Текст книги "Два завоевателя"

Мэрион Зиммер Брэдли
ДВА ЗАВОЕВАТЕЛЯ

БЛАГОДАРНОСТЬ

«Чинхил Макаран» – за первое стихотворение «Четыре и двадцать лерони», написанное в стиле «Колокол Кирремура», и Патриции Мэтьюз – за создание Ордена Меча и за совет одеть его в туники малинового цвета.

ПОСВЯЩАЕТСЯ ТАНИТ ЛИ —

с напоминанием хорошо известного правила, гласящего, что среди нас нет победителей – ни бывших, ни будущих.

Предисловие автора

Подобно всем романам, посвященным освоению Дарковера, данная книга является самостоятельным повествованием, в сюжетном отношении не связанным с другими книгами серии. Однако для тех читателей, которым нравится следить за хронологией происходящих на Дарковере событий, сообщаю, что роман «Два завоевателя» относится к завершающему периоду Веков Хаоса, более известному под названием эпохи Ста царств.

…Прошло около двух веков со времени правления в Хали и Тендаре Эллерта, лорда Элхалина. Эти события описаны в «Королеве бурь». Междоусобные войны, особенно с применением крайне разрушительного оружия, созданного с помощью матричной[1]1
  Матрикс – кристалл, усиливающий пси-энергию.


[Закрыть] технологии, раздробили древнее государство на множество мелких королевств, суверенных городов, республик, самостоятельных вотчин, где безраздельно властвовали владетельные графы и бароны. Большинство этих образований были так малы, что простой народ посмеивался – стоит какому-нибудь повелителю взойти на холм, и он сможет обозреть не только свою землю, но и владения соседа.

Были в те времена и здравомыслящие люди, которые жили надеждой увидеть родину единой. Они верили, что анархия в конце концов сменится господством закона. Одним из таких подвижников был Варзил, которого в народе прозвали Добрым или иначе – ларанцу[2]2
  Человек (мужчина), обладающий пси-способностями; женщину, наделенную такими способностями, называют лерони; «лерони» также обозначает и множественное число.


[Закрыть], из Нескьи. Противостоял ему знаменитый Бард ди Астуриен, или Волк с холмов Киллгард. Об их борьбе рассказывает эта книга.

Пролог
«Чужак»

Пробуждение было трудным. Сначала за сомкнутыми веками поплыли цветовые пятна. Когда же Пол Харел сумел наконец приоткрыть глаза, то содрогнулся от страха – кошмары, так долго мучившие его во время погружения в эту мертвящую зыбь, опять начали выплывать из туманной, подсвеченной завесы. Каждый мускул, каждая жилочка нестерпимо ныли, словно зубная боль каким-то образом распространилась на все тело. Такого он даже с похмелья не испытывал. И ни единой связной, пусть даже глупой мысли… Только боль – сквозь нее наконец проступило лицо. Его лицо! Более того, до Пола донесся голос – его собственный, с едва заметной хрипотцой:

– Кто ты, черт тебя побери? Случаем, уж не дьявол ли?..

Может, это он сам, Пол Харел? Непонятно… Уж кто-кто, а он никогда ни в черта, ни в ад, ни в прочие штучки, выдуманные для того, чтобы заставить людишек повиноваться, не верил. Он, Пол Харел, всегда поступал так, как хотел.

Он дернул головой и застонал от боли.

«Ну, дела! Должно быть, я здорово нализался прошлой ночью!..»

Пол, пытаясь повернуться, напряг мышцы и вдруг обнаружил, что способен двигаться, шевелить ногами. Он опешил: «Стало быть, меня вытащили из этой чертовой камеры?»

Вот открытие так открытие!

А может, ему это все привиделось? Может, снится, что его когда-то засунули в это тесное пространство, приговорили к забвению?.. А до того бегство из полицейского управления на Альфе, затем восстание на планете-колонии – он возглавил его. Далее тусклыми расплывчатыми кадрами приплыло воспоминание о последнем сражении: его соратники, то тут, то там падающие, сраженные залпами карателей. Потом смутно – плен, скорый суд, приговор и нестерпимый животный страх, когда его готовили к камере забвения.

Навсегда!

