Текст книги "Жизнь после смерти"

Далее Карпентер определил объем человеческой души – или Мака (Mac), как он предпочитает называть ее в честь Дункана Макдугалла. Вот как он пришел к этому. По его словам, самый маленький ребенок, чтобы выжить, должен весить 10 унций и занимать в пространстве место, равное 3/4 кварты.[24]24
  Одна унция равна 28,3 г, а одна американская кварта – 0,95 л. – Прим. переводчика.


[Закрыть] (Я не знаю формулы для исчисления объема, который занимают недоношенные дети. Вероятно, автор книги счел бы возможным нанять мистера Твайнинга, чтобы поместить одного из таких младенцев в градуированный цилиндр и отметить, сколько воды вытеснит тело.) Объем детской души при рождении должен быть равен объему тела младенца, поскольку… Далее цитирую Карпентера: «Если бы объем его Мака был больше объема тела, то это означало бы, что душа выходит за телесную оболочку». Напоминаю еще раз: Иисус является исключением. Его душа, согласно автору книги, имеет объем в 5,25 кварты. Иначе говоря, при рождении половина огромной души Иисуса торчала из тела. Карпентер высказал догадку: выступающая часть, вероятно, приняла форму исходящего свечения, а не горба или зоба, что по какой-то причине застряло у меня в памяти.

Автор указывает и на то, что эльфы имеют тот же объем души, что и люди. «Это заставляет меня предполагать, – пишет он, – что эльфы – это люди без плотной оболочки». Что заставляет меня, в свою очередь, предполагать, что Дональд Гилберт Карпентер не является серьезным ученым – вопреки тому, на что намекают все его формулы и таблицы. (В его биографии говорится о том, что он знает о материалистических исследованиях души больше, чем кто-либо еще, но ничего не говорится о его образовании и профессиональных занятиях.)

К тому времени, когда его книга увидела свет, сам Карпентер не проводил никаких экспериментов по взвешиванию души, зато в его багаже оказались некоторые интригующие идеи. Не стоит помещать на весы умирающих людей, полагает он. Поучительнее было бы провести опыты с беременными женщинами и отследить тот момент, когда Мак проникает в матку, – это должно происходить примерно на 43-й день, когда медики начинают фиксировать волны мозговой активности плода. Карпентер видит немало полезных вариантов использования беременных женщин. На странице 77 он пишет: «Наилучшим способом открыть душе дорогу домой было бы поселить в доме только что оплодотворенных женщин – чтобы обеспечить нормальные условия для проникновения Мака в матку».

Льюис Е. Холландер-младший – овцевод в Бенде, штат Орегон. Примерно в 2000 году он, заинтригованный работами Макдугалла, стал вторым в истории человеком, проведшим операцию по взвешиванию души в своем сельском сарае. Льюис взялся за дело, приобретя платформу 3×7 футов – для модели весов Toledo 8132, оснащенных электронной начинкой, с цифровой индикацией и компьютером. Объектами экспериментов стали восемь овец, три ягненка и коза, которых подвергли процедуре эвтаназии. Эти животные, заверяет Холландер, все равно отправились бы в мир иной – даже без его помощи. Звери были помещены в оболочку из пластика – чтобы, как выразился исследователь, избежать последствий опорожнения внутренних органов. Это важно по двум причинам. Во-первых, нужно исключить ложные потери веса, а во-вторых – поберечь оборудование от попадания на него овечьей мочи.

Хотя его цели в основном и совпадают с теми, которые определял для себя Твининг, но сходство между двумя этими людьми и их действиями на этом заканчивается. Холландер – доброжелательный человек со спокойной речью, и он всегда любил овец. «С ними легко, – говорил он мне, – и с ними связано много теплого». Льюис взялся умерщвлять это тепло без всякой радости. «Не знаю, приходилось ли вам убивать что-либо живое, но должен сказать, что это здорово травмирует тебя самого – смотреть, как эти существа…» Именно по этой причине он строго ограничил число подопытных двенадцатью животными. (Он контактировал и с местными медиками, интересуясь возможностью провести эксперимент с больными, которым предстояло встретить свой конец в госпитале, – однако не смог обойти препятствия этического характера.)

