Текст книги "Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)"

Глава 14

 
– Загадка времени, – промолвила она, – но в том
                                                      и зло мое,
Что хоть ты мертв, но светел день и здраво бытие.
 

Уильям Шекспир. Венера и Адонис

– Тебе лучше? – спросила я.

Но это было уже некоторое время спустя. Я здесь же, у речки, усадила его, заставила хлебнуть немного вина и съесть остаток моей провизии. Я не спрашивала его ни о чем, но, пока он ел и пил, сама рассказала ему все, что могла, о том, как все сложилось у Марка и у меня.

Он говорил мало, а ел, как волчонок. Как я поняла, они его кормили, но он не мог много съесть. Это все, что он пока сумел сообщить мне о своих злоключениях. Но перемена в нем, когда он услышал о Марке, была необыкновенной. Он уже и выглядел совершенно по-другому, из его взгляда исчезла забитость, а когда «Миноса Второго» осталось полбутылки, в глазах его даже появилась искра, а на щеках – румянец.

– А теперь, – сказала я, когда он в завершение трапезы обтер горлышко бутылки, закупорил ее и завернул в обрывки бумажек все, что осталось от моего ланча, – теперь расскажи все, что с тобой случилось. Дай только я уберу весь этот мусор, и можешь рассказывать по дороге. Ты был на мельнице?

– Был ли на мельнице? Да они связали меня, как курицу, и бросили на мешок с мусором, – в сердцах сказал Колин. – Поймите, я и представления не имел, где нахожусь, когда они привели меня туда, было темно. Собственно, я и до сегодняшнего дня, пока не вышел оттуда, не представлял себе, где я. Знал только, что помещен в какую-то круглую башню. Ставни они держали все время закрытыми, думаю, чтобы я их не видел. Что это вы делаете?

– Собираю крошки для мышей.

– Для мышей?

Я засмеялась:

– Если бы ты только знал, сколько мыши сделали для нас сегодня. Ладно, не обращай внимания. Как же ты выбрался? Нет, давай, как договорились. Будешь рассказывать мне по пути и начнешь с того момента, когда выстрелили в Марка и вся банда набросилась на тебя.

– Хорошо.

Он проворно поднялся на ноги. Внешне он был очень похож на своего брата, худощавее, конечно, одновременно и мягче и угловатее, но обещал со временем приобрести такую же сосредоточенную силу. Волосы, глаза, изгиб бровей были такими же, как у Марка, кроме того, обнаружилось, что были у них и еще кое-какие сходные черты.

– В какую сторону мы пойдем? – живо спросил он.

– Сначала немного назад по низу оврага. Недалеко отсюда есть кипарисовая роща, которую хорошо видно сверху. Направимся туда. Если Марк с Ламбисом где-нибудь поблизости, они обязательно наблюдают за всем вокруг и дадут нам о себе знать, тогда мы направимся прямо к ним. Если же нет, тогда пойдем к каику.

– Если он еще на месте.

Эта мысль беспокоила меня тоже, но я старалась отогнать ее.

– На месте. Они считали, что если ты освободишься, то сразу направишься туда, куда же тебе еще идти? Даже если они и перегнали его, ты можешь быть уверен, они наверняка не упустят тебя.

– Наверное, да. Но если вы выберетесь наверх, чтобы дать им сигнал, может быть, мне лучше оставаться здесь, внизу?

– Да, конечно. А так, где бы мы ни шли, будем стараться оставаться под прикрытием. Слава богу, одной проблемой у меня стало меньше, ты ведь знаешь дорогу от старой церкви к каику. Пошли.

– Как же вы все-таки меня нашли? – спросил Колин, перебираясь за мной через реку и шагая вниз по узкой тропинке.

– Шла по следу.

– Что-о?

– То, что ты слышал. Это важная вещь, и надо не забывать о ней, когда идешь. Ты оставил несколько глубоких отпечатков там, у переправы из камней. Можешь убрать их, когда я пойду к кипарисовой роще.

– Да, но как вы узнали, что они мои?

– А я и не знала, я думала, что это следы Марка. У тебя точно такая же обувь.

– Да что вы, Никола! У него же другой размер!

