Текст книги "Путь на юг"

Глава 2
Ксидумен

Носок башмака, окованный металлом, врезался ему в ребра.

– Ну, падаль, хайритское отродье… Что разлегся? Отдохнуть решил или продолжим?

Одинцов медленно повернул голову; виски были стянуты чугунным обручем боли. Его взгляд уперся в тяжелые башмаки, с победной уверенностью попиравшие дощатый настил, потом скользнул вверх – по мощным ляжкам, широкому поясу на объемистом чреве и заросшей рыжим волосом груди. Человек высился над ним подобно сказочному троллю – с таким же страшным, иссеченным шрамами бородатым лицом; по щеке стекала кровь, в холодных зеленоватых глазах затаились удивление и страх. Почему-то Одинцов знал, что должен сражаться с этим великаном. Еще он чувствовал ярость, но помнил, что в этой схватке нельзя убивать. Все остальное было покрыто тьмой.

Застонав, он перекатился на живот и, упираясь ладонями в прокаленные солнцем темные доски, привстