Текст книги "И девять ждут тебя карет"

– Я уже сделал ход, пока вы говорили, – сдержанно сказал Филипп.

– Сделал ход, черт возьми? А, королевская пешка. Классический гамбит, мсье… а я иду вот этой пешкой. Вот так.

Филипп склонился над доской, нахмурившись, целиком поглощенный шахматами, а над ним возвышался Флоримон, раскинувшийся на стуле, рассыпающий сигарный пепел на лацканы изысканно сшитого пиджака. Он ласково и снисходительно смотрел сверху вниз на Филиппа, ни на минуту не прерывая поток своих довольно бессвязных речей, из которых мальчик, даже если бы он к ним прислушивался, едва понял бы треть.

Я сидела молча, наблюдая за ними, чувствуя глубокую симпатию к этому немолодому знаменитому парижанину, который, несмотря на постоянную занятость, нашел время для того, чтобы навестить мальчика, показать ему, что он не совсем одинок. Послушав его, можно было подумать, что главным занятием для него в прошлом было ждать, когда он еще раз сможет сыграть с Филиппом в шахматы.

Вдруг я заметила, что мадам де Вальми больше не вышивает. Ее руки праздно покоились на сложенном холсте, лежавшем на коленях. Я подумала, что мадам заинтересовалась игрой, но потом заметила, что она не глядит на доску. Ее глаза не отрывались от склоненной над шахматными фигурами головы мальчика. Должно быть, она глубоко задумалась о чем-то, потому что, когда мальчик неожиданно вскрикнул, сильно вздрогнула.

Он издал радостный возглас и ухватился за доску:

– Ваша королева! Королева! Regardez, monsieur![7]7
  Смотрите, мсье! (фр.)


[Закрыть] Я взял вашу королеву!

– Вижу, – безмятежно ответил Флоримон. – Но может быть, вы будете так любезны объяснить мне, Капабланка, какое новое правило позволяет продвигать эту фигуру через всю доску?

– Между ними на доске ничего не было, – объяснил Филипп.

– Не было, верно. Но фигура, которой ты пошел, старина, – слон или, иначе, епископ. Извини меня за мелочность, но есть правило, которое гласит, что епископ ходит только по диагонали. Ты можешь сказать «пустяки, нелепость», но таково правило, Филипп.

– Епископ? – переспросил мальчик, понявший, очевидно, только это слово.

– Те фигуры, что с остроконечной шапкой, – спокойно пояснил Флоримон, – называются слонами или епископами.

– О! – сказал Филипп. Подняв голову, он с улыбкой посмотрел на своего противника, нимало не обескураженный. – Я и забыл. Возьмите назад свою королеву.

– Очень тебе благодарен. Спасибо. Ну а сейчас твой ход, и мне бы хотелось, чтобы ты снова подумал над тем, в какой позиции находятся моя королева и твой епископ.

Филипп внимательно посмотрел на доску.

– Между ними ничего нет, – неуверенно сказал он.

– Именно.

– Ну… О! – Маленькая рука быстро схватила не подчинившегося правилам игры епископа и убрала его прочь от королевы. – Вот. Я ставлю его здесь.

Флоримон хмыкнул.

– Весьма мудро, – заметил он. – Мудро.

Он низко склонился над доской, внимательно глядя на нее сквозь облако табачного дыма; по его виду можно было подумать, что он играет с опытным шахматистом, а не с маленьким мальчиком, который даже не знает как следует правил игры.

Я посмотрела на часы – шесть часов шестнадцать минут – и с удивлением взглянула на мадам де Вальми, подозревая, что она с таким же беспокойством, как и я, следит за временем. Но она снова уронила руку на колени и смотрела на огонь в камине. Она была за сотни миль отсюда. Интересно, где… Судя по выражению ее лица, вряд ли в каком-нибудь приятном месте.

– Мадам… – сказала я.

Вздрогнув, она так быстро схватила вышивание, что уколола иглой палец.

– Простите, мадам, я вас испугала. Мне кажется, Филиппу пора подняться наверх, к себе?

Я сидела спиной к двери, поэтому не видела и не слышала, как она открылась; осознала это по тому, как быстро Филипп повернул голову, как широко раскрылись его глаза. Бархатный голос Леона де Вальми произнес:

– А, Филипп. Нет, не уходи. Карло, рад тебя видеть. Почему ты так редко бываешь у нас?