– На это я и внимания не обратила. Во всяком случае, ты поскользнулся на грязи, носок и пятка были смазаны, так что и след казался длиннее. Если бы я не подумала, что это шел Марк, я бы и к следам не стала присматриваться. У меня на уме в тот момент был один он. Все равно лучше убери следы.

– Вот те на! – Судя по голосу, Колин совсем был выбит из колеи этим свидетельством своей оплошности. – У меня и мысли не было о следах. Может быть, из-за того, что было довольно темно, и потом эти густые кусты…

– В общем, у тебя есть чем заняться. Вот, пожалуйста, видишь? Ладно, я наверх, и если никого не увижу, подам знак, что дорога свободна, тогда можешь не прятаться и расправляться со следами, пока я буду маячить там и ждать удачи. – Я остановилась и с недоверием посмотрела на него: в тени деревьев он был поразительно похож на своего брата. – Ты ведь будешь тут, пока я не вернусь?

– Можете быть уверены, – сказал Колин. – Но знаете…

– Что?

Он казался озабоченным.

– Не нравится мне, что вы подниметесь, это может быть небезопасно. А нельзя ли придумать что-нибудь другое?

– Я в полной безопасности, даже если лоб в лоб столкнусь с Джозефом, если, конечно, тебя при этом не будет видно, – заверила я его. – До чего же ты похож на брата, а!

– Кроме моих грехов, – сказал Колин и засмеялся.

Он остался ждать в пятнистой тени, а я выбралась на край ущелья и осмотрелась. Ландшафт был совершенно безжизненным, как в первые четыре дня творения. Я показала Колину большой палец и бодро направилась к кипарисовой роще.

Тропа была ровная, солнце сияло, величественно сверкала небесная синева. Крошечные желтые цветочки танцевали в пыли под ногами. Над кустами лаванды носились и щебетали щеглы, а пятнистая змея, проскользнувшая через тропинку, была столь же красива, как и они…

Собственно, все было точно таким же, как и час назад, только я теперь была счастлива. И на сердце было легко, и шагалось тоже легко, я словно летела по камням к темной тени рощи.

Я гадала, как быстрее привлечь внимание мужчин. И тут подумала, а почему бы мне не поднять шум? Мне хотелось петь. Что ж, почему бы не попеть?

И запела. Звук весело отдавался эхом от скал, а потом терялся и смолкал в кипарисах. Помня, как вчера разносился звук на этом склоне, я была уверена, что меня услышит всякий, находящийся поблизости.

Я специально остановилась перед темным густым массивом кипарисовой рощи, потом замолчала, как бы любуясь пейзажем. Наконец я запрокинула голову и, прикрывая ладонью от света глаза, попыталась рассмотреть верхнюю часть основного ущелья.

Несмотря на то что я довольно хорошо знала место, потребовалось время, чтобы сориентироваться. Я начала с ущелья, затем проследовала взглядом к скале, где находился источник наяды… да, там виднелось углубление, на вид до абсурда маленькое, а ведь там должно было находиться покрытое цветами альпийское пастбище. Пастушья хижина где-то сзади, вне видимости. А выступ…

Выступ расстроил мои планы. Он мог быть в полудюжине различных мест, но я правильно выбрала направление и минут шесть терпеливо наблюдала.

Ничто не шелохнулось. Никакого движения. Не мелькнуло что-нибудь белое, не сверкнуло стекло или металл. Ничего.

Моя проверка не дала результатов, но провести ее было надо. Еще минута-другая, и я повернулась и пошла назад. И тут возник страх, необъяснимый, но тем не менее сильный, даже сильнее желания найти Марка, – а вдруг, пока я отсутствую, Колин каким-нибудь загадочным образом опять исчезнет. Но нет, он спокойно сидел под кустом и поднялся мне навстречу с выражением нетерпения на лице.

Я покачала головой:

– Никаких признаков. Честно говоря, я такого не ожидала. Они ушли к каику. Так что пойдем за ними. И нам лучше поспешить, потому что мне надо возвращаться.

– Послушайте, зачем вам себя мучить и идти туда. Я и сам справлюсь, – сказал брат Марка.

– Нет уж, позволь, все-таки я пойду с тобой. Во-первых, мне многое надо сообщить Марку, а во-вторых, даже Джозеф лишний раз подумает, прежде чем решится стрелять в тебя у меня на глазах.

