Текст книги "Выпускной"

Глава 3. Уловка

Эмма

У меня в кармане сто долларов, но к столу с билетами я еще не приблизилась.

Я не могу. Ник Лэвель устраивает шоу «Приглашение на выпускной!» прямо тут, посреди Зала чемпионов. Народу тьма, но все стоят, потому что это главный вход в школу – никому и в голову не приходит присесть на: а) лестницу или б) стол с билетами для выпускного, если жизнь дорога.

По невольно образовавшейся толпе проносится шумок: это появился Ник с другими старшеклассниками. Они идут за ним и несут, прижимая к груди, какие-то плакаты, а в зубах у каждого, насколько я рассмотрела, по цветку гвоздике, которые продают на заправках. Ник, в куртке-бомбере с символикой школьной команды, начищенных до нестерпимого блеска туфлях и отсвечивающих зеркальных темных очках, засовывает пальцы в рот и резко свистит.

Все тут же затихают и поворачиваются к нему. Честное слово, в этот момент он делает паузу, чтобы бросить быстрый взгляд на собравшуюся толпу и проверить, все ли впечатлены его появлением во всей красе и славе. Для Ника мало просто пригласить Кайли Брукс на выпускной – его приглашение должно быть чем-то из ряда вон выходящим. Будучи звездой «Золотых жуков», вы просто обязаны блистать.

– Кайли, – выдыхает Ник, беря ее за руки. Он поворачивает ее, как в танце, и тут, хочешь не хочешь, но на мгновение руки приходится разнять, и это выглядит уморительно, но он делает вид, что все идеально. Скрипя начищенными кожаными туфлями по полу, Ник опускается перед ней на одно колено. Он смотрит на нее снизу вверх, но не произносит ни слова.

Вместо этого Ник кивает, и его друзья выстраиваются за ним полукругом. Сразу видно, что у них это отрепетировано. Они бросают цветы к ногам Кайли, а затем один за другим разворачивают плакаты.

С одной стороны, вся эта продуманная и отрепетированная показуха заронила в мое сердце осколок сентиментального умиления и вызвала улыбку. Но с другой – по сути, все выглядит так: свора неуклюжих старшеклассников с детскими плакатиками в руках, будто это постановка третьеклассников о том, как растут цветы. К тому же все действо происходит напротив потрепанного постера «Скажи нет»[7]7
  Just say no (англ.) – «скажи “нет”». Надпись на постерах с социальной рекламой, развешанных в школах США в рамках кампании, направленной против распространения наркомании среди школьников. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Все происходящее, вне всяких сомнений, уморительно, но я сдерживаю смех.

– Кайли, – произносит центровой «Золотых жуков», держа в руках плакат. Понаписано там немало, но, к счастью для всех, Ник читает вслух. Перед этим он буквально оглядывается, чтобы убедиться, что стоит как надо.

Сжав руки Кайли в своих, он произносит с интонацией диджея ночного клуба:

– Детка, с самого начала старших классов все только и говорили о выпускном. Ты знаешь, что я не такой, как все, я на вершине, но на этой высоте бывает порой одиноко.

Я так сильно закатываю глаза, что мне даже делается немного больно, когда они встают на место. Потому что дайте-ка я вам объясню: «не такой, как все» – это про белого парня в школе, где учатся преимущественно белые. Русоволосый, голубоглазый, самый высокий в классе, белее стакана молока. Но Кайли заглатывает наживку, как глупый котенок, и даже ухом не ведет.

Разворачивается следующий плакат, а я все так и торчу у лестницы, потому что – да – я слежу за происходящим, но – нет – мне не нужно, чтобы кто-то заметил, что я слежу за происходящим. Я берусь за лямки рюкзака и чувствую, как по моему телу проходит дрожь. Нет, не от холода или переизбытка цинизма, – из-за нее.

Когда Алисса оказывается рядом, я всегда чувствую дрожь во всем теле. Во всем теле. Слишком близко Алисса встать не может, потому что про нас никто не знает. Но она останавливается на расстоянии, с которого до меня все же долетает аромат кокосового масла в ее волосах и насыщенный запах ванильного крема для рук: да, она вкусняшка, с этим не поспоришь.