И тут обнаружилась очень необычная вещь. У всех овец, с которыми экспериментировал Холландер, в момент смерти отмечалось временное увеличение веса – в интервале между 30 и 200 граммами. А одна и вовсе прибавила 780 граммов – почти два фунта (или 37 Маков, или 2 бесплотных Иисуса). Прибавка в весе фиксировалась в течение от одной до шести секунд, а затем исчезала. Вес трех ягнят и козы, однако, не колебался. Я спросила Холландера, что он сам об этом думает.

«У меня нет ни малейшей мысли на этот счет», – разумно ответил он. Льюис допускает возможность и того, что увеличение веса было своего рода артефактом, вызванным сбоем в работе оборудования. Но инстинктивно чувствует: скачок на дисплее указывает на что-то, происходившее в действительности. «Будь вы здесь, со мной, вы могли бы сами наблюдать, как все разворачивалось. И вы бы тоже заметили этот момент… Это какая-то роковая странность. Тут что-то есть».

Что же могло случиться в действительности? Чутье подсказывает Холландеру: он наблюдал за тем, что сам называет «входом в потустороннее». «Думаю, в момент смерти открывается маленькое окно. Мы все, возможно, связаны с чем-то, что больше нас всех».

Я принимаю к сведению это замечание. Однако почему живой организм прибавляет в весе, когда открывается дверь в иной мир? Dairy Queen[25]25
  Dairy Queen – широко распространенная сеть предприятий быстрого питания и кафе-мороженых, а также название фирменного блюда. – Прим. переводчика.


[Закрыть] манит войти, так, что ли? Карпентер, выделяя в своей книге специальный раздел для описания экспериментов Холландера, теоретизирует в том смысле, что добавочный вес свидетельствует о посещении Маков. (При таких калькуляциях человеческое существо массой в 70 кг в положении стоя занимает объем в 280 Маков. Получается, один Мак нужен, чтобы, собственно, оживить собой тело, а другие – опциональные, для «не вполне ясных ролей»?) Карпентер отмечает также, что мистическое прибавление веса у овец шло по нарастающей. «Все происходило так, как если бы каждая последующая смерть выводила на сцену новых Маков», – пишет он. Но не может объяснить, почему это происходило, а также почему Маки исчезали через шесть секунд и чем им не нравятся козы.

Возможно, вы с облегчением узнаете, что мой следующий персонаж не верит в эльфов-лепреконов. У него докторская степень, полученная в Стэнфордском университете, и он учился в Йельском университете, проявляя особый интерес к термодинамике и теории информации. Кроме того, у него нет на примете дружеского прозвища для именования души. Но у него есть иное определение, не похожее на дружеское. Он говорит о «существующей отрицательной энтропии (балансе энергии/массы), свойственной неравновесному метастабильному физическому «квазиустойчивому состоянию», характерному для живых и обладающих сознанием биологических систем». И у него есть план действий для того, чтобы измерить это.

Герри Нахум (Gerry Nahum) – профессор Школы медицины в Дюкском университете. Работает он в старом здании, называющемся Бейкер-Хауз (Baker House), – в свое время в нем располагались метеорологи. Теперь же здесь – невероятная смесь того, что я бы назвала присутствием всех остальных медицинских центров. Нахум делит свой третий этаж с Центром по изучению опухолей мозга, доктором С. Х. Ливенгудом, Службой капелланов и забавно названной Службой молодых исследователей эндокринной системы. Сам Герри преподает акушерство и гинекологию. Впервые узнав об этом, я подумала, что, возможно, он контактировал с Дональдом Гилбертом Карпентером. Не исключено, казалось мне, что придет время, и они поведут женщин на сорок третий день беременности на исключительно чувствительные весы Дюкского университета и примутся следить, не появился ли очередной Мак – то есть обязательная отрицательная энтропия. Да нет, конечно, – сказала я себе, – едва ли такое возможно.

