Текст книги "С отрога Геликона"

Очнувшись, Геракл посмотрел богине вслед. Она устремлялась вдаль – туда, куда не поспели еще грозовые облака, где небо было еще чистым. На западе же все вновь, как и раньше, было затянуто мглой.

– Геракл, ты жив? – кричали ему снизу.

– Да! – отвечал он, хотя и едва слышал сам себя.

– Что это было?

Он снова вышел к рыбакам.

– Это, друзья, пронеслась в колеснице щитоносная богиня. Чтите ее и любите! Если бы не она, костер наверху вспыхнул бы. Она защитила его от молнии!

Но слова Геракла были рыбакам невдомек. Находясь внизу под холмом, они видели только свет, но не саму богиню. Ничего не поняв и только пожав плечами, они вернулись к тяжелой работе. «Она говорила, что заодно с Зевсом, – думал про себя Геракл. – Так значит, неправду говорят, что это Зевс мечет молнии?»

Дальше все пошло так, как и было задумано Гераклом. Протока была завалена камнями и с фиванской, и с орхоменской стороны. Дождь сделал свое дело: наутро Копаида разлилась так, что пройти войску между ней и Лафистионом не было никакой возможности, но Эргин решил выступать под моросящим дождем по разбитой, неприспособленной горной дороге и, несмотря на повисший над озером туман. К Галиарту минийская армия подходила обессиленной противоборством не с врагом, а с упрямством и самонадеяностью собственного начальника. Со скал на орхоменцев обрушился град стрел и камней. Никто из них, включая царя, не спасся: все пути были отрезаны. Рассчет Геракла оказался как нельзя более верным. Эргин был умерщвлен собственноручно им, Гераклом, пущенным копьем.

Увидев, однако, что по причине густого тумана в минийской столице, видимо, не подозревают о поражении, Геракл решил не останавливаться на достигнутом. Действовал он быстро и почти по наитию. Под покровом завесы Амфитрион, перевооружив своих лучников в снятые с врагов доспехи, подошел вплотную к подошве холма. Геракл взял с собой двадцать пять наиболее крепких тяжеловооруженных и отправился на протоку. Оттуда этот отряд отчалил тоже в направлении Орхомена и, едва ли не на ощупь найдя место для высадки, затаился с противоположной стороны холма. К вечеру туман рассеялся, и тогда Промах, оставленный сторожить протоку, поджег сигнальный огонь.

Это была еще одна ловушка для миниев. Лишь только они открыли ворота, чтобы выпустить на подмогу отряд, как на них набросились воины Геракла. Над городом взвилась огненная стрела – сигнал Амфитриону подниматься к воротам. Стремительным напором преодолев охрану у западных ворот, Геракл во главе своих воинов ринулся, не глядя по сторонам, на соединение с отцом к воротам восточным. Не ждавший нападения Орхомен, оказался не готов. Охрана западных ворот была точно так же смята, ворота открыты. Армия Амфитриона без помех вошла в южную столицу миниев. Впрочем, большой крови удалось избежать: увидев на врагах доспехи, которые только недавно носили их собственные воины, орхоменцы поняли, что сопротивляться не имеет смысла и, покорные своему злому року, сдались на милость победителя. Фивы ликовали.

Через два дня, которые народ провел в празднествах, Креонт решил выступить перед народом. На агоре перед дворцом собралась огромная толпа: мужчины, женщины, маленькие дети, оседлавшие шеи отцов. Царь вышел на ступени. Позади него были шли главные победители, Амфитрион и Геракл, чуть дальше за ними Лаодамант.