Пока Ник зачитывает третий плакат, «А потом случилось нечто: детка, ты изменила мою жизнь», Алисса шепчет мне на ухо:

– Тебе жаль, что мы так не делаем?

Я заставляю себя улыбнуться:

– Не читаем друг другу стишки, что ли? Нисколько не жаль.

Стоя сзади, она касается пальцами тыльной стороны моей руки и говорит:

– Ты понимаешь, о чем я.

Ее прикосновение – словно шелк на моей коже, мне бы завернуться в нее, зарыться лицом в теплый изгиб ее шеи. Как бы мне хотелось опуститься перед ней на одно колено или посвятить ей песню и спеть ее на школьном балконе. Честно, я бы так сделала. Но мне проще посмеяться над всем этим и притвориться саркастичной по отношению к тому, чего я так жажду, но никогда не получу, чем признаться в этом своем желании. Если бы Алисса мне позволила, я бы перешагнула все запреты. Но она не захотела, так что тут не о чем говорить.

Быстро оглянувшись назад, я говорю:

– Я просто хочу пойти на выпускной с тобой.

– Ах да, насчет этого, – произносит она с такой интонацией, будто ведет переговоры с директором Хокинсом о ланче для выпускников за пределами школы. Ничего хорошего эти нотки в ее голосе не сулят, хотя я думала, что мы с ней уже почти решили этот вопрос. – У меня есть идея.

И вот пришла пора дрогнуть даже каменному сердцу. Я намеренно смотрю на Ника и все его «звездное гвоздичное представление», а мой мозг забит этой романтикой белых, и никто даже не понимает, насколько она белая. Ну конечно же, Кайли прыгает до потолка и визжит от радости, даже не успев сказать «да», наверное, Ник от этого даже тащится. За Кайли стоит ее подруга Шелби и делает вид, что тоже рада, но по тому, каким долгим взглядом она одаривает своего парня, яснее ясного: она завидует и злится, что все это происходит не с ней.

Но, прямо скажем, такие показные приглашения на выпускной все не раз видели на «Ютубе», только там встречаются представления и получше. Им даже не надо стараться, потому что для них это просто и обыденно: люди все равно запомнят это как типичную сцену из фильма, где такое происходит постоянно… у них.

Я стараюсь говорить так, чтобы в моем голосе не проскальзывало разочарование, но сомневаюсь, что мне это удается. В горле пересохло, я не могу говорить.

– Ладно, выкладывай свою идею.

– Мы пойдем туда вместе, – осторожно начинает она, – но билеты купим порознь. Надо подготовить маму. Мне кажется, она может изменить свою точку зрения.

Я тоже чуть не взвизгиваю, только вовсе не от радости. Озадаченная, я поворачиваюсь и смотрю на нее:

– Какая разница, сказать ей сейчас или через три недели?

– Она еще не готова. Ты же знаешь, что тут у нее все схвачено, и, если мы купим билет вместе, она узнает об этом еще до того, как я дойду до дома, – поясняет Алисса. – Я хочу все рассказать ей сама. Правильно подать. Но это требует времени.

Что ж, аргументация достойная. Но чем дольше мы откладываем покупку билетов, тем меньше шансов, что вообще останется что покупать. Поскольку никто из нас не прибудет на выпускной под ручку с «Золотым жуком», время имеет значение.

– Хорошо, я впишу чье-нибудь имя, – замечаю я, – но ты должна понимать, что нам придется заплатить за два лишних билета, которые так и не будут использованы. Получается что-то вроде налога на нетрадиционную ориентацию.

– Деньги я тебе отдам, – говорит Алисса. Она снова касается моей руки сзади – тайный жест, который никому не заметен, потому что мы притаились под лестницей, как какие-нибудь тролли под мостом.

– Я сделаю это для тебя, – клянется она.

