смиту, была в плену у англичан, обращена ими в христианство и наречена Ребеккой, а в 1614 г. вышла замуж за поселенца Джона Ролфа. В 1609 г. ее отцу Паухатану англичане вручили корону как королю, после чего Покахонтас стали называть принцессой. В 1616 г. она вместе с мужем поехала в Англию, где была с почестями представлена королю и королеве. В честь нее в Лондоне были устроены празднества. Вскоре заболела оспой и умерла. От ее сына, Томаса Ролфа, ведут свое происхождение многие известные виргинские семьи.


[Закрыть] была жива! – сказал я, нарушив молчание.

– И я бы этого хотел, – тихо отозвался он, – всей душой… – Сцепив руки на затылке, он откинул голову назад и обратил лицо к вечерней звезде. – Смелая, умная, нежная… Поверь, Рэйф, если бы я не надеялся встретить ее снова вон за той звездой, я не смог бы сейчас улыбаться и говорить с тобою так спокойно.

– Для меня это звучит странно, – сказал я, вновь набивая трубку. – Любовь к товарищам по оружию, любовь к командиру, конечно, если он того стоит, любовь к лошади или собаке – это я понимаю. Но любовь к жене? Взвалить на себя обузу только потому, что у нее гладкая бело-розовая или смуглая оболочка и изящная форма? Даже подумать тошно!

Ролф рассмеялся снова.

– А ведь я приехал как раз для того, чтоб уговорить тебя жениться!

– Благодарю за труды, – отвечал я, выпуская колечки дыма.

– Когда я выезжал сегодня из ворот Джеймстауна, – продолжал он, – я был – клянусь честью! – единственным, кому пришла охота покинуть городские пределы. Все прочие, я имею в виду людей неженатых, толпой валили внутрь.

По пути сюда мне на каждой миле попадались холостяки, все как один разодетые в пух и прах и со всех ног спешащие в город. А сколько на реке лодок! В иные дни их не увидишь столько и на Темзе.

– На реке сегодня и впрямь было оживленнее, чем обычно, – согласился я, – но я был занят в поле и не обратил на то особого внимания. Итак, что за путеводная звезда вдруг зажглась над Джеймстауном?

– Та звезда, что влечет нас всех и приводит одних к погибели, а других – к неизъяснимому блаженству. Женщины!

– Хм! Стало быть, девушки уже здесь?

Ролф кивнул:

– Да. В гавань прибыл прекрасный корабль с прекрасным грузом.

– Videlicet1111
  А именно, то есть (лат.).


[Закрыть] что-то около сотни служанок и молочниц, за честность которых поручился лорд Уорик.

– Уорик не имел касательства к этому делу. Девушек, как ты и сам отлично знаешь, прислал нам Эдвин Сэндз!1212
  Сэндз, сэр Эдвин (1561—1629) – английский государственный деятель, один из основателей Лондонской Виргинской компании. Способствовал учреждению первого в Виргинии представительного органа – Палаты депутатов. Также содействовал основанию первой английской колонии в Плимуте, Массачусетс, в 1620 г., дав отцам-пилигримам беспроцентную ссуду в 300 фунтов. Его целью было не увеличение прибыли Виргинской компании, а основание в Америке постоянных английских поселений, решение проблемы перенаселения в Англии и расширение рынка сбыта английских товаров.


[Закрыть] – не без горячности возразил Ролф. – Его ручательству можно верить, поэтому я не сомневаюсь в их целомудрии. Что же до их красоты, то ее я могу засвидетельствовать сам, потому что видел их, когда они сходили на берег.

– Пусть они красивы и целомудренны, – сказал я, – однако они низкого происхождения.