Это слово назойливо билось в мозгу. Жутко, гнусаво – навсегда… В обнимку с этим словом он и канул в немоту.

Вспомнилось, что само ощущение ухода из жизни было безболезненным. В чем-то даже приятным… Подобным долгожданному сну, когда уже нет сил сопротивляться усталости. Лишь бы сомкнуть веки… Однако Пол боролся до последнего мгновения, до последней гаснущей в сознании мысли, до последнего слова. Навсегда? Нет, нет и нет!.. Ни за что!.. Пробуждения не будет – это ему было слишком хорошо известно.

Задолго до того, как был приведен в исполнение приговор, вынесенный Харелу, правительство отменило смертную казнь. Тем самым наконец было разрешено одно из главных противоречий судебной системы. Слишком часто, уже после смертного приговора, всплывали новые факты и обстоятельства, подтверждающие, что казнен невиновный. Слишком громкую огласку приобретали подобные случаи, да и работники системы правосудия тоже были люди – каково им ощущать, что на их руках кровь невинного человека. Смерть придавала ошибке роковой, зловещий отсвет…

Лучшим решением оказалась камера забвения. Заключенного надежно изолировали от общества, погружали в летаргический сон… и при этом в любой момент, стоило только принять решение, можно было вернуть его в общество. Теперь не было нужды тратить огромные средства на содержание тюрем, исчезала преступная среда, которая вконец ломала молодые души, народ перестал бунтовать. Приговоренного помещали в особое устройство, где он впадал в анабиоз. Там он старился и умирал, даже не осознавая этого… если не открывались новые факты по его делу. В этом случае осужденного пробуждали и возвращали к жизни.

«Кого угодно, – подумал Пол Харел, – только не меня». В его случае ничего нового открыто быть не может. Его обвиняли в преступлениях одно тяжелее другого, – лучшим выходом, безусловно, была бы полицейская пуля. Тогда все было бы кончено. Но не повезло… утешало то, что в он уложил не менее десятка копов, так что в глазах общественности выглядел редкостным чудовищем, которому одна дорога – в камеру забвения.

И никакой процедуры промывания мозгов!

Тех, кто шел за Харелом, еще можно было подвергнуть реабилитации, превратить в послушных овец, называемых гражданами, которым все будет по нраву в этом новом прекрасном мире. Глупейшем из всех возможных… Только не его! Сохранить ему жизнь – значит бросить вызов обществу. Ну, и черт с ними!.. Он вспомнил, как во время процесса судья, все его адвокаты надеялись, что он, Пол Харел, в конце концов раскается, пустит слезу, попросит о снисхождении – тогда, мол, останется шанс приговорить его к реабилитации.

Вот вам!.. Видали?.. Чтобы он согласился на промывание мозгов, на введение наркотических препаратов, способных смирить его нрав, на специальное обучение, после которого он станет ничем? Быдлом, способным только маршировать в общем строю или ходить в упряжке. Это они называют жизнью?

«Вот вам еще раз!.. Благодарю покорно, но это не для меня. Я в вашей игре подыгрывать не намерен. Я знал, на что иду, и теперь сдюжу».

Пожил он неплохо, размышлял Пол. По крайней мере весело. Вопреки вашим так называемым установлениям. В чем его вина, если он по природе не мог им следовать? То-то всполошились – никто из этих, послушных, представить не мог, что спустя столько лет может появиться человек, способный преступить через частокол законов. Вот так запросто нарушить их! Нарушать следовало только случайно или по неведению. Без всякого злобного умысла!..

Плевать на них! Пол брал женщин, которых хотел, – в общем, и все прочее брал, не спрашивая разрешения. Но особенно любил лакомиться женщинами… Он никогда не занимался глупыми ухаживаниями, никогда не поддавался на уловки женщин, не старался подыграть им. Он был мужик – этим все сказано! Если они хотели иметь в постели настоящего мужчину, а не какого-нибудь паршивого слюнтяя или безмозглого барана, то вот он я! И нечего строить глазки! Да так да, нет так нет!..

«Чертова баба и сдала меня полиции».

