Текст книги "Вернись, бэби!"

Глава 6

Следующие три дня Молли с ума сходила от нетерпения. Джо при этом вел себя так, будто потерял к делу всякий интерес.

– Так мне ехать? – спросила она в день, который назначила себе для поездки в приют Святого Сердца.

– Как хочешь, – уклонился он от ответа, нарочито оставляя ключи от машины на видном месте на середине кухонного стола.

– Это значит – да?

Дорога в Суссекс не сулила ничего хорошего. Улицы в южной части Лондона плавились от жары, Эдди хныкал, пробки были хуже, чем в выходной, а когда Молли проскочила нужный выезд на трассу и была вынуждена сделать крюк в пятнадцать миль, то у нее мелькнула мысль, что это дурное предзнаменование.

«Вернись, Молли Мередит, и прекрати совать нос не в свои дела» – эти слова вот-вот готовы были явиться ей с какого-нибудь мигающего щита с ограничением скорости.

Наконец она нашла нужный адрес. Приют Святого Сердца был в небольшой деревушке со странным названием Плампинтон, что можно было перевести как «Пухлянское». Молли усмехнулась, хотя было ясно, что мало кто из мамаш, готовящихся сдать сюда своего ребенка, нашел бы это название забавным.

Вообще-то слово «деревня» тоже не слишком подходило к этому месту, которое, несмотря на явно сельскую принадлежность, представляло собой беспорядочное нагромождение неуютных современных коттеджей, фермы с рифленой железной крышей вместо обычной приятной для глаза рыжеватой черепицы и полуразвалившейся железобетонной автобусной остановки. Проскочить приют было невозможно. Это было уродливое здание постройки шестидесятых годов, воздвигнутое специально для этих целей. Снаружи имелась вывеска с изображением зловещего алого сердца, пронзенного кинжалом и роняющего флуоресцирующие капли крови.

Тяжелую дубовую дверь открыла монашка в современном платье. Ошибиться тем не менее было невозможно, как если бы на ней был белый апостольник с накрахмаленными углами. Она держалась вполне дружелюбно, без малейшей враждебности и поджатых губ, к чему уже заранее приготовилась Молли. У монашки были круглые обветренные щеки и необычайно голубые глаза, которые вполне могли излучать холод и строгость, если бы не теплая улыбка, смягчавшая их выражение. Молли подумала, не повернуть ли с порога назад. Но монашка поманила ее внутрь.

– Вы, стало быть, мисс Льюис, – поздоровалась она, пощекотав Эдди под подбородком. – Раньше мы всегда пугали детей своим одеянием. Теперь другое дело. Кстати, я сестра Мария. Раньше я была сестрой Ассумптой, пока мы не стали именоваться на новый лад. Это еще одно наше нововведение. Я позаботилась, чтобы приемную не занимали, мы сможем там побеседовать.

Молли проследовала за сестрой Марией по длинному, пахнущему карболкой коридору, выложенному красной плиткой, без единого пятнышка.

– Когда я дежурю, всегда пользуюсь «Флешем», – поведала сестра Мария, – а сегодня день сестры Бернадетты, и она предпочитает сильные средства. – К удивлению Молли, сестра подмигнула.

В конце коридора комнаты располагались как-то странно. По обе стороны были две совершенно одинаковые двери. За каждой – небольшая комнатка, с выходом наружу.

Сестра Мария помолчала.

– Наверху жили мамаши с детьми – пока малыш не подрастал настолько, чтобы его можно было отдать в семью. Здесь происходила передача. Отсюда мать приносила ребенка и отдавала ответственной сестре, та несла его в комнату на той стороне, где дожидались потенциальные родители. Эту сторону мы называли Комната печали, а ту – Комната радости.

Молли взглянула на Комнату печали и содрогнулась, почти физически ощутив атмосферу горя и утраты, все еще висящую в воздухе, хотя комната была свежевыкрашена. Она представила себе молоденьких девчонок, готовящихся отдать своих малышей: как они вместе с младенцем заворачивают в складки одеяльца или конверта и свою любовь, как они обнимают или целуют его на прощание, как испытывают ужасную, страшную боль при расставании, как уезжают с каменными лицами в сопровождении собственных родителей. Быть может, некоторые чувствовали облегчение – теперь можно вернуться к прежней беззаботной жизни. Но сколько их уходили отсюда с заплаканными глазами и сгорбленной спиной, зная, что никогда не забудут этой минуты, что бы ни ждало их впереди?

