Текст книги "Жизнь после смерти"

Стивенсон сопровождал эту семью во время ее первого в жизни визита в Кхриби. Ему не удалось обнаружить там следы Махмуда Бухамзи, однако, расспрашивая людей в округе, он нашел Ибрагима Бухамзи и его жену Джамилю. Последнего никогда не переезжал грузовик, однако это случилось с его родственником по имени Саид – хотя ссоры никто не припомнит. Ученый предположил, что родители мальчика, основываясь на его рассказах, сделали неверные выводы. Хотя подробные записи самого Стивенсона не содержат точных слов самого ребенка, трудно решить, что думать в этом случае. Нет объяснения того, почему мальчик постоянно упоминал имя Махмуд – ведь все указывало на Ибрагима. И этот факт послужил отправной точкой для дальнейших исследований.

Ни я, ни Леонард Энджел никогда не бывали в Кхриби. Что-то упорно подсказывало Стивенсону, что описанный случай служит весомым доказательством существования реинкарнации. Опиралось ли это понимание на твердые факты или же ученый принимал желаемое за действительное, сказать не берусь.

Я прибыла в Индию как раз для того, чтобы отыскать ответы на свои вопросы. Мне хочется проникнуть вглубь ситуации – встретиться с членами вовлеченной в происходящее семьи. Я должна сама услышать, как и что они говорят, увидеть, как они общаются.

Как выяснилось во время моего пребывания здесь, ответы не всегда соответствуют вопросам. Этим утром я спросила официанта, какой сыр кладут в омлет масала.

«Нарезанный тонкими ломтиками», – ответил он.

Надеюсь, у меня получится лучше, чем в данном случае.

* * *

Дорожная пробка рассосалась, позволив нашему шоферу вести автомобиль в том стиле, который ему нравится. Наша машина разгоняется до тех пор, пока почти не въезжает в багажник ехавшей впереди, затем притормаживает и выруливает в другой ряд. Если автомобиль перед нами не хочет уступать дорогу, мы выскакиваем на встречную полосу – осталось только врезаться в идущий в лоб полугрузовик. Но наш водитель немного сдает назад – причем в самый последний момент. Дополняют картину домашний скот и рытвины на дороге, возникающие будто из ничего. Все это – в стиле Джеймса Бонда – требует то быстро менять направление движения, то тормозить. Похоже, будто мы попали внутрь видеоигры.

«Почему бы ему просто не перестроиться в крайний левый ряд и вести там машину с наибольшей скоростью?»

«Скоростной полосы у нас вообще нет», – отозвался доктор Рават. Он спокойно посмотрел за окно, где промелькнули козье стадо и билборд с рекламой обуви фирмы Relaxo. «У нас на шоссе все ряды одинаковы. Тот, кто снижает скорость, берет правее, прижимаясь к обочине». Он говорил нейтральным тоном с повествовательной интонацией – будто описывая цивилизованный и безопасный стиль движения по дороге. Агрессивные гудки клаксона и миганье фарами здесь считаются проявлением хорошего тона: вы просто сигнализируете другому водителю, что просите его быстренько убраться с вашей дороги. (Зеркала заднего обзора здесь явно предназначены исключительно для того, чтобы лишний раз взглянуть, в порядке ли ваша прическа. А зеркало со стороны водителя обычно дает ясное и четкое отражение приборной доски.) Призывы «Гуди!» и «Мигай фарами» нарисованы на бортах большинства грузовиков. Поэтому стоит ли удивляться тому, что любой, даже самый медлительный шофер ведет машину, сигналя и светя всеми огнями – как если бы его команда только что выиграла Кубок мира. Я нахожу, что релакс на такой дороге не слишком возможен.