Скорее всего ее подучила собственная мамочка – ты должна поднять шум, мол, он взял тебя силой; он перепугается, и его можно будет захомутать. Когда сдрейфит, тоща из него можно будет веревки вить, тогда он больше никогда не посмеет коснуться тебя, пока сама не скажешь – хочу! Не на того напали!.. Уж он-то прекрасно знает эту породу. Бабам ничего другого не нужно, как вдеть мужику кольцо в нос и водить его как верблюда. Ну что, голубка, доигралась? Даже под угрозой камеры забвения он никогда не будет подыгрывать. Она, верно, думала, что, выдав Пола, вновь получит его после реабилитации, когда можно будет потешиться, точно с домашним котиком.

«Ладно, черт с ней! Я ей не завидую. Теперь до конца своих дней будет просыпаться по ночам и кусать подушку, вспоминая, что когда-то у нее был настоящий мужчина…»

Пол Харел оторвался от воспоминаний, огляделся и обнаружил, что камеры забвения нет и в помине. Эта мысль не принесла успокоения, потому что Пол никак не мог понять, где же он находится.

А может, действительно, женщина, побег, восстание, бой, падающие соратники всего лишь кошмар, доступный заключенному в тиски летаргического сна сознанию? И эта нелепая обстановка тоже продолжение сна? Непонятно, кто же смог извлечь его из камеры забвения?

Он лежал на каком-то мягком тюфяке – нет, это был широкий матрац, застеленный шершавой, но чистой полотняной простыней. Сверху – толстые шерстяные одеяла, поверх которых наброшена шкура. Тусклый красноватый свет едва проникал внутрь. Чего? Пол огляделся. Кровать располагалась под балдахином, занавеси опущены. Подобную кровать он когда-то видел в музее. Он отдернул одну из занавесей. Комнату он видел впервые.

В одном можно быть уверенным – по крайней мере, это не ящик забвения. Если, конечно, не считать, что все окружающее привиделось в дурном сне. Не похоже и на реабилитационный центр! Пол долго рассматривал вырезанное в толстой каменной стене арочное окно и усиленно соображал. Нет, это не Альфа и не Терра. Вообще все это не напоминает ни одну из планет Конфедерации, на которых ему доводилось побывать.

Может, это Вальгалла или еще какой-нибудь чертог, куда попадают погибшие воины? В детстве он слышал легенды об этом. Все сходится – уж в последнем сражении он вел себя как герой. На суде объявили, что он убил восьмерых полицейских, а еще одного искалечил. Он вел себя как мужчина, а не как трусливый приспособленец, готовый ради куска хлеба и жалких удовольствий ползать на коленях перед сильными мира сего и хныкать, если лишить его малой толики удобств. Таким, конечно, не понять человека, желающего умереть несломленным.

Как бы то ни было, это не камера – значит, все можно начать сначала. Однако он наг, как в ту минуту, когда его опускали в камеру забвения. Надо же, и волосы не успели отрасти, может, они успели постричь его – так заведено в этих хранилищах. Там даже бреют – кстати, щетина у него на подбородке месячной – не более – давности. Ну, может, чуть больше…

Пол смелее выглянул из-за занавеси, осмотрел помещение. Полы, выложенные каменными плитками, кое-где лежат шкуры и изготовленные из выделанной кожи ковры. Мебели нет, исключая тяжелый, резного дерева сундук и кровать. В окно по-прежнему заглядывало исполинское багряное светило.

Неожиданно сквозь чуть ослабевшую боль, терзающую голову, в памяти проступило еще кое-что. Прежде всего склонившиеся над ним лица. Нет! Сначала резкая вспышка боли, затем разряды голубовато-белых молний и только потом лица. Взирающие на него с огромной высоты. Откуда-то с небес… Потом краткое затмение, и вот еще одно лицо, уже совсем близко. Его собственное!.. Он как бы смотрел на себя со стороны – смотрел зло, надменно, как на чужака… В тот момент и послышался этот странный, с хрипотцой голос:

– Кто ты? Уж не дьявол ли, случаем?

Точно, это был его собственный, Пола Харела, голос. Как в старинных легендах… В них говорится, что, если тебе не повезет и ты встретишься лицом к лицу с самим собой – пусть у чужака будут и твои черты, твой голос, твои ухватки, – если, к несчастью, ты столкнешься с doppel ganger[3]3
  двойником (нем.)