Плевать мне на деньги, не в них дело. Я просто хочу, чтобы в этот вечер мы были свободны, чтобы не прятались по углам и не притворялись теми, кем не являемся. Я знаю, что это ох как непросто: вы же помните, что я единственная в школе открытая лесбиянка, которой к тому же не удалось объясниться со своими родителями и которая теперь наконец живет со своей бабулей? Нет, правда, честно, я все понимаю. Врать о том, с кем ты, конечно, не так трудно, как врать о том, кто ты на самом деле, но все же…

– Я просто хочу танцевать с тобой, – говорю, подаваясь назад и ловя ее руку, чувствуя, как наши пальцы соприкасаются. Она берет меня за руку, и на какое-то мгновение мы вместе при свете дня. Для меня не существует никого, кроме нее, и, готова поклясться, я чувствую биение ее сердца, а не своего. Мне так хочется целоваться, что губы ломит, но я отодвигаюсь раньше, чем она успевает наклониться ко мне. Не здесь. Не сейчас.

– Значит, ты согласна? – спрашивает она.

– Смотри, – говорю я, чувствуя, как всю меня переполняет какая-то странная бравада, и устремляюсь к столу БХК. Я думаю о том, что куплю билеты прямо сейчас и покажу своей девушке, что готова на все, чтобы подарить ей самую романтичную ночь на свете.

Но-о-о приходится задержаться, потому что наш звездный красавец только что пригласил девушку на выпускной, и все взгляды устремлены в сторону стола, где он покупает билеты, а она, зажав в руках букет гвоздик от придурков-старшеклассников, смотрит, как он это делает. Все сгрудились у стола и обсуждают разыгранный спектакль, и вот только теперь ЕДИНСТВЕННАЯ (ОТКРЫТАЯ) ЛЕСБИЯНКА В ЭДЖУОТЕРЕ может подскочить и встать в очередь.

Членам БХК неважно, кто купит билеты на выпускной. Их интересует только процент с продаж (четверть от стоимости каждого билета пойдет в их клуб – может, на эти деньги они купят какие-то шикарные пестициды, я не в курсе), и моя сотка исчезает в кассе быстрее, чем я успеваю сказать «привет». Бриана Ло швыряет пару билетов на стол, а Майло Потс сует мне под нос картонный планшет с прикрепленным к нему списком.

– Здесь – твое имя, – говорит он, тыкая в первую колонку, – а здесь – имя твоей пары.

Я как заправский интеллектуал мычу что-то вроде «э-э-э» и очень медленно записываю свое имя. Но даже если бы я произнесла его вслух, Бриане оно ни о чем не сказало бы. Эмма Нолан – это я, совершенно точно, определенно я, и именно это написано на первом билете!

– С кем ты идешь? – шутки ради спрашивает Кайли. Сейчас она разговаривает со мной в первый раз с девятого класса, когда мы вместе ходили на английский. В тот раз она попросила поменяться с ней местами, потому что у нее (цитирую) «из-за света флуоресцентных ламп дергаются ресницы».

Шелби, которая постоянно трется возле Кайли и заглядывает ей в рот, подскакивает к ее локтю и вещает:

– Да, Эмма, с кем это ты идешь? Не знала, что у нас в городе больше одной лесбы.

Вот тут мне хочется обернуться. Обернуться и посмотреть на Алиссу. Уверенный взгляд ее карих глаз придал бы мне сил. Мы были бы вместе, я не чувствовала бы себя такой одинокой. Но это было бы слишком очевидно. Так что, мучительно закостенев в позе приготовившегося к укусу вампира, я пялюсь на пустую строчку для имени спутника. Имя спутника.

– Ты должна пойти с кем-то, – коротко сообщает Бриана и смотрит уничтожающим взглядом, ясно дающим понять, что порчи билета она не потерпит.

– Твоя левая рука не считается, – говорит Кайли. Ник фыркает, захлебываясь смехом, и у меня тут же пропадает и так довольно слабая приязнь к нему, вызванная его тухлым приглашением. Слава богу, я достаточно взрослая для того, чтобы сдержаться и не воткнуть в него ручку после того, как он добавляет:

– Правая тоже не в счет.