Кресло мягко катилось, чуть шелестели колеса. Появление Леона произвело ошеломляющий эффект. Филипп вскочил со скамейки и стоял, глядя на своего дядю, как птичка, завороженная взглядом змеи. Мсье Флоримон поспешно встал. Элоиза де Вальми снова уронила вышивку и быстро повернулась к мужу; когда кресло прокатилось мимо меня, я соскользнула со стула и ретировалась на свое обычное место у дальнего окна.

Не думаю, что Леон де Вальми обратил на меня хоть какое-то внимание, но Филипп заметил мой маневр. Он тоже сделал попытку удрать, но был, если можно так сказать, пригвожден к месту словами Леона:

– Нет-нет, Филипп. Мы так редко видимся! Я должен быть благодарен мсье Флоримону, из-за которого пришел сюда раньше, чем обычно. Сядь, Филипп.

Мальчик повиновался. Кресло подкатило к дивану и остановилось.

– Твоя верность долгу поражает меня, Элоиза. Это поистине трогательно.

Леон де Вальми тронул жену за руку.

Только натренированное ухо могло различить саркастическую ноту в мягком голосе Леона де Вальми. Я увидела, как их глаза встретились и Элоиза де Вальми слегка улыбнулась. Вторично за этот вечер меня обожгла злость. Неужели так уж трудно вытерпеть общество Филиппа даже полчаса в день? И неужели надо показывать свою неприязнь столь открыто? На этот раз Филипп все заметил. Я увидела, как он быстро взмахнул своими длинными ресницами, искоса взглянув на дядю, как его бледное личико приняло обычное мрачное выражение, и подумала: «Черт возьми, неужели не найдется кто-нибудь, способный дать вам отпор!»

Через минуту, казалось, все сгладилось. Леон де Вальми, пребывавший в самом радужном настроении, весело приветствовал Флоримона:

– Очень мило, что вы заглянули к нам, Флоримон. Вы из Женевы? Что привело вас туда?

Флоримон снова опустился на стул.

– Я шел по следу, разыскивая новый материал. – Он сделал один из своих широких жестов, на этот раз по направлению к «Повести о блистательном принце…», и задел книгу рукой, так что она упала на пол. – Когда-нибудь просмотри эти картинки, Элоиза, и скажи, видела ли ты что-нибудь, равное этому изяществу, этой куртуазной утонченности на грани декаданса… А, спасибо, зайчик. – Это он сказал, обращаясь к Филиппу, который тихо поднял книгу и молча подал ему. – Отдай это, пожалуйста, своей тете, малыш. Великолепно, не правда ли?

Она посмотрела на книгу.

– Что это, Карло?

– Угроза твоему спокойствию и моему карману, – улыбаясь, сказал Леон де Вальми. – Новые модели в стиле «мандарин» или что-то в этом роде: не сомневаюсь, что на грани декаданса. Признаюсь, не могу представить тебя в подобном наряде, дорогая.

Флоримон засмеялся:

– Уверяю вас, это только материал для размышлений, сырье. И вот что я вам скажу. Мы с Розой Готье состряпали штучку, которая произведет переполох в ноябре, и я приехал в Женеву, чтобы проследить за тем, как идет дело. – Он широко улыбнулся. – По крайней мере, это хороший предлог. Я всегда пользуюсь им, когда хочу сбежать из Парижа.

– Как обстоят дела с твоей новой коллекцией моделей? – спросила Элоиза.

Флоримон уронил пепел на рубашку и безмятежно растер его по отвороту элегантного пиджака.

– Идея пока в эмбриональном состоянии. Младенец еще не бьет ножкой, мне долго еще не удастся разродиться, может быть несколько месяцев. А потом, как обычно, бах! – меня осенит и придется вылизывать этого недоноска, пока он не примет какую-то пристойную форму ценой моего кровавого пота и слез. – Тут его взгляд упал на Филиппа, неподвижно сидящего на скамейке, и он добавил, почти не меняя тона: – На дороге между Тононом и замком густой туман.

– Правда? Очень плохая видимость?

Леон де Вальми взял с подноса бокал с коктейлем и подал его жене.

– Кое-где. Но мне кажется, это местное. В Женеве было ясно, конечно, со временем погода на берегу озера может измениться. А, благодарю вас.

Леон де Вальми подал ему бокал. Когда кресло, сделав круг, остановилось перед камином, он увидел на низком столике шахматную доску. Его темные брови поднялись.

