Текст книги "Лунные прядильщицы"

Глава 5

Therebathed his honourable wounds, and dressed

His manly members in the immoral vest.

Pope: The Iliad of Homer

Я немного подремала. Вполне достаточно, хотя проснулась все равно разбитая. Марк все еще крепко спал, свернувшись калачиком возле меня. Его дыхание казалось легким и нормальным, и кожа его там, где я осторожно ее потрогала, была прохладной. Лихорадка прошла.

Было все еще рано. Через дверь проникал перламутровый свет. Мое запястье очутилось где-то под щекой Марка, и я не смела его сдвинуть, чтобы посмотреть на часы. Интересно, это просто свет раннего утра, или перистые облака легли ниже и закрыли солнце? Во многих смыслах для нас облачность лучше. Но облака принесут холод и влагу, а пока нет одеял…

Эта мысль меня полностью разбудила. Лэмбис. Несомненно, Лэмбис к этому времени уже должен вернуться?

Я осторожно подняла голову и постаралась повернуть руку под головой Марка. Он зашевелился, пробормотал что-то, потер глаза, потянулся. Это движение толкнуло его ко мне, и открытие, что он не один, заставило его повернуться рывком, который, должно быть, побеспокоил его руку. «Ну, привет! Боже мой, я и забыл, что ты здесь. Должно быть, я был пьян вчера ночью».

«Это самая приятная вещь, которую когда-либо мне говорил мужчина после долгой ночи вместе, – сказала я, села и начала освобождаться от обломков постели, стряхивая их с себя. – Если бы я могла встать, не разбудив тебя, я бы это сделала, но ты так трогательно свернулся…»

Он улыбнулся, и я поняла, что впервые вижу, как он это делает. Даже двухдневная щетина и неестественная бледность не мешали ему выглядеть очень молодым. «Благодарю, – сказал он вроде искренне. – Хорошо выспался и чувствую себя великолепно. Даже, возможно, смогу двигаться. Но ты… ты вообще-то спала?»

«Немного, – ответила я честно. – Во всяком случае, достаточно. Совсем проснулась».

«Который час?»

«Начало шестого».

Он беспокойно сдвинул брови, изменил положение руки, словно она вдруг начала болеть. «Лэмбис не вернулся?»

«Нет».

«Дай Бог, чтобы с ним ничего не случилось. Если я втянул и его в эти неприятности…»

«Послушай. Умоляю, не взваливай на свои плечи и Лэмбиса. Он за это не поблагодарит и, полагаю, может сам о себе позаботиться. – Я встала, все еще отряхиваясь. – Ну, пока ты похрапывал, я размышляла. Думаю, нужно переместиться из этой хижины. И чем скорее, тем лучше».

Он потер рукой лицо, словно смахивая остатки сна. Глаза затуманены сильной усталостью и беспокойством. «Да?»

«Если кто-нибудь все же придет снова искать тебя, доберется сюда… Если у них есть хоть капля соображения, они будут искать у воды и заглянут первым делом в избушку. Лэмбис прав, что вначале выбрал ее для укрытия. Но теперь, когда тебе немного лучше, думаю, следует найти место под открытым небом, в тепле и на воздухе, где есть тень и можно видеть все вокруг. Лучше, если ты будешь скрыт на склоне, чем в единственном очевидном убежище на горе».

«Правильно. И не могу сказать, что буду сожалеть, что выберусь из этой… Для начала, поможешь мне сейчас выйти?»

«Конечно».

Он был тяжелее, чем казался, и не так силен, как надеялся. Потребовалось много времени, чтобы поставить его на ноги, прислонив к стене. Теперь я увидела, что он невысок, но крепок. Широкие плечи и крепкая шея. «Хорошо. – Он тяжело дышал, словно принимал участие в состязании по бегу, а лицо его покрылось испариной. – Придерживаясь стенки, мы можем преодолеть этот путь».

Медленно, но верно. Когда мы достигли дверного проема, взошло солнце, меж высоких папоротников слева лился бриллиантовый свет. Длинные тени цветов ложились на траву. Избушка была все еще в тени, и воздух был прохладным. Я усадила Марка на ствол поваленного оливкового дерева и пошла к ручью.