В Индии, куда ни погляди, люди ведут себя на дороге так, как мы в США сочли бы страшно, смертельно рискованным – особенно со всеми этими постоянно вспыхивающими огнями автомобилей и преувеличенно громкими звуковыми сигналами. Женщины в сари, но без всяких шлемов на голове, восседали, точно в дамском седле, на задних сиденьях скоростных мотороллеров Vespa. Велосипедисты волнами пробивались сквозь транспортные заторы, вдыхая выхлопные газы. Пассажиры в кабинах грузовиков возвышались над всеми, чем-то напоминая тех цирковых акробатов, которые по несколько человек взгромождаются на один велосипед. Грузовики были перегружены, в их кузовах что-то было уложено многими слоями, как горки оладий, – и эти сооружения грозили в любую минуту рассыпаться и погрести проезжавших мимо мотоциклистов, обрушившись на них тоннами незаконно провозимой цветной капусты или картофеля. («Опасный участок дороги!» – было написано на указателях, будто дорога может быть сама по себе ответственна за самоубийственные поступки водителей.) Здешний люд, как видно, относился ко всему не так, как мы, американцы, питающие отвращение к необоснованному риску и очень ценящие жизнь. Я начинала понимать, почему – даже если на время отвлечься от религиозной доктрины – переселение душ должно было быть столь привлекательной идеей в здешних местах. Сельская Индия выглядит той землей, где люди легко расстаются с жизнью, потому что вокруг слишком много несчастных случаев, болезней детей, нищеты и убийств. Если вы знаете, что вас ждет еще одна жизнь в следующем воплощении, то зачем так цепляться за эту, нынешнюю?

Автобус засигналил и въехал нам в бок. Послышалась крепкая брань.

Доктор Рават вздрогнул. «Медди! Не смотри туда!» Мы проспорили все утро. Надо сказать, что доктор Рават спланировал три моих посещения его родного города и желал узнать, как «оценивают учителей» в клубе Lions Club[6]6
  Lions Clubs International – международная сеть, включающая 45 тысяч клубов и 1,35 млн членов по всему миру. Штаб-квартира расположена в Иллинойсе, США. Цель организации – содействовать развитию контактов между людьми. – Прим. переводчика.


[Закрыть] в Индоре. Я была ему нужна на четыре дня, тогда как сама намеревалась выделить для этого мероприятия только два. Я пыталась извиниться, ссылаясь на то, что мне нечего надеть. Он предложил поносить сари своей супруги. «Это, – завил доктор, когда я заартачилась, – самая элегантная одежда для женщины». И добавил: «Вы одеваетесь не для того, чтобы доставить удовольствие себе, а для того, чтобы вами были довольны окружающие». Можете представить себе, как славно все это было. Бедняга Кирти. Он предпочел бы ванильное мороженное, а ему будто подсунули разновидность перца чили.

Для начала сегодняшний план предполагал заезд в деревушку – чтобы еще раз побеседовать с матерью Айшвару. Затем вместе с этой семьей мы должны были отправиться на автомобиле в две соседние деревни – для встречи с членами семьи Вирпала, который, как предполагалось, был предыдущей личностью мальчика.

Пока мы добирались до деревни Чанднер, доктор Рават суммировал все семейные рассказы. Мунни – отец Айшвару – утверждал, что сын узнал всех дядюшек и тетушек Вирпала, когда те посещали Чанднер, а также поименно называл многих людей, чьи фотографии увидел в семейном альбоме Вирпала. По словам Мунни, мальчик говорил еще и о том, что в прежнем воплощении у него было трое детей, его семья жила в Камалпуре, а сам он – из касты лудхов; все это точно соответствует обстоятельствам жизни Вирпала. Когда Мунни отправился покупать сари в подарок вдове Вирпала Рани, Айшвару, как говорят, настаивал на том, чтобы одеяние было бирюзового цвета. Позже Рани призналась, что Вирпал обычно покупал ей сари именно этого цвета. Мунни также говорил, что однажды Айшвару пытался отхлестать палкой электрический столб, обзывая его «оскорбительными словами». Жена Мунни Рамвати сообщала, что видела, как сын пытался целовать Рани в губы и гладить вдову по груди.

Доктор Рават утверждал, что подобное поведение с сексуальной окраской – редкое, но известное побочное явление, связанное с перерождением души. «Это еще что, – добавил доктор. – Мне рассказывали, что однажды муж заявил жене: «После своей смерти я вернусь к тебе как твой сын и не буду сосать молоко из твоей груди». Легко предположить, что, согласно этой истории, во время беременности женщины ее муж умер, а ребенок, появившийся на свет через несколько месяцев, отказывался брать грудь. «Говорили, что она была ему матерью и женой одновременно».

«Да вы все, мужчины, этого только и жаждете, – в ответ заявила я. – Ничего странного в той истории нет».