– Шахматы? Вы всегда носите их с собой, Карло?

– Почти. Можно надеяться, что мы с вами сыграем сегодня вечером?

– С удовольствием. Но прошу вас, бросьте эти портновские булавки. Я не могу играть, когда за ходами надо следить с помощью телескопа.

– Играть вашими шахматами одно удовольствие, – сказал Флоримон, – не говоря уже о том, что вы достойный противник, с которым стоит скрестить шпаги. Иными словами, это значит, что вы даете мне проиграть в четырех случаях из пяти.

– Гм… – Леон де Вальми оглядел доску. – Кажется, красные играют весьма близоруко в полном смысле слова. Я знал, что ты не обладаешь шахматным мышлением, дорогая Элоиза, но не представлял себе, что дело обстоит так скверно.

Мадам де Вальми лишь улыбнулась, даже не взяв на себя труда объясниться. Да никаких объяснений и не требовалось. Леон знал, кто играл красными, и Филипп сознавал это.

– А, да, – спокойно сказал Флоримон. Он внимательно оглядел миниатюрные фигурки. – О господи, я совершенно запутался, верно? Может быть, мне нужны очки от близорукости. Ты совершенно прав, дорогой Леон, большая ошибка – недооценивать противника. Никогда этого не делай.

Крупная рука быстрыми движениями переставила несколько пешек. Добродушное лицо выражало интерес только к лилипутским маневрам на шахматной доске.

Я заметила, что Леон де Вальми бросил на него быстрый взгляд, выражавший насмешливый интерес, быстро исчезнувший, словно рассеявшееся облако.

– Не могу сказать, что я его недооцениваю. – Потом он улыбнулся Филиппу, молча сидевшему на скамейке. – Заканчивай свою партию, Филипп, я думаю, твоя тетя пока еще не отошлет тебя в спальню.

– Мне бы… не хотелось, благодарю вас.

Филипп съежился и стал еще бледнее.

– Тебя совершенно не должно смущать, что ты проигрываешь, – сказал Леон де Вальми с приторной улыбкой.

Мальчик багрово покраснел. Флоримон ровным голосом сказал:

– Вряд ли мы сможем окончить нашу партию. Я нечаянно спутал фигуры. Прости, Филипп. Я очень надеюсь, что буду иметь удовольствие еще раз сыграть с тобой. Ты прекрасно играешь.

Отодвинув доску, Флоримон с улыбкой посмотрел сверху вниз на ребенка, который ответил ему лишь быстрым взглядом. Потом он откинулся на спинку стула и, ласково улыбаясь хозяину дома, начал рассказывать одну из своих невероятных историй, отвлекая внимание присутствующих на себя. Филипп казался еще меньше на своей скамейке: он сидел молча, словно воплощение мрачного одиночества. В эту минуту мне хотелось убить Леона де Вальми и его изысканную супругу. Филипп, должно быть, почувствовал мой взгляд, потому что вдруг посмотрел на меня. Я подмигнула ему и улыбнулась. Его лицо оставалось неподвижным. Черные ресницы снова опустились.

Дверь отворилась, и вошел Седдон, лакей супругов де Вальми. Пройдя через всю комнату, он подошел к Элоизе:

– Мадам, только что звонил мсье Рауль.

Элоиза быстро повернула голову к мужу:

– Мсье Рауль? Да, Седдон, я вас слушаю.

– Он просил меня передать вам, что едет сюда, мадам.

Леон де Вальми со звоном поставил стакан на ручку кресла:

– Сюда? Когда он звонил? Откуда?

– Не могу сказать, сэр. Но не из Бельвиня. Он сказал, что будет здесь вечером или ночью.

Наступила пауза. Я слышала мягкое, приятное тиканье красивых часов, стоящих на камине.

Потом Флоримон добродушно сказал:

– Как приятно! Не помню, когда я в последний раз видел Рауля. Надеюсь, он успеет к ужину?

– Вряд ли, мсье. Он сказал, что может опоздать, и просил не ждать его. Он просто сообщил, что будет здесь сегодня, – ответил Седдон.

– А что еще он сообщил? – спросил Леон де Вальми.

– Это все, сэр.

– Он не сказал, что случилась какая-то неприятность… в Бельвине?

– Нет, мадам, что вы.

Флоримон хмыкнул:

– О чем вы беспокоитесь, дорогая? У них там, наверное, неделю дует мистраль, и он решил просто удрать от него. Ужасно нездоровый ветер!

