Текст книги "Выпускной"

Глава 7. Войти по-тихому

Эмма

Ну вот и еще один унылый день в школе, где я сама по себе, хожу с опущенной головой из класса в класс, стараясь выглядеть как можно незаметнее.

Алисса считает, что слухи потихоньку сходят на нет. А я считаю, что она носит самые-пресамые розовые очки в мире. Ей легко думать, что все налаживается. Она будто смотрит на происходящее из другого мира, это все равно что наблюдать за смерчем издалека. А я – та самая корова, которую засосало в воронку торнадо.

Спина болит от неподъемного рюкзака. В шкафчик ведь ничего не положишь, и я ношу все с собой, а это, по самым скромным подсчетам, тысяч шесть килограммов учебников. Однако этой толпе любителей кантри это невдомек.

И вот я иду по коридору в сторону своего шкафчика и чувствую, что все на меня смотрят. У меня прямо-таки паучье чутье развилось: я знаю, когда они притаились в засаде, когда наблюдают, а когда выжидают.

Если они продолжат бросаться четвертаками, я не против. Но нет, видимо, кто-то научил их, что деньгами разбрасываться негоже, и меня ожидает что-то другое. Все отшатываются от меня, а я продолжаю путь, выверяя каждый шаг.

– Пидараска, – бормочут из толпы.

– Лесбуха, – шипят с другой стороны.

Обидные слова проникают под кожу и завязываются черным узлом, навсегда поселившимся у меня в животе. Я думала, мне уже плевать, что обо мне говорят, но, видимо, нет. На самом деле мне не нужна их любовь. Оставили бы в покое – уже хорошо. Мне порой кажется, что, живи я в любом другом месте, меня бы и знать никто не знал, просто не замечал бы.

Поднимаю глаза: у нас над головами качаются два красных шарика. Даже не подходя ближе, я понимаю, что они отмечают какое-то место. Ну и что за счастье ждет меня на этот раз?

У нас идет неделя солидарности, и девочки из группы поддержки взялись украсить шкафчики наших спортсменов. У них там целая наука, как украшать: в ход идут плакаты, шарики, ленты, небольшие навесы из ткани и стразы, шелковые шторки и треугольные флажки на веревочке. И все это подобрано со вкусом, все со всем сочетается – уверена, с такими навыками девчонки в жизни не пропадут.

Но сейчас-то украшен только один шкафчик. И, может, вы удивитесь, но я к спорту не имею никакого отношения.

Голоса смолкают, в коридоре воцаряется зловещая тишина. Почему-то никто не кричит мне вслед «сожги ведьму», неужели за триста лет люди изменились к лучшему? Не знаю. Но точно знаю, что на шкафчик я смотреть не собираюсь, что бы там ни было. Такого удовольствия я им не доставлю, не буду реагировать на их выходку.

Поднимаю подбородок повыше, но смотрю строго прямо и вниз. Наверное, я сейчас напоминаю Горбуна из Нотр-Дама, ну и что с того? Дыши, Эмма, просто дыши. Иди прямо, шагай, не останавливайся. Пытаюсь вызвать в голове картину золотисто-песчаных пляжей, ну или даже серо-бежевых берегов Индианы-бич.

Представляю, как мы с Алиссой в парке развлечений «Холидей Ворлд» и я держу ее за руку, за маленькую и нежную ладонь; Алисса рядом со мной такая хрупкая и изящная. Она хотела бы, чтобы я кивала и улыбалась, а я не думаю, что могу. Намасте и все такое, я молюсь даже, лишь бы поскорее убраться отсюда к чертям собачьим. Где-то в будущем существует билет на междугородный автобус, и плевать, куда именно этот автобус поедет, лишь бы подальше отсюда. Сконцентрироваться на этом, на свободе, на…

Вот так. Боже. Дышать. Я дышу, не слушаю и не смотрю. Не смотреть, только не смотреть – о, нет! – не удержалась, все же ухватила краем глаза и теперь уже не оторваться.