Семья Айшвару выращивает кукурузу и сахарный тростник. Пройдя по размокшей земле через двор, мы увидели, что на бетонном полу под навесом сушится урожай зерна. Неподалеку в жидкой грязи лениво стояла пара буйволов. Рога по бокам их голов закручивались спиралеобразными лентами. Ступени лестницы вели наверх, где под крышей располагалось единственное спальное помещение для всей семьи. В этой комнате стояли три деревянных ложа и мерцающий черно-белый телевизор.

Мать Айшвару кипятила воду для чая, присев на корточки у плиты в углу. Доктор Рават сидел на кровати рядом с мальчиком и показывал ему фотоснимки, сделанные на дне рождения в прошлом месяце. Указав на парнишку с приклеенной бородой, он поинтересовался: «Кто это?» И перевел для меня ответ: «Это мой сын». Некоторые фотографии не вызывали никакой реакции. Даже фото Вирпала: Айшвару покачал головой и поглядел в сторону матери. «Не похоже, чтобы мальчик многое помнил», – заметил доктор Рават.

Мунни ввел нас в курс новых подробностей. У него, как и у его жены, были ослепительная улыбка, правильные черты и приятное выражение лица. Айшвару ходил к мальчику, живущему в городе Вирпала, и говорил ему: «Твои родители приходили ко мне в больницу, чтобы посмотреть на меня». Родители второго мальчика подтвердили, что действительно навещали Вирпала после несчастного случая. Минни в этой связи вспомнила, о чем ей рассказала тетя Вирпала. Однажды она играла, дурачась, с Айшвару, и тот сказал ей: «Тетечка, вы верны своим привычкам». Эта фраза в точности соответствует тем словам, которые Вирпал имел обыкновение произносить в разговорах с ней. Доктор Рават взял это на заметку, потому что после обеда мы как раз планировали отправиться к тете Вирпала.

Однако прежде мы прошли по всей деревне, чтобы посетить еще одного паренька, который, как говорили, вспоминал о прошлой жизни. В индийских селениях рождаются многочисленные рассказы о перевоплощениях души. «Вы приходите, чтобы проверить данные одного случая, – говорит доктор Рават, – а для вас уже заготовлены четыре!»

Но подобного не бывает в городах или деревнях, где реинкарнация не входит в систему верований. Воспоминания о прошлой жизни очень редко посещают американских детей. Причем в переселение душ верят, по опросу Гэллапа, проведенному в 2001 году, только четверть от общей численности населения. Этот факт – возможно, более чем любой другой – заставляет усомниться в реинкарнации. Рассказы о повторном рождении выглядят весомее в тех культурах, религиозные основы которых не поддерживают подобного рода представления. Напротив, аналогичные повествования кажутся более легковесными там, где принято верить в переселение душ и, что очень важно для нас, предполагать, будто подобные вещи вполне могут происходить. Если ребенок, родившийся и воспитывающийся в западном обществе, начнет толковать о каком-то никому в его ближайшем окружении не известном человеке, то родители подумают, что имя незнакомца – плод воображения. Но если дело происходит у индийцев, друзов или тлингитов, то родители с большей вероятностью склонны верить, что речь идет о ком-то из прошлой жизни их ребенка. Так что же нам дают подобные истории – решение проблемы или искусственные построения? «Это наиболее распространенное критическое замечание, направленное против исследователей реинкарнации», – утверждает профессор психиатрии из Виргинского университета Джим Такер (Jim Tucker), занимающийся изучением так называемой прошлой жизни. С этим соглашается и Стивенсон: «У меня нет исчерпывающего объяснения на этот счет, – признавал он в одном из интервью. – И данное обстоятельство меня беспокоит». Стивенсон и Рават полагают, что различную оценку детских рассказов следует связать с реакцией, типичной для родителей. В обществе, где принято верить в возможность реинкарнации, ребенка поощряют делиться со взрослыми своими воспоминаниями. Но в других культурах подобные воспоминания просто игнорируются или считаются чем-то, выходящим за пределы нормы и потому нежелательным, – и детей это не вдохновляет на откровенность.