До озерца солнце тоже пока не добралось. Вода ледяная. Я умылась и вернулась в избушку за металлической кастрюлей, которую раньше заметила. Это что-то вроде чайника или котелка, которым, должно быть, пользовались пастухи. Хотя поверхность закоптилась до черноты, внутренность была довольно чистой и без ржавчины. Я вычистила странный сосуд как можно лучше крупным песком, наполнила водой и вернулась к Марку.

Сейчас он сидел на земле возле поваленного дерева, откинувшись к нему, и выглядел измученным и таким больным при холодном свете, что я не удержалась и охнула. Скорее бы Лэмбис пришел. Лэмбис, одеяла, горячий суп… Я зачерпнула из котелка полную кружку ледяной воды. «Вот питье. И если хочешь умыться, есть чистый носовой платок… Нет, пораскинув умом, думаю, лучше предоставить это мне. Сиди тихо».

На этот раз он не возражал. Позволил умыть лицо, а затем руки. Этим я пока ограничилась. Чистота, возможно, стоит рядом с благочестием, но когда вода ледяная… Марк походил на бродягу в затруднительном положении. У меня было чувство, что я выгляжу очень подходящей для него супругой. Сегодня у меня не было смелости заглядывать в озерцо наяды.

Завтрак был отвратителен. Хлеб стал твердым, как пемза, и его пришлось размочить в ледяной воде, прежде чем есть. Шоколад был лучше, но вызывал отвращение и не приносил удовлетворения. Апельсины стали мягкими, как замша, и не имели вкуса. Усилия воли, с которыми Марк жевал и глотал невкусную еду, были физически ощутимы. Я наблюдала за ним с тревогой и пробуждающимся уважением. Возможно, он упрям и властен, но какая сила! Сражение с собственной слабостью, стремление не проявлять индивидуальности, пока не соберутся нужные для этого силы, когда каждый нерв вопит о необходимости действия. Для меня это новая концепция храбрости.

Когда противная трапеза закончилась, я неуверенно посмотрела на Марка. «Есть место, куда вчера отвел меня Лэмбис. Это что-то вроде выступа, там есть, где укрыться, и видно на мили. Единственное – это то, что оно немного выше. Нужно завернуть за этот утес и затем вскарабкаться вверх. Вон там, видишь? Если не сможешь этого сделать, я могу сейчас разведать вокруг, и найти что-нибудь еще».

«Смогу».

Как ему это удалось, понять невозможно. Это заняло почти час. К тому времени как он лежал на выступе бледным и обессиленным, я чувствовала себя, словно сама пробежала от Марафона до Афин, чтобы в конце сообщить плохую весть.

Спустя какое-то время я села и посмотрела на него. Его глаза были закрыты, а выглядел он ужасно. Но на выступе было солнце, и он лежал, жадно повернув лицо к его возрастающему теплу.

Я встала на колени. «Сейчас я возвращаюсь за рюкзаком и чтобы замести наши следы в избушке. И когда вернусь, мне все равно, что ты скажешь, собираюсь развести костер».

Его веки шевельнулись. «Не делай глупостей».

«Не делаю. Но первым делом, первой и существенной вещью для тебя является тепло. Тебе необходимо горячее питье, и если придется перевязывать руку, нужна горячая вода. – Я кивнула на пещеру, похожую на расселину, сзади нас. – Если развести небольшой костер в глубине из очень сухих веток, которые не очень дымят, можно что-нибудь разогреть. Лучше это делать теперь, пока никого нет».

Он снова закрыл глаза. «Как хочешь», – сказал он безразлично.

Чтобы уничтожить следы нашего пребывания в хижине, много времени не понадобилось. Любой пастух мог оставить ложе и, хотя оно выглядело подозрительно, я не имела желания убирать его, на случай, если Марку снова оно ночью понадобится. Просто ворошила его до тех пор, пока оно не стало таким, что нельзя сказать, что на нем недавно лежали. Затем веником из веточек я размела пыль по нашим недавним следам. Быстрый взгляд вокруг, и я взобралась обратно на выступ. Котелок свежей воды в руках, сумка и рюкзак через плечо. В них было столько сухой растопки, сколько я смогла уместить.