– Фиванцы! – обратился Креонт к горожанам. – Я хочу верить, что многим из нас и даже мне, несмотря на мой возраст, удастся увидеть родной город цветущим, каким я помню его с детства и до тех пор, пока эдипово проклятье не обрушилось на нас. Среди вас есть еще мои сверстники. Они напомнят молодым, какой была раньше Тенерийская равнина. Насколько больше хлеба и бобов мы сеяли, какие прекрасные были на берегу Ликерии смоквы. Долгое время земля пустовала, сады пребывали в запустении. Дорога в Авлиду была нам перекрыта, между тем, как раньше из этой гавани мы получали прекрасное вино с Крита, посуду со всех стран востока, которую привозили те же критяне, олово из северных стран, которое мы покупали на островах близ Италии. Пусть не удивляются молодые. Мы лишь недавно в силу тяжелых бед замкнуты в своих пределах, но так было не всегда. Нас знали далеко за границами нашей земли и, будем надеяться, что еще не забыли. Но если даже и забыли, то теперь, когда наш самый лютый враг повержен, я знаю, что все это будет вновь, и мы будем достойны наших предков. Вот еще о чем хотел сказать я вам, друзья. Силы мои уже не те, что двадцать лет назад, когда в виду смерти Полинника я принял командование войском, а с ним и царство. С еще одним делом, подобным тому, что мы пережили я скорее всего не справлюсь. Наследовать мне по обычаю, как вы знаете, должен вот этот юноша, Лаодамант....

При упоминании имени кадмова потомка в толпе пошел гул. Креонт остановил свою речь. Гул будто бы усиливался, люди о чем-то переговаривались, как вдруг кто-то выкрикнул:

– Геракл – царь!

– Геракл – царь! Геракл – царь! – понеслось по толпе.

Креонт дал людям некоторое время для того, чтобы выговориться, после чего поднятием руки призвал их снова ко вниманию.

– Итак, вы хотите видеть Геракла-царя? Что ж, не только вы! Я решил и, к нашему счастью, Лаодамант не стал этому препятствовать, передать после смерти царство Гераклу, сыну персеида Амфитриона!

Заявление Креонта вызвало в толпе небывалое ликование. Люди обнимались, многие маленькие дети расплакались, испугавшись внезапно поднявшегося шума. Непонятно откуда в толпе появились сразу несколько человек в львиных шкурах: многие уже прослышали о том, что этот вошедший в фиванские ворота дух как-то был с Гераклом связан. Эти ряженые славили Геракла на все лады громче остальных.

Где-то в толпе стояла и Алкмена. Среди всеобщей радости она накрыла голову платком – меньше всего хотела она в этот момент быть узнанной. Сложив руки у груди, она тихо молилась Афине. Защитить и облегчить долю Геракла – об этом просила она юную щитоносную деву. Окружавшие Алкмену люди не могли взять в толк, отчего эта женщина не радуется. Думали уже, что она, неровен час, минийка и хотели выдать ее страже, ибо на все расспросы она отмалчивалась, не прерывая своей молитвы, и пыталась скрыть лицо. К счастью, в толпе оказался мудрый человек. Он узнал в явно выделявшейся из толпы женщине супругу Амфитриона, а людям сказал, что у этой женщины личное горе: умер, мол, кто-то, и умер не в бою, и душа, хоть и хочет радоваться со всеми, – от того и пришла она на агору, – но не может. Это прозвучало достаточно убедительно, и безудержно ликующие люди больше не досаждали Алкмене.

Между тем, Геракл, теперь уже будущий царь, взял слово:

– Друзья! Прежде всего я хотел бы поблагодарить всех вас. Хотя здесь собрались не только воины, но и женщины и дети, и даже из воинов не все были на эту битву призваны, но каждый из вас, я уверен, лелеял в своем сердце надежду. Без этой надежды нам трудно было бы идти в бой. Битва была нелегка, положение наше отчаянно, но мы победили! Многие из вас знают, что мой прадед, как и дед, были большими воителями. Отца моего представлять тоже не надо – главный военачальник Кадмеи известен, надеюсь, всем вам. Так вот, друзья, и я, когда было нужно, тоже прибег к военной силе, ибо другого пути избавиться от минийского ярма нам дано не было. Креонт, обращаюсь теперь к тебе. Я благодарен тебе за твое доверие. Я готов принять царство и быть достойным памяти великих владетелей Кадмеи, и потому вот что хочу сказать: мы должны оставить Орхомен в целости. Да, царем южных миниев будет теперь царь Фив, но город Орхомен должен стоять, несмотря на то, что по количеству причиненных нам с его стороны бед его полагалось бы до основания срыть. Но я еще раз настаиваю: город должен остаться. Эта война должна послужить примирению наших народов. И в знак этого примирения я предлагаю построить алтарь Зевсу на месте орхоменского поста на протоке. Избранным из вас это место должно быть хорошо известно: в этом месте соединяются два наших озера – Ликерия и Копаида, – в этом месте мы начали битву – здесь же должны соединиться и народы и быть навеки друг другу друзьями так же, как вечно дружат и нимфы двух озер. Я слышал, что послы от побежденной стороны присутствуют здесь. Если это так, то пусть передадут все, о чем я здесь сказал в Орхомен. И последнее. Ни что на земле не совершается без воли богов. Так возблагодарим же их молитвой.