Что касается второго случая, который мы должны были исследовать в Чанднере, то доктора Равата он весьма воодушевляет, поскольку индийский мальчик вспоминает свою прошлую жизнь в качестве мусульманина. (По описанным выше причинам еще более вдохновляющим был бы случай, если бы мальчик-мусульманин вспоминал о своем существовании в качестве индуса.) На месте мы обнаружили толпу, в которой было много детей. Казалось, мы служили поводом для выманивания всех из дома – хотя было ощущение, что ребятишкам там делать нечего. На пути в эту деревню мы проезжали мимо мальчика, запускавшего в небо воздушного змея. Ветра не было, и паренек просто раскручивал змея на бечевке. Наш приезд оказался для деревни самым заметным событием со времени появления электричества.

Доктор Рават рассказал мне о другом случае «превращения» мусульманина в индуса, произошедшем несколькими годами ранее. «Этот мальчик помнил обряд обрезания, – рассказывал доктор, нащупывая в уличной грязи свой путь от камня к камню. – Более того! Он родился с пенисом без крайней плоти!»

Я была близка к тому, чтобы спросить, не думает ли Кирти, будто уникальные обстоятельства, связанные с пенисом, могли разбудить воображение мальчика или его родителей, но в этот момент мои сандалии стала засасывать уличная грязь. Когда я потянула обувь обратно, ремешок развязался, и заднюю часть моей юбки забрызгало грязью. Мальчишки и девчонки вокруг захихикали и загомонили: мол, пусть остается все как есть!

Когда мы наконец добрались до интересующего нас дома, количество провожатых увеличилось до полусотни, если не более. Доктору Равату не улыбалась перспектива задавать вопросы перед лицом толпы, поскольку в этом случае искажения в ответах были бы почти неизбежны. Поэтому он запер тонкую покосившуюся калитку на запор. Толпа навалилась на преграду. Сооружение заскрипело и, казалось, стало подаваться – подобно двери, ведущей в будуар в дешевом фильме ужасов. Мы присели на веранде, чтобы поговорить с бабушкой и дедушкой этого мальчика (родителей дома не было). Наблюдатели взобрались на крыши домов, стоявших напротив нашего. Они устроились на краях и, похожие на странных горгулий с коричневыми глазами, не отрываясь глядели на нас. На одном из выступов стены висела газета, вся изрезанная ножницами и напоминающая салфетки с характерной бахромой в домах представителей среднего класса – таких, как, например, доктор Рават. «Аплодируем четырежды!» – гласил заголовок в рекламе цифрового фотоаппарата. И еще: «Будущее уже здесь, и оно взывает к нам!»

Семилетний мальчик говорил, что помнит себя мусульманином и вором по имени Гуддин и что жил он в городке Дхампур, что в 70 км отсюда. Доктор Рават выступал в роли переводчика. «Я убил двух полицейских, а потом полицейские убили меня». Затем возникла некая дискуссия, и я почувствовала, что в голове моей воцаряется сумятица. «Другие утверждают, что полицейских было двенадцать, – переводил доктор Рават. – Бабушка и дедушка добавляют к этому, что их внук всегда боялся полицейских машин. Мальчик говорит, что его жену звали Дхамьянта, однако это не мусульманское имя. Ну, а теперь мы должны сделать несколько фотографий его пениса». Ученый хотел выяснить, нет ли у ребенка каких-либо анатомических дефектов, которые указывали бы на обрезание в прошлой жизни. «Мы проверим состояние его крайней плоти».

Мы с доктором Раватом, мальчиком и его бабушкой проскользнули в дом и закрыли за собой дверь. Бабушка подняла внука и поставила его на стол. Мальчик спустил штанишки и отвернул лицо. Он не выглядел подавленным – лишь несколько смущенным. Его крайняя плоть была обычной, но доктор Рават все равно взялся за фотоаппарат. Модель была новой, и доктор еще не вполне ее освоил. Секунды шли – фотограф будто ждал, пока парнишка улыбнется. Затем нажал кнопку на задней панели фотоаппарата. Загорелся красный сигнал. Вот, хорошо. Мы включили функцию подавления «красных глаз» при съемке со вспышкой. Если бывают моменты, когда хочется, чтобы все закончилось поскорее, то это был один из них. Наконец сверкнула вспышка, и мальчик мог снова одеться.