Нахум, сидя за своим письменным столом, поигрывая галстуком и слушая мои сумбурные речи в стремлении понять, что же я хочу узнать, слегка отклонился назад. На галстуке красовался логотип университета, славно гармонировавший с общим видом кабинета, на стенах которого висели 31 диплом в рамочках (включая дипломы выпускников и дипломы о присуждении ученой степени) и сертификаты различных наград и премий.

Я обрисовала ему эксперименты, проведенные Дунканом Макдугаллом, в надежде, что профессор выскажет свое просвещенное мнение о том, что именно могло быть причиной мистической потери веса. Бровь его немного искривилась, выражая определенное беспокойство. Перед моим визитом мы обменялись по электронной почте несколькими письмами, однако я забыла подготовить его к тому, сколь глубоким может оказаться мое невежество. Причем последнее не только глубоко, но и широко: оно охватывает целый океан, включая химию, физику, теорию информации, термодинамику и еще множество других вещей, с которыми должен быть знаком нацеленный на изучение души современный теоретик. Эксперимент Макдугалла профессор назвал «глупым». И добавил, что в данном случае нужны не весы, а полностью изолированная система.

Система – это именно то, что Нахум очень любит создавать, – должна представлять собой нечто вроде ящика, полностью изолированного от внешней среды. Его следует установить на чувствительных весах, способных улавливать «дыхание сознания», а вокруг – ряды детекторов, восприимчивых к электромагнитному излучению. Они должны измерять все виды излучений, несущих энергию (не путать с информационными, или «духовными» потоками, для которых детекторов не существует) – ту, которая, возможно, будет исходить из нашего «ящика». Теперь, допустим, в последнем находится живой организм – инфузория-туфелька, или вомбат, или Джон Теш (американский композитор. – Прим. переводчика), совершенно не важно, кто именно.[26]26
  Благодарить за открытие подобного формата эксперимента – «герметизацию» духа в закрытом ящике – следует, вероятно, Фридриха II, бывшего в XIII в. королем Сицилии и императором Священной Римской империи. В хрониках, которые вел монах-францисканец Салимбен, есть описание того, как по приказу короля «живого человека поместили в бочку, чтобы по смерти его определить, погибает ли вместе с телом душа». Возможно, Фридриху II и следует сказать спасибо за рано проявившийся энтузиазм по отношению к научному методу исследований. Однако жестокость эксперимента, безусловно, перевешивает всю его пользу. И это еще не все. Король распорядился «превосходно накормить двух человек обедом, затем одного отправить спать, а другого – на охоту. Тем же вечером обоих обезглавили в присутствии короля, желавшего знать, пищеварение которого из двух проходило лучше». Оказалось, у того, который спал после обеда. Как видите, зерно истины во всем этом нашлось.


[Закрыть] Если внешние детекторы покажут, что некие энергии покидают закрытый ящик, то мы сможем отметить и связанную с этим потерю веса. Почему? А по законам физики. С потерей энергии всегда теряется и часть массы. Я сейчас толкую не о переживаниях убежденного сторонника похудания. А о том, что E=mc². Если изменяется энергетический статус чего-либо, то должна измениться и масса (то есть вес) – на малую, очень малую, даже крошечную величину, которую можно измерить только в физической лаборатории. И мы приходим вот к чему: если при смерти организм теряет больше, чем можно объяснить истечением энергии, значит, ящик покидает и нечто такое, что не подвластно законам физики. Возможно, это и есть душа, или сознание, устремившееся в высшее измерение сквозь – как мог бы сказать Лью Холландер – «приоткрывшееся маленькое окно».

Теоретик вроде Нахума рассматривает сознание как информационный контент. И информация – с позиций квантовой физики – в любом случае имеет энергетический эквивалент. То есть очень-очень легкий, но вес. «Если учитывать высвобождение тепловой энергии в расчете на бит уходящей информации, – говорит Нахум, – то мы получим величину, если измерять в джоулях, от десяти в минус третьей степени до десяти в минус двадцать первой степени».