На этот раз обошлось без лосьона и салатной заправки. И даже без граффити, школьным уборщикам не придется ничего отскабливать. Два красных воздушных шарика отмечают место, где висит радужный плюшевый мишка. В петле. Кто-то не пожалел времени и соорудил висельную петлю. Тщательно протащили веревку через дырки вентиляции, чтобы плюшевый глазастик сдох.

У меня перехватывает дыхание. Тянусь и выдергиваю петлю. Чувствую, как все вокруг бросают на меня недобрые взгляды. Они колышутся, как волна, отхлынув от меня. Им хотелось бы сокрушить меня, но смелости не хватает. Они трусы, все трусы, все как один.

– Мило, – машу я им мишкой, – не так уж и плохо.

Через толпу пробивается Кайли и встает напротив меня. Выдавив сладко-ядовитую улыбочку, она спрашивает:

– Ну как, понравилось? Это специально для тебя.

– Ага, и знаешь что, Кайли, я просто уверена, что это нарушает школьный устав. Это же угроза убийства.

– Да что ты такое говоришь? – выпучив глазки, она изображает искренность. – Это же наша тебе благодарность, Эмма!

Ну а раз Кайли разорвала порочный круг молчания и заговорила со мной, ее верная прихлебательница Шелби тоже делает шаг вперед и едко добавляет:

– Да! Спасибо за отмененный выпускной!

Я машу трясущимися руками и еле удерживаюсь, чтобы не упасть под тяжестью рюкзака, который тащит меня назад. Сердце на куски, мозги кипят, еще рюкзак этот проклятый! Мой голос дрожит, когда я говорю:

– Выпускной не отменили!

И вот тут появляется Алисса. Сразу словно солнце взошло, и в душе зажглась надежда. Она все же пришла на выручку, несмотря на то что ей есть что скрывать. Есть что терять, если она встанет на мою защиту. Ее взгляд скользит мимо, но она встает между мной и Кайли.

– Достаточно. Оставьте ее в покое.

– Мы просто разговариваем, – отвечает Кайли и посылает мне угрожающую улыбку. – Правда, Эмма?

Я молчу. Не собираюсь позориться. Не хочу в это впутываться. Но я все же здесь, и этого достаточно. Я раздражаю их одним только присутствием. Их бесит даже то, что я дышу. Что бы я ни сделала, будет хуже. Как мне хочется схватить Алиссу за руку и убежать куда-то, где мы сможем существовать вдвоем. Но вместо этого я стою тут как истукан и пытаюсь не разреветься.

– Расходитесь, – говорит Алисса, и я почти вижу, как за ней развевается мантия президента школьного совета.

– Ах вот, значит, как? – говорит, склонив голову набок, Кайли, и в ее голосе слышна еле различимая обида. Она тут же рассеивается, уступая место чистой желчи уровня начальной школы. – Выходит, ты на ее стороне.

– Нет, – отвечает Алисса, и ее слова ранят меня прямо в сердце. – Просто я уже не в третьем классе.

По фойе проносится приглушенный гул. Люди почти готовы начать скандировать «Драка! Драка!». И тут из толпы отделяются, как два жирных пятна, Ник и Кевин. Они отводят своих девушек в сторону и делают это так, что, будь я на месте девчонок, врезала бы им как следует.

– Кайли, детка, – начинает Ник, – все в порядке. Пусть она приводит свою лесботелку на выпускной, без проблем, если даст нам посмотреть.

– Ну да, – ухмыляется Кевин. – Хоть будет потом на что подрочить.

Вдруг слышится чей-то низкий голос, и у меня колени подгибаются от облегчения. Это уверенно шагает по коридору директор Хокинс. При его появлении ученики стремительно исчезают кто куда. Попасться за нарушение дисциплины никому не улыбается.

– Джентльмены, – говорит он и добавляет: – леди. Не знаю, что тут у вас происходит, но этому конец.

Кайли пожимает плечами и отходит в сторону. Она обходит Алиссу за километр, только чтобы пройти поближе ко мне и, «случайно» толкнув плечом, прошептать:

– В отличие от твоей социальной жизни, у нас с тобой еще и близко не конец.