Несколько слов о дефектах и отметинах, появляющихся при рождении. В обществах, где верят в реинкарнацию, подобные отклонения от нормы принято считать свидетельствами прошлой жизни ребенка. Часто эти знаки ассоциируют со смертью предполагаемой предыдущей личности. В книге «Реинкарнация и биология» Ян Стивенсон приводит десять примеров детей, имевших родовые отметины в тех местах, в которые их предполагаемые прошлые личности получили смертельные ранения.

Представления о родовых отметинах отчасти базируются на теории о том, что они могут быть связаны с обстоятельствами, повлиявшими на мать. На удивление, многие врачи в XVI–XVII веках верили, будто такие дефекты и отклонения от нормы следует объяснять испугом, пережитым матерью во время беременности. Если, например, дитя появляется на свет без руки, то мать вспоминает, что ей повстречался страшный нищий оборванец. Появление на теле ребенка «чешуек» (fi sh scales) – в наши дни такое состояние кожи называется ихтиозом – объясняли тем, что мать напугали морские змеи. И так далее.[7]7
  Согласно иным объяснениям, распространенным в прошлые века, матери достаточно было долго смотреть на что-то вредоносное. В знаменитой истории, описанной в «Собрании медицинских анекдотов», составленном Яном Бондесоном, знатная римлянка в XIII веке родила мальчика, покрытого шерстью и с когтями. Авторитеты винили в этом висевшую в спальне женщины написанную масляными красками картину, на которой был нарисован медведь. Этот эпизод послужил папе Мартину IV, известному своей истеричностью, поводом для приказа уничтожить все картины и статуи, изображавшие медведей. Умелые мамочки старались использовать предрассудки к собственной выгоде. Как пишет Бондесон, в начале XIX века было принято возить в Лувр знатных дам в положении, чтобы они провели там некоторое время, рассматривая портрет какого-нибудь красивого эрла или герцога – считалось, что это благотворно повлияет на еще не рожденного ребенка.


[Закрыть] Со времен Плиния и Гиппократа сообщения о влиянии на роженицу полученных в период беременности впечатлений добавили в медицинские тексты немало перца, и ниточка протянулась к американскому изданию «Учебного пособия по родовспоможению», вышедшему в 1903 году. В нем в качестве вероятных последствий впечатлений, полученных матерью при вынашивании ребенка, приводились такие варианты, как болезнь Джона Меррика, прозванного «Человеком-слоном». Менее известным примером того же рода могут служить разъездные представления с участием «Человека-черепахи».

Применительно к большинству случаев родовых отметин Ян Стивенсон в книге «Реинкарнация и биология» предполагает, что мать могла видеть труп того убитого человека, чья душа вселилась в тело ее еще не рожденного ребенка. Исследователь не разделяет убеждение в том, что абсолютно все родовые знаки следует объяснять впечатлениями, полученными матерью во время беременности, однако вполне допускает подобную возможность.

Сторонники теории материнских впечатлений считают, что при эмоциональных потрясениях кожа становится исключительно уязвимой. Стивенсон описывает полдюжины дерматологических заболеваний, которые могут быть объяснены психологическим эффектом импринтинга. Эти явления имеют широкий спектр проявлений: от относительно общеизвестных (крапивница и волдыри, вызванные сильными эмоциями) до далеких от научного понимания (стигматы, «наведенные» бородавки, увеличение бюста под влиянием внушения). Думаю, если человек верит, будто силой гипноза можно увеличить женскую грудь, то легко предположить и вероятность влияния сильного испуга матери на возникновение дефектов кожи ребенка в ее утробе.

Однако что произошло с мальчиком, у которого не было крайней плоти? Пенис его прошлой личности пострадал при несчастном случае? Вряд ли. Скорее следует говорить о внушенном сходстве явлений. Стивенсон и семьи, с которыми он беседовал, были склонны проводить простые параллели – физические и психологические – между тем, что происходило с ребенком, и тем, что случилось в жизни человека, который, как они верили, был прошлой личностью мальчика. Исследователь также чувствовал, что генетика и факторы влияния социальной среды недостаточны для объяснения всех странностей и фобий – медицинских и психологических, – с которыми появляемся на свет мы, человеческие существа. В поисках ответов на те вопросы, которые бессильна найти генетика, Стивенсон обращался к странностям и фобиям прошлой личности. Такой подход очень интуитивен. Например, страх ребенка перед японскими солдатами объясняется тем, что в прошлой жизни он участвовал во Второй мировой войне. Музыкальную одаренность – при отсутствии у остальных членов семьи не только таланта, но даже слуха – можно истолковывать как следствие того, что в прошлой жизни ребенок был воплощением музыканта-виртуоза. Однако при подобном подходе вы просто меняете одну тайну на другую. Каким образом – минуя генетику – может новый организм унаследовать мастерство, страхи или склонности умершего человека? Каков механизм такой передачи свойств? Если искать материальные причины, то у нас не остается опоры толщиной даже в папиросную бумагу.