Марк лежал там, где я его оставила, с закрытыми глазами. Я тихо внесла груз в расселину. Как я надеялась, она вела глубоко в обрыв, и на каком-то расстоянии от входа, под гладким выступом, похожим во всех отношениях на камин, я приготовила все для костра. Быстро и внимательно осмотрелась. Ничего, никого, никакого движения, кроме пустельги, которая охотилась у края ущелья. Я вернулась и зажгла спичку.

Я не очень искусна в разведении костров, но с сухими шишками и ветками вербены, которые я собрала, любой мог бы это сделать. Единственная спичка ухватила, лизнула сучья мертвой растопки яркими нитками, затем разгорелась великолепными лентами пламени. Внезапная жара была великолепной, животворной и сильной. Котелок потрескивал, нагреваясь, опасно наклоняясь, когда ветки обугливались и лопались под ним, а вода шипела по краям у раскаленного металла. Я с тревогой посмотрела вверх. Дым был почти невидим – полоса пара, как бледно-серый нейлон. Он скользил вдоль склона и исчезал прежде, чем достигал верхних слоев воздуха, похожий на дрожащее испарение от жары. Десять минут такого дыма не могут причинить вреда.

Котелок шипел и бурлил. Я разломала остаток шоколада в кружку, залила кипящей водой и помешала очищенной белой веточкой. Костер быстро затухал и мерцал красной золой. Я поставила котелок на кострище и вынесла Марку дымящуюся кружку. «Можешь выпить?»

Он неохотно повернул голову и открыл глаза. «Что это?» Его голос звучал неясно, и я подумала, что зря разрешила этот подъем. «Боже мой, она горячая! Как ты это сделала?»

«Я говорила. Разожгла костер». Увидела тревогу в его глазах и поняла, что он раньше был слишком истощен, чтобы воспринимать мои речи. Я быстро улыбнулась и опустилась перед ним на колени. «Не беспокойся, он потух. Выпей это, все до конца. Я приберегла горячей воды и собираюсь перевязать руку, когда ты попьешь».

Он взял кружку и стал прихлебывать обжигающую жидкость. «Что это?»

«Мой собственный рецепт. Лечебные травы, собранные при тусклой луне в Белых горах».

«Похоже на слабое какао. Да где ты его добыла? – Его голова резко дернулась, и даже немного какао пролилось. – Они… Лэмбис вернулся?»

«Нет, еще нет. Это только расплавленный шоколад».

«Его оставалось не так много, я видел. А тебе досталось?»

«Еще нет. У нас только одна кружка. Буду пить, когда ты выпьешь все до дна. Поторопись».

Он повиновался, затем лег на спину. «Это чудесно. Уже чувствую себя лучше. Ты хороший кулинар, Николетта».

«Никола».

«Виноват».

«Даже очень. А теперь стисни зубы, герой, я собираюсь осмотреть руку».

Я вернулась к костру, который уже превратился в белый пепел. Выпила кружку удивительно вкусной горячей воды. Вернулась к Марку с котелком, из которого подымался пар.

Не знаю, кто из нас проявил больше выдержки. Очень мало понимаю в ранах и их лечении, откуда бы мне знать, и у меня было твердое убеждение, что вид чего-либо окровавленного приведет меня в нервное расстройство. Кроме того, я могла причинить ему сильную боль, и сама мысль об этом была невыносимой. Но это нужно было сделать. Я втянула живот, напрягла руки и с видом, который я считала успокаивающим и сочувствующим, принялась разбинтовывать противный перевязочный материал, в который вчера ночью Лэмбис забинтовал руку Марка.

«Не смотри так испуганно, – сказал больной спокойно. – Она перестала кровоточить уже несколько часов назад».

«Испуганно? Я? Умоляю, где только Лэмбис достал это тряпье?»

«Думаю, это часть его рубашки».

«Боже мой. Да, похоже, что так. А это что такое? Напоминает листья».

«Да. Большая часть обещанных тобой лекарственных трав, собранных при тусклом свете луны. Это что-то, что нашел Лэмбис. Не помню, как он называл эти листья. Но он поклялся, что его бабушка применяла их практически во всех случаях, от абортов до укуса змеи, поэтому не думай…» Он замолчал и резко втянул воздух.