И куда бы ни шла Кайли, ее компания пещерных троглодитов не отстает. Шелби обвилась вокруг Кевина, Ник положил руку на плечо Кайли. Наконец они скрываются за углом – можно выдохнуть и расслабиться. Знаю, что мистер Хокинс и Алисса за меня, но смотреть им в глаза все равно тяжело.

– Извините, – беспомощно прижимая мишку к груди, выдыхаю я, хотя моей вины тут нет.

Заметив в моих руках игрушку, директор суровеет и, выпрямив спину, обещает:

– Такое поведение неприемлемо. Эмма, мы найдем виновных и накажем, как они того заслуживают.

– Прошу, не надо, – качаю головой я. – Все и так хуже некуда.

Алисса кладет руку мне на плечо. Замечаю, что у нее тоже глаза на мокром месте. Очень сложно игнорировать взаимное притяжение между нами. Ах, если бы только я могла упасть в ее объятья, все стало бы… ну, нет, не наладилось бы. Но мне стало бы чуточку легче, хоть ненадолго.

– Если ты им это спустишь… – осторожно замечает она.

– Оно того не стоит, – еле шепчу я, снова закрывшись в себе, и добавляю тверже: – Может, ничего этого не стоит.

– Ну уж нет, – качает головой директор Хокинс. – У тебя есть права, Эмма. Мне написали из Союза защиты гражданских свобод. В нужный момент они готовы вступиться. И вообще они сказали, что твой случай уже привлек немало внимания в интернете.

– Вне моего канала? – ошарашенно уточняю я.

– О да. Это очень важно, Эмма, – говорит он. – Конечно, в первую очередь для тебя, но не только – для всех таких же ребят, как ты.

Я недоуменно моргаю.

– Я что, белая гомосексуальная Роза Паркс[11]11
  Роза Паркс – американский общественный деятель, политическая активистка и одна из основателей движения за права чернокожих граждан США. (Прим. пер.)


[Закрыть]?

Директор Хокинс смотрит на меня выразительно:

– Нет. Я имел в виду совершенно не это.

– Ты – белая лесбиянка Эмма Нолан, – поправляет меня Алисса. – И ты во главе этого вот движения.

– Верно, – соглашается директор. – И я горд, что являюсь его частью. И это намного лучше, чем разбираться с учениками, подсевшими на мет[12]12
  Сокращенное обозначение наркотика. (Прим. пер.)


[Закрыть].

При этих словах мы с Алиссой разом поворачиваем головы и ахаем:

– Что?!

Директор машет рукой:

– У меня есть друг, тоже директор, только в колонии, в Терре-Хоте. Так у него постоянно две проблемы: вонь и мет.

По какой-то удивительной причине его слова снимают с меня напряжение. Я смеюсь назло самой себе. Нет, не себе. Я смеюсь назло всем. Смеюсь, потому что я не сижу на наркотиках. Смеюсь, потому что мне на помощь уже спешит целая армия юристов. Смеюсь, потому что… потому что мне это так нужно. Я даже немного прислоняюсь к Алиссе. Так, чуть-чуть, на секундочку.

– Ну, я пока что мет не принимаю. Но посмотрим, как пройдут следующие два дня.

– Мы поможем тебе с этим справиться, будем рядом, – обещает директор Хокинс.

Вдруг из-за угла показывается Майло Потс, казначей БХК, и орет на бегу. В прямом смысле на бегу – несется изо всех сил, а его голос срывается.

– Директор Хокинс! Директор Хокинс! Скорее сюда! – орет он на бегу.

Директор спокойно подходит к парню.

– Тише, Майло, успокойся, все хорошо. Что случилось?

– Там на улице собрались люди, – кричит Майло. – Они пришли с транспарантами насчет выпускного!

Вот блин.

Глава 8. Вторжение

Алисса

В Эджуотере, штат Индиана, настали не лучшие времена. Сгрудившись за тройными стеклянными дверями, мы смотрим на протестующих, которые толпятся на парковке. Я стою рядом с Эммой, и похоже, тут собрались все старшеклассники. Тесновато, толпа приглушенно гудит, напоминая набитый пчелами улей, становится невыносимо жарко, такое ощущение, что половина народа пришла прямиком с физкультуры, даже не помывшись. Все так и прильнули к стеклу, никто не хочет пропустить неслыханное для школы имени Джеймса Мэдисона зрелище.