Молли почувствовала, что смахивает слезу и с удвоенной силой прижимает к себе Эдди.

Сестра Мария потрепала ее по спине:

– Вашего братишку наверняка принесли отсюда.

Молли, отвлекшись на свои переживания, чуть не сказала: «Какой братишка? У меня брата нет», – но вовремя спохватилась.

– Конечно, теперь мы здесь усыновлениями не занимаемся, – пояснила сестра Мария. – Детишек стало мало. Теперь девочки поумнели, они умеют предохраняться или делают аборт. – Монашка помолчала, задумавшись о мире, в котором девчонки знакомы с презервативами, ароматизированными экстрактом клубники и таблетками, принимаемыми в экстренных случаях наутро после неосторожной связи. – И хорошо, что так, – добавила она. – Уж больно тут много слез лилось, можно все Красное море заполнить.

– Так они, значит, не хотели? Не хотели отдавать детей?

– Некоторых сюда притаскивали силой, они упирались и кричали. – Сестра Мария тронула висящий на шее крест. – Это была жуткая процедура, бесчеловечная. Новые родители слышали, как кричит и рыдает мать, у которой отнимают дитя, и у них появлялось чувство вины перед ней, как будто они крали ребенка. Испанская инквизиция могла бы об этом только мечтать. Девчонки должны были ощутить всю тяжесть греха.

– И так было и в семьдесят пятом году, когда родился мой брат?

– Моральные устои меняются медленнее, чем вам кажется. Когда я слышу все эти разглагольствования о том, каким безнравственным стал наш мир, я думаю: «И слава богу!» Может, детишек для усыновления и меньше, зато меньше горя для несчастных девочек. – Монахиня как будто припомнила собственную молодость. – Не уверена, что с этим согласится матушка настоятельница или – того пуще – папа. Но нравственность не всегда приятная штука, что бы ни говорила церковь.

Они подошли к небольшой, стерильно чистой приемной, стены которой своей белизной напоминали греческий монастырь. Из прилегающей часовни доносился легкий запах ладана, смешивающийся с запахом пчелиного воска, которым натирали мебель. На стене висело небольшое распятие.

– Что-то я разболталась, – извинилась сестра Мария. – Меня родители услали в монастырь не потому, что я попала в беду – по мне небось теперь и не скажешь? – а как раз из-за того, что я уже и тогда не умела держать язык за зубами. И теперь не умею, а ведь уже тридцать лет прошло. Так что вы хотели узнать о своем братике?

– Его усыновили в феврале семьдесят пятого года через ваше общество, почти наверняка через это отделение, – затараторила Молли, пока ее не перебили.

– Если усыновленный ребенок был ваш родной брат, стало быть, женщина, которая его отдала, была ваша матушка? – Сестра Мария пристально посмотрела на девушку.

Молли судорожно соображала.

– Да, да, верно. Она моя мать.

– А сходства никакого… – Монашка отвернулась, словно давая понять, что и так уже наговорила лишнего.

– А вы что же, ее помните? – Сердце у Молли громко забилось, но она сделала усилие, чтобы не выдать голосом своего волнения, дабы не насторожить еще больше разговорчивую сестру Марию.

Монашка посмотрела на распятие, словно ища поддержки.

– Как же ее можно забыть? Такая красавица. И совсем не похожа на всех остальных.

– Мама всегда выделялась, – блефанула Молли. – Уверена, она будет тронута, что вы ее так хорошо помните. Расскажите, какая она была! – мягко надавила Молли. Ведь монахиня говорит о родной матери Джо!

– Ну, во-первых, она была старше, чем другие девушки. Уверенная в себе. Из среднего класса. И приехала одна. Тогда это была редкость.

Молли ощутила холодок предчувствия. Она совсем не так представляла себе мать Джо. Она думала, это будет несчастная девчонка, которую разозлившийся отец силой заставил избавиться от ребенка. Монахиня рисовала портрет женщины, вполне отвечавшей за свою судьбу.

– И к тому же ее семья была совсем не такая, как у других. Культурные люди. Из Лондона.

– Вы их знали? – Молли опять содрогнулась. – Она, должно быть, переживала, когда у нее отбирали моего братишку?

Сестра Мария вздохнула.