Вся агора, буквально кипевшая во время речи Геракла то тут, то там, противоречивыми разговорами, грозившими перелиться в беспорядочные выкрики, во мгновение стихла. Все до единого склонили головы, уподобившись матери юного героя. Алкмена, хоть и не показывала виду, но была несказанно счастлива: отлучка из дома и ратный труд на благо города явно пошли ее сыну на пользу.

После еще нескольких дней народных празднеств, Креонт сделал все по слову Геракла. Орхомен не разрушили, но заставили принять главенство Фив. За это для миниев на равных правах с фиванцами открыли Авлиду. Все орхоменские пристани были уж очень неудобны: пролив Эврип был слишком узок и мелок – нагруженные корабли через него не проходили, и потому орхоменцам приходилось плавать вокруг острова Эвбеи, что добавляло почти полдня в пути на юг. Торговцы из Орхомена были чрезвычайно рады этой перемене. Сухопутная дорога через Киферон, разумеется, тоже была для орхоменцев открытой. Алтарь, о котором говорил Геракл был вскоре построен. Это послужило добрым знаком северным миниям, хотя поначалу в Иолке очень насторожились, узнав о падении Орхомена. Но когда стало ясно, что это не только не приведет к гонениям на миниев в новой, большой Фиваиде, а, напротив, даже послужит улучшению их положения, царь Иолка Пелий пригласил к себе Креонта и заключил с ним договор о дружбе. Так Фивы, прежде страдавшие от враждебных соседей, в одночасье оказались окружены друзьями.

Единственными после всего этого остались в накладе ликерийские рыбаки: угорь теперь был в достаточных количествах в Фивах всегда, а не только во времена разлива, да и цена на него упала. Учитывая особые заслуги рыбаков перед городом, Креонт в счет захваченной казны Эргина приказал выстроить для ликерийцев дома на Копаиде. Так они могли продолжать жизнь привычным им ремеслом. Среди переехавших на недавно враждебную территорию были и родители молодого царского стражника Промаха. Сам Промах немного пожалел о том, что берега родной Ликерии оказались теперь пустыми. Он возвращался в родной дом, когда царь давал ему отдых по службе, рыбачил, разумеется, не ради промысла, а ради забавы, приглашал к себе гостей, среди которых нередко бывал и амфитрионов сын, ну и просто разговаривал с озером, благодаря его за службу, которую оно сослужило фиванцам.

Объявление Геракла наследником престола к его чести не вскружило ему головы. Он вернулся к своим занятиям с еще большим рвением и даже помирился с Лином. Большим кифаредом сын Амфитриона, разумеется, не стал, но, по крайней мере, он почувствовал к игре на кифаре вкус и очень сожалел, что не понимал его раньше. Через какое-то время он вспоминал себя стоящим на крыше креонтова дворца в ожидании решений советов. Что, если бы при нем тогда была кифара? Насколько точнее мог бы он тогда дать богам знать о своих переживаниях, насколько сильнее почувствовать их присутствие! Он понял, насколько прав был Лин, когда говорил ему, что музыка часто бывает яснее молитвы.