Наш директор уже вышел на улицу и стоит на краю тротуара спиной к нам. Одна рука его лежит на бедре, а другая, подозреваю, прижата ко лбу. Нам ужас как хочется послушать, о чем он говорит, но директор Хокинс приказал всем оставаться внутри, и говорил он это голосом Строгого Папочки, который подействовал на всех так, что мы сразу чувствуем себя виноватыми от мысли, что можем подвести его. Ученики без устали щелкают вспышками сотен телефонов, снимая происходящее там, на парковке… которая заполняется неизвестными людьми с плакатами.

– Кто они такие? – еле слышно спрашиваю я.

– Не знаю, – так же тихонько отвечает Эмма, зацепившись своим мизинцем за мой.

Недалеко от нас кто-то читает вслух надпись на повернутом к нам плакате:

– Классически обученная певица и танцовщица-активистка?

– Что, блин, это такое? – спрашивает кто-то другой.

У меня нет слов. В буквальном смысле. Какая-то темноволосая женщина держит плакат с надписью «Энни, борись за свою девушку», который, прямо скажем, не самая яркая намекающая на протест деталь ее облика. У нее короткие, гладко зачесанные волосы, яркая, на оттенок темнее крови, помада, такого же цвета брючный костюм и туфли на шпильках, с такими острыми каблуками, что на них можно сосиски насаживать и жарить на костре. Она вступает в беседу с директором Хокинсом, задействуя в разговоре все тело: отводит плечи, указывает руками в небо.

Что бы она там ни говорила, он внимает каждому ее слову. Глядя завороженно, как мотылек на свет, он не переставая кивает.

Позади нас Ник и Кевин глухо воют кричалку:

– Вперед-вперед! «Золоты-ы-ые…

– Жу-у-уки»! – откликаются все остальные.

На правах спортивных звезд Ник и Кевин идут через толпу напролом. Уперевшись руками в стекло, они толкают дверь и вываливаются на улицу. Остальные тянутся за школьными вожаками.

В толкотне я выпускаю мизинец Эммы, и нас относит по разные стороны от дверей. Пока все толкаются, у меня нет никакой возможности снова приблизиться к ней.

– О! – кричит какой-то парень. – Это же мистер Пекер!

И… так и есть! Я стою разинув рот и пялюсь на огромного мужчину с плакатом «Хватит быть славным парнем».

Он примерно того же возраста, что и наш директор, но только с идеально гладким лицом, известным каждому. Он играл странного соседа в сериале «Поговори с рукой», которым все мы засматривались в средней школе.

Он был так популярен, что про него даже сняли отдельные эпизоды только для интернета, где их наверняка все еще можно найти. Когда в этом шоу ребята попадали в какие-то неприятности, он всегда старался вмешаться и помочь. Обычно каким-то способом, который в итоге приводил к угрозе уничтожения чужой собственности или взрыву в лицо.

А сейчас он во плоти стоит перед школой имени Джеймса Мэдисона, одетый в серый костюм, с табличкой в защиту ЛГБТ-сообщества в руках. Когда люди начинают его узнавать (а они точно начали: там и сям раздается: «Пекер, Пекер, Пекер!»), он чуть-чуть откидывает голову назад. Кажется, мистер Пекер впитывает их внимание, словно это антивозрастной крем. Кожа у него поразительно гладкая, так что, возможно, этот способ работает.

– Всем ученикам, – гремит директор Хокинс, его низкий голос летит над толпой, – немедленно вернуться в классы!

– Почему? – гремит в ответ яркая брюнетка. Ее голос гораздо слышнее директорского. Хоть она и ниже его ростом, но умудряется заполнить собой все окружающее пространство.

– Вы боитесь сказать все как есть? Боитесь, что эти юные жители Индианы узнают… правду?