Мне пришлось сделать умное лицо. «По-моему, все это очень просто сделать». Такой интеллектуал, как Герри Нахум, может просто упустить из виду, насколько все мы, остальное человечество, невежественны. Чуть раньше в нашей беседе фразой: «Я уверен, вы в курсе дела» он предварил следующее высказывание: «Мало кто видит в микротубулах подобие абака – структуру, пригодную для калькуляции молекул на субклеточном уровне».

Чтобы не увести в сторону основное направление объяс нений, мы согласились с тем, что потери энергии в расчете на одну единицу исчезающей информации именитые физики определяют указанной ничтожно малой величиной, после чего доктор Нахум продолжил. «Применив формулу соотношения массы и энергии, как это делал Эйнштейн, можно прийти к тому, что если наше предположение верно, то мы должны получить килограмм в минус тридцать восьмой степени». То есть вес одного бита информации, – а информация есть то, что составляет наше сознание, – это одна миллиардная одной миллиардной миллиардной одной миллиардной одной миллиардной доли килограмма. «Очень малая величина», – проговорил Нахум, и это было тем, что я поняла.

Однако сколько битов информации содержит наше сознание? Или хотя бы одна наша мысль? Я подумала про себя: «А что, если этот человек продувает мои микротубулы?» Сколько информации в битах при этом расходуется? Неизвестно. «Одна мысль несет в себе миллиард бит? – спросил Нахум. – Или десять миллиардов? Мы не знаем. Если взглянуть на человеческое сознание, сколько в нем воплощено информации? Сколько в битах? Мы не знаем». Однако это не столь уж существенно. Что для нас действительно важно, так это возможность измерить изменения в системе, следуя нашей основной задаче – определить, существует ли душа. Потеря энергии, возникающая, когда душа улетает в «оконце», может быть зафиксирована – по крайней мере, теоретически – как потеря веса.

Фирма Фербэнкса не создаст весов для Герри Нахума и тех задач, которые он обрисовал в разговоре со мной. Может быть, такие весы сделает кто-нибудь еще? Не исключено. Со времен Макдугалла этот прибор прошел в своем развитии немалый путь. Существуют весы, способные легко и точно отмерять микрограммы – миллионные доли грамма. Поймать одну миллиардную грамма – нанограмм – также возможно, хотя и дорого. «А как насчет пикограмма? – рассуждает Нахум. – Это триллионная доля грамма – 10 в минус пятнадцатой степени килограмма. Можем ли мы измерить такую величину? Да, можем. Помните, я упоминал число 10 в минус тридцать восьмой степени?» Да, я помнила: мы говорили, сколько должен весить один бит информации. «Должен заметить, что могу измерить 15 порядков от этой величины. Остается вопрос: могу ли я уловить еще 20 порядков?» Пожалуй, у доктора Нахума не было такой необходимости. Принимая во внимание то обстоятельство, что сознание человека включает огромное множество битов информации, он мог легко обходиться без весов с ценой деления в 1 пикограмм.

Герри отметил, что направленные потоки электромагнитных полей вокруг закрытого ящика – это более существенная проблема, чем весы. Ни один из детекторов не ограничен восприятием одного четко ограниченного спектра излучений. Поэтому наложения потоков и данных неизбежны – и доктору пришлось бы импровизировать по ходу эксперимента. Несмотря на подобное затруднение, ученый полагает, что такое измерение провести можно.