«Прости, но немного прилипло. Держись, будет больно».

Марк не отвечал, лежал отвернувшись, с явным интересом изучая скалу над выступом. Я беспокойно посмотрела на него, закусила губы и начала вытаскивать тряпье из раны.

В конечном счете, я все удалила.

Первый взгляд на открытую рану поразил меня неописуемо. Впервые в жизни я видела длинный неровный след там, где прошла пуля сквозь тело. Конечно, Марку повезло, очень и очень повезло. Не только убийца, который целился в сердце, промахнулся и ничего важного не задел, но и пуля прошла четко, проделав аккуратный проход наискосок снизу вверх сквозь мышцы верхней части руки. Для меня, на первый взгляд, рана выглядела просто ужасно. Края не сходились, и зазубренный шрам выглядел неописуемо болезненным.

Я заморгала, взяла себя в руки и снова посмотрела. К моему удивлению, на этот раз я уже могла видеть рану без замирания сердца. Отложила грязные бинты, так чтобы их не было видно, и сосредоточилась.

Рана чистая. Это главное, не так ли? Засохшие пятна и корки крови придется смыть, чтобы видеть…

Приступила. Раз Марк дернулся бессознательно, и я отшатнулась, но он ничего не сказал. Казалось, его глаза следят за полетом пустельги вверх к гнезду. Я упрямо продолжала работу.

Наконец рана промыта и чиста. Ткани, окружающие ее, нормального цвета, и нигде не видно следов воспаления. Я нежно нажимала пальцами то тут, то там, наблюдая за лицом Марка. Никакой реакции, кроме почти яростного внимания к гнезду пустельги у нас над головами. Я поколебалась, затем, туманно вспомнив приключенческий роман, который я читала, нагнулась и понюхала рану. Она пахла кожей Марка и потом его недавнего подъема. Я выпрямилась и увидела, что он улыбается.

«Что, гангрены нет?»

«Ну, – сказала я осторожно, – продолжай надеяться, понадобится несколько дней, чтобы она началась… О, Марк, я не знаю ничегошеньки об этом, но честно, она кажется мне очень чистой и, полагаю, заживает».

Он повернул голову посмотреть на нее. «Да, выглядит хорошо. Сейчас дай ей подсохнуть, и сойдет».

«Хорошо? Она выглядит ужасно! Сильно болит?»

«Это вообще не тема для разговора, разве не знаешь? Ты должна жизнерадостно мне заявить: „Ну, дружище, она выглядит великолепно. Ну, а теперь встанем и выпьем все до дна“. Нет, действительно, она в самом деле выглядит прекрасно и чисто, Бог знает как. Может, травы сделали чудо. Случаются в жизни и более странные вещи. Хотя, если бы способен был тогда понять, что это старая рубашка Лэмбиса, которую носили по крайней мере с тех пор, как мы оставили Пирей…»

«Крутые вы типы. Это только показывает, что можно сделать, когда все оставляется Природе. Кому нужны скучные современные штучки вроде антисептиков? Лежи спокойно. Я собираюсь снова ее забинтовать».

«Чем? Что это?»

«Старая нижняя юбка, которую я не снимала с Афин».

«Но послушай…»

«Да лежи спокойно. Не беспокойся, я ее утром выстирала. Она сушилась, как белый флаг, на ветке внутри расселины».

«Я не имел это в виду, не будь глупой. Боже мой, но ты не должна больше терять одежду. Отдала кофту, а теперь нижнюю юбку…»

«Не беспокойся. Больше ничего не отдам. У меня больше нет ничего лишнего. Ну, так лучше, и теперь будет сухой. Как она?»

«Великолепно. Нет, честно, очень хорошо. Больше не пульсирует, только болит, как клеймо, если я дергаюсь».

«Ну и не нужно больше двигаться. Оставайся на месте и смотри на скалу. Я собираюсь закопать эти тряпки, а затем принесу свежей воды, чтобы мы могли здесь оставаться, если придется». Когда я вернулась с водой и свежей растопкой и приготовила все для костра, было почти восемь. Я легла возле Марка и положила подбородок на руки. «Теперь я понаблюдаю. Ложись».

Без единого слова он повиновался, закрыв глаза с тем же видом свирепого и сосредоточенного терпения.