– Тогда дайте я пойду впереди, – сказал Колин. – Я хоть немного расчищу дорогу этой палкой. И отдайте мне вашу сумку, я не могу позволить вам ее нести.

– Спасибо. – Я смиренно отдала сумку и последовала за ним между деревьями.

Шел он довольно быстро. Он снова стал самим собой, и, очевидно, все, чего он теперь хотел, – это отыскать брата и отряхнуть критскую пыль со своих веревочных подошв. Я его вполне понимаю.

– Зачем это вы пели? – спросил он через плечо.

– Пела? – Я даже забыла, что пела.

– «Люби меня нежно».

– Ах да, кажется, это.

– Неудивительно, что Марк не вышел! – сказал он со смехом.

Это была грубость, которой я не ожидала от него, от этого мальчика. Я почувствовала, как горят щеки.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, он же такой утонченный. Ему подавай только «Воццека» или там концерт для трех стаканов пива и фагота. И Чарли тоже такая, только она играет на публику, ну прямо настоящая театральная школа. Чарли – это моя сестра Шарлотт. Мы с Джулией любим поп, Джулия – моложе меня. А Энн, ей вообще медведь на ухо наступил.

– Понимаю.

– А вы ведь немного старомодны, верно?

– Наверное. Но послушай, я умираю, как мне хочется знать, что с тобой произошло. Вот если ты расскажешь мне все, мы, прежде чем доберемся до Марка, сможем составить общий полный рассказ.

И вот что он рассказал мне, часто замолкая, ведь при подъеме по склону ущелья нелегко было еще и говорить: одолевала одышка.

Когда раненый Марк упал недалеко от тропы, Колин подбежал к нему, но его тут же оттащили Стратос и Джозеф. В завязавшейся борьбе Колина ударили в висок, и он на несколько минут потерял сознание. Когда мальчик пришел в себя, он уже был скручен по рукам и ногам какими-то грубыми веревками, в рот ему запихнули тряпку. Его понесли вниз, он не понял, в каком направлении. Он старался не двигаться, держался расслабленно, надеясь, что его посчитают за мертвого, или, может быть, просто ослабят путы, и это поможет ему потом выбраться.

Путь был длинный, неровный, шли в темноте, так что похитители тратили большую часть своих сил на дорогу, говорили немного и все по-гречески, он только понял, что о чем-то яростно спорили.

– Я, конечно, не могу быть уверен, что все хорошо помню, потому что в голове у меня был туман, и я очень боялся, что они в любой момент могут меня прикончить. А кроме того, я совсем ополоумел из-за Марка… я думал, что если он и не мертв, то непременно умрет от потери крови. Но часть их споров – когда в разговор вступали, как я понял, Стратос и Тони – шла на английском, и тут многое мне становилось понятно.

– Постарайся в таком случае вспомнить, что они говорили. Это может быть очень важно.

– Я пытался разобраться. Мне три дня нечего было делать, кроме как думать, из-за чего это все стряслось, и поэтому тут не просто память, а скорее еще и мои впечатления. Я понял, что Тони прямо с ума сходил оттого, что они стреляли в Марка и забрали меня с собой. «Они не могли нас выследить, – говорил он, – они нас как следует и не разглядели. В любом случае мы могли бы обеспечить друг другу алиби, а забирать мальчишку – глупость!»

– Вот именно, – сказала я. – Я до сих пор не понимаю, для чего они это сделали.

– София, – просто сказал Колин. – У меня была рассечена голова, и кровь лила, как из свиньи. Она считала, что, если они меня оставят, я умру от потери крови, и подняла страшный шум. Очень она была расстроена. Им пришлось забрать меня – она настояла. Да еще Тони: он сказал, что выстрел в Марка они могут объяснить как несчастный случай, но если нас обоих обнаружат мертвыми или искалеченными, возникнет скандал, который охватит всю округу, может обнаружиться убийство Александроса, а это, пожалуй, приведет к «лондонскому делу».

– К «лондонскому делу»? – быстро спросила я.

– Мне кажется, именно так он и сказал, хотя ручаться не могу.