Но что будет, если душа – остаточная энергия/информация, которую не зарегистрируют детекторы электромагнитного излучения, – никуда не устремится, а просто, знаете, как бы испарится, точно по мановению волшебной палочки? Ну, перестанет существовать – и все? Когда я думаю о смерти, этот вопрос всегда нагоняет на меня тоску. Хотя и давно мне наскучил. Быть такого не может, заявил мне Нахум. Вспомните первое начало термодинамики: энергия не может возникнуть из ниоткуда и не может исчезнуть в никуда. Она обязательно должна куда-то переходить. Герри поведал, что убедился в правильности этого принципа в приложении к жизни сознания, когда ему было пять лет. Примерно в том возрасте, когда вы или я распутывали загадки, связанные со шнурками на обуви, Нахум «размышлял о том, какая это отсталая штука – то, что нет никакого выхода». Он немного повернулся на вертящемся стуле, чтобы прямо взглянуть на меня. «Затем возник вопрос – а куда оно идет? Заметьте, сомнение было не в том, присутствует оно здесь или нет, – оно здесь».

Герри помолчал минуту, давая мне возможность усвоить мысли из области квантовой теории, которые он в довольно концентрированном виде пытался передать. В углу потолка световая трубка замигала и погасла. В полном соответствии с первым началом термодинамики мы знали: где-то в уголке нашей Вселенной только что зажегся не слишком привлекательный, но очень экономичный огонек.

Хотя Герри Нахума уже давно интересует жизнь души, он не религиозен. Тем не менее у него были весьма любопытные контакты с католической церковью. «Я пришел к ним много лет назад, будучи очень наивно настроенным. Искал финансирование. И обрисовал все примерно так, как только что для вас». Я представила себе епископов, сидящих на своих креслах с высокими спинками, и Нахума, тут и там перемежающего свою речь – с ее неровным ритмом и нарочитой прозаичностью – обращением «Вше превосходительство».

Монсеньоры не поняли всех особенностей предложения ученого, но уловили достаточно, чтобы ощутить, насколько оно их нервирует. «У них есть система верований, и они знают готовый ответ. Им не нужны доказательства, которые можно приводить или не приводить. А если бы результаты не соответствовали тому, что уже установлено, случилась бы катастрофа. Эти люди не хотели брать на себя подобный риск». После первой аудиенции Нахума пригласили вновь. И на этот раз обстановка оказалась куда более официальной. Были призваны сторонние эксперты – теологи с познаниями в областях космологии и физики. И они не только не предложили открыть финансирование проекта Герри, но сделали все, что было в их силах, дабы отговорить доктора от его затеи. Они толковали о «божественной воле» применительно к разделению миров и пытались представить дело так, будто эксперимент, предлагаемый Нахумом, угрожает пробить брешь в подобном разделении. Последствия, предупреждали они, могут быть неизмеримо чудовищными. «Они, – рассказывал доктор, – предвидели возможность того, что некая темная «схизма» пробьет дорогу доселе неизведанной «силе», которая ворвется в наш надежно защищенный мир». И вновь возникла метафора окна. Герри обвинили в попытке «открыть окно, которое, возможно, затем не удастся закрыть».

Однако, как предполагается, подобное окно открывается само по себе всегда, когда кто-то умирает. Почему же нужно думать, будто именно доктор Нахум проявляет излишнее любопытство, стремясь открыть его? Почему его эксперимент должен помешать окну закрыться? И почему души не могут, как все мы, входить и выходить через двери?

Во время последней встречи епископы постарались, так сказать, открыть окно, стирая со стекла одно из пятен позора. «Они предложили мне серьезно подумать о том, чтобы вернуться в лоно католической церкви – мол, тогда я бы смог воспринять происходящее во всей его целостности. В конце концов я прикинулся невинным ягненком и сделал вид, что утратил интерес к своему замыслу».