Я смотрела на длинные, голые отроги горы. Ничего. Восемь часов яркого, прекрасного утра.

День собирался быть долгим.

Глава 6

Push off…

Tennyson: Ulysses

И двадцати минут не прошло, как появился мужчина. Я увидела далеко внизу, на юго-восточном склоне, движение. Естественно, моя первая мысль была, что это возвращается Лэмбис. Маленькая фигурка подходила все ближе и не слишком старалась спрятаться. Я сощурила глаза. Одет во что-то темное. Это вполне может быть коричневыми брюками и темно-синим свитером. Но в руках только палка, и он не только идет открыто через самые голые склоны, но и не спешит. Часто отдыхает и осматривается, прикладывая ладонь к глазам, словно хочет закрыть их от ослепительного блеска солнца.

Когда он остановился в четвертый раз и отдыхал несколько минут, я решила, все еще больше с любопытством, чем с опасением, что это не Лэмбис. Затем, когда он поднял руку, солнце сверкнуло на чем-то, что он поднес к глазам. Бинокль. И затем, когда он двинулся дальше, другая вспышка, на этот раз на «палке» под мышкой. Ружье.

Я лежала плашмя на иголках можжевельника, которые устилали выступ, и наблюдала за мужчиной, словно за гремучей змеей. После первого болезненного испуга мое сердце начало биться неровными толчками. Я глубоко дышала, чтобы совладать с собой, и посмотрела на Марка. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами и все с тем же выражением изнеможения на лице. Я попыталась протянуть руку, затем отдернула. Еще будет время побеспокоить его, если убийца пойдет в нашу сторону.

А это точно убийца, никакого сомнения. Маленькая фигурка подошла ближе, мелькнуло что-то красное. Красная повязка на голове, о которой говорил Лэмбис. И очертания одежды мешковатые, как у критской. Кроме того, мужчина что-то терпеливо искал. Почти каждую минуту останавливался, чтобы тщательно осмотреть склон в бинокль, и раз, когда отошел в сторону, чтобы пробиться сквозь молодые кипарисы, у него ружье было наготове…

Вышел из тени рощи и снова передохнул. Бинокль обращен вверх… наводится на выступ… на пастушью хижину… на тропинку, по которой вернется Лэмбис… Проследовал мимо нас, назад на запад, без остановки, и надолго остановился на густо заросших горах над рощей кипарисов. Опустил бинокль, рванул ружье и начал медленно подыматься по склону, пока не исчез за выступающим утесом.

Я нежно коснулась Марка. «Не спишь?»

При шепоте его глаза мгновенно открылись и выражение их, когда он повернул голову, показало, что он сразу понял важность осторожного движения и приглушенного голоса. «Что случилось?»

«Внизу кто-то есть, и я думаю, это ваш человек. Что-то ищет, и у него ружье».

«Он виден с выступа?»

«В данный момент нет. – Марк неуклюже повернулся на живот и стал осторожно вглядываться сквозь можжевельник. Я приставила губы к его уху. – Видишь внизу кипарисы? Рощу за чахлым деревом с мертвой веткой, как олений рог? Он поднимается по склону оттуда. Отсюда не видно, но над этим местом за обрывом есть деревья и вершина узкого ущелья, как это, но меньше. Кажется, я видела там маленький водопад. Я… я говорила, он будет искать у воды».

Марк вытянул шею, чтобы рассмотреть скалу над и под нашим выступом. «Я был не в состоянии понять, когда мы поднимались. Нас действительно не видно снизу?»

«Нет, по крайней мере, никто бы не подумал, что здесь есть выступ. Все, что можно видеть в этих кустарниках – это то, что они кажутся расселиной на поверхности скалы».

«А дорогу вверх?»

«Она спрятана среди кустов у смоковницы».

«М-м-м. Ну, придется рискнуть. Можешь заползти в ту пещеру, не обнаружив себя и не произнеся ни единого звука?»

«Я… Я так думаю».

«Тогда залезай, пока его не видно».