– Вот оно что. А человека, которого убили, звали Александрос, так ведь? Похоже, у него были какие-то дела со Стратосом и Тони в Лондоне, верно? Интересно, он был грек или англичанин? Он говорил с Тони по-английски, значит у Тони греческий плохой…

– Наверное, он был греком, раз у него такое имя… а, понятно, вы хотите сказать, что они просто… как это называется?.. придали его имени греческий вид?

– Эллинизировали, да. Но это не столь важно. Если все так, как ты слышал, значит он убит за что-то, случившееся в Лондоне. Теперь я припоминаю: Тони в самом деле говорил о Лондоне, что-то вроде «нездоровое место», не мне говорил, детям, шутил, видно, но это меня тогда поразило. Вернемся к субботнему вечеру. Что же такое они намеревались с тобой сделать?

– По-моему, они были в каком-то смятении от всего, что произошло. Они просто старались выпутаться из этого как можно быстрее. Я решил, что Стратос и Тони очень злы на Джозефа за то, что тот потерял голову и выстрелил в Марка, а Джозеф считал, что меня надо немедленно убить, чтобы спрятать концы в воду. Стратос как-то не соглашался на это, а Тони и София были решительно против. В конце концов они как будто пришли к соглашению и перевязали меня… сначала схватили, потом стали думать, знаете. Тони был за то, чтобы удрать, именно удрать, я имею в виду – убраться совсем отсюда. Он хотел немедленно выйти из игры. Я помню это точно, потому что молился, чтобы он не уходил; поскольку он англичанин, я считал, что, если буду иметь с ним дело, у меня больше шансов. Он ведь фактически не принимал во всем этом участия.

– Ты пытаешься сказать, что Тони хотел от них уйти?

– Я помню в точности, что он сказал: «Раз вы подстрелили этого туриста, вы сами себе вырыли яму. Что бы вы ни делали с мальчиком, я к этому не имею никакого отношения, как и к Алексу, и вы знаете, что это правда. Я выхожу из игры. Я порываю с вами сегодня, и не притворяйся, дорогой Стратос, ты, наверное, рад, что видишь меня в последний раз». Вот так он говорил, и каким-то глупейшим голосом, мне даже не передать его в точности.

– Не утруждай себя, я его слышала. И что сказал Стратос?

– Он сказал: «Они тебе ни к чему, они еще горячие. Ты не сможешь пока от них избавиться». Тони ему: «Знаю, можешь мне довериться, я буду осторожен», а Стратос разразился диким смехом и говорит: «Да я, скорее… чем доверюсь тебе…» – И тут Колин остановился.

– Ну, ну?..

– Жаргонное словечко, – сказал Колин. – Никак точно не вспомнить. Только смысл такой, что он не может ему довериться, понимаете?

– Да-да. Продолжай.

Узкое ущелье расширялось по мере того, как мы забирались выше. Теперь можно было идти рядом друг с другом.

– Тогда Стратос сказал, куда, мол, ему деваться, ведь у него нет денег. А Тони ему в ответ: «Для начала ты дашь мне немного». Тут Стратос говорит: «Шантаж!» – а Тони: «Да, я бы мог много чего порассказать, верно? А сам я ничего серьезного не совершал, так ведь? Существует такая вещь – свидетель обвинения».

– Силен, – сказала я, чуть ли не восхищаясь. – Высказать такое старому Стратосу, и притом что двое уже мертвы и на руках истекающий кровью мальчик. Э-э… я хочу сказать, буквально так ведь все и выглядело.

Колин усмехнулся:

– Я тоже мог окочуриться, впрочем, теперь это уже не имеет значения. Я думал, Стратос не на шутку разозлится, но он, видно, знал, что Тони не пойдет на это, и вообще ничего не ответил. Тогда Тони рассмеялся, глупо так, и говорит: «Дорогуша, мы же все равно собирались разбежаться, так что давай теперь решим все, и дело с концом. Где ты это запрятал?» Стратос в ответ: «Когда придет время, тогда и скажу. Это тебе не благотворительная акция. И при чем тут Алекс?» Тони и говорит: «Так, по-твоему, когда придет время? Но учти, я помогал только после, я не имел к этому никакого отношения». Стратос тут снова рассмеялся: «Так уж и никакого. Ты хочешь стоять рядом с видом гордой красавицы и не запачкать своих белых ручек? Не выйдет, придется тебе их запачкать. Парочку мертвецов-то нам придется захоронить. Так что помалкивай».