– Не спорю, – ответил он. – Но в конце концов, какое это имеет значение? Нищим не приходится привередничать. Земля эта новая, ее надо заселить, а будущие поколения не станут слишком уж придирчиво изучать родословную тех, кому нация обязана своим рождением. Нам, жителям здешних плантаций, нужно ослаблять узы, связывающие нас с отечеством, и укреплять другие, соединившие нас с землей, где мы поселились. Мы же возложили руку свою на плуг, но, подобно евреям, которых Моисей вывел из плена египетского, все озираемся на Англию, наш Египет, и сетуем, что там нам жилось лучше и сытнее. Уверяю тебя, Рэйф, только дети и жена – будь она принцесса или крестьянка – могут сделать дикую пустыню домом и золотой цепью приковать мужчину к земле, на которой он живет. Поэтому, когда в полдень я повстречал преподобного Уикхэма, плывшего на веслах из Хенрикуса в Джеймстаун, чтобы завтра помочь преподобному Баку в совершении бракосочетаний, я пожелал ему счастливого пути и подумал, что он делает благое дело, угодное Господу.

– Аминь, – заключил я. – Я и так люблю эту землю и зову ее своим домом. Так что твои намеки ко мне не относятся.

Ролф встал и принялся ходить взад и вперед по траве перед крыльцом. Я взглянул на его стройную фигуру в темной, но богатой одежде, затем перевел взгляд на свое собственное платье, потрепанное и покрытое пятнами, и вдруг почувствовал досаду.

– Рэйф, – заговорил он снова, остановившись передо мной, – есть ли у тебя сто двадцать фунтов табака? Если нет, то я…

– Табак у меня есть, – ответил я. – Что дальше?

– А вот что: завтра на рассвете воспользуйся отливом, поплыви в город и, заплатив табаком, возьми в жены одну из этих странствующих девиц.

Я воззрился на него в изумлении, затем разразился смехом, к которому немного погодя с неохотой присоединился и он. Когда я наконец отсмеялся и вытер выступившие на глазах слезы, было уже совсем темно, в тишине раздавались жалобные крики козодоев, и Джону надо было без промедления вновь пускаться в путь.

– Прими мой совет, Рэйф, это совет друга, – сказал он, подобрал поводья, коснулся шпорами боков своего коня, потом обернулся и крикнул: – Решай, когда выспишься, – ведь утро вечера мудренее! Надеюсь в следующий раз увидеть за твоей спиной юбку!

– Ты можешь с тем же успехом надеяться увидеть юбку на мне, – ответил я.

Однако, когда он уехал, а я, поднявшись по косогору, вошел в дом, меня охватила странная тоска, оттого что жилище мое так уныло, и бессмысленная злость, оттого что никто меня здесь не ждет. Да и кому меня ждать, кому радоваться моему возвращению? Некому, разве что собакам и белке-летяге, которую я поймал и приручил. Добравшись ощупью до угла комнаты, я взял из сложенного там запаса два факела, зажег их, воткнул в отверстия, просверленные в каминной полке, и, стоя под их ярким пламенем, с внезапным отвращением обозрел освещаемый ими беспорядок. Огонь в камине погас, оставив за собой золу и тлеющие уголья; на столе, неубранные, сохли остатки моего ужина, а на немытом полу валялись обглоданные кости, которые во время еды я бросал собакам. Всюду царили грязь и запустение; только на моих доспехах, шпаге, мушкете, охотничьем ноже и кинжале не было видно ни единого пятна. Я поглядел на мое оружие, праздно висящее на стене, и почувствовал, что всей душой ненавижу эту «пору музыки и мирного веселья»1313
  У. Шекспир, «Ричард III», акт I, сцена 1. «Глостер: Чем – в эту пору вялых наслаждений, и музыки, и мирного веселья, – чем убивать свое я буду время?» – Пер. А. Дружинина.


[Закрыть] и вновь жажду сражений и дыма бивачных костров.