Не связанный установленными биологией ограничениями, Стивенсон волен распространять свою теорию на все случаи, которые его заинтересовали. Тем или иным влиянием в этом контексте можно объяснять любые аспекты отклонений от нормы – чего бы они ни касались, – а также происхождение, наличие третьего соска, альбинизм (отсутствие пигмента в коже), особенности походки, боязнь женщин, тягу к игрушечным самолетам, заячью губу, папулы, задержку речи, просветы между верхними передними зубами, а заодно и «любовь к угрям, сигарам и алкоголю». Если смотреть на вещи так широко, то реинкарнацию легко принять за истину. Возьмите любого ребенка и все его уникальные особенности: так ли трудно будет обнаружить среди них одну или две, которые можно ассоциировать с кем-то из известных вам, но уже умерших людей?

Построения Стивенсона кажутся еще более шаткими, если принять во внимание то обстоятельство, что в большинстве описываемых им случаев ребенок вспоминает какого-то ушедшего из жизни близкого родственника. И что может добавить реинкарнация к тем вполне обоснованным объяснениям, которые дает нам биология посредством генетики? Даже жена Стивенсона, казалось, была не во всем с ним согласна. Выражая благодарность некоторым людям в начале книги «Реинкарнация и биология», исследователь, в частности, писал о ней так: «Поддерживая мою работу со всей преданностью, она, однако, выражала – со всей возможной мягкостью – некоторый скептицизм относительно тех выводов, к которым я приходил».

Мы пешком возвращались в дом Айшвару, чтобы взять его семью с собой в Камалпур на время визита к тете Вирпала. Ради этого мальчик переоделся. Доктор Рават, проявлявший неусыпную бдительность во всем, что касалось родовых отметин и рубцов от ран, намеревался проверить происхождение полукруглого выступа на груди Айшвару.

«Как вы полагаете, – спросил меня доктор Рават, – что это?»

«Думаю, это грудина», – ответила я.

* * *

Мы добрались в Камалпур после двух пополудни. Молва уже обогнала нас. Мальчик здесь! Его будущее определилось! Толпа окружила машину еще до того, как шофер успел выключить двигатель. «Слетелись, как мухи на мед!» – воскликнул доктор Рават. Ну, или как мухи на что-то другое. В то мгновение, когда мы остановились, медлительные черные летающие существа стали садиться на мои руки, на мою юбку и на обивку сидений позади меня. Ситуацию не спасало даже то, что в качестве узора на ткани присутствовали маленькие пчелы.

Мы вышли из автомобиля и пешком отправились к дому Шарбати – тетушки Вирпала. Многие женщины на улицах из скромности прикрывали лица уголком сари, хотя – к моему удивлению – область вокруг пупка у них была открыта.

Доктор Равати остановил процессию у дерева, под которым находилась небольшая гробница. Мунни говорил, что, по словам сына, за домом тетки Вирпала должна быть расположена гробница. И вот перед нами усыпальница, о существовании которой Айшвару, как говорили, знал. «А там, – доктор Рават повернулся на 180 градусов и указал на причудливо разукрашенную голубую входную дверь, видневшуюся ниже по улице на расстоянии примерно в полквартала, – находится дом». То есть само место находится перед домом. Или, говоря по-другому, не более перед именно этим домом, чем перед любым другим в пределах видимости.

Деревни в этой части Индии очень похожи друг на друга, поэтому некоторые из утверждений мальчика в данном случае не выглядели столь уж убедительными. «Пол был каменным». «Семья держала коров и быков». «В доме было две комнаты». Факты такого рода можно применить к дюжине домов в любом индийском селении. Однако в литературе описано немало истинных свидетельств с отличительными чертами обстановки. И дети порой вспоминают характерные особенности. Например, «у него был игрушечный деревянный слон Кришны и шарик на резинке». Или: «у него была маленькая желтая машина». Трудно решить, что делать с такими фактами.