Директор Хокинс поднимает руки, поясняя:

– Нет, это в целях безопа…

– Сэр, я – та самая Ди Ди Аллен, – перебивает его женщина. – И прожектор гаснет, только когда я скажу! Я прочитала про малышку Эмму Нолан в новостях и, даже не дочитав, поняла, что должна сюда приехать!

Я так резко поворачиваю голову, что, кажется, в шее что-то хрустит. Эмма стоит, застыла. Узнаю это выражение лица: «хочу бежать, потому что не хочу ввязываться в драку». И вдруг на Эмму устремляются все взгляды разом. Более выразительное зрелище сложно придумать: ее лицо мгновенно краснеет, и она покрепче стискивает плюшевого мишку.

– Это, – продолжает таинственная пикетчица Ди Ди Аллен, – ВОЗМУТИТЕЛЬНО! Вы накинулись на Эмму как толпа разъяренных крестьян, а у бедняжки сердце разбито! А я, позвольте заметить, играла миссис Поттс в «Красавице и чудовище», так что о разъяренных толпах знаю все!

– Мисс Аллен, – обращается к ней директор Хокинс, но она снова его перебивает:

– Выпускной для всех! Для натуралов, геев, лесбиянок и всех остальных представителей ЛГБТКИАПП+-сообщества (и всех остальных из ЛГБТКИАПП+, не знаю, как там они по буквам)! Я не в курсе точной расшифровки каждой буквы, но все заслуживают любви!

Народ вокруг меня начинает закипать от возмущения. Пока что это лишь едва различимый шумок, но по нему ясно: бунт не за горами.

Меня начинает одолевать страх. Может, ничего ужасного и не случится, но… может, и случится. Снова смотрю на Эмму. Она вся как на иголках. Вижу, что от нее не укрылось волнение в толпе. И она знает, мы обе знаем: если толпа взбунтуется, Эмме несдобровать.

Как президент школьного совета я несу ответственность. Мне совсем не хочется, чтобы все на меня пялились и судачили. Но еще меньше я хочу, чтобы из-за них пострадала Эмма. Ей уже угрожали сегодня, все и так на взводе, не хватает только искры, которая приведет к взрыву.

И я действую. Недолго думая вскакиваю на бетонную скамейку и, раскинув руки, ору во все горло:

– Вперед! Вперед! «Золоты-ы-ые-е-е…

И мои одноклассники, будто у них это в генах зашито, все как один поворачиваются и договаривают кричалку:

– Жу-у-уки-и-и», вперед!

Ну вот, всеобщее внимание переключилось на меня, всем уже не до мисс Аллен и мистера Пекера (хоть мне и не нравится его так называть, но как еще, я не знаю), которые теперь выглядят невероятно раздосадованными. Ну и что с того? Это не моя забота, моя – одноклассники.

Все выжидательно на меня уставились, а я борюсь с подкатывающей волной легкой дурноты, не давая ей распространяться слишком быстро. Обморок, возможно, помог бы разобраться с этой сложной ситуацией, но приложиться головой о бетон все равно кажется не самой удачной мыслью. Вытирая руки о джинсы, говорю:

– Эти милые люди имеют право на свое мнение. И… и вы – тоже. Нужно выслушать всех. Мы уже так давно не говорим вслух о выпускном, а только шепчемся по углам. Говорю как президент ученического совета: давайте наконец обсудим происходящее. Приглашаю всех сегодня вечером, в шесть тридцать, на собрание в спортзал. Давайте уже разберемся со всем раз и навсегда.

Отчетливо слышу недовольное замечание мисс Аллен:

– Это еще что за девица?

Но мне плевать. Эмма поймала мой взгляд и на ходу показывает оттопыренный вверх палец. В то время как все смотрят на парковку, она не тупит и быстро скрывается в школьных дверях, пока ей не досталось. Не знаю, собирается ли Эмма провести там остаток дня, да и все равно. Главное – что она ушла, что она в безопасности, а остальное неважно.

Во рту ужасно пересохло, но я еще не закончила. Машу протестующим и окликаю по именам:

– Мисс Аллен, мистер… – так не хочется говорить «Пекер».