Кстати, линово ухо зажило, слух его полностью восстановился. На Геракла он не держал никакого зла, особенно после его победы над Орхоменом. Лин шутил в таком духе, что с подобным Гераклу человеком лучше не ссориться: иначе он заставит тебя быть его другом.

Глава 5.

О большом успехе Фив, о падении южной минийской столицы и о заслугах Геракла быстро стало известно повсюду. Не обошла стороной эта новость и родину юного героя – Тиринф. Правивший там Сфенел, узнав о произошедшей битве, сначала не придал этому событию большого значения. Серьезнее задуматься о нем его заставили слухи о том, что фиванский престол будет наследовать уроженец его города и, более того, потомок Персея. Сфенел несколько раз приказывал перепроверить эти сведения и снова и снова убеждался в том, что это правда. Следующим чрезвычайно взволновавшим его известием был союз между Фивами и Иолком. Это было уже настоящей угрозой для пелопоннесцев и потому заставило тиринфского царя действовать.

Человек часто все примеряет на себя – так и Сфенел решил, что на месте Геракла он не преминул бы воспользоваться такой ситуацией и хотя бы попытаться вернуться в родные стены победоносным владыкой. Он не мог представить себе, что Амфитрион не таил на него зла и не внушал ежедневно сыну мысли о том, что тот должен отомстить за отца, вынужденного покинуть отечество. Тем более, не мог Сфенел вообразить, как и чем жил юный Геракл, и что роднее фиванских стен, двух озер большой Фиваиды, подножия Геликона и горных дебрей Киферона ему не было ничего. И уже неизмеримо выше всякого понимания, доступного уму этого персеида, было то, что от столь мелочных намерений сердце Геракла было надежно защищено щитом почти никому еще не известной юной богини. Царь Тиринфа видел в этом юноше соперника для себя и своего сына Эврисфея.

Сфенел приказал для начала разузнать о Геракле как можно больше. Ему стало в подробностях известно о военных успехах юноши, о его ежедневных занятиях. Слухи о том, что Геракла некоторые считают богом тоже достигли ушей тиринфского правителя. Не ускользнули от персеида и сведения о пребывании Геракла у Феспия: об охоте на льва и об оплодотворении пятидесяти дев. «Что ж, Геракл, – думал про себя Сфенел, – отец готовит тебя на царство, люди считают тебя богом, но в сущности ты – простой смертный!»

Ближе к осени он послал в Фивы приглашение Креонту, Гераклу и Амфитриону приехать в Тиринф для переговоров о возможном союзе. Фиванцы долго рассуждали о том, кого же послать. Дел в новой большой Фиваиде было невпроворот. Послы из Орхомена являлись едва ли не ежедневно с самыми разными просьбами, и ни одной из них оставить без внимания было нельзя, дабы не настроить против себя едва подчиненный город. В итоге при дворе решили, что разумнее будет Креонту остаться, а вместо него отправить в Пелопоннесс Лаодаманта.

И вот, однажды, ранним утром эти трое начали свой путь на юг. Юноши были в предвкушении: дорога лежала по интереснейшим местам, а уж о стенах Тиринфа благодаря Амфитриону в Фивах ходили легенды. Больше того, в последние годы стало известно, что Сфенел расширил город и еще больше усилил укрепления. Для Амфитриона же, проделывавшего этот путь несколько раз, путешествие было возможностью еще раз мыслью вернуться в прошлое.

Фивы возвышались лишь над располагавшейся к западу Тенерийской равниной, заключенной между городом, озерами и холмами, за которыми находились владения Феспия. К югу ровная местность медленно поднималась, заостряясь вдалеке хребтом Киферона. Две реки предстояли путникам на этом отрезке.