В то время Нахум рыл землю, как тролль, пытаясь найти финансовую поддержку в институтах и университетах, обращаясь к тем, кто изучает физику. Например, в лабораторию по системному изучению энергии человека Аризонского университета. В надежде обрести партнеров он сопрягал квантовую теорию с наукой о сознании человека везде, где только мог. Дело подвигалось медленно. «Большинство людей, – сказал доктор, – не слушали меня так терпеливо и долго, как вы». Да, согласилась я. Но, возможно, они слушали лучше меня. И да, и нет – заметил, в свою очередь, Герри. «То, чем я занимаюсь, находится в пограничной области нескольких дисциплин, поэтому трудно найти конкретную поддержку. Инженеры и специалисты по информатике ничего не знают о биологии. Врачи, биологи и нейроученые – отнюдь не доки в теории информации. И никто из них ничего не ведает о космологии… или о физике миров, развернутых в нескольких измерениях. Многие из тех, с кем я говорил, – толковые люди. Но у них нет той широкой основы знаний, которая нужна, дабы вместить все, что нужно, в одну предметную область интереса». Нахум чем-то напоминает зверей из детских книжек – странных существ, состоящих из частей различных животных: страницы в таких книжках разбиты и разрезаны на три части. Поэтому, перелистывая их по частям, можно получить страуса с ногами кенгуру или полужирафа-полугиппопотама. Герри как бы составлен понемногу из всего. Поэтому ему так трудно найти партнера, с которым можно было бы иметь дело.

Родственную душу ему, правда, удалось найти в Патрике Луи (Patric Lui), который изучает термодинамику и руководит в Стэнфордском университете программой сотрудничества по исследованиям и развитию в Центре изучения линейного ускорения. С Луи я встретилась по возращении из Дюкского университета, и мы говорили о его попытках привлечь других физиков своего университета, включая их бывшего руководителя, чтобы «начать думать вместе с Герри». Луи и его коллеги полагают: концептуально подход Нахума верен, и сам проект, несомненно, имеет смысл в интеллектуальном отношении. Однако проведение эксперимента может оказаться исключительно сложным или даже просто невозможным, поскольку особую трудность представляет проблема измерения столь малых величин энергии. «Но в данной связи мы не должны приходить к выводу, – быстро добавляет Луи, – что никому не следует браться за эту работу. Это, образно говоря, подача с крученым мячом, но сам мяч – не выдумка».

Идеи Нахума трудно «продать» не только ученым. Как говорит он сам: «Люди либо думают, что уже знают ответ и, соответственно, никакие проверки со стороны просто не нужны, либо полагают, что получить ясный ответ на поставленный вопрос невозможно. Им не хватает знаний и опыта, чтобы понять: они могут получить результат».

Кроме того, существуют и бюджетные ограничения. По предварительной оценке Нахума, ему требуется не менее 100 тысяч долларов. «Мне говорят примерно так: ладно, допустим, мы возьмемся за это, но к чему мы в итоге приедем? Но это же всего лишь идея – настолько самодостаточная и высокоприоритетная сама по себе, что никто не решается сказать: хорошо, теперь решим, сколько нужно денег».

Как насчет физического факультета здесь, в Дюкском университете? «Я встречаю пустые взгляды».

Я почувствовала, что начинаю грустить, глядя на этого человека с его великим и непонятым – или недостаточно понятым – видением проблемы.

«А ваша жена понимает, чего вы хотите добиться?»

«Бывшая жена. Ни капельки не понимает».

Нахум отвлекся, чтобы ответить на телефонный звонок бизнесмена по имени Аль. «Вы не правы, Аль! – закричал он в трубку так, словно такой тон был для него самым обычным делом. – Нет, нет, Аль… Аль! Это все ерунда, вы несете полную околесицу!»

Я мысленно отбросила свои нежно-пасторальные представления об одиноком философе.

Герри Нахум – высокий, представительный, именитый гинеколог со здоровой самооценкой. Наступит день, когда он добьется той поддержки, которой требует выполнение его плана, и, вероятно, завоюет уважение физиков Дюкского университета. Вероятно также, что у него появится жена, знакомая с квантовой теорией. Надеюсь, все так и будет.

Было уже два пополудни, когда голос желудка доктора Нахума вклинился в работу мозга, требуя внимания к себе, – и мы сделали перерыв на ланч. Формулы были на время отставлены, и по крайней мере несколько пикограммов из всего информационного контента, которым обладает Герри, устремились по направлению к равиоли. Я почувствовала, что теперь могу задать несколько глупых вопросов, которые приберегала все утро.