Досадливо вздохнув, я смахнул со стола объедки и, взяв с полки, на которой хранилась моя небогатая библиотека, стопку сочинений мастера Уильяма Шекспира (их собрал для меня Ролф во время своей последней поездки в Лондон), начал читать. Но история вдруг показалась мне скучной и истертой частым повторением. Я отшвырнул книжку в сторону и, вынув из кармана игральные кости, принялся раз за разом бросать их. Я высыпал их на стол лениво, почти не глядя на выпадающее число очков, и мне виделась та хижина лесника в Англии, где ребенком, до того как убежать на войну в Нидерландах, я провел немало счастливых часов. Я снова видел жаркий огонь в очаге, отражающийся в начищенной до блеска посуде, слышал веселое жужжание прялки, и снова мне улыбалась дочь лесника. Старый серый замок, где величественная дама – моя мать – вечно вышивала гобелен и деспотичный старший брат вышагивал взад и вперед по залу, окруженный своими гончими, был для меня в куда меньшей мере домом, чем эта маленькая приветливая хижина. Завтра мне исполнится тридцать шесть лет. Покамест на верхних гранях игральных костей все время выпадало большое число очков. «Если сейчас на каждой кости выпадет по единице, – сказал я вслух, улыбаясь своей причуде, – то будь я проклят, если не последую совету Ролфа и не женюсь!»

Я встряхнул коробку с костями, со стуком поставил ее на стол, поднял и с вытянувшимся лицом увидел то, что под нею скрывалось. Больше я не бросал костей, а сразу же потушил свет и лег спать.

Глава II, в которой я знакомлюсь с мастером Спэрроу

Не в моих правилах давать пустые клятвы. На небе еще блестели звезды, когда я вышел из дома, переговорил в хижине работников со своим слугой Диконом, быстрым шагом прошел через ворота к причалу, отвязал свою лодку, поднял парус и поплыл вниз по течению. Дул свежий попутный ветер, и лодка, скользя сквозь серебристый туман, стремительно неслась на восход. Небо до самого зенита окрасилось бледно-розовым; потом взошло солнце и выпило весь туман. Река засверкала, заискрилась, с одетых изумрудной зеленью берегов веяло запахом леса и слышалось пение птиц; по небу, теперь уже ярко-голубому, плыли кудрявые редкие облака. Я вспомнил тот день тринадцать лет назад, когда белые люди впервые поднялись по этой реке. Каким спокойным и величественным нам, гонимым бурей искателям приключений, показался тогда этот широкий поток, какими прекрасными – его берега, как радостно было нам вдыхать струящиеся оттуда ароматы и видеть чудесные цветы! Какими огромными казались нам незнакомые деревья и какими странными – раскрашенные дикари. Мы думали, что перед нами рай или по меньшей мере легендарные Счастливые острова. Но как скоро осознали мы свое заблуждение!

Я сидел на корме, полузакрыв глаза и небрежно придерживая рукою румпель, и передо мною воскресали картины наших бесчисленных невзгод и немногих радостей. Набеги индейцев; раздоры и борьба среди правителей колонии; преследование людей достойных и возвышение лжецов и негодяев; бесплодные и утомительные поиски золота и пути к Южному морю; ужасы чумы и превзошедший их ужас Великого голода; прибытие в гавань «Терпения» и «Избавления» (при виде этих кораблей из Англии, принесших нам спасение от голодной смерти, все мы, выжившие, плакали, как дети); приезд нового губернатора – Дэйла и введение им законов военного времени, суровых, но благотворных, с которыми я, служивший в армии Мориса Оранского1414
  Морис Оранский (1567—1625) – граф, с 1585 г. статхаудер, т. е. глава исполнительной власти в Республике Соединенных провинций, существовавшей на освобожденной от испанцев территории Нидерландов в XVI—XVIII вв. Полководец, военный реформатор, одержал ряд побед над испанскими войсками.


[Закрыть], был хорошо знаком; последовавшие за этим добрые времена, когда светские бездельники, только и знавшие, что играть в кегли, были наконец поставлены на место, когда в Виргинии основывались города, возводились форты и проповедовалось Евангелие; свадьба Ролфа и его смуглой принцессы; экспедиция Аргалла (в которой среди прочих принял участие и я) и его изобилующее несправедливостями правление; триумфальное возвращение из Лондона нашего нынешнего губернатора, Джорджа Ирдли (отныне он был сэром Джорджем, ибо король посвятил его в рыцари) и тот бесценный дар, который он привез нам – право избирать наше собственное законодательное собрание – Палату депутатов. Все это и многое другое: старые друзья, старые враги, давние козни и распри – оживало в моей памяти, в то время как течение и ветер несли меня все дальше. О том, что ожидало меня впереди, я предпочитал не задумываться, полагая, что «довольно для каждого дня своей заботы»1515
  Евангелие от Матфея, 6:34.