Шарбати побывала в деревне Айшвару несколько недель назад, однако доктор Рават встречался с ней впервые. Дом представлял собой типичную постройку с двумя комнатами. Как и в большинстве деревенских зданий в этой местности, у передней было всего три стены. Когда мы подошли поближе, нам открылись сцены домашней жизни – точно в витрине обувного магазина. Ребенок, только начинающий ходить, играл с кочерыжкой от кукурузного початка, как будто с сигарой. Женщина укладывала стопкой высушенные лепешки коровьего навоза. Мужчина брился.

Доктор Рават, не обращая внимания на толпу, принялся записывать тетушку на видео. Если нет входных дверей, это не слишком затруднительно. Я сосчитала ноги стоявших вокруг. Всего их оказалось пятьдесят пять пар – большей частью босые. Камалпур – деревня еще более бедная, чем Чанднер. Мой взгляд упал на брюки со сломанной молнией и сари с заплатами из какой-то ленты. И вновь доктор Рават был полон воодушевления: когда речь идет о повторном рождении людей, скептики часто отмечают корыстные мотивы. В случае с Айшвару семья его нынешней инкарнации передала семье из прошлой так же много подарков (несколько сари для вдовы), как и последняя подарила мальчику (рассовав ему по карманам сотню рупий).

Присутствие толпы создавало особую атмосферу: вас будто покрывало что-то тяжелое и липкое – и оставалось на вашей коже, как глазурная корка. Зевая, Айшвару уронил голову матери на колени. У тетки Вирпала был прокуренный голос, один ее глаз косил, и она стояла, упершись рукой в бедро. В общем, напоминала мне того, с кем на узкой дорожке лучше не встречаться. Доктор Рават снова и снова побуждал ее рассказывать только о тех событиях и словах мальчика, о которых она узнавала из его уст. Он спросил ее и о той фразе, которую упоминал Мунни: «Тетушка, вы не расстаетесь с прежними привычками». Она согласилась: да, мальчик действительно это говорил – но неверно думать, будто ее племянник имел обыкновение произносить эту фразу. В конце концов оставалось только предполагать, что сам мальчик поверил, будто он стал реинкарнацией Вирпала. Принимая во внимание местную культуру и тот факт, что в перевоплощение явно верили сами родители Айшвару, наш вывод не казался чем-то очень уж удивительным.

Труднее было найти объяснение тому, что говорил нам дядя Вирпала Гайрай, к которому мы отправились чуть позже. Он – школьный учитель в этой деревне: мрачноватый мужчина с плешью, одетый в традиционный белый костюм дхоти. «Расскажите мне, пожалуйста, что вы видели и слышали», – попросил доктор Рават в то время, когда в передней комнате сервировали чай с чем-то сладким. Над дверным проемом красовались две бадминтонные ракетки, скрещенные, как сабли в чьих-то руках. Рядом со мной стоял подросток, обмахивая нас чем-то напоминающим негнущийся ламинированный флаг.

«Я возвращался с моей фермы, – начал говорить Гай-рай. – И когда вошел в деревню, люди сказали мне: «Вирпал вернулся!» Я был очень удивлен. Как мог вернуться Вирпал? Там было две или три сотни человек. В тот момент ребенок ничего не рассказывал. Затем позвали Мокеша». Этот человек был близким другом Вирпала. «Староста деревни пришел и спросил мальчика, узнает ли он Мокеша. Ребенок в ответ промолчал. Тогда староста спросил, указывая на Мокеша: «Как его зовут? Скажи мне на ухо». Мальчик так и сделал. Мы тоже расслышали: «Мокеш».

«Вы сами это слышали?»

«Да».

«Что еще?»

«Мальчик подошел ко мне и сказал: вы – мой дядя».

«Он назвал ваше имя?»

«Нет».