[Закрыть], это может быть либо дьявол во плоти, либо видение, предсказывающее скорую и неминуемую гибель. Но если он, с точки зрения здравого смысла, мертв – ведь его же засунули в камеру забвения, а это, возможно, похуже смерти, – какую еще каверзу ему можно подстроить? Лишить жизни во сне – а в том, что все случившееся с ним не более чем сон, Пол не сомневался – глупо. А может быть, перед приведением приговора в исполнение его клонировали – то есть изготовили копию, и этой копии промыли мозги, реабилитировали и добились, чтобы это существо полностью пропиталось духом конформизма и стало таким, каким его хотели видеть?

«Ты что-нибудь понял?» – спросил себя Пол и тут же коротко выругался. Чушь какая!..

Но ведь каким-то образом его приволокли сюда? Кому это понадобилось, когда это случилось? Как? И прежде всего – зачем?

Дверь скрипнула, отворилась, и в комнату вошел человек с его лицом.

Нет, это был не просто похожий на него человек, не близнец… Он сам!

У вошедшего тоже русые волосы, только отросли длиннее и были заплетены в тугую косичку, перевязанную красным шнурком. Пол никогда не носил волосы подобным образом, прическа двойника показалась ему чудной.

Никто и нигде не одевался так, как был одет неизвестный, присвоивший его лицо. Короткий кожаный камзол, отделанный кожаными кружевами; под ним плотная темная длиннополая рубаха. Ниже выглядывали кожаные бриджи и грубые сапоги с высокими голенищами.

Теперь, когда Пол выбрался из-под одеял, он почувствовал, что в комнате холодно – понятно, почему местный одет так тепло. Глянул через окно – вокруг лежал снег. Нет, это не Альфа, сомнений не было. Стоит только глянуть на красное солнце, нависшее над рваной линией заснеженных холмов, на пурпурные тени, лежавшие на насте. Какая уж тут Альфа!..

Все это пустяки. Главное – что это за человек, напяливший его лицо? Между ними было более чем подобие, схожесть. Это был он сам… И не он… Жуть какая-то!..

Человек был воссоздан из его клеток? Неизвестный чудак решил создать точную его копию, вплоть до ямочки на подбородке и маленькой, едва заметной родинки на большом пальце левой руки. «Что же, черт побери, творится?»

Требовательно повысив голос, Пол спросил:

– Кто ты, дьявол тебя возьми?

Человек в кожаном камзоле ответил:

– Я пришел сюда, чтобы задать тебе тот же вопрос.

Что за странная речь, удивился Пол. Очень похоже на древний испанский, правда, из этого языка Пол знал всего несколько слов, тогда почему же он ясно понял, о чем спрашивает незнакомец? Это открытие сразило Харела и одновременно пробудило злость. Они к тому же свободно читают мысли друг друга!..

– Дьявольщина! – выпалил он. – Ты – я?!

– Не совсем, – ответил другой. – Но мы очень близки. Именно поэтому мы и доставили тебя сюда.

– Сюда? Куда это сюда? Что это за мир? Как называется местная звезда? Солнце?.. Каким образом я очутился здесь? В конце концов, кто ты?

– Солнце оно и есть солнце, – объяснил другой. – Находимся мы в королевстве Астуриас, таких государств вокруг множество, около сотни… Что касается нашей земли в целом, она называется Дарковер. Как по-другому, я не знаю. Когда я был мальчишкой, я слышал небылицы, будто где-то существуют такие же солнца, как наше, и вокруг них вращаются миллионы и миллионы миров, подобных нашему. Может, там и люди живут… Я всегда считал, что эти сказки выдумали для того, чтобы пугать детей. А теперь вот не знаю. То, что я увидел и услышал прошлой ночью, звучит немыслимо. Колдуны моего отца доставили тебя в эту спальню. Зачем, сам не знаю, однако никто из нас не причинит тебе вреда.