«Но если он вообще придет сюда, он заглянет туда, и нам негде будет спрятаться. Это место совсем голое. – Я пожала плечами. – Во всяком случае, я… я лучше останусь здесь. Если будет драка, у нас лучшие шансы здесь…»

«Драка! – Дыхание Марка перехватило внезапное яростное раздражение. – Какая может быть драка против ружья? Перочинные ножи на расстоянии тридцати ярдов?»

«Да, знаю, но я, конечно, могла бы…»

«Послушай, спорить нет времени. Просто исчезни из вида, ради Бога! Я не могу заставить меня слушаться, но, пожалуйста, на этот раз, сделай то, что говорят! – Я никогда не видела, как у кого-то отвисала челюсть, но я уверена, что моя именно отвисла. Я это почувствовала. Я просто сидела, изумленно глядя на него. – Он ищет меня, – сказал Марк с сердитым терпением. – Меня. Только. Даже не знает, что ты существуешь… или Лэмбис. В пещере ты будешь в полной безопасности. Ну а теперь поняла?»

«Но… он убьет тебя», – упрямо пробормотала я.

«Как именно ты предлагаешь остановить его? Дать убить и себя заодно, и добавить это к моему счету? А теперь иди туда и заткнись. У меня нет сил спорить».

Я молча повернулась. Но было слишком поздно. Я поползла среди можжевельника, но рука Марка вскинулась, схватила меня и остановила. Сначала я не могла понять, почему. Затем между ветвей сверкнула красная головная повязка. Тотчас же, настолько близко он был, раздался скрип его подошв в пыли и шум потревоженной перекатывающейся гальки.

Марк лежал, словно статуя. Несмотря на забинтованную руку и поражающую бледность, он выглядел чрезвычайно опасным. Очень странно – ведь его оружием были складной нож и груда камней.

Критянин неуклонно приближался по тропинке, по которой ушел Лэмбис. Она проведет его мимо папоротника ниже пастушьей избушки, мимо ручья, где начинается подъем к нашему выступу…

Сейчас я отчетливо видела его. Мужчина крепкого телосложения, невысокого роста, но сильный. Кожа цвета красного дерева. Квадратные скулы и полные губы под густыми усами. Рукава темно-синей рубашки закатаны и обнажают коричневые узловатые предплечья. Я даже видела пунцовую отделку жилета и закрученный кушак с висящим на нем ножом, который завершал «героический» наряд критянина.

Он снова поднял бинокль. Мы лежали тихо, как камни. Прошла долгая, с замиранием сердца минута. Солнце уже заливало скалу. Аромат вербены, чабреца и шалфея витал в наступившей жаре. Ободренная нашей неподвижностью, из-под скалы за несколько футов от нас выползла маленькая коричневая змея. Полежала немного, наблюдая за нами, маленькие глазки отражали свет, как росинки. Затем уползла вниз в щель. Я едва заметила. Еще больше бояться все равно невозможно. Не будешь беспокоиться о маленькой коричневой змее, когда внизу на краю луга стоит убийца и смотрит в бинокль…

Колебание бинокля прекратилось. Мужчина замер, как пойнтер. Увидел пастушью хижину.

Раз он местный, он заранее знал о ее существовании, но было очевидно, что до этого момента он о ней забыл. Уронил бинокль, и он повис у него на веревке вокруг шеи. Снова поднял ружье. Глядя на дверь хижины, устало двинулся вперед по папоротнику.

Я повернула голову и увидела в глазах Марка вопрос. Я знала, какой. Точно ли я удалила все следы? Лихорадочно я старалась вспомнить ложе, пол, сумку и ее содержимое, рюкзак Марка, следы нашей трапезы, повязки с плеча Марка, очистки апельсинов. Да, уверена. Я успокаивающе кивнула.

Он сделал движение большими пальцами рук вверх, что означало поздравление, затем кивнул головой на расселину сзади. На сей раз у него в глазах была улыбка. Я ему тоже некоторым образом улыбнулась в ответ, затем покорно заскользила в тень узкой расселины в стиле маленькой коричневой змеи.

Расселина шла под углом к выступу так, что теперь я видела только щель дневного света с узенькой полоской выступа и одну ногу Марка от колена до ступни. Несмотря на иллюзию убежища, пещера была хуже, чем выступ. Оттуда, по крайней мере, я могла видеть, а здесь сидела в тесноте и слушала, как бьется мое сердце.