– Обычно он бежит в другом направлении, – очень сухо произнес Леон. – Хорошо, Седдон. Благодарю вас.

– Вы не могли бы предупредить миссис Седдон, чтобы она немедленно велела приготовить комнату, – сказала мадам де Вальми.

– Конечно, мадам.

Седдон, безучастный как всегда, наклонил голову. Я заметила, что Элоиза де Вальми вновь посмотрела на мужа. Со своего места я не могла различить его лица, но мадам кусала губы, побледнела и выглядела напряженной и усталой.

Веселенький прием готовится единственному и любимому сыну. Он и Филипп… Представление о Вальми как об уютном семейном доме было сильно поколеблено. Мне припомнился приют Констанс Батчер.

И тут большая люстра брызнула радужным каскадом яркого света. Седдон прошелся по комнате, задергивая занавеси и наполняя бокалы. Зазвенели стаканы, кто-то засмеялся. Филипп весело вскочил и стал помогать Флоримону складывать миниатюрные шахматы. При ярком свете люстры напряжение сразу же ослабело, потом вовсе исчезло. Огонь камина, смех, смолистый запах сосновых поленьев, звон медных колец, на которых держались портьеры, и тяжелый свистящий звук тяжелого атласа… Чистейший абсурд населять изящный замок Вальми мрачными привидениями Торнфилд-холла![8]8
  Название поместья, где происходит действие романа Шарлотты Бронте «Джен Эйр».


[Закрыть]

Князь Тьмы повернул красивую седовласую голову и сказал по-английски: «Ну выходите же, Джен Эйр!»

Должно быть, я подскочила на стуле не меньше чем на фут. Леон удивленно посмотрел на меня и сказал:

– Я испугал вас? Прошу прощения. О чем вы так глубоко задумались?

– Об одном месте в Йоркшире, которое называется Торнфилд-холл.

– Значит, мы думали об одном и том же? Неудивительно, что вы так подскочили.

Его темные брови поднялись.

– Мне надо быть очень осторожным… – Он улыбнулся. – Может быть, вы вернетесь к своим обязанностям, пока мсье Флоримон не напоил вашего питомца вермутом? Нет, Филипп, я тебя уверяю, этот напиток тебе не понравится. А теперь попрощайся – пожалуйста, по-английски – и иди.

Филипп вскочил со скамейки и попрощался, вежливо, хотя и чересчур охотно. Мне кажется, я была так же довольна, как и он, когда наконец, взяв мальчика за руку, в свою очередь пожелала всем спокойной ночи и удалилась.

– Спокойной ночи, мисс Эйр, – проводили меня до самой двери произнесенные любезно-издевательским тоном слова Леона де Вальми.

Весь вечер Филипп был немного подавлен, но в остальном довольно спокойно пережил стычку с дядей. Уложив его, я в одиночестве поужинала у себя в комнате. Ужин принесла Альбертина, кислолицая горничная мадам де Вальми. Она вошла, крепко сжав губы, всем видом показывая, что подвергается такому унижению помимо своей воли.

– Спасибо, Альбертина, – весело сказала я, когда она, пожалуй излишне резко, поставила на стол последнюю тарелку. – О, между прочим…

Уже дойдя до дверей, горничная обернулась, ее плоское лицо ничего не выражало, кроме злости. Она излучала очарование и грацию рассерженного скунса.

– Ну что?

– Вы не помните, я брала в аптеке таблетки для миссис Седдон на прошлой неделе или нет? – спросила я.

– Нет, – сказала Альбертина и снова повернулась к двери.

– Я не брала или вы не помните?

– Я не помню. А в чем дело? – не оборачиваясь, раздраженно произнесла она.

– Миссис Седдон сегодня попросила меня принести ей таблетки, а мсье Гарсен говорит, что я брала их на прошлой неделе. Наверное, я отдала ей таблетки вместе с другими покупками. Совершенно не помню. Вы не знаете, был ли приложен рецепт к списку, который вы мне дали?

Квадратные плечи поднялись.

– Может быть. Не знаю. – Плоские черные глаза смотрели на меня с ненавистью. – Почему вы сами у нее не спросите?

– Прекрасно, я спрошу сама, – холодно ответила я. – Можете идти, Альбертина.

Но дверь уже закрылась. Сжав губы, я посмотрела ей вслед и начала есть.