Первая из них, Асоп, несла свои воды издалека – ее питали ключи в отрогах Геликона. Ранней осенью, когда все кругом сохнет, спадает вода и в Асопе: многочисленные заводи, едва охваченные течением, образуют зеленые островки жизни. Пересекши Асоп, Амфитрион впервые обернулся назад: внешне Фивы едва ли изменились за пятнадцать лет, которые он там провел. Правда, впервые Кадмея встречала его разрушенными с юга стенами, последствием похода Семерых, но стены эти были очень быстро, уже при нем восстановлены. Настоящий облик города был так привычен, что никак не верилось в то, сколько пережили его обитатели на глазах всего лишь одного поколения. Унижение под властью Эргина сменилось теперь радостью свободы. Народ, достойно переживший невзгоду, был готов к большим свершениям.

Вторая речка текла в обратном направлении: она собирала свои воды по равнине, вилась вдоль Киферона, почти огибала его с запада и через ущелье изливалась в море в спасительной для Фив бухте Креуса. Ее нижнее течение могли наблюдать возницы, разгружавшие приведенные в Креусу Феспием кекропийские корабли. Имя этой реки Оэроя. Путники пересекали ее почти у самого истока по низенькому мостику.

– Геракл, ты помнишь это место? – спросил Амфитрион у сына. – А ведь когда-то ты, даже не наклоняясь, мог под этот мостик пройти.

Но Геракл, конечно, не помнил. Когда они всем семейством переезжали из Тиринфа, и были уже близки к концу путешествия, мальчик попросился по нужде. Тогда-то родители и отправили его под мост, который теперь был возмужавшему победителю Орхомена по пояс.

С мостика через Оэрою уже виднелись Платеи. Этот город, издавна союзный Фивам, не мог принять участие в битве с Эргином лишь вследствие скоротечности событий. А вообще, и в этой, самой южной оконечности Фиваиды все сорадовались победе.

Платеи располагались практически у самого Киферона. Над их стенами нависала уходившая в поднебесье отвесная скала, напоминая одновременно и о ничтожности, и о величии человека – о ничтожности, потому что даже самая высокая стена не достигала десятой части высоты Киферона; о величии, потому что при кажущейся мощи горы не были способны защитить, и толково устроенная даже невысокая стена могла значить для обороны куда больше.

Направо от Платей в направлении течения Оэрои располагались самые большие вершины Киферона. Там Геракл провел немало времени в охоте на льва. По ту сторону этих вершин начинались владения мегарян. Дорога же от Платей уходила немного влево, туда, где горы были пониже.

– Смотрите! Там дальше еще горы! – сказал Лаодамант, когда они взобрались на первый хребет.

– Да, здесь, на западе Фивы очень хорошо защищены. Мне даже странно, почему войско Семерых не смогли задержать в горах. Где действительно опасно, так это вот там, – отвечал Амфитрион, показывая на восток, куда горы шли еще больше на спад, и к морю выходила уже практически равнина.

– Там, на востоке, – продолжал он, – есть большие неосвоенные земли, где нам нужно построить несколько крепостей. И, конечно, нам совершенно необходим сильный флот, чтобы оборонять побережье.

– Что ж, Лаодамант, нам будет, чем заняться, когда я стану царем, не так ли? – обратился Геракл к своему другу.

– Нам? Тебе, Геракл! Ведь царем будешь ты, – отвечал кадмов потомок.

– Но и тебя от царства я далеко не отпущу. Будешь моей правой рукой.

– С радостью! Быть рядом с тобой для меня счастье.

– Друзья, не торопитесь, послушаем сначала, что нам Сфенел скажет, – попридержал резвых юношей Амфитрион.

Повозка между тем была уже почти в ложбине, и возница подумывал о том, чтобы дать коням отдых: уж очень тяжелым оказался для них подъем.

– Эй, Амфитрион, нам нужно остановиться, – сказал он старшему из путников.

– Да, ты прав, – отвечал тот, – я и сам хотел тебе предложить. Смотрите, друзья, здесь прекрасный луг. Здесь я заночевал с пастухами, когда мы перегоняли из Тиринфа коров.

Дорога спускалась еще дальше и еще больше отклонялась от прямого пути, уходя на восток через узкий проход. Луг со всех сторон ограничивался сосновым лесом. Коней распрягли и дали им попастись. Путники тоже могли перекусить, попить воды и побеседовать, разлегшись на траве, от которой исходила ночная прохлада: эта узкая ложбина еще не видела утреннего света.