Вдруг я услышала его. Он шел осторожно, но в лихорадочной тишине утра шаги казались громкими. Они приближались, двигались с травы на камни, с камней на пыль и затерялись за границей скалы, где журчание ручья поглотило их…

Тишина. Такая долгая тишина, что я могла бы поклясться, наблюдая за узкой полоской света, что солнце кружилось, а тени двигались…

И вдруг он появился прямо под выступом. Мягкие шаги ступали по каменной пыли. Зашуршали кусты смоковницы, так как он их раздвинул. Я увидела, как напряглась нога Марка.

Шуршание прекратилось. Шаги снова зашумели по пыли, отошли немного в сторону, помедлили…

Мысленно я видела, что он стоит, как прежде, с биноклем у глаз, и тщательно осматривает щели и расселины, где можно спрятаться. Возможно, даже сейчас он обнаружил пещеру, куда я заползла, и размышляет, как до нее добраться…

На участок света упала тень. Пустельга. В этой смертельной тишине я услышала тихий звук, который она издавала, когда дотрагивалась до края гнезда. Я слышала свист ветра в ее перьях, когда она пикировала вниз. Шипящий и мяукающий восторг птенцов раздавался в тишине в два раза пронзительнее, чем духовой оркестр в воскресенье в Шотландии. Тень опять промелькнула. Птенцы мгновенно замолчали. Под смоковницей затрещала веточка.

И вдруг наблюдатель ушел. Возможно, бесстрашное приближение птицы убедило его, что на этом участке обрыва никого нет. Какова бы ни была причина, он действительно ушел. Звуки удалились, стали тише и совсем умолкли. Мой пульс медленно пришел в норму, я обнаружила, что у меня закрыты глаза, чтобы лучше слышать это успокаивающее диминуэндо.

Тишина. Я открыла глаза и увидела, что ноги Марка исчезли.

Если бы я была хоть немного в состоянии думать, я бы предположила, что он просто отодвинулся дальше вдоль выступа, чтобы лучше наблюдать, как уходит критянин. Но… я пристально смотрела с ужасом две долгих минуты, не в состоянии собраться с мыслями, а в моем воображении проносились безумные картины ночных кошмаров, которые могли бы сделать честь любому фильму, который нельзя смотреть детям до семнадцати лет… Возможно, в конце концов убийца не ушел. Возможно, Марк лежит с перерезанным горлом, глядя открытыми глазами в небо, а убийца ждет меня у входа в расселину с ножом, с которого капает кровь…

Но тут наконец храбрость и здравый смысл заявили о себе. С одной стороны, у мужчины ружье, а с другой – хотя Марк и искалечен, критянин вряд ли мог застрелить, зарезать или задушить его в полной тишине…

Я нагнулась вперед, чтобы увидеть. Ничего, кроме пучка сальвии, пурпурно-голубой с благоухающими серыми листьями, примятыми там, где лежал Марк. Ничего не слышно, только легкое шуршание… Змея. Да. Его укусила змея. Мгновенно предстала новая картина: Марк, молчаливый в агонии, лежит с черным лицом и смотрит в небо…

Чтобы не сойти с ума, я поползла вперед к входу в расселину, полежала растянувшись, затем выглянула. Марк не лежал замертво и его лицо не было черным. Наоборот, оно было очень бледным, и он был на ногах, словно очень серьезно намеревался спускаться с выступа на поиски убийцы. А того и след простыл. Марк раздвигал стелющиеся побеги жимолости, которые маскировали вход на выступ. «Марк!» Он повернулся так резко, словно я в него что-то швырнула. Я бросилась через выступ, как стрела, и ухватила его за здоровую руку. С яростью сказала: «И куда же это ты только собрался?»

Он ответил с отчаянием: «Он ушел по склону. Хочу знать, куда. Если бы я только мог за ним следовать, он бы привел прямо к Колину».

Совсем недавно я сильно испугалась и все еще стыдилась своей реакции. Пока мне было трудно думать ясно. «Хочешь сказать, что уходишь и оставляешь меня одну здесь?»

Он растерялся, словно вопрос был неуместным. Таким он, наверное, и был. «Ты была бы в полной безопасности».