Ну надо же, как остроумно.

Сжав зубы покрепче, я пишу первое же пришедшее мне в голову имя, и не моя вина, что оно всплыло у меня в мыслях, просто так случилось. Вряд ли все здесь присутствующие о чем-то догадаются: умом они не блещут. В свое оправдание могу сказать только, что она – милая брюнетка, как раз в моем вкусе.

– Анна Кендрик… сон? – читает Кайли повернутую к ней вверх тормашками надпись.

– Вы ее не знаете, – бормочу я.

– Это какая-то ученица по обмену или что-то такое? – спрашивает Шелби.

– Ну да.

Ник даже отрывает губы от уха Кайли на достаточно длинный промежуток времени, чтобы спросить:

– Ну так почему бы тебе не обменять ее на парня?

Я сдерживаюсь из последних сил и никак не реагирую. Протягиваю руку под нос Бриане:

– Мои билеты, пожалуйста.

Привалившись всем телом к стоящему у нее за спиной Нику, Кайли воркует:

– Прямо жду не дождусь посмотреть на эту твою реально существующую настоящую лесбиянку, которая придет с тобой на выпускной, Эмма! Анна Кендрик… сон – такое милое имя. Правда оно милое, Ник?

Он обвивает своими руками ее тело – словно плющ ползет по кирпичной стене. Если сложить их мозги вместе, то ребята, пожалуй, дотянут до нормы. Подбородок Ника лежит на плече Кайли, и он трется носом о ее ухо, как какой-нибудь людоед. Ник собирает весь свой запас галантности и выдает:

– Не такое милое, как у тебя, крошка.

Я молча убираю билеты в рюкзак и поворачиваюсь. Приготовленная для Алиссы улыбка пропадает без толку: она даже не смотрит в эту сторону.

Откуда-то нарисовалась ее мамочка, и так происходит буквально постоянно. Порой я вижу миссис Грин в школе чаще, чем нашего директора, мистера Хокинса, а это о чем-то да говорит. Складывается ощущение, что она чересчур сильно вникает в дела Алиссы.

Миссис Грин держит Алиссу за руки. Ручаюсь, что они говорят о выпускном, потому что мать указывает в направлении стола с билетами. По лицу Алиссы видно, что ей тошно от этого разговора, но она согласно кивает. Затем, продолжая кивать и улыбаясь, шагает на деревянных ногах в мою сторону.

Между тем, чтобы быть открытой и скрывать правду о себе, лежит пропасть, и я знаю ее глубину. Я понимаю, что мне пора сматываться. Что я и делаю: втянув голову в плечи, ухожу, минуя колонну сокомандников Ника, которые под видом кашля шипят мне вслед: «Лесби, лесби, лесби». Я прохожу мимо Алиссы, она проходит мимо меня и не произносит ни слова.

Уходя прочь, я повторяю сама себе: «Она того стоит, она того стоит, она того стоит».

Глава 4. Расстановка приоритетов

Алисса

Я думаю – нет, знаю наверняка, что нет человека на свете хуже меня.

В последнее время мама постоянно крутится в школе, и это меня порядком напрягает. Не знаю, что там Кайли и ее свита наговорили Эмме, но я видела выражение ее лица. Ее милого веснушчатого лица в форме сердечка, которое я так люблю, больше всего на свете.

Когда мне приходится притворяться, что мы не вместе, меня словно рвут огромными руками на две половины. Я чувствую этот разлом, он в самой середине груди, мои нервы оголены, и я уже не я, а просто ходячая рана.

– Что происходит? – строго спрашивает мать. Проходя мимо Эммы, мы обе слышим, как тявкала свора «Золотых жуков»: «лесби, лесби, лесби».

Иногда они так поступают с Эммой, будто это оскорбление какое. Мне кажется, что они и вправду считают это оскорблением, а не констатацией факта. Обычно я что-то говорю. Но обычно моя мать не толкает меня в сторону стола с билетами.