Пол с трудом понимал, что ему говорят. Он по-прежнему с некоторым напряжением смотрел на незнакомца и терялся в догадках. Дарковер? При чем здесь Дарковер? Перед ним его брат-близнец? Или он сам? «Как же мы понимаем друг друга?» Следом нахлынула ярость: «Как он смеет владеть моим лицом, моим телом?» Гнев тут же схлынул, обнажилась растерянность перед наконец-то всплывшим главным вопросом: «Если он – это я, то кто же, черт тебя побери, я сам?»

И другой немедленно, с затаенной печалинкой откликнулся:

– Если ты – это я, – его лицо скривилось, – то кто же я сам?

Пол хохотнул в кулак:

– Может, ты дьявол? Как тебя зовут?

– Бард, – ответил тот, – но меня чаще кличут Волком. Бард ди Астуриен, Киллгардский Волк. А тебя?

– Пол Харел. – Он зевнул.

Неужели это не более чем сон? Конечно, он умер и, израненный, попал в Вальгаллу. Но какой в этом смысл? Да никакого.

Часть первая
«Семью годами ранее.
Сводные братья»

1

Яркий свет лился из всех окон, сквозь амбразуры в стенах замка Астуриаса – в эту ночь должна была состояться помолвка дочери короля Одрина, принцессы Карлины, с приемным сыном короля и одновременно его племянником Бардом ди Астуриен. Родной отец Барда, дом[4]4
  Титул и обращение к лорду.


[Закрыть] Рафаэль из Холмистых топей, приходился Одрину младшим братом. На праздник съехалась вся знать Астуриаса, а также много благородных гостей из соседних королевств, которые сочли необходимым почтить своим присутствием церемонию и оказать честь королевской дочери. Внутренний двор замка был расцвечен огнями; непривычного вида кони и совсем уж экзотические, приученные ходить под седлом звери были размещены по конюшням; тех же, кому не хватило места, привязали к коновязям. Вокруг было полно народу – богато одетые благородные гости расхаживали по двору, теснились в залах, простой люд толпился у ворот замка, где каждому желающему подносили чарку и угощали хлебом и мясом, а также осыпали сладостями. То тут, то там мелькали слуги…

В верхних этажах замка, в женских покоях, Карлина ди Астуриен мрачно наблюдала за суетящимися вокруг нее женщинами. Легкая вуаль почти не скрывала ее нахмуренного, заплаканного личика. Ей было четырнадцать лет – стройная, хрупкая девочка… Длинные темные косы уложены на затылке. Расшитое жемчугом бархатное платье особенно подчеркивало узость ее талии. В общем-то Карлину нельзя было назвать красавицей – лицо худенькое, вытянутое. Вот разве что чудесные серые глаза… Если бы из них не текли слезы…

– Ну, хватит, хватит, – настойчиво уговаривала ее няня Изабет. – Перестань понапрасну лить слезы, чиа[5]5
  Ласковое обращение к девушке.


[Закрыть]. Посмотри, какое замечательное платье – тебе больше не придется надеть что-нибудь подобное. Бард тоже удалец что надо – вальяжный, бравый… Подумать только, твой отец назначил его знаменосцем, и не просто так, а за проявленную в сражении в Снежной долине храбрость. А ты, дитя мое, рыдаешь, словно тебя выдают замуж за чужака. Бард – твой сводный брат, живущий здесь, в королевском дворце. Ему еще и десяти не было, когда его привезли сюда. Вспомни, детьми вы же все время играли вместе. Мне казалось, ты любишь его.

– Конечно, люблю – как брата, – всхлипывая, вымолвила Карлина. – Но выходить за него замуж – увольте. Ни за него, ни за кого другого. Я вовсе не хочу этого…

– Но это же глупо, – заворчала пожилая женщина и подняла расшитую жемчугом пелерину, помогая воспитаннице надеть ее. Карлина механически подняла руки – двигалась словно кукла, однако не сопротивлялась. Знала, что это бесполезно.

– Никак не могу понять, чем тебя не устраивает Бард. Недурен собой, храбр – многие ли молодые люди, достигшие шестнадцати лет, могут похвалиться этим? – требовательно спросила Изабет. – Я не сомневаюсь, что в один прекрасный день его назначат главнокомандующим королевской армией. Или ты что-то имеешь против него? Не в силах забыть, что он недестро?[6]6
  Незаконнорожденный.