[Закрыть].

Река была пустынна. На верховой тропке, идущей вдоль берега, я не увидел ни одного всадника, лодки попадались редко, да и в тех плыли только индейцы, кабальные слуги или глубокие старики.

Ролф был прав: все молодые и свободные мужчины с плантаций еще с вечера устремились в город, чтобы вступить в законный брак. Чеплейнз Чойс словно вымер; поселок Пирси, казалось, беспробудно спал под лучами солнца, на его пристани не было видно ни души, и только на табачных полях вяло копошились несколько человеческих фигурок. Даже в индейских деревнях остались одни лишь женщины и дети, поскольку все воины отправились в Джеймстаун, чтобы посмотреть, как бледнолицые будут покупать себе жен. Вниз по течению от Паспа-хега мою лодку нагнал утлый челнок. Плывший в нем молодой Хэймор поздоровался со мной.

– Девушки прибыли! – крикнул он. – Ура! – И вскочил на ноги, изо всех сил махая шляпой.

– Да, – сказал я, – о цели твоего путешествия можно догадаться по твоим штанам. Не те ли это рейтузы, что некогда были персикового цвета?

– Да, черт возьми! – отвечал он, самодовольно оглядев свои когда-то щегольские, а теперь уже изрядно потасканные одежды. – Свадебный наряд, капитан Перси, свадебный наряд!

Я засмеялся:

– Долго же ты мешкал, жених! А я-то думал, что все холостяки этой части земного шара провели ночь в Джеймстауне.

С лица Хэймора сбежала улыбка.

– Знаю, – сказал он уныло. – Но на моем камзоле было больше прорех, чем модных разрезов, и портной отдал мне его только на рассвете. Этот молодчик теперь купается в табаке – с тех пор, как корабль с девушками вошел в гавань, он нажил состояние на подновлении нашего оскудевшего гардероба. Ну да ничего, – тут Хэймор просветлел лицом, – все равно сговариваться с девушками можно будет только около полудня, когда закончатся торжественное богослужение и благодарственный молебен. Так что время у меня есть! – И, помахав на прощание шляпой, он на своей узкой лодке с огромным парусом обогнал меня и поплыл прочь.

Я посмотрел на солнце, которое, по правде сказать, стояло еще невысоко, и в глубине души ощутил беспокойство – ибо до встречи с Хэймором продолжал малодушно надеяться, что в конце концов я прибуду в город слишком поздно и петля, затягивавшаяся на моей шее, развяжется сама собой. Ветер и начавшийся прилив мешали мне плыть быстро, и к полуострову, на котором стоит Джеймстаун, я приблизился лишь через час, дивясь тому, как много теснится у берега лодок и других судов. Казалось, здесь собраны все шлюпы, баркасы, каноэ и долбленые индейские челноки, какие только можно сыскать между Пойнт-Камфортом и Хенрикусом; над ними возвышались мачты стоящих в гавани «Мармадьюка» и «Подмоги», а также большого корабля, доставившего нам из Англии этих продажных голубиц. Река с пританцовывающими на волнах судами, голубое небо, яркое солнце, раскачиваемые ветром зеленые деревья, веселая сутолока на улице, толпящиеся на рыночной площади нарядные кавалеры – зрелище это было красиво и приятно для глаз. Я направил лодку в просвет между шлюпом главы сотни Шерли и каноэ вождя племени нансмонд, и в эту минуту зазвонили оба наших новеньких церковных колокола и грянула барабанная дробь. Я сошел на берег, и поле моего зрения сразу же сузилось: теперь я мог видеть лишь тех, кто сгрудился на берегу и отходящей от него улице. Едва ударили в колокола, как все они повернулись и дружно зашагали в сторону рынка. Я пошел вместе с толпой, толкаясь среди холостяков, одетых кто в бархат, кто в дешевый коленкор, среди голых, фантастически размалеванных дикарей, среди юнцов, все достояние которых ограничивалось надетым на них платьем, и топча табак, которым жадные до наживы горожане засадили даже улицу. На площади я остановился перед домом губернатора и очутился нос к носу с мастером Пори1616
  Пори, Джон (1572—1636) – английский администратор, путешественник и литератор. В конце 1619 г. отправился в Виргинию в качестве секретаря ее губернатора сэра Джорджа Ирдли. В Виргинии был первым спикером Палаты депутатов. В 1620 г. исследовал Чезапикский залив. Один из первых английских журналистов.