«И думаешь, что только в этом дело? Думаешь, меня даже не интересует, что ты… – Я внезапно остановилась. Неприлично говорить так прямо. И все равно он не слушает. Все еще сердитая на саму себя, я сказала: – И как далеко ты думаешь добраться? Имей хоть крупинку здравого смысла, а? Ты не пройдешь и сотни ярдов!»

«Должен попробовать».

«Не можешь! – Я чувствовала величайшее нежелание вообще говорить. Вообще бы с удовольствием навсегда осталась на этом выступе, но нужно сохранить хоть каплю гордости. – Я пойду, – сказала я сухо. – Меня не увидят».

«С ума сошла? – Его очередь выходить из себя, больше от собственной беспомощности, чем по моему поводу. То, что разговор велся шепотом, не мешало ему быть резким. Мы свирепо смотрели друг на друга. – Даже не начинай…» Он замолчал, и его лицо изменилось. Облегчение, которое отразилось на нем, было таким явным, что ненадолго изнеможение и забота ушли, и его улыбка казалась почти веселой. Я качнулась, чтобы увидеть, куда он смотрит.

Какой-то мужчина появился над маленьким лугом и осторожно шел между кустами папоротника. Коричневые брюки, темно-синяя фуфайка, непокрытая голова: Лэмбис, наблюдающий за наблюдателем и следующий за ним к Колину… Через несколько минут он тоже поравнялся с основанием обрыва и исчез.

«Он удрал, – сказал, задыхаясь, Лэмбис по-гречески. – Дальше есть другое ущелье, где течет ручей. В нем полно деревьев, много укрытий. Я его там потерял».

Это было примерно час спустя. Мы с Марком ждали, наблюдая за склоном горы, пока не увидели, что возвращается Лэмбис. Он приблизился медленно и устало, остановился у края плато, усеянного цветами, и посмотрел вверх на склон, где мы лежали. По его поведению было видно, что он один, поэтому Марк подал что-то вроде сигнала, чтобы он видел, где мы. А я быстро спустилась и встретила его на узкой тропинке над ручьем. Однако у него были пустые руки. Я подумала, что он спрятал свою ношу, чтобы следить за критянином.

«Он направился вниз по ущелью? – быстро спросила я. – Возможно, это другой путь в Агиос Георгиос. Да куда еще он может вести? Вы видели?»

Грек покачал головой, затем потер лоб обратной стороной ладони. Он выглядел усталым и сильно вспотел. Говорил на родном языке, словно был слишком сильно измучен, чтобы вспоминать английский, и я ему отвечала на том же языке, но он не дал мне понять, что заметил это. «Нет. Понимаете, я не мог подойти к нему слишком близко, поэтому было трудно следить. Я потерял его из вида среди скал и кустов. Должно быть, он выкарабкался из ущелья и пошел дальше на восток или к деревне. Послушайте, я должен сказать Марку. Он взобрался туда?»

«Да. С моей помощью. Ему намного лучше. А как Колин?»

«А? Нет. Никак. Его там не было. Не приходил к лодке». Он говорил, словно не задумываясь, едва взглянул на меня, но неотрывно смотрел на верхние скалы, где лежал Марк. Снова он вытер рукой влажное лицо и сделал такой жест, словно хотел отпихнуть меня и прекратить болтовню.

Я схватила его за рукав, внезапно разволновавшись. «Лэмбис! Вы мне говорите правду?»

Он помедлил и повернулся. Кажется, понадобилось две или три минуты, чтобы его глаза остановились на мне. «Правду?»

«О Колине. У вас плохая весть для Марка?»

«Нет, конечно. Конечно, я говорю правду, почему нет? Вчера ночью я пошел к лодке, его там не было. Ни следа, никаких признаков. Зачем мне лгать?»

«Я… все в порядке. Я только думала… Простите».

«Я сердит потому, что мне нечего сказать ему. Если бы я узнал хоть что-то от этого мужчины… – Быстрое раздраженное пожатие плечами. – Но не узнал. Потерпел неудачу и должен это сказать Марку. А сейчас позвольте пройти, ему интересно, что случилось».

«Подождите минуточку. Он знает, что вы не нашли Колина. Мы наблюдали за вами с выступа. Но пища… вы достали пищу и вещи?»