– А что ты думаешь, отец, – обратился Геракл к Амфитриону, – чего нам ждать от Сфенела?

– В самом деле, не знаю. Вы же помните, в письме ничего конкретного не было кроме того, что Тиринф хочет дружить с Фивами. Но мы ведь не мальчишки, живущие по соседству. Я думаю, что Сфенел главным образом хочет посмотреть на тебя.

– На меня? Зачем? – удивился Геракл.

– Понимаешь, Персей очень хотел, чтобы царем стал ты. И незадолго до того, как ты родился, он всем объявил, что царство наследует родившийся первым в царском доме. А одновременно с твоей матерью была беременна еще и супруга Сфенела. Ты должен был родиться первым, но случилось иначе: раньше появился на свет Эврисфей, сын нынешнего царя. Старик после этого сильно сдал.

– Так значит он знал о… – Геракл посмотрел на лежащего рядом Лаодаманта и решил не договаривать, – или догадывался?

– О чем? – недоуменно спросил, приподнимаясь, кадмов потомок.

– Да так… Ты вот представь, Лаодамант, если бы все случилось, как того хотел Персей, я бы не оказался в Фивах, и царствовать вслед за Креонтом пришлось бы тебе, – отшутился Геракл.

– Друзья, нам надо продолжать путь, – сказал, вставая, Амфитрион. – Эй, Клит, запрягай! Едем дальше!

Возница, разлегшийся по другую сторону дороги, вернулся к своей работе. Путники заняли места в повозке: как и раньше, Амфитрион сел рядом с Клитом впереди, а двое юношей сзади.

В шутке Геракла хотя и была доля шутки, но в целом это была чистая правда. Лаодамант не раз благодарил богов за то, что на жизненном пути ему встретился Геракл. Царство было бы для него непосильным бременем и вовсе не из-за лени или отсутствия душевного устремления. Умением быстро принимать ответственные решения, этим, столь необходимым для власти качеством, природа обделила кадмова потомка, не забыв при этом одарить его злополучным родимым пятном в виде змеи. Геракл же, припоминая свою встречу с Персеем, теперь понимал смысл того, что тот говорил ему. Значит старик и до кончины что-то чувствовал! Юный герой все время одергивал себя: в обычной жизни, полагал он, он должен был быть обычным человеком и, лишь когда это действительно надо, – сыном бога.

Впереди показалась первая долина. Вход в нее охранялся крепостью: здесь начинались владения кекропийцев. После крепости уклон стал очень крутым. Путники быстро оказались внизу, где все было сплошь засажено виноградом. Эта долина разрезала надвое второй хребет Киферона – дорога окаймляла западную его часть. Третий, последний хребет можно было обогнуть лишь вдоль моря, и повозка пошла теперь навстречу солнцу по холмам, покрытым где лесом, а где садами, все время меняя спуск на подъем и левый поворот на правый.

– Амфитрион, а что же заставило тебя покинуть в свое время Тиринф? – спросил Лаодамант.

– К этому меня подтолкнуло несколько событий, – отвечал персеид. – Сфенел заступил на царство сразу после смерти Персея и первым делом избавился от братьев в своем окружении. При Персее все были равны, и каждый имел долю в управлении городом: Сфенел занимался взиманием податей, мой отец, Алкей, был военачальником на суше, а отец Алкмены Электрион заведовал всеми делами на море, – как военными, так и торговыми. Ясно было, что после смерти Персея так не будет: Сфенел должен был возвыситься над остальными, но по замыслу деда братья должны были держаться вместе, чтобы помогать друг другу и в случае надобности друг друга заменять. Но Сфенел рассудил иначе. Сначала он будто бы невзначай возвысил нескольких младших военачальников, и мой отец остался вроде как и не удел. Тогда-то он и сказал мне, что в Тиринфе больше делать нечего. Но совершенно я убедился в этом, когда Сфенел едва не поссорил меня на пустом месте с моим тестем, Электрионом. Тот тоже был недоволен способом правления, который избрал новый царь. Будучи одинок, он поначалу хотел отбыть и вовсе на Крит. Однако, узнав, что мы уезжаем в Фивы, Электрион решил остаться неподалеку, чтоб все-таки быть поближе к дочери и внуку. Он переселился в небольшой городок в тиринфской области и взял в жены мою сестру Анаксо.