– И это все?

– Тони тоже усмехнулся и сказал: «Ну, разлюбезные мои, разве что я приготовлю вам кофе с сэндвичами, когда вы вернетесь с кладбища». Потом, – продолжал Колин, – мы добрались до мельницы. Я только понял, что это было какое-то здание, потому что слышал, как скрипнула открывающаяся дверь. Они волокли меня наверх по лестнице. Это было отвратительно, прямо по ступенькам…

– Не так-то легко тащить человека по узкой винтовой лестнице.

– Это же просто издевательство, – живо откликнулся Колин. – Они достали какую-то веревку, и один из них как следует скрутил меня. Тони к тому времени ушел. Я еще слышал, как он сказал: «Повторяю, можете меня сбросить со счетов. Я не имел и не буду иметь к этому никакого отношения. Если вы его тронете, значит вы еще глупее, чем я думал». И ушел.

– Левит[36]36
  Левиты – согласно Библии, одно семейство из потомков Левия было отделено от прочих для помощи в отправлении священнических обязанностей; семейство это и его потомки стали называться левитами.


[Закрыть], – сказала я.

– Что? А, вы имеете в виду, что он отделился? Да, по-видимому, так, но он мог бы еще пригодиться, потому что, после того как он ушел, произошел еще один ужасный скандал – женщина подняла такой крик на мужчин, что, как я понял, ей закрыли рукой рот. Было темно. Они время от времени ненадолго включали фонарик и держались от меня подальше, чтобы я не мог их увидеть. Когда София убедила их, что надо обработать мне голову, она подняла покрывало так, что я мог увидеть только ее глаза. Она протерла мне лицо, что-то наложила на рану, и та перестала кровоточить. Потом она вытащила у меня изо рта этот проклятый кляп, дала мне попить и заставила их заменить его на более удобный. Она все время плакала, она пыталась помочь мне. Мужчины шепотом ругались по-гречески. В конце концов Стратос сказал мне по-английски: «Ты останешься здесь, и мы не причиним тебе вреда. Тебе не убежать, даже если ты освободишься от веревок. За дверьми будут следить, и тебя пристрелят». У меня было ощущение, что все это обман, но я и не пытался спорить, тогда во всяком случае. А позже, когда я попробовал освободиться, я и в самом деле не смог. Вот и все. Они ушли. – Он замолчал.

– Если бы я только знала… Я два раза проходила мимо мельницы, когда ты был там.

– Да? Если бы была только одна мельница, – глубокомысленно произнес Колин, – вы бы сразу во всем разобрались, а тут их десятки, и все вертят своими крыльями и так бросаются в глаза, что на них даже перестаешь обращать внимание. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– О да. «Украденное письмо».

– Что-что?

– Рассказ По. Классическая история о том, как что-нибудь получше спрятать. Ну, продолжай. Что же случилось на следующий день?

– Рано утром явилась София и дала мне поесть. Ей пришлось ослабить мне на руках веревки и вытащить кляп, я попытался расспрашивать ее о Марке и просил отпустить меня. Конечно, она знала, что я буду спрашивать о нем, но она только покачала головой, приложила к глазам платок и показала наверх, в горы. Я догадался, что мужчины ушли наверх в горы искать его.

– По крайней мере, Джозеф.

– Да, и обнаружили, что его нет. Но я этого не знал, к сожалению. Я ведь сразу понял: как только они убедятся, что Марк мертв, они примутся за меня. Не смог я ничего добиться от Софии и в другой раз, вечером, когда она принесла мне еду. Она вообще тогда не пожелала со мной разговаривать, словно лишилась дара речи, только глаза у нее были испуганные. Потом, уже вечером, я понял, что они решили убить меня. Я был уверен, что они так решили. И это послужило мне доказательством, что Марк мертв.

Он мог бы теперь рассуждать даже о погоде. Ощущение счастья и возникшая надежда заслонили от него прошлое. Я подумала, что, несмотря на его демонстративную самостоятельность, он все-таки еще совсем ребенок.