Немного позже раздался стук, и в комнату с приветливой улыбкой вкатилась миссис Седдон. Я сказала, не дав ей произнести ни слова:

– Эта женщина, Альбертина… Что ее укусило? Прямо змея!

– Ах, Альбертина… – Миссис Седдон фыркнула. – Она бесится, потому что я велела принести вам ужин. Берта помогает Мариэтте приготовить комнату для мистера Роула, потому что Мариэтта не выносит Альбертину, а та становится кислой, как лимон, если попросить ее помочь. Она признает только мадам. Хорошенькая парочка – она со своим Бернаром! Я думаю, ее братец ограбит банк, если хозяин хотя бы намекнет на что-нибудь такое, но для другого даже пальцем не пошевелит.

– Этому можно поверить. Не понимаю, как только мадам ее терпит.

– А вы думаете, с мадам она корчит такую кислую рожу, как со всеми прочими? Как бы не так! Ах-ах, цирлих-манирлих, тихоня, воды не замутит, прямо голубка. – Речь миссис Седдон была весьма колоритна. – Она фыркает здесь на всех, кроме своего Бернара. И наверняка ревнива как черт: не может перенести, если мадам улыбнется кому-нибудь, кроме нее. Она знает, что вы нравитесь мадам, вот где собака зарыта, можете мне поверить, дорогуша.

– Я нравлюсь мадам? Откуда вы знаете? – удивленно спросила я.

– Она очень хорошо отзывается о вас, – успокоительно сказала миссис Седдон, – поэтому можете не беспокоиться. Плюньте на эту Альбертину.

Я засмеялась:

– Я и не беспокоюсь. Как ваша астма? Вам как будто стало лучше.

– Мне действительно лучше. Приступы быстро проходят. Хуже всего весной, но мне теперь никогда не бывает так плохо, как раньше. Помню, когда я была еще совсем девочкой, матушка мисс Дебби мне говорила…

Я остановила ее с ловкостью, которая дается лишь практикой:

– Боюсь, что сегодня мсье Гарсен не пошлет нам антигистамин. Он говорит, что я брала его на прошлой неделе. Я отдала вам лекарство, миссис Седдон? Мне ужасно стыдно, но я совершенно не помню. И другие вещи, которые я купила по вашему заказу? Там было какао «Нестле», еще пуговицы и вата. А вы получили часы из починки?

– Разве я просила вас принести таблетки? Совершенно не помню. Там было много всего, может, были и таблетки. – Она засмеялась, немного задыхаясь. – Я, должно быть, не заметила, потому что они мне сейчас не нужны, но мистер Гарсен, наверное, прав. Вот уж зануда – прямо ежедневное вечернее чаепитие. И весь высох, как неживой. Сегодня проверю у себя в шкафу. Простите, что доставила вам беспокойство, дорогая.

– Что вы, никакого беспокойства. Я принесла вам аспирин и одеколон. Вот они, вместе со сдачей.

– Спасибо, дорогуша… я хотела сказать, мисс Мартин.

– А господин Флоримон останется на ночь или он приехал только к обеду? – спросила я.

– Он приехал к обеду, но думаю, что пробудет здесь допоздна, чтобы увидеться с мистером Роулом. Еще может случиться, что они попросят его остаться на ночь, если туман не уляжется.

Я встала и подошла к балконной двери.

– Не вижу никакого тумана. Великолепная ночь.

– Правда? Да, я думаю, это только внизу, у реки. Мы ведь очень высоко. Но дорога большей частью идет вдоль берега, недавно в долине был несчастный случай. Это очень опасная дорога, особенно в темноте.

– Могу себе представить. – Я вернулась к своему стулу, вспоминая о неприятном происшествии в гостиной. – Может быть, мсье Рауль и не приедет сегодня.

Миссис Седдон отрицательно покачала головой:

– Приедет. Если он сказал, что приедет, надо его ждать с минуты на минуту.

Она внимательно посмотрела на меня и спросила:

– Они что-то сказали о нем там, внизу?

– Ничего. Они удивились его приезду. Вот и все.

– Нечему тут удивляться, – таинственным тоном сказала миссис Седдон. – Сюда он может явиться только из-за денег.

– Правда? – спросила я, чувствуя себя довольно неловко. В конце концов, всяким разговорам есть предел. – Я подумала… у меня сложилось такое впечатление, что дело может идти о чем-то, касающемся Бельвиня.