Как вы думаете, спросила я, что это значит – быть свободно плавающей в пространстве душой, выхлопом энергии, устремленным один-бог-знает-куда? Нахум прибег к аналогии с компьютером. Коренную часть вашего сознания, стал рассуждать он, можно уподобить операционной системе. На ее основе действуют дополнительные программы: текстовый редактор, электронные таблицы и так далее. Применительно же к человеку это восприятие, речь, мышление, память. Когда вы умираете и мозг прекращает свою работу, все эти «офисные приложения» перестают действовать. Вы остаетесь только с «операционной системой» – первоначальным и примитивным «облаком» сознания, плавающим в пространстве. По Нахуму, экзистенция – «это наше сознание, но за вычетом всех поверхностных наслоений», «ловушек» для дополнительной информации.

Мысль о том, что можно отбросить «наслоения» и «ловушки информации», зацепила меня. Если вы утеряли способность пользоваться словами, видеть и слышать – кто вы теперь? Нечто не по своей воле впавшее в кому? Что-то вроде лишайника? Нахум пожал плечами. Это же просто аналогия, всего лишь предположение. Несколькими днями позже я задала этот же вопрос Патрику Луи. Он выразил некоторые сомнения относительно того, что в сознании человека имеется некий контент, который способен, сохраняя свою структуру, покидать телесную оболочку. «Тепло, выделяемое при гниении, нельзя считать структурированной информацией», – заявил он. Вероятно, подумалось мне, он считает, что «картинка энергий», равнозначная личности человека, может продолжить свое существование и после его физической смерти – но уже не в виде личности. Не в форме того, чем он может быть или что может использовать.

Я обратилась к Нахуму с просьбой прокомментировать слова Луи. «И помните, пожалуйста, – писала я ему, – что, отвечая мне, вы должны представить себе, будто ведете беседу с семилетней девочкой». Нахум не согласился с коллегой. Его ответ содержал не менее тысячи слов и мог быть понятен любому семилетнему ребенку, знакомому с воззрениями Канта, идеями Локка, принципом отрицательной энтропии как меры определенности, а также с устройством и принципами работы шифровальной машины «Энигма». Вот часть того, что я поняла: «Эта энергия совершенно свободна в том смысле, что физически может принимать любую форму… и это не тот случай, когда вступают в силу некие предпочтения».

«Предпочтения», как я предполагаю, могут означать, что душе человека веселее побыть в форме привидения, способного о чем-то думать и что-то помнить, нежели в виде… ну, допустим, черной дыры или сгустка статического электричества. И я решила для себя: пусть все так и будет.

Герри заказал себе на десерт банановый пудинг «Наполеон», и в этом я усмотрела еще одно расхождение между нами. Мы вновь вернулись к разговору о закрытом ящике и системе. Я припомнила, что забыла спросить, какой организм планируется поместить внутрь. Нам принесли десерт: толстый слой крема покрывал вертикально ориентированное сооружение из вафель.

«Итак, что же внутри?» – меня не покидали мысли о бедной лабораторной мышке.

«Банановая начинка, большей частью».

На пути домой я заглянула на 25-ю страницу документа, который сам Нахум озаглавил так: «Предложение о проведении тестирования энергии сознания и определении его физической природы». Мне представился банановый пудинг, помещенный внутрь закрытого ящика.

Чисто теоретически Герри мог бы избрать жертвой кого угодно – начиная с бактерий. Но он склонялся к использованию пиявок. «Я работал с ними долгое время. Они тонкие и прилипают к тебе. Ужасные создания. Ненавижу их!» Парочка за соседним столиком повернулась в нашу сторону, чтобы взглянуть на человека, который ненавидит пиявок.

И последний вопрос: каким, по его мнению, должен быть результат? Действительно ли существует «облако сознания», наполненное энергией? «Я почти уверен, что существует, – ответил доктор Нахум. – Но никогда не утверждал, будто знаю это». Он положил ложку на стол. «Пока не докажу».