[Закрыть] Разве бедный малый виноват в том, что его родила служанка, приглянувшаяся его отцу?

Карлина слабо улыбнулась – ее развеселила мысль, что кто-то может назвать Барда «бедным малым».

Няня легонько ущипнула ее за щеку.

– Вот это другое дело. Сразу похорошела… Вот такой веселенькой и выйди к гостям – пусть они тоже полюбуются на тебя. Позволь-ка я подколю эти кружева. – Она занялась кружевами, потом лентами. – Сядь, моя девочка, я застегну тебе туфельки. Смотри, какие изящные, твоя мать сшила их в тон платью. Видишь, тоже голубенькие, с жемчужинами… Как ты хороша, Карлина, совсем как цветок. Так, теперь крепим ленты к прическе. Не думаю, что в девяти королевствах можно найти более хорошенькую невесту, чем у нас, в Астуриасе. И Бард тебе пара. Знаешь, сердце подсказывает, он достоин тебя. Будь уверена…

– Какая жалость, – сухо перебила ее Карлина, – что он не может жениться на тебе, няня. Он тебе так нравится…

– Зачем я ему, старая, сморщенная, – вздохнула Изабет. – У такого отважного, благородного воина и невеста должна быть под стать, юная, прекрасная. Твой отец правильно решил… Одного только не могу понять, почему он назначил на сегодня помолвку, а не свадьбу? Вы и ложе разделили бы…

– Потому, – ответила Карлина, – что я упросила маму, чтобы она заступилась за меня перед отцом. Он согласился подождать со свадьбой, пока мне не исполнится пятнадцать лет. Свадьба состоится ровно через год – в день праздника Середины лета.

– Разве он столько выдержит? – всплеснула руками няня. – А ты сама? Эванда проклянет тебя, дитя, если ты, имея нареченным мужем такого молодца, как Бард, будешь ждать так долго… – Заметив, что девушка вздрогнула» женщина добавила уже мягче: – Ты так боишься выполнения супружеских обязанностей, девочка? От этого еще ни одна женщина не умерла; не сомневаюсь, тебе это понравится. В том-то и дело, что тебе будет менее страшно, если в первый раз это случится у тебя с мужчиной, которого знаешь с детства.

Карлина отрицательно покачала головой.

– Не в этом дело, няня. Я же говорила тебе, что совсем не стремлюсь замуж. Моя мечта – уйти в монастырь и посвятить свою жизнь служению Аварре, а для этого я должна хранить целомудрие.

– Спаси тебя небеса! – Няня протестующе взмахнула рукой. – Твой отец никогда не согласится!..

– Знаю. Богиня – свидетельница: сколько я упрашивала его не выдавать меня замуж и позволить уйти в монастырь, однако он напомнил, что я – принцесса и у меня от рождения есть обязанности. Одна из них – выйти замуж. Для сильной власти необходимо укреплять родственные связи. Вот почему, объяснил он, моя сестра Амали была выдана за короля Лорила из Скатфелла. Бедная, ей пришлось отправиться за Кадарин, в северные горы. Живет теперь там одна-одинешенька… А другую сестру, Марилу, выдали на юг, в Далерет.

– А-а, так тебе завидно, что их выдали за короля и принца, а твой жених всего лишь приемный сын твоего отца?

– Да нет же! – нетерпеливо воскликнула Карлина. – Я догадываюсь, что замыслил отец. Он решил покрепче привязать Барда к трону. Знаешь почему?.. – Она взглянула на няню. – Потому что отец понимает, что Бард далеко пойдет и станет самой надежной опорой и защитой династии. Никому нет дела до наших желаний – ни моих, ни Барда. Всем движет холодный расчет, попытка укрепить трон и королевство.

– Ну, голубушка, – вздохнула няня, – большинство подобных браков заключается по куда менее веским причинам.

– Но почему именно я должна жертвовать своим будущим? Бард удовлетворится любой женщиной, и отец мог подобрать ему невесту из аристократической семьи, даже из самой благородной. Почему мой удел – провести жизнь с человеком, которому в общем-то наплевать, с кем проводить ночи – со мной или с любой другой, лишь бы мордочка посимпатичней да тело помягче? И чтобы была выше его по происхождению… Милосердная Аварра, ты думаешь, я не знаю, что он не пропустил ни одной служанки в замке? Они потом сами хвастались!