– Ну да, – ответила миссис Седдон. – Именно это я и имею в виду. Всегда речь идет о Беллвине и деньгах, – вздохнула она. – Я уже говорила вам, что мистер Роул управляет имением своего отца. Время от времени он приезжает сюда, чтобы побеседовать с отцом относительно этого имения, и тогда… – она снова вздохнула, – друг другу говорится много неприятного. Когда мистер Роул просит денег для Беллвина, обязательно начинается скандал. Хозяин желает истратить их на Вальми, и не успеешь оглянуться, как они начинают грызться, как собака с кошкой, или, вернее, как две собаки, потому что никак не скажешь, что мистер Роул похож на кошку… что за скверные вороватые создания, эти кошки! Но они всегда грызлись, с тех пор как мистер Роул вырос и мог дать сдачи, и всегда…

– Он… он, должно быть, хороший хозяин, – торопливо прервала я.

– О, я не отрицаю, он хорошо управляется с Беллвином: слишком похож на отца, чтобы запускать дела, вы понимаете, что я имею в виду. Но говорят, что иногда он слишком уж поднимает шум из-за этого имения. И еще рассказывают…

– Нельзя верить всему, что говорят, – возразила я.

– Да нет, – сказала миссис Седдон с легким сожалением в голосе. – Когда говорят о мистере Роуле, всегда все верно, если вы понимаете меня, мисс, потому что он из тех людей, о которых будут сплетничать даже в монастыре, как говорится в пословице.

– Думаю, вы правы, – заметила я.

– А где он берет деньги, я вас спрашиваю? – Миссис Седдон по-настоящему увлеклась разговором. – Откуда он взял эту машину, на которой приехал в прошлый раз? Длинная, как океанский лайнер, с гудком, как трубы Судного дня; откуда, я вас спрашиваю?

– Да, – мягко сказала я, – откуда?

– Ax, – таинственным тоном произнесла миссис Седдон, – спрашивайте сколько угодно – бесполезно! Я слышала, как хозяин очень резко задал ему этот вопрос в последний раз, как мистер Роул был здесь. Но мистер Роул не сказал ему, просто мельком заметил что-то о счастливой ночи и счастливом номере.

– Наверное, выиграл в рулетку. Ему очень повезло, – засмеялась я.

Она посмотрела на меня, немного шокированная:

– Что вы говорите, мисс! Я не утверждаю, что немного азарта может повредить, и люблю, как любой из нас, иногда перекинуться в вист, но… часто думаю, что сказала бы на этот счет мисс Дебби. Много раз она говорила мне…

– Простите, миссис Седдон, – быстро вставила я, – но сейчас мне нужно приготовить Филиппу какао. Я ушла, когда он лежал в постели и читал, и должна потушить у него свет.

– Что? А, да, как быстро идет время! Я уже давно должна проверить, как Берта и Мариэтта убрали комнату… – Она медленно поднялась на ноги и, переваливаясь, пошла к двери, которую я отворила перед ней. – Они не забыли молоко?

– Оно стояло на подносе.

– А, да. Как вы думаете, мисс, эта Берта справляется с работой? Если что-нибудь не так, сразу же скажите мне.

– Нет, все хорошо, – сказала я. – Мне очень нравится Берта, и комнаты она держит в чистоте. Посмотрите хотя бы кладовую.

Она последовала за мной в маленькую кладовую, где свет отражался на эмали безукоризненно чистой маленькой электрической печи, и кастрюльки, молочник и ложка стояли наготове. Я налила молоко в кастрюльку, поставила ее на печку и повернула выключатель. Миссис Седдон опытным взглядом окинула крошечную комнату, не менее опытным пальцем провела по полке, где стояли коробки с какао, чаем, баночки с кофе, и удовлетворенно кивнула.

– Да, должна сказать, Берта хорошая девушка и была бы еще лучше, если бы думала только о работе и не бегала за этим Бернаром… сахар здесь, мисс.

– Нет, для Филиппа я беру глюкозу: помните, здесь у нас специальная банка, синяя. О, спасибо. Вы хотите сказать, что у Берты что-то такое происходит с Бернаром? Надеюсь, это не очень серьезно? Было бы очень жаль. Он староват для нее, и кроме того…

Я остановилась, но она продолжила мою мысль.