Гайрай добавил, что парнишка узнал сестру Вирпала. Он сказал: «Она моя сестра, Бала». Бесстрастное лицо Гайрая и монотонное перечисление других членов семьи Вирпала смутили меня. Встречи и разговоры с Айшвару, о которых шла речь, выражали эмоции не более, чем слышится в голосе маркетолога, который расспрашивает покупателя мыла о его предпочтениях при выборе товара. Единственное движение в комнате производил юноша с «опахалом», который энергично и, пожалуй, не в меру описывал им в воздухе восьмерки. (Мне все еще было жарко, но я чувствовала себя так, словно выиграла гонку Indy 500.) Я представила себе, что потеряла брата или племянника, а затем, через несколько месяцев, выяснила, что он возродился в образе мальчика из соседней деревни – да я бы не так об этом говорила! Я была бы полна волнения и благоговейного трепета. Возможно, так держаться их заставляла видеокамера. И, откровенно говоря, встреча с самим мальчиком нам еще только предстояла. Мы планировали увидеть его при следующей остановке – в деревне Буландшахар, где он должен будет впервые встретиться с отцом Вирпала.

Ближе к концу разговора Гайрая спросили, верит ли он сам, что Айшвару – его племянник, переживший новое рождение. Учитель ответил утвердительно и добавил, что это не первая реинкарнация, с которой он встречается в жизни. «В моей школе я узнаю многих детей – снова и снова».

Двое братьев Гайрая, с которыми мы побеседовали по окончании первого разговора, казалось, были не так твердо уверены в статусе мальчика, как сам новоявленный дядя. Оба сообщили, что мальчик не признал их.

«Так что вы обо всем этом думаете? – спросил доктор у третьего дяди, завершая разговор. – Вы верите, что этот мальчик был Вирпалом?» Третий дядя, одетый в белую майку и покрытый потом, пришел в затруднение: «Не могу сказать».

Утверждать, что индийцы верят в реинкарнацию, – это само по себе бессмысленно. Католики «верят», что они едят тело Христово во время причастия, но многие ли воспринимают это буквально?[8]8
  Да и это ли мы имеем в виду? Чтобы судить с полной уверенностью, я, невзирая на свое католическое воспитание, решила свериться с книгой «Празднования в целом» («The Celebration of Mass») как с самым полным и исчерпывающим руководством по католическим ритуалам, какое только можно отыскать за пределами Ватикана. Хотя нигде явно не утверждается, что освященная гостия – это Иисус Христос в буквальном смысле, однако просфора все же понимается как нечто более значимое, чем четверть унции пресного пшеничного хлеба. Никто, например, не решится просто выбросить в мусорное ведро старую зачерствевшую облатку, потому что вещами такого рода может распоряжаться только священник. Если же облатки заплесневеют настолько, что станут непригодными для употребления, то их надлежит сжечь или, сохраняя их мистический смысл, «удалить в святилище». Наконец, «если кто-то извергнет с рвотой священные дары причастия, субстанцию следует собрать и поместить в надлежащее место».


[Закрыть] В Индии я начала думать, что местные жители верят в перевоплощение так же, как христиане – в небеса, то есть более или менее отвлеченно. Большинство христиан не ожидают, что после смерти их домом станет гора облаков. Однако они могут веровать, не ограничивая себя буквальным смыслом: небесная жизнь может благодарно принять их или отвергнуть – в зависимости от поведения на Земле.

Я начала менять свое отношение к этому вопросу, проведя несколько послеполуденных часов за перелистыванием страниц «Законов Ману»[9]9
  Книга доступна в переводе на русский: Законы Ману. М.: ЭКСМО, 2002. – Прим. переводчика.


[Закрыть] («The Ordinances of Manu»). Эти законы основываются на священном знании Вед и появились, как принято считать, за пять веков до Рождества Христова. «Законы Ману» охватывали практически все сферы. В них предусмотрены наказания за преступления. Например, «если человек низкого рождения плюнет на высокородного, то царь должен повелеть отрезать виновному губы, а если первый обрызгает второго, то отсечь следует пенис, а если на высокородного попадут ветры, пущенные низкородным, то последнему отрубают ягодицы». В этот же сборник законов были включены также правила гигиены и соблюдения здоровья. Например: «То, что расклевали птицы, и то, что остается зловонным после коров… то, на что попало чихание или заражено вшами, может быть очищено, если посыпать землей». Разумеется, в «Законах Ману» нашлось место и для переселения душ.