– Что касается служанок, – поджала губы Изабет, – он не лучше и не хуже любого из твоих родных и приемных братьев. Он вовсе не распутен, как тебе кажется, из болтовни прислуги тебе должно быть ясно, что никого он не брал силой и не имел дело с мальчиками. Когда он женится на тебе, ты просто позволь ему делать в постели то, что он хочет, и он навсегда забудет о других.

Карлина неодобрительно поморщилась:

– Это точно, они сами лезут к нему в постель, я не желаю претендовать на их место. Но слышала кое-что похуже – он не терпит отказа. Если девушка говорит «нет» или у него есть причина думать, что она откажет ему, то для него это как нож в горло. Тогда он не брезгует использовать чары, загипнотизировать девушку, и та волей-неволей сама лезет к нему в кровать. Ну, как бездушная кукла…

– Я слышала, что есть мужчины, которые обладают подобным лараном[7]7
  Паракинетическими способностями.


[Закрыть], – усмехнулась Изабет. – Это полезная штука, даже если мужчина и так хорош собой. Только я никогда особо не верила в такого рода чары. Будто без колдовства девушка не полезет к пригожему молодцу в постель! Все это выдумано для оправдания – мол, я стала как манекен, сопротивляться нет сил, тут он и поволок меня… Особенно если, в конце концов, животик нагуляла…

– Нет, нет, няня! – воскликнула Карлина. – В одном случае, я знаю точно, это оказалось правдой. Так случилось с моей служанкой Лизардой. Она – честная девушка, вот она и призналась, что даже пошевелиться – не то что убежать – не могла.

Изабет коротко рассмеялась:

– Каждая после этого рассказывает подобные небылицы – и рукой пошевелить не могла, и ноги отнялись…

– Вовсе нет! – сердито перебила ее Карлина. – Лизарде только-только исполнилось двенадцать лет. Она сирота, ей и невдомек, чего он хотел от нее, а когда поняла, было поздно. Бедный ребенок, она так рано стала женщиной, потом едва добралась до моей комнаты, расплакалась прямо у меня на руках. Мне пришлось объяснять ей, что иной раз мужчины используют женщин подобным образом…

Изабет нахмурилась:

– Удивительно то, что это случилось именно с Лизардой…

– Не говори так, няня! – топнула ножкой Карлина. – Мне трудно расстаться с мыслью, что Бард знал, что делал. Как после этого простить его!..

– Ну, ладно, ладно, – успокаивающе сказала Изабет. – Мужчины всегда так поступали и будут поступать, тем не менее женщины продолжали и будут продолжать принимать их.

– Но зачем?

– Так устроен мир, – ответила Изабет и вдруг засуетилась, взглянув на часы на стене: – Пойдем, пойдем, Карлина, мой цветочек, не хватает еще опоздать на собственную помолвку.

В этот момент в комнату вошла ее мать, королева Ариэль. Девушка покраснела, покорно опустила глаза.

– Дочь, ты готова? – Королева оглядела девушку с головы до ног. Кажется, все в порядке – косы уложены ровно, стянуты; Карлине к лицу наряд, расшитый жемчугом. – Да, лучшей невесты во всех Ста царствах не найти. Хороша, ничего не скажешь! Ты отлично потрудилась, Изабет.

Пожилая женщина склонилась – похвала королевы была ей приятна.

– Теперь надо припудрить личико, Карлина. Ох, да у тебя глаза красные! Изабет, принеси пудреницу. Дочка, долго ты еще будешь плакать?

Девушка, опустив голову, ничего не ответила.

– Не подобает благородной девице лить слезы. К тому же это только обручение. – Королева собственноручно припудрила дочери веки. – Вот так. Теперь поправим брови, – добавила она и взглядом указала Изабет, чтобы та приготовила уголек. – Замечательно. Пойдем, моя дорогая, свита уже ждет…

Как только Карлина вышла в коридор, в толпе придворных дам раздались негромкие восхищенные возгласы и тихое перешептывание. Королева Астуриаса Ариэль взяла дочь за руку и повела к гостям.