– Люди по-разному проявляют боль. Она даже взглянуть на него не захотела. Поднялась и вышла. – Голос у монахини был такой, словно она опять находилась в той печальной, безжизненной комнате. Потом, будто спохватившись, что говорит о матери Молли, добавила: – Я уверена, у нее были причины. А вы не пытались у нее спросить?

Молли опять встрепенулась.

– Она не любит об этом говорить, – солгала она.

– Это понятно. Не судите ее строго. Для многих женщин молчание – единственный способ справиться с горечью утраты. Они просто делают вид, что ничего не было. Для них это слишком тяжело. Боль и утрата проявляются по-разному.

В этот момент Эдди, до сих пор мирно сидевший в своем стульчике, проснулся и завопил, напоминая матери, что пора питаться. Молли пожалела, что не догадалась подбросить его Пэт, вместо того чтобы тащить с собой. Хотя Пэт вряд ли бы ей сейчас обрадовалась. И очень может быть, что она отказалась бы сидеть с Эдди.

– И конечно, – добавила сестра Мария, – имя Аманда у нас тоже встречалось не часто. – Сердце Молли подпрыгнуло, как лосось, идущий против течения. Так, значит, мать Джо звали Амандой! – Кроме того, никто не мог бы сравниться с нею в красоте. Мне всегда было любопытно, что с ней потом стало. – Она смерила Молли взглядом. – Я рада, что она обзавелась семьей и детишками. Странно, вы совсем на нее не похожи, но это такая причудливая вещь – семейное сходство…

– Да. Я пошла в отца и его родню.

– А вот сынишка ваш на нее похож. Очень даже похож. Те же темные волосики и потрясающие глаза.

Молли вцепилась в Эдди, силясь унять волнение. Понятно, что броская внешность Джо и Эдди должна быть от кого-то унаследована. Почему бы и не от матери Джо? Молли всегда это подозревала.

– Но вот чего не могу, так это рассказывать вам о той паре, которая вашего братишку усыновила. Это будет против правил. Вам надо будет обратиться в реестр. Может, он тоже пытается вас разыскать.

– Благодарю вас, сестра Мария. Я так и поступлю. Вы мне в самом деле помогли. Теперь у меня гораздо больше надежды.

– Я рада, что вы приехали. Как сейчас помню вашу мать! В ней было что-то особенное. Надеюсь, она нашла свое счастье. – Уже провожая Молли к выходу, добрая монахиня задержалась и взяла девушку за руку: – Я вам лишнего сказала, но это мое дело. Конечно, вам следовало бы обратиться к нам официально, и у меня бы появилась масса головной боли, но я уже стара для этих дел. И вообще я никогда не верила ни в какие учреждения, эти гнусные мужские изобретения, иначе я бы уже давно стала настоятельницей. Пусть меня господь накажет, если сочтет нужным. А воссоединение родных – это такое счастье! Надеюсь, вы отыщете своего брата, но будьте осторожны, моя дорогая. Я знаю, что вы действуете из лучших побуждений, но вы вступили на опасную стезю. Можно сказать, на эмоциональное минное поле. Вы должны быть уверены, что ваша мать этого хочет. Не только вы, но и она.

Выйдя на улицу из печальной тишины этого дома, Молли ощутила прилив возбуждения. Эндрю не ошибся, фамилия матери Джо была Льюис, и теперь Молли знает ее полное имя, а также то, что она была необычайно красива. Поскольку жить она должна была где-то в этих краях, наверняка найдутся те, кто ее вспомнит. Молли охватило пьянящее возбуждение от близости к цели. Она решила немного обследовать окрестности.

Ближайшая деревня находилась всего в паре миль по шоссе, но вы попадали просто в другую эпоху. Молли поразилась, что приют, с его нескладной урбанизированной архитектурой, разрешили построить в такой близости от пахнущего вечностью райского сада, каким являлся Нижний Дичвелл. Наверное, дело решали какие-то разные, совершенно не имеющие отношения друг к другу ведомства.

Можно себе представить, какие страсти разгораются между крупными перенаселенными городами и их мирными симпатичными соседями, повергаемыми в ужас безликой многоквартирной застройкой для молодых семей или имениями больших начальников, нарушающими их безмятежный пейзаж английской деревни. Таким бельмом на глазу снобистских обитателей Дичвелла, по-видимому, был приют Святого Сердца, но здесь верх оказался на стороне воли господней.