[Закрыть], секретарем колонии и спикером нашей Палаты депутатов.

– А, Рэйф Перси! – воскликнул он, кивнув мне седой головой. – Я вижу, из всех молодых джентльменов округи только мы двое сохранили здравый рассудок! Все остальные посходили с ума!

– Я тоже не избежал поветрия, – сказал я, – и встал в ряды полоумных.

Он ошеломленно уставился на меня, потом разразился хохотом.

– Вы что же это, серьезно? – спросил он, держась за свои толстые бока. – Неужели и Саул во пророках?1717
  Саул (XI в. до н. э.) – основатель Израильско-Иудейского царства. В Ветхом Завете – правитель, ставший неугодным Богу. «Неужели и Саул во пророках?» – цитата из Ветхого Завета.


[Закрыть]

– Да, – отвечал я, – вчера я загадал «да или нет» и бросил кости. И на них – чтоб им пропасть! – выпало «да».

Мастер Пори опять залился смехом:

– Нечего сказать, хороший свадебный наряд вы для себя выбрали! Ведь сегодня пастухи и те щеголяют в ярких шелках.

Я опустил глаза и, взглянув на свои изрядно поношенные камзол и штаны из буйволовой кожи, на сапоги, которые я так и не удосужился почистить с тех пор, как на прошлой неделе, возвращаясь из Хенрикуса, завяз в болоте, пожал плечами.

– Плохо ваше дело, сколько бы вы ни увивались возле девушек, – продолжал наш спикер, вытирая выступившие на глазах слезы, – ни одна из них на вас даже не взглянет.

– Что ж, в таком случае они так и не увидят настоящего мужчину, а одних только хлыщей, – отрезал я. – А я не слишком огорчусь.

Тут из толпы послышался приветственный рев, затем раздался колокольный трезвон и еще оглушительнее – дробь барабана. Двери стоящих вокруг площади домов распахнулись, и из них начали появляться девушки, которых расквартировали там на ночь. Группами по двое и по трое, одни – торопливо и потупившись, другие – неспешно, без стеснения разглядывая толпящихся мужчин, они собрались в центре площади, где их ожидали преподобный мастер Уикхэм и преподобный мастер Бак из Хенрикуса, в стихарях и при белых воротничках. Я глазел на девиц вместе с остальными, но в отличие от них – молча.

До прибытия вчерашнего корабля в нашем американском Эдеме было, если не считать дикарей, ни много ни мало несколько тысяч Адамов и всего лишь около шести десятков Ев. Причем в большинстве своем эти Евы были почтенные домохозяйки: либо толстые и хлопотливые, либо высохшие и сварливые, такого солидного возраста и опыта, что их не провел бы и сам библейский змей. Иное дело – Евы вновь прибывшие. Девяносто стройных нарядных фигурок; девяносто молодых миловидных лиц, бело-розовых или золотисто-смуглых, но с одинаковым здоровым румянцем на щеках; девяносто пар блестящих глаз, зазывных и задорных или стыдливо опущенных, так что были видны пушистые ресницы; наконец, девяносто сочных алых губ – и вот уже охрипшую от криков толпу холостяков стало невозможно сдерживать и, презрев дубинки судебного пристава и его помощников, точно это были легкие соломинки, они устремились к предприимчивым красоткам и в мгновение ока смяли первые их ряды. Задыхающиеся от нетерпения юнцы хватали сопротивляющихся прелестниц кто за руку, кто за локоть, пытаясь увлечь их за собою; иные старались сорвать поцелуй или падали на колени и тут же начинали в самых напыщенных выражениях изливать свою страсть. Были и такие, кто сразу пускался перечислять свои богатства: земли, запасы табака, кабальных слуг, мебель и прочий домашний скарб.