Как любезно с его стороны, что он приветливо машет мне рукой в ответ и называет себя:

– Гликман. Барри Гликман, звезда театра и кино!

– Спасибо вам, мистер Гликман. Вас и мисс Аллен мы рады будем видеть сегодня на вечернем собрании, – говорю и поворачиваюсь к ученикам. Они смотрят на меня во все глаза, но вот что у них на душе, прочитать невозможно: судя по выражению лиц, они одновременно поражены и сбиты с толку. Я протягиваю к ним руки и добавляю:

– Приходите все и приводите родителей. Каждому будет дано слово. Это наша школа. Мы защитим ее. Но это – общество, в котором мы живем, и мы будем его уважать. Все ради этого.

Ну вот, наваждение спало, и директор Хокинс кладет свою руку на руку мисс Аллен, и, прямо скажем, делает это как хороший знакомый. Вернулся его пронзительный взгляд, перед которым пасовали даже самые самоуверенные старшеклассники, и он взял ситуацию под контроль.

– Спасибо, мисс Грин! Время собрания, где мы обсудим все вопросы, назначено, можно расходиться. А сейчас все ученики, я повторяю, все, немедленно возвращайтесь в классы.

– Но, Том, – начинает мисс Аллен таким тоном, будто они с ним знакомы всю жизнь. На лице ее написано отчаяние. – Мы даже не увиделись с той девушкой!

– Позже, – отвечает директор.

Ребята из моего класса один за другим заходят обратно в школу. Они не очень-то торопятся (вдруг без них начнется какая-то заварушка), но все же продвигаются к дверям и скрываются внутри. Остались только мы с директором и небольшая группа протестующих.

Эмма ушла. Уже давно. Несмотря на то что я остановила чуть не обрушившуюся на нее волну человеческого цунами, меня гложет вина. Я могла бы сделать что-то еще или придумать нечто получше. И теперь, когда адреналин схлынул, понимаю, что же я заварила.

Я буквально пригласила всех жителей Эджуотера прийти на суд над ведьмой Эммой и дать показания.

О нет.

Голова немного кружится, я еле стою на ногах и опускаюсь на скамейку, чтобы не упасть. Наш директор еще о чем-то говорит с мисс Аллен и мистером Гликманом, а потом направляется ко мне.

Хоть я и примерная ученица и за четыре года в старших классах у меня не было ни одного замечания, все равно робею при его приближении. К моему удивлению, он садится рядом и кладет руку мне на плечо.

– Алисса, ты показала себя настоящим лидером.

Я слабо возражаю:

– Разве я не сделала хуже?

– Вовсе нет, – успокаивает он меня низким, полным тепла голосом, от которого мне сразу становится спокойнее. – Ты вытащила наболевший вопрос на свет божий и настояла на том, чтобы мы обсудили его цивилизованно, как разумные существа. Нам надо было сделать это еще неделю назад.

Перевожу взгляд на мисс Аллен и мистера Гликмана, которые стоят поодаль и о чем-то оживленно разговаривают. Обращаясь к мистеру Хокинсу, и только к нему, говорю:

– Появление этих людей обострило ситуацию, я только хотела утихомирить разволновавшихся учеников.

– Считаешь, оно того не стоило?

Помедлив немного, качаю головой и говорю:

– Нет, не считаю.

– Не стремись быть идеальной во всем, лучшее – враг хорошего, Алисса. Каждый шаг, который мы делаем, чтобы улучшить ситуацию, ведет в верном направлении.

Так себе и представляю, как Эмма отпускает шуточку, что эта фраза похожа на слоган с открытки фирмы «Холлмарк». А еще она бы посмеялась над его наивной искренностью – не зло, а просто не веря, что можно быть таким оптимистично настроенным и исполненным надежды.

Но лично я не вижу в этом повода для смеха. Сказанные директором Хокинсом слова запали мне в душу, стрелой пронзили сердце: «Не стремись быть идеальной во всем, лучшее – враг хорошего».

Не надо быть идеальной. Достаточно быть хорошей.

Вау.