Молли припарковалась на стоянке у местного паба, надеясь, что ей простят эту вольность. Как все милые английские деревушки, Нижний Дичвелл совсем не имел парковок, поскольку период его развития пришелся на времена, когда в путешествие отправлялись только по крайней необходимости, да и то куда-нибудь поблизости – миль этак за шесть, верхом или в экипаже. Четырехколесные чудища тогда еще не появились.

В поселке было около сотни домов под соломенными или известняковыми крышами, с черепицей из пластов тяжелого камня. Большинство домов были облицованы галькой и скромно сияли белыми входными дверями. В это солнечное утро воздух был напоен запахом жимолости и роз.

В гуще домов Молли приметила чайную и направилась прямо туда. Чай был естественным аккомпанементом для сплетен, и Молли могла поклясться, что сплетни со всей округи в радиусе нескольких миль стекаются именно сюда, где и перемываются косточки ближних над фарфоровыми чашками и домашним бисквитом.

Чайная была полна народу, и Молли поняла, что поступила опрометчиво, заявившись сюда с капризничающим ребенком. Здесь собирались бабушки и дедушки с исключительно благовоспитанными внуками, и, увы, шум стоял такой, что о чем-то расспрашивать было бы невозможно.

Хозяйка чайной сжалилась над Молли и выкроила ей место в сторонке. Присев, Молли порылась в сумке Эдди в поисках спасительной бутылки сцеженного молока, чувствуя, что хныканье в любой момент может перерасти в сирену.

– Подогреть в микроволновке? – спросила заботливая хозяйка. – Я знаю, что это не положено, но мы всегда так делаем для моего внука. Это не страшно, если как следует встряхнуть.

– Спасибо. – Молли с благодарностью протянула ей бутылочку.

Когда женщина вернулась, принеся молоко, Молли спросила телефонную книгу. У нее возникла самонадеянная идея выписать всех Льюисов в округе, но в книге таких оказалось больше сотни.

– Я могу где-нибудь снять с этого ксерокопию? – спросила она, покачивая Эдди на коленке и пытаясь вынуть у него изо рта угол телефонного справочника.

– Вот наказание, да? – усмехнулась хозяйка. Молли попыталась уловить в этой характеристике хотя бы толику позитива.

– Может, у «Сторз» можно сделать. Это почта. Дорин! – прокричала женщина, заставив всех посетителей вздрогнуть. – В «Сторз» делают ксерокопии?

– Угу. – Из пышущих паром недр кухни возникла добродушная, похожая на дворнягу особа в переднике. – Я там делала ксерокс ветеринарной справки. – Незнакомка вызывала всеобщее любопытство. – Ты кого-то ищешь, детка? Может, мы тебе чем поможем?

– Вообще-то… – замялась Молли, не вполне уверенная, что это подходящий метод для ее деликатного расследования. Что, если мать Джо сидит среди этих дам, увлеченная булочкой и беззлобными сплетнями? Но устоять перед соблазном Молли не смогла:

– Да, ищу.

– Может, мы знаем? – К ней повернулось с десяток возбужденных лиц. – Как фамилия тех, кого вы ищете?

– Льюис. – Было так странно произносить эту фамилию вслух. Она собралась с духом и уточнила: – Я ищу некую Аманду Льюис. – И замерла.

– Льюис? – переспросила хозяйка кафе. – Вроде был какой-то Льюис за Полхэмптонской дорогой? Держал конюшни.

– Он давно умер, – охотно вмешался единственный в зале старик. – Не успел выйти на пенсию, как через неделю помер от сердечного приступа. Должно быть, жены не выдержал в таких дозах.

– А как ее звали? – в нетерпении спросила Молли. – Его жену?

– Мейбл.

– А не было у них дочери по имени Аманда?

– Нет, одни собаки да лошади, – с удовлетворением объявил старик. – Они говорили, у них ни на что другое времени не остается. Но спроси меня – его больше интересовали овцы, чем женщины. Имей в виду, – он покосился на пестрое сборище, – саутдаунская овца очень симпатичная. Во всяком случае, куда симпатичнее его жены.

Дорин круто переменила тему.

– А эта парочка возле Вейгхевена – их фамилия не Льюис? – спросила она.

– Это были брат с сестрой, – изрек старик.