– Весь вечер ты будешь сидеть с моими дамами, – прошептала королева, – когда же твой отец пришлет за тобой, ты не торопясь подойдешь к нему и у подножия трона обручишься с Бардом.

Карлина искоса глянула на мать – лицо королевы было безмятежно. Это заставило задуматься над последним наставлением. Что-то тут не так… Девушка прекрасно знала, что Ариэль не жаловала Барда. Причина была проста и незамысловата – ей претило общение на равных с бастардом. Сколько его ни усыновляй, ни записывай в благородные, ублюдок так и останется отщепенцем. И на тебе! Из каких-то непонятных соображений, туманных надежд он становится сводным братом Белтрану, наследнику трона. К сожалению, ее, женщину, во время принятия судьбоносных решений никто не спрашивает. Королева по опыту знала, что на ее уговоры, мольбы Одрин не обратит внимания. Единственное, что удалось выторговать, – это согласие отложить свадьбу, пока дочери не исполнится пятнадцать лет.

Карлина считала подобную неприязнь предрассудком, и все равно предстоящая церемония томила и угнетала ее. Бард в общем-то ей нравился, и она ясно сознавала, что из всех возможных вариантов брак с ним – один из лучших. Она останется дома… Все вроде бы складывалось замечательно, но сердце подсказывало другое.

«Когда меня подведут к подножию трона, я закричу, упаду в обморок… А потом… Потом крикну: „Нет!“ – и выбегу из комнаты. Пусть меня по всему дворцу ищут…»

Карлина вздохнула – глупые мысли! Ничего такого не будет. Это невероятный позор!.. Разве принцесса Астуриаса может позволить себе что-то подобное? Зато время на ее стороне. Целый год… Бард – воин, в отчаянии подумала она, он вполне может погибнуть в каком-нибудь сражении, и никакой свадьбы не будет. Девушке стало совестно. Как можно желать такое человеку, которого она любила? Ну, не то чтобы любила, но ей было хорошо с ним. Во время детских игр, когда его, сурового, как волчонка, привезли к ним в замок, и только в присутствии Карлины и Белтрана он отогрелся… Нет, только не смерть… Может, он найдет другую женщину и женится на ней, или отец переменит решение…

«Аварра, милосердная госпожа моя! Небесная богиня. Великая Мать, сжалься надо мной, не допусти этой свадьбы, молю тебя…»

Карлина рассердилась на себя за вновь подступившие слезы и, поморгав, отогнала их. Ее мать, королева Ариэль, никогда не простит, если дочь опозорит их перед гостями.

В то же время в нижних этажах замка, в одной из тускло освещенных комнат, готовился к праздничной церемонии Бард Астурийский.

Одеваться ему помогали два друга: Белтран, сын Одрина, и Джереми Хастур, который, подобно Барду, воспитывался в замке Астуриас и являлся сыном повелителя Каркосы. Все трое были сводными братьями.

Бард даже в шестнадцать лет выглядел как настоящий богатырь – он был высок и крепко сложен. Широкоплечий, с мускулистыми руками, он с первого взгляда производил впечатление силача. Длинные светлые волосы были собраны сзади в косичку – традиционную прическу воина. В юном возрасте он уже умело владел мечом и был прекрасным наездником. Принц Белтран тоже высок, хотя и пониже Барда; субтильный, с нежным пушком на щеках и подбородке, тонкий в кости, он чем-то напоминал взрослеющего жеребенка. Волосы у него тоже были светлые, однако более короткие и вились колечками.

Джереми Хастур был самым хрупким. Рыжеволосый, с длинным, узким лицом – кстати, подбородок тоже был длинноват и чуть выдавался вперед, – сероглазый и ловкий, он чем-то напоминал молодого ястреба или хорька. Одет он был в однотонный темный камзол, указывавший, что он не воин, а студент. Манеры спокойные, скромные…

– Послушай, братец, – обратился он к Барду, – тебе придется сесть. Никто – ни Белтран, ни я – не сможем подвязать красный шнурок к твоей косичке, пока ты стоишь. А на церемонию без него являться нельзя.