Я подавляю в себе гнев, смятение, стыд. Загоняю боль глубоко внутрь, потому что все равно не могу ничего сказать, и мне стыдно, что это так. Я натягиваю улыбку идеальной дочери и беззаботно трясу головой, будто тут и говорить не о чем:

– Без понятия. Ух ты, целых сто долларов! Даже не знаю, есть ли у меня…

Но в руках мамули уже появляется веер из пяти двадцаток. Она с гордостью вручает их Майло со словами:

– Деньги я подготовила. А теперь, барышня, хотелось бы узнать, что ты так долго скрывала.

Я словно к месту прирастаю от страха:

– Ничего я не скрывала!

Мама смеется отточенным годами тренировки беззаботным смехом, берет со стола планшет со списком и забирает из руки Майло ручку. Размашисто вписывает мое имя, а потом, пристально глядя мне в глаза, произносит:

– И кто с тобой пойдет, милая? Вы с ним уже договорились, пришло время открыться.

Мое сердце трепещет, как птичка, и чуть не замирает от страха. Да, мы договорились. Так, теперь осторожно с местоимениями. Может, сказать так: «Я думаю, что ты одобришь мой выбор, мам. Более смелого, талантливого и милого человека я не встречала. Очень скоро я вас познакомлю». Но я совсем не готова к каминг-ауту посреди коридора со спортивными трофеями, на глазах у Кайли и Шелби. Уж эти растрезвонят на всю школу. Я не позволю им видеть, как хрустальный пузырь моей матери даст трещину. Это не станет предметом разговоров во всех соцсетях.

– Джон, – наконец выдавливаю я. Имя – проще не придумаешь, такое никому ни о чем не говорит. Но мамины брови взлетают вверх: она ждет ответа. И это движение оживляет внутри меня огромную красную кнопку, кнопку, отвечающую за инстинкт: «Отвечай сейчас же – ИЛИ!..» И, сама от себя не ожидая, я выдаю фамилию:

– Чу.

Вот блин! Я только что сообщила мамуле, что пойду на выпускной с красавчиком Сулу из сериала «Звездный путь». Стою с полыхающими щеками и жду неминуемого разоблачения. Но нет, она как ни в чем не бывало царапает второе имя напротив моего. И, судя по всему, она ничегошеньки не подозревает, иначе как объяснить то, что она довольным голосом интересуется:

– И как вы познакомились с этим Джоном Чу?

Я краснею еще сильнее, но не теряюсь и гну свою линию:

– На Модели ООН[8]8
  Model UN (англ.) – Модель Организации Объединенных Наций – это синтез научной конференции и ролевой игры, в ходе которого студенты и учащиеся старших классов на нескольких официальных языках ООН воспроизводят работу органов этой организации. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Мы познакомились на Модели ООН, он был от Австралии.

– А-а-а, – тянет мама, пытаясь придать голосу веселенькую интонацию. – Значит, он с другой стороны Земли, да?

И, судя по странной манере, в которой она это сказала, и выжидающему взгляду, я должна что-то понять или сказать. Ну, сейчас я понимаю, что легко отделалась и смогу укрывать Эмму от маминых глаз еще три недели.

Ну почему моя мать оказалась в школе именно сегодня, именно в этот момент? Почему не могла остаться на работе и решать школьные вопросы по телефону, как все остальные родители?

Беру из рук Брианы билеты и, улыбаясь еще шире, отвечаю:

– Ну да, наверное, так и есть.

– Мне не терпится с ним познакомиться.

Мне кажется или на меня все смотрят? Ощущение именно такое. Как будто кто-то ослепил меня прожектором и я забыла слова. Убираю билеты в сумочку и киваю в ответ на мамины слова:

– Ты будешь в восторге.

– Уверена, что так и будет.

Она передает планшет со списком Майло, но вдруг выражение ее лица меняется. Между бровей залегает тень. Зажав табличку со списком имен покрепче, мама вчитывается в строку выше моей:

– Эмма Нолан и Анна Кендриксон?

Дорогой пол, пожалуйста, разверзнись и поглоти меня вот прямо сейчас!