– Брат с сестрой? – взвизгнула Дорин. – Да они здесь все за ручки держались! Не знала я, а то бы их выставила!

Старик хихикнул:

– Может, они так согревались.

– Чарли Фарлоу, ты просто гнусный развратник!

– Ну, я-то, по крайней мере, не лапаю сестер и тетушек, – парировал Чарли, продолжая усмехаться.

– Да, глядя на них, тебя бы никто не осудил! – Дорин повернулась к Молли, у которой от этих деревенских разоблачений голова шла кругом. – Мне жаль, детка, но, кажется, в этой деревне никаких Льюисов нет.

Эдди наконец расправился с молоком, и Молли с облегчением стала готовиться к выходу. Она запихала детские вещи в сумку и двинулась к двери, торопясь выйти на солнце и свежий воздух. На какой-то миг у нее мелькнула мысль, не подшутили ли над ней.

Дорин проводила ее на улицу.

– Не обращай внимания на Чарли, моя птичка. Он уже умом повредился. Удачи в поисках!

Молли покатила коляску по узкому тротуару, а Дорин вернулась в чайную.

– Эй, Дорин, – пропищала одна незаметная старушка, – ты забыла про этого типа из «Лавки Льюиса».

Дорин ахнула.

– Хотя он здесь и не живет. Он живет в Брайтоне, как все эти вонючие торговцы антиквариатом. Старьевщики!

– Но зовут-то его Льюис, верно?

– Это точно. – Она оглянулась в поисках Молли, но та уже скрылась из виду. Молли торопилась вернуться назад к месту, где оставила машину. Она вдруг ужасно захотела в грязный, пропитанный наркотиками Лондон, подальше от этих деревенских любителей овечек и родных сестер.

Она уже была почти у самой машины, когда Эдди, решив, что одной бутылочки ему мало, снова поднял рев. Так-так, теперь придется кормить его по-настоящему. Молли огляделась в поисках укромного местечка и увидела дощатую будку автобусной остановки. Хотя внутри было темновато и пованивало, зато будка была увита жимолостью и розами. Молли принялась расстегивать пуговицы на рубашке и тут заметила, что за ней из-за аккуратно подстриженной изгороди дома напротив следит высокая, стройная дама в шляпе с полями, в брюках для верховой езды и белой кружевной сорочке, похожая на главного героя пантомимы. Она словно хотела заговорить. Должно быть, сейчас скажет, что кормить ребенка на автобусной остановке в этих краях не принято. Молли уже придумала, как ловчей огрызнуться.

Но женщина ничего не сказала и исчезла.

Спустя несколько минут тень, закрывшая солнце, заставила Молли поднять голову. Дама стояла в каком-то полуметре. Молли с изумлением увидела, что лет ей уже немало.

– Прошу меня извинить, дорогая. – Голос звучал сильно и хрипловато, напоминая Молли рекламные ролики о кругосветных круизах или роскошном отдыхе на португальских полях для гольфа. – Могу я вам предложить более удобное место, чтобы покормить малыша? Боюсь, что здесь сплошная кошачья моча и презервативы.

Молли, уже достаточно наслушавшаяся от прямодушных селян, имеющих обо всем свои суждения, собралась вежливо отказаться, но какой-то инстинкт заставил ее собрать свои пожитки и неловко подняться на ноги. Здесь в самом деле был не слишком целебный воздух.

– У меня в саду есть беседка, вы там прекрасно устроитесь. – Пожилая дама проводила ее через калитку, заключенную в темные, глянцевые объятия густого плюща. Она усадила Молли в садовое кресло с удобной ситцевой подушкой под спину. – Я принесу вам чашечку чая. Я помню, как пить хочется, когда кормишь. – Она сделала жест в сторону ребенка, приникшего к соску. – Я всегда пила джин с тоником. Знаю, знаю: сейчас это считается абсолютно недопустимым. Моя-то малышка небось так и спала мокрая. Печенья не хотите? Конечно, хотите!

Она вернулась с тарелкой вкуснейшего бельгийского шоколадного печенья. Эдди, по-видимому, учуяв новый и манящий запах шоколада, отвернулся от груди и повернул мордашку к хозяйке.

Старая дама вздрогнула и чуть не выронила тарелку.

– Какой хорошенький! – быстро произнесла она. – Месяцев шесть?