– А где же твой отец?

– Зимует он в Тиринфе, а остальное время проводит на лугах со своими стадами. Я хотел переночевать у него перед тем, как мы займемся серьезными делами.

Крит… заморские страны… все это представлялось юношам таким далеким и таинственным. Дальние многодневные плавания… Именно в этот момент впереди путники увидели море. Им сразу открылся вид на большой залив и остров с несколькими вершинами под названием Саламин, который уже не покидал их до тех пор, пока они окончательно не спустились к побережью.

К полудню они были уже возле известнейшего святилища Матери Земли. Здесь у моря дорога разветвлялась, и в обе стороны шла по побережью: левая ветвь вела в Кекропию – ею воспользовался Феспий, при факельном свете спешивший помочь соседним Фивам, – правая через Мегары и Истм вела в Пелопоннес – сюда лежал путь Амфитриону, его сыну и кадмову потомку Лаодаманту.

Совсем на небольшом расстоянии от святилища у дороги стоял сложенный из камня колодец, у которого Амфитрион приказал остановить. Геракл, похоже, тоже узнавал его.

– Здесь мы встретили странно говорящих людей, не так ли? – спросил он у отца.

– Да, Геракл. Это была группа критян, потерпевших кораблекрушение. Они спрашивали тот храм, что мы едва миновали.

– И вы подвезли их? – поинтересовался Лаодамант.

– Конечно. Ну потеснились, разумеется. Ты же видишь, что здесь совсем недалеко.

– Они рассказывали о какой-то похищенной богине, да? – спросил Геракл.

– Удивительно, что ты помнишь! Ты ведь был совсем маленьким. Да, это верно, их возглавляла пожилая женщина. С ней было еще семеро более молодых мужчин и женщин и ее муж, старый корабельщик. Они говорили, что некогда похищенная царем Аида богиня больше не в его власти и что умирать теперь не так безнадежно, ибо она, словно мать, за каждого умершего в Аиде заступается. Критяне хотели поделиться этой вестью со служителями вот этого храма.

– И как эту весть там восприняли? Слышал ли ты что-нибудь?

– Нет. Может статься, твоя мать знает. Она посещает храм всякий раз, как проезжает мимо.

Амфитрион повел юношей немного дальше вдоль дороги. Клит медленно подавал повозку им вслед. Земли святилища тут заканчивались и начиналось довольно-таки большое кладбище. При этом в округе не было сколь-нибудь значительного поселения. Могилы стояли на склоне, спускавшемся к морскому берегу. На прибрежном песке лежал на боку потерпевший крушение критский корабль с уже обломанной от времени мачтой.

– Смотрите, друзья, будто поломанная лодка Харона, – сказал Амфитрион.

Действительно, это смотрелось похоже на то, как если бы буря на Стиксе сделала посудину подземного лодочника непригодной, и несчастные, похороненные здесь, застряв между землей и подземельем, вынуждены были бы сами выстроить себе эти могилы. Даже пять больших склепов на самом верху, у дороги, казались сложенными наспех. Впрочем, было видно, что каменную кладку пытались уже позже местами подлотать.

– Амфиарай, – прочитал Геракл на плите большого склепа. – Так это что, микенцы?

– Да, совершенно верно, – ответил Амфитрион, – пять больших склепов принадлежат пяти из семерых героев, ходивших на Фивы. Царь Адраст остался в живых, тело Полинника, тайно захороненное Антигоной, покоится где-то у нас. Сотни могил поменьше – могилы простых микенцев и аркадян, которые выступили вместе с Семерыми. Вот эти самые тела Креонт и не хотел выдавать поверженному неприятелю. Только неожиданная ночная атака кекропийцев, внявших мольбам Адраста, позволила захоронить их здесь, на самой южной, ближайшей к Микенам кекропийской земле.