Я выдергиваю картонный планшет из ее рук и пытаюсь вернуть его Майло:

– Ну так все правильно, разве нет?

– Две девушки? – Мама возмущенно приподнимает подбородок. – В правилах четко сказано: поодиночке приходить нельзя. Билетов гораздо меньше, чем желающих попасть на этот выпускной. Билеты только для пар!

– Так это и есть пара, миссис Грин, – приходит на выручку Бриана. Без малейшей тени злорадства в голосе она сообщает маме:

– Эмма Нолан – лесбиянка.

И вот тут вокруг мамы словно лед треснул:

– Прошу прощения?

Наверное, Майло слишком часто бывал на ферме и надышался испарений: ему и в голову не приходит, что мама вот прямо сейчас превратится в королеву огнедышащих драконов; он думает, что просто проясняет запутанную ситуацию, и выдает:

– Ну да, она же еще в начале старших классов открылась.

Мама еле удерживается от едкого тона и говорит почти спокойно:

– Какая молодец. – И принимается листать список, пробегая цепким взглядом имена и фамилии. Вернувшись на последнюю страницу, она сообщает Майло и Бриане:

– Продажа билетов на сегодня окончена. Закругляйтесь.

Ребята удивленно переглядываются, но без лишних слов захлопывают кассу и исчезают: они уже знают, что с мамой лучше не связываться.

Вокруг меня разверзлась пропасть, и с каждой секундой она становится все глубже и шире. Тьма наступает со всех сторон. Я жалко улыбаюсь в попытке сгладить неловкий момент и все исправить. Как же я хочу исправить это.

– Мам, но до обеда еще полтора часа. Ты не можешь закрыть продажу билетов так рано.

– Могу, еще как могу, – непреклонно заявляет она. Снова пробегает по списку, и презрение изгибает дугой ее губы.

– Не знаю, что там о себе возомнила эта Эмма, но у нас есть определенные моральные нормы.

– Это всего лишь вечер танцев, мам. Все в норме.

Вложив в голос всю свою ненависть и глядя на меня в упор, мама взрывается тирадой:

– Нет, Алисса, это – не норма. Ничего нормального в этом нет! Это мое мнение, и, уверена, родительский комитет полностью меня поддержит.

– Не понимаю, что ты так взъелась из-за этого? – спрашиваю я, но уже знаю ответ. Знаю, что она скажет, потому что за три года я тысячу раз представляла, как мы говорим об этом. Неважно, с какой стороны я к этому подойду, – для моей психованной матери ситуация, в которой я оказываюсь человеком нетрадиционной ориентации, просто невозможна. И сейчас, когда этот разговор происходит на самом деле, мне кажется, что я рассыпаюсь на кусочки. – Это все лишь одна пара!

– Это дело принципа! – раздув ноздри, отрезает она, смотрит в сторону, и я почти слышу, как в ее голове что-то переключается. Указав в сторону учительской, она рассуждает вслух:

– Мне надо поговорить с директором.

Я хватаю ее за руку и молю:

– Мам, ну пожалуйста!

Тень подозрения окутывает ее:

– Почему ты так ее защищаешь, Алисса?

И вот тут, по идее, я должна во всем признаться: «Потому что она моя девушка! Это с ней я иду на выпускной. Потому что мы любим друг друга. Потому что в этом нет ничего плохого. И даже наоборот: это хорошо!» Но я вижу ярость матери и ее страх. Мне кажется, что она вырастает до потолка и ее хрупкое сердце закрывается каменной стеной.

Наверное, я трусиха, потому что вместо заготовленной речи выдавливаю:

– Никого я не защищаю.

На какое-то мгновение мне кажется, что мама видит меня насквозь: по наклону ее головы, цепкому взгляду, которым она исследует мое лицо. Как будто мигающий свет стробоскопа наконец погас, и теперь ей все отчетливо видно. Но вот вновь приходит тьма, и мама треплет меня по щеке:

– Умничка. Я сама с этим разберусь.

Вот теперь я точно знаю, что хуже меня на свете нет никого, потому что она уходит, а я молча смотрю ей вслед.