Все смешалось; отовсюду слышались громогласные признания, испуганные возгласы, истерический смех. Блюстители порядка суетливо метались, выкрикивая угрозы и повеления, к которым все оставались глухи; мастер Пори то начинал вопить: «Позор, позор!», то принимался хохотать во все горло. А я схватил расфранченного юнца лет шестнадцати, который успел вцепиться в плоеный воротничок одной из девиц, и так встряхнул нахала, что едва не вытряс из него дух. Гвалт между тем усилился еще больше.

– Дорогу губернатору! – крикнул судебный пристав. – Стыдитесь, господа! Дорогу его чести и достопочтенным членам Совета!

Три деревянные ступеньки, ведущие к двери дома губернатора, расцветились яркими красками: малиновый бархат, золотое шитье; его честь сэр Джордж Ирдли и члены Совета стояли на них и глядели на обезумевшую толпу.

Честное круглое лицо нашего губернатора побледнело от возмущения.

– Какого черта?! – вскричал он в ярости. – Вы что, никогда раньше не видели женщин?! Куда подевался пристав? Сейчас же уймитесь, не то я вас всех посажу под арест за нарушение общественного порядка!

В эту минуту на помосте у позорного столба в центре площади вдруг появился человек громадного роста и мощного телосложения, с умным, волевым, изборожденным глубокими морщинами лицом и пышной копной седеющих волос. Седина плохо сочеталась с его обликом, потому что был он далеко не стар. Я знал, кто он такой – мастер Джереми Спэрроу, пастор, прибывший в Виргинию месяц назад и пока не получивший прихода, однако в ту пору мне еще не доводилось с ним говорить. Неожиданно он без единого слова предупреждения запел на всю площадь благодарственный псалом. Голос у него был необычайно громкий, но красивый, проникновенный, и пел он с таким воодушевлением и страстью, что разбушевавшаяся толпа умилилась и замолчала. Напев тотчас подхватили два других пастора, к ним присоединился пропитой тенорок мастера Пори, и наконец мы запели все. Не в меру осмелевшие кавалеры опомнились, оставили девушек, и порядок был восстановлен. Губернатор и члены Совета сошли с крыльца и со всей подобающей торжественностью заняли место между девушками и двумя пасторами, которые должны были шествовать во главе колонны. Псалом был допет, барабанщик еще раз выбил оглушительную дробь, и процессия двинулась вперед, в сторону церкви.

Мастер Пори оставил меня, дабы занять место среди своих собратьев – членов Совета, толпа женихов и любопытствующих хлынула следом за приставом и сопровождающей его стражей, и на площади остались только я да священник, который первым запел псалом. Он спустился с помоста и подошел ко мне.

– Если не ошибаюсь, вы капитан Рэйф Перси? – спросил он. Голос его, глубокий и низкий, походил звучанием на басовый регистр органа.

– Он самый, – ответил я. – А вы мастер Джереми Спэрроу?

– Да. Малоумный проповедник, самый убогий, смиренный и ничтожный из служителей Господа.

Его мощный бас, атлетическое телосложение и свободная, смелая речь настолько не вязались с этим самоуничижительным признанием, что я едва удержался, чтобы не рассмеяться. Он это заметил, и лицо его, с виду на редкость грозное и воинственное, осветила улыбка – словно луч солнца вдруг заиграл на иссеченной волнами прибрежной скале.

– Я вижу, вас разбирает смех, – добродушно сказал он. – А между тем я говорю чистую правду. По духу я – кроткий Иов1818
  Иов – в одноименной книге Ветхого Завета праведник, безропотно сносивший все лишения, которыми Бог подверг его, чтобы испытать его веру (гибель детей, скота, болезнь и т. п.).


[Закрыть], хотя природе было угодно наделить меня телесной оболочкой Самсона1919
  Самсон – ветхозаветный герой, богатырь, обладавший необычайной физической силой. Самсон родился, когда евреи за грехи свои попали под власть филистимлян, которые были язычниками. Самсон возглавил борьбу евреев против поработителей. Однажды, когда его, связанного и безоружного, привели к филистимлянам на расправу, он разорвал веревки, схватил валявшуюся на земле ослиную челюсть и убил ею тысячу врагов.