– Смотрите-ка, алтарь, – сказал Лаодамант. – Им приносят жертвы?

Геракл провел несколько мгновений в молитве, склонив над могилами голову. Юный потомок Кадма негодовал: здесь покоились зачинщики войны, унесшей жизнь его родителя, причинившей большие несчастья его родному городу. Когда все трое путников снова погрузились в повозку, он не удержался и спросил Геракла, о чем же тот молился на этих могилах.

– Я слышал, – говорил в ответ Геракл, – что Адраст, царь уже и без того могущественных Микен, хотел создать большой союз, включив в него Аркадию, этолийский Калидон и Фивы. Для этого он хотел восстановить на престолах двух изгнанников: твоего дядю Полинника и калидонца Тидея. Но уже первый поход на Фивы оказался неудачным. Пойми, Лаодамант, я не оправдываю пролитой крови, но единство ахейских городов – это то, о чем должен думать каждый царь. Вот об этом я и просил мертвых героев – помочь нам, живым понять их ошибки и поступить правильнее.

– Твои слова, Геракл, как нельзя кстати, – подхватил Амфитрион. – Во все времена города помогали друг другу. Посмотрите-ка вперед.

Путники приближались к большому городу, такому большому, какого еще не было на их пути с того момента, как они покинули Фивы. Направо к нему ответвлялась дорога, слева была гавань, так что предстоящий им перекресток был довольно-таки оживленным. Ближайшая к берегу часть Саламина скрылась из вида, так что в море были видны лишь мелкие острова, и далеко-далеко в дымке – Эгина. Впереди впервые можно было разглядеть пелопоннесские земли. Присмотревшись к городу, что был у них на пути, юноши обнаружили несколько необычную деталь: город вроде бы стоял на двух не слишком высоких холмах, похожих на тот, на котором стояли Фивы, но один из них, тот, что поменьше, был заброшен: стены были разрушены, от построек торчали одни деревянные колонны, не было видно ни одной уцелевшей крыши.

Путники остановились на перекрестке на обед. Каждый купил себе по круглой ячменной лепешке. О пропитании и водопое для коней позаботился Клит. Амфитрион продолжал, между тем, рассказывать юношам:

– Кто бы мог подумать, друзья, что это место накрепко связано с Фиваидой. Только давно было дело. Даже Фиваида еще не была тогда Фиваидой, не называлась так эта земля. Персей, мой дед, был еще юношей. В Фивах наверное только начинал править отец Эдипа. Так вот, царь этих мест Нис не поладил с критянами, и они нагрянули сюда со своим флотом. Их корабли заняли все острова, что вы видите слева. В те времена был напротив Галиарта с нашей стороны большой город Онхест. Некоторые из его храмов еще и сейчас открыты на орхоменской дороге, но города нет, потому что тогдашний царь Онхеста Мегарей решил прийти на помощь жителям вот этих мест. Доверившись судьбе, он собрал всех способных носить оружие и подобно нам с вами отправился за Киферон.

– Разве такого человека мы не назовем безумцем, подобным Эргину? – спросил Лаодамант.

– Хм… Я бы не взялся так осуждать его. Думаю, что, напротив, Мегарей знал, что делал. Ведь пелопоннесцы тогда страдали от постоянных набегов тафиев, кекропийцы сами боялись критян как огня, ибо у них не было флота и их длинная и незащищенная береговая линия могла в любой момент подвергнуться нападению. Некому было прийти на помощь кроме царя Онхеста, понимаешь? И он пришел, положил здесь все свое войско, и погиб сам, но критян удалось изгнать. Женщин, стариков и детей из Онхеста приняли к себе Фивы. По всему видно, что и Нису пришлось прибегнуть к крайним мерам, ибо здешний город тоже был разрушен, а новый отстроен на другом холме и назван в честь царя Онхеста Мегарами. Так вот, ценой потери двух городов ахейцы защитились в свое время от критян.