– К тому времени я не все обстоятельно обдумал, но если оглянуться назад, то, кажется, уже понял, что произошло. Они были страшно обеспокоены исчезновением Марка. Джозеф, должно быть, целых два дня тщательно обыскивал всю местность и не обнаружил никаких следов. Вы сказали, что он побывал и в горных деревнях и тоже вернулся ни с чем, и в Айос-Георгиосе, конечно, тоже ничего не было слышно. Таким образом они решили, что Марка нет в живых. Вряд ли бы Джозеф задумал убить меня, София воспротивилась бы, да и Стратос – тоже, наверное. И Тони был бы против, если бы Джозеф решился еще раз заговорить об этом. Возможно, он просто отступился и предоставил им самим решать мою судьбу.

– Может быть. Думаю, тут ты прав, но я не понимаю, как они могли позволить тебе уйти… Фрэнсис так вообще предположила, что они тебя убили. Что же произошло дальше?

– Вчера не София, а Джозеф принес мне поесть. Я слышал, как стучат по лестнице мужские башмаки, и мне удалось перекатиться и украдкой взглянуть через дырки в полу. Джозеф был в своем критском костюме, на поясе – нож, в одной руке – ружье, в другой – еда для меня. Он остановился ниже этажом, поставил ружье к стенке… помните те квадратные жестяные короба?

– Да.

– Он вытащил из кармана автомат и спрятал за одной из них..

– Автомат? Ты хочешь сказать, автоматический пистолет?

– Ну да, я думаю, это одно и то же. Вот этот. – Он засунул руку под овчину, достал наводящее ужас оружие и замер, взвешивая его в руке и усмехаясь с видом маленького мальчика, застигнутого за запрещенным занятием.

– Колин!

– Наверное, это пистолет Алекса. Жаль, что он не смог воспользоваться им первым. Тяжелый, правда? – Он услужливо протянул пистолет мне.

– Я не прикоснусь к нему, даже если бы заплатили! Он заряжен?

– Нет. Я вытащил патроны, но взял с собой. Видите?

– Ты, оказывается, умеешь обращаться с этой штукой, – приободрившись, сказала я.

– Не совсем. Но в училище мы все время возились с винтовками, так что можно догадаться. По сравнению с винтовкой пользы мало, конечно, но с ним чувствуешь себя немного лучше, верно?

– Ради бога! – Надо признать, я посмотрела на этого способного ребенка с некоторым раздражением: все его спасение шло неправильно. Теперь получалось так, что Колин сопровождал меня к Марку. Без сомнения, Ламбис будет снаряжен проводить меня домой…

– Собственно говоря, я его сам побаиваюсь, – признался Колин и убрал пистолет. – Послушайте, мы ведь, кажется, забрались довольно далеко? Здесь слишком открытое место.

Мы подходили к началу ущелья. Немного впереди я видела место, где река под гребнем горы выбивалась из-под нагромождения камней и зарослей деревьев. Мне показалось, что я узнала старую оливу с искривленным, будто от подагры, стволом, где Ламбис прятал еду.

– Да, здесь нам придется идти без укрытия. Для начала я покажусь одна, на случай, если кто-нибудь будет поблизости.

– Ладно. Вы не возражаете, если мы сперва немного отдохнем… ну минутку? Вот здесь будет удобно и посидеть.

Колин вскарабкался немного повыше по южному склону ущелья, там нашелся участок ровной земли. Колин разлегся на солнце, а я села рядом.

– Так заканчивай свою историю, – сказала я.

– Где я остановился? А, Джозеф спрятал пистолет. И вот он поднял винтовку и пошел дальше вверх по лестнице. Потом я пытался есть, а он положил винтовку на колени и так сидел, следил за мной. У меня кусок застревал в горле.

– Могу себе представить.

– Я пытался как-то объясниться на греческом, но я ведь на самом деле ничего не знаю. – Он усмехнулся. – Вы, когда разбудили, слышали почти весь мой репертуар.

– Чудеса. Если бы я не поняла, кто ты, я бы посчитала, что передо мной какой-то угрюмый тупица. Где ты достал этот маскарадный наряд? София?