[Закрыть]. Уверяю вас, она подходит мне еще меньше, чем какому-нибудь тощему замухрышке подошли бы штаны Фальстафа2020
  Фальстаф, сэр Джон – в пьесах У. Шекспира «Генрих IV» и «Виндзорские насмешницы» очень толстый, пристрастный к удовольствиям и деньгам рыцарь.


[Закрыть]. Однако почему вы остались здесь, сэр, разве вы не пойдете в церковь?

– Будь это лондонский собор Святого Павла, я бы, пожалуй, пошел, – отвечал я. – Но здешний храм так мал, что почти вся толпа останется снаружи, и мы едва ли подойдем к двери ближе чем на пятьдесят футов.

– К главной двери – да, однако священники могут проходить и через боковую. Если хотите, я проведу вас. Наши пригожие дурочки идут медленно, и, свернув в этот вот переулок, мы далеко их обгоним.

– Идет, – согласился я.

Мы свернули в переулок, сплошь засаженный табаком, обогнули дом губернатора и, обойдя процессию с фланга, достигли бокового входа еще до того, как девушки вступили в церковный двор. Однако у двери стоял на страже бдительный причетник.

– Я мастер Джереми Спэрроу, священник, прибывший месяц назад на «Саутгэмптоне», – объяснил ему мой новый знакомец. – Мое место на клиросе, любезный, так что, будь добр, пропусти нас.

Причетник, раздуваясь от сознания собственной значимости, загородил собою узенькую дверь.

– Вас, достопочтенный сэр, я пропущу, ибо так велит мне долг. Однако этот джентльмен – не проповедник; я не могу позволить ему пройти.

– Ты ошибаешься, друг мой, – со всей серьезностью ответствовал мастер Спэрроу. – Сей джентльмен, мой достойный коллега, только что возвратился с острова Святого Брэндона, где он читает проповеди на шабашах ведьм; вот почему его костюм не вполне безупречен. Вхождение его во храм да падет на мою голову; посему – пропусти нас.

– Никому, кроме господ членов Совета, старших офицеров и священников, не дозволяется входить через западную дверь. Всякого, кто попытается войти в нее силой, будь он дворянин или простолюдин, надлежит арестовать, схватить, оштрафовать и лишить права приобрести себе какую-либо девицу в жены, – монотонно, как заученный урок, пробубнил причетник.

– Вот и хорошо, значит, пропусти нас поживее! – воскликнул я. – На, получай! – И с этими словами я вытащил из своего тощего кошелька шиллинг.

– Вот именно, получай, – повторил преподобный Спэрроу и, взмахнув кулаком, сшиб причетника с ног.

Тот так и остался лежать на пороге, сотрясая воздух потоком угроз, однако рука его жадно схватила шиллинг, который я ему бросил. Мы вошли в церковь; она была еще пуста, но через раскрытую главную дверь до нас доносились громкая барабанная дробь и нарастающий шум шагов.

– У меня есть возможность выбрать себе место, – сказал я. – По-моему, лучше всего встать вон у того окна. А вы останетесь здесь, на клиросе?

– Да, – ответил он со вздохом. – Я должен блюсти достоинство своего сана; посему я сижу на почетных местах, рядом с господами, носящими золотое шитье, хотя, по правде сказать, смиренность моего духа такова, что я бы чувствовал себя много лучше на скамье для слуг или среди негров, которых привезли сюда в прошлом году.

Не будь мы в церкви, я бы не выдержал и расхохотался, хотя по всему было видно, что сам он искренне верит в то, что говорит. Он сел на самый широкий и красивый из стульев, стоящих за обитым бархатом креслом губернатора, я встал возле облюбованного мною окна, и мы в полном молчании разглядывали друг друга, одни в пустой, убранной цветами зале, пока колокола, гулко ударив в последний раз, не смолкли и процессия не вошла в храм.