Молли кивнула, улыбаясь безумной улыбкой матери, гордой за своего малыша.

– И какие необыкновенные глаза! Морская волна.

– Удивительные, правда? В точности как у его отца.

– А вы… гм-м… его отец не из этих мест?

– Нет, мы живем в Пэкхаме. – В этой даме чувствовалась странная смесь тепла и презрения к условностям, в ее обществе Молли чувствовала себя в безопасности. Она не сомневалась, что ничто не может лишить незнакомку присутствия духа, как сфинкса. – Но я думаю, что мать моего мужа из этих мест. По-моему, ее фамилия была Льюис. Аманда Льюис. Вы ее случайно не знаете?

Как раз в этот момент Эдди схватил печенье и стал запихивать в рот. Молли пришлось нагнуться и спасать его, поэтому она прозевала выражение шока на лице пожилой дамы. Теперь оно совсем не было похоже на лицо сфинкса; с таким выражением можно было наблюдать, как призрак отбивает чечетку на вашей собственной могиле.

После паузы дама заговорила:

– Вы не могли бы дать его мне немного подержать? Очаровательная крошка.

Молли заколебалась. Эдди как раз был в таком возрасте, когда не позволял забирать себя из маминых рук – в крайнем случае это позволялось папе и бабушке. Иногда он даже Джо не признавал и начинал плакать, что ужасно того огорчало.

– Ну хорошо, – согласилась Молли не очень уверенно.

Хозяйка крепко и уверенно прижала малыша к себе. К удивлению Молли, Эдди не проявил ни малейшего беспокойства. Дама пристально вгляделась в его глазки, словно хотела, чтобы свет ее души проник в него. Она улыбнулась.

– Господи! – Молли была потрясена. – Он себя так никогда не ведет, особенно с незнакомыми.

– Может, мы с ним уже встречались в прошлой жизни, а?

– Эдди. Его зовут Эдди.

Молли показалось, что гостеприимная дама держит малыша на руках чуточку дольше, чем это обычно делают чадолюбивые старушки. И по ее спине пробежал холодок страха. Что-то тут не так. Что, если эта женщина ненормальная? Или специализируется на кражах чужих детей? Может, в ее прошлом есть какая-то страшная тайна?

Молли вежливо забрала Эдди.

– Мне вообще-то пора ехать. А то попаду в час пик, и тогда мы домой до ночи не доберемся.

– Конечно. – Женщина снова выглядела совершенно нормально. – Да, чуть не забыла представиться. Меня зовут Беатрис Мэннерз.

– Что-то знакомое.

– Если бы вы были лет на тридцать постарше, вы бы меня знали. Когда-то я блистала в музыкальной комедии. Главным образом в пьесках Ноэля Кауарда. Вы, наверное, такого не слышали?

– Конечно, слышала! – обиделась Молли. – «Аманда! Родная! Как я вас люблю!» – пропела она.

И вдруг осознала, какое имя фигурировало в арии. Как странно!

– До свидания. И большое спасибо за чай.

– Мне жаль, что я ничем не смогла вам помочь. – И вдруг добавила: – А вы не оставите мне свой адрес? И может быть, номер телефона – вдруг я что-нибудь вспомню?

Молли записала.

Би проводила взглядом молодую женщину с развевающейся рыжей гривой. Ах, эта крошка переполнена неистребимым оптимизмом. Молли шагала по дорожке к пабу. Она не надела малышу панамку, и его темные, почти черные волосы стояли торчком, четко выделяясь на фоне ее белой рубашки. А Би вспомнила того, другого малыша и как все это было много лет назад.

Сулила ли эта встреча надежду или явилась предостережением от надвигающейся трагедии?

Би вздохнула. Наконец-то это произошло. В каком-то смысле на душе даже стало легче. Она вошла в дом, с ослепительного солнца в прохладный полумрак гостиной. Рядом с гобеленовым креслом на круглом столике стоял телефон. Би сняла трубку и набрала знакомый номер.

Когда дочь ответила, Би понизила голос, словно их кто-то мог подслушивать:

– Послушай, дорогая, не знаю, как тебе сказать, но здесь только что была молодая женщина и спрашивала про Аманду Льюис. – Она подождала какой-нибудь реакции, но ее не последовало. – Я думаю, это его жена. Это был настоящий шок, должна тебе сказать. Что скажешь, дорогая, как мне теперь лучше поступить?