– Да. Во всяком случае, мне удалось припомнить кое-что из классического греческого, и я попытался это применить. Я вспомнил слово «брат» – адельфос – и решил проверить его на Джозефе. Очевидно, это все еще то же самое слово. Я и не думал, что Фукидид[37]37
  Фукидид – крупнейший древнегреческий историк.


[Закрыть] и вся эта петрушка когда-нибудь пригодится.

– Значит, пригодилась?

Его рот сложился в скорбную гримасу, и он вдруг перестал казаться таким юным.

– Я произнес это слово. Он сказал: некроз, и, чтобы я уже наверняка понял, что это означает, даже провел рукой себе по горлу, вот так… как бы перерезая его. Потом еще усмехнулся, гад такой, мерзавец!.. простите.

– Что?.. О, ничего, ничего…

– Марк, когда я ругнусь, всегда набрасывается на меня как сумасшедший.

– Марк? В самом деле?

– А, ладно. – Он перекатился на бок и стал смотреть вниз. – Я считаю, это естественно, когда человек в школе ругается, но дома, в присутствии девчонок, – дело другое.

– Если Шарлотт в театральном училище, – сказала я сухо, – она вряд ли от тебя отстает.

Он засмеялся:

– Ну а вот Марку этого никак не понять. Но вообще-то, он молодчина, старина Марк, брат, каких поискать. – Тут Колин вернулся к своему рассказу: – И после этого Джозеф просто заткнул мне рот, когда я попытался еще что-то сказать. Только когда он ушел, я понял, что он просто дал мне посмотреть на себя. Он сидел передо мной во всей своей красе, дневной свет проходил сквозь ставни. И я подумал: он мог себе позволить это только потому, что они решили меня убить. Я в тот день всячески пытался высвободиться из пут, но только поранил запястья. А вечером пришел уже не Джозеф, а София. Она явилась очень поздно, когда уже давно стемнело. И развязала меня. Я сначала даже не понял, что это она со мной сделала: не мог двигаться. Она растерла мне ноги, смазала запястья, перевязала их, потом дала мне супа. Она принесла его в кувшине, и он был чуть теплый, но все равно такой замечательный. И еще она дала мне немного вина. Я поел, раздумывая, скоро ли придут в норму мои ноги и смогу ли я сбежать от нее, а потом понял, что она жестами зовет меня идти с ней. Я был испуган сначала, понимаете. Я подумал, вот, наверное, и все – конец, но и оставаться там, где был, тоже не было смысла, и я пошел за ней вниз по лестнице. Она шла первой, и мне удалось незаметно вытащить из-за коробки пистолет, и я вышел за ней. Было довольно темно, но уже занималась заря. Тут я и понял, что находился на мельнице. Остальные мельницы стояли как призраки и не двигались. Было страшно холодно. О, я забыл, она принесла вот эту штуку из овечьей шкуры и палку, и я был рад тому и другому, ведь вначале меня просто качало из стороны в сторону. Вела она меня довольно долго, я не имел представления куда, сквозь какие-то деревья, мимо небольшой каменной пирамиды…

– Это святыня такая. В ней икона Богоматери…

– Ах вот что! Было еще очень темно. Мы прошли довольно далеко, прежде чем стало кое-что видно вокруг. Мы выбрались на эту широкую тропу, и София остановилась. Она показала мне, куда идти, и что-то сказала, но я не разобрал что. Может быть, она объяснила мне, что эта тропа, на которой они нас в первый раз встретили, ведет к церкви: она, наверное, думала, что оттуда я дорогу знаю. Во всяком случае, она как бы подтолкнула меня и заторопилась назад. А тут как раз взошло солнце, стало совсем светло, а остальное вам известно.

– Значит, я все-таки недоглядела за ней. Если бы я только взялась за дело как следует и не спускала с нее глаз!.. Итак, ты, видимо, решил, что при свете дня лучше спрятаться в ущелье?

– Да. По правде сказать, я очень устал и мне было слишком тяжело двигаться, чтобы решиться на такой дальний путь, вот я и подумал: зароюсь где-нибудь в сторонке и отдохну немного. В конце концов, у меня был пистолет, с ним я чувствовал себя гораздо увереннее. – Он засмеялся. – Конечно, я никак не рассчитывал на такую продолжительную прогулку!

– Все уже решили, что ты мертв. Теперь ты получше себя чувствуешь? Можем идти дальше?

– Непременно. О-о, ну и ну! Что это за птицы?

Ниже нас по неровному склону неторопливыми кругами носились тени. Я взглянула вверх:

– Это ягнятники, Колин! Бородатые ястребы. Я, кажется, видела одного вчера! Правда, они великолепны?

Сегодня я могла позволить себе эти восторги, меня взволновал вид этой огромной редкой птицы, как ранее красота пятнистой змеи. Я уже видела бородачей раньше, в Дельфах, и вот сегодня – опять. Но никогда я не видела их так близко и никогда – сразу двух.

Я встала, и ягнятники поднялись выше.

– Это самая крупная хищная птица в Старом Свете, – сказала я. – Размах крыльев что-то около десяти футов. И птицы, в отличие от других пернатых хищников, довольно красивые, потому что у них нет этой ужасной голой шеи и… Колин? Что с тобой? Тебе плохо?

Он и не пытался подняться, хотя я была уже на ногах, и он не смотрел на птиц. Он всматривался во что-то на дне ущелья.

Посмотрела и я. Сначала ничего не увидела. Потом удивилась, почему же я этого раньше не заметила.

Рядом с купой кустов, недалеко от места, где мы сидели, кто-то недавно копал. Земля лежала небольшой кучей, напоминающей могильный холмик, а сверху были набросаны камни и сухие колючки, чтобы скрыть следы недавней работы. Но это, по-видимому, было сделано поспешно, без подходящего инструмента, потому что на ближней к нам части холмика земля несколько осыпалась и проглядывало очертание чего-то, что могло быть ногой.

Тени хищников проскальзывали по холмику и раз, и два, и еще, и еще…

И не успела я ничего сказать, как Колин уже вскочил и понесся вниз по склону.

– Колин! – Я, спотыкаясь, побежала за ним. – Колин, не ходи туда! Пожалуйста, вернись!

Он не обращал на мои крики никакого внимания. Сомневаюсь даже, чтобы слышал меня. Он остановился над могилой. Это была нога. Несомненно. Я схватила его за руку.

– Колин, я прошу тебя, уйдем отсюда. Это ужасно. Нет смысла тут искать. Это, наверное, тот человек, которого они убили, этот несчастный грек, Александрос… Я думаю, им пришлось перенести его сюда, где побольше земли…

– Он похоронен в поле у мельницы.

– Что?.. – Не понимая, переспросила я, отпустив его руку.

– Он похоронен в поле у мельницы. – Колин повернулся и пристально, отчужденно посмотрел на меня, можно было подумать, что он видит меня в первый раз. – Я слышал, как они копали. В первую ночь, а потом вчера опять кто-то был там, прибирал что-то. Я слышал…

– Да. Стратос. Я видела его. – Я озадаченно посмотрела на Колина. – Кто же это может быть? Могила такая свежая… можно подумать…

– Вы мне солгали, солгали?!

– Я? Я солгала? Что ты хочешь сказать? – Его лицо поразило меня, и я поняла. – Это не Марк, – резко сказала я. – Возьми себя в руки! Я сказала правду: у него было легкое ранение, и ему стало лучше. Лучше, слышишь меня? А вчера вечером… если даже рана снова закровоточила, настолько плохо стать не могло!

Я обнаружила, что опять схватила Колина за руку, дергаю его. Он стоял как вкопанный. Я отпустила его руку и сказала уже спокойнее:

– С ним все будет хорошо. Ламбис его далеко не отпустит, он будет ухаживать за ним. Рана заживала нормально, Колин, клянусь.

– Тогда кто же это?

– Откуда мне знать. Это, должно быть, человек, которого они убили.

– Я же сказал вам, его похоронили в поле. Я слышал.

– Ну ладно, ты их слышал. Все равно, это не значит, что здесь Марк. С какой стати?

– Джозеф застрелил его! Вот почему Джозеф не пришел ко мне прошлой ночью, хотя собирался. Он был здесь, хоронил Марка. Или еще Стратос… В какое время Стратос был с вами у того сарая прошлой ночью?