– Да, мисс, ничего не может быть вернее. Действительно очень жаль. Если бы Альбертина не была его родной сестрой, я бы сказала, что они больше всего подходят друг другу, по крайней мере не сделают несчастными двух других людей. А так они будут как две свиньи в одном хлеву. Он такой же мрачный зануда, как и его сестричка, и я не понимаю, как симпатичная молодая девушка вроде Берты может потерять голову из-за столь неприятного парня. Но природа берет свое, и тут уж ничего не поделаешь. Что вы ищете?

– Печенье. Его кто-то переставил. А, вот оно. – Я положила три печенья в блюдечко Филиппа, искоса посмотрев на миссис Седдон. – Сегодня добавочная порция. Он пережил несколько неприятных моментов в гостиной внизу.

– Правильно. Его не мешает немножко побаловать, если хотите знать мое мнение. А теперь мне действительно надо идти. Очень приятно было поболтать с вами, мисс. И мы с Седдоном вот что думаем: как Филиппу повезло, что вы с ним! Он ведь любит вас, это сразу видно, а я считаю, что больше всего он нуждается в том, чтобы любить кого-нибудь.

– Мы все в этом нуждаемся… – сказала я тихо, почти про себя.

– Ну ладно, – добродушно произнесла миссис Седдон. – Его старая няня тоже была хорошей женщиной, ничего не скажешь, но она немного сюсюкала с ним. Говорите что хотите, но это вполне понятно: она ведь вырастила его с пеленок. Может быть, хозяин был прав, что решил заменить ее, – вы ведь сами говорили об этом. Главное, ему надо было полностью сменить обстановку, после того как он потерял папу и маму, бедный маленький сиротка. А вы его замечательно воспитываете, извините, что беру на себя смелость говорить вам это.

– Это очень любезно с вашей стороны. Благодарю вас, – сказала я, чувствуя себя растроганной. Подняв поднос с ужином для Филиппа, я улыбнулась ей поверх него. – Надеюсь, все будет хорошо. Во всяком случае, я знаю человека, который наверняка будет доволен, когда приедет мсье Рауль.

Она остановилась у дверей и с трудом повернулась:

– Кто? Мистер Флоримон? Ну, не могу сказать…

– Я имела в виду не его, а Филиппа.

Она поглядела на меня и покачала головой:

– Мистер Роул почти не знает мальчика, мисс. Не забудьте, Филипп приехал к нам незадолго до вас, и с тех пор мистер Роул ни разу не был здесь.

– Но мистер Рауль должен был видеть его в Париже или где-нибудь с мсье Ипполитом.

– Нет, не видел. Я точно знаю. Вряд ли они с мистером Роулом видели друг друга в этом Пари. Пари! – сказала миссис Седдон, стараясь произносить название столицы Франции по-французски. – Пари! Вряд ли он стал бы там думать о Филиппе! Заметьте мои слова, у него были там свои делишки, в этом Пари!

– Но когда Филипп услышал, что чья-то машина поднимается к замку по дороге, он выскочил на балкон, как молния, а когда увидел Флоримона, был страшно разочарован. Более того, был просто потрясен… Кого же он мог ожидать, если не двоюродного брата?

Посмотрев на миссис Седдон, я была поражена, увидев, что глаза ее полны слез. Покачав головой, она вытерла щеки пухлой рукой.

– Бедный сиротка, несчастный малютка! – прошептала она и замолчала.

Но, несколько раз всхлипнув и проделав сложные манипуляции с носовым платком, она все же объяснила мне все. Причина была проста, очевидна и ужасна.

– Он не видел своих родителей мертвыми. И ему не разрешили пойти на похороны. Мы с Седдоном убеждены – он не верит, что они действительно умерли. Их должны были привезти из аэропорта, понимаете, и мальчик ждал их, но родители так и не приехали. Больше он никогда их не видел. Думаю, он все еще ждет.

– Это ужасно. – Я с трудом перевела дыхание. – Это… это ужасно, миссис Седдон.

– Да. Если он слышит, как подъезжает машина, то пулей несется навстречу. Я сама видела. Счастье, что сюда приезжают не очень-то часто, иначе мальчик круглые сутки торчал бы на балконе и наконец расшиб бы себе голову о камни на дорожке или накололся на эти острые железные прутья, как жук на булавку.

У меня по спине пробежали мурашки.

– Я буду смотреть за ним, – произнесла я.

– Хорошенько смотрите, – поддержала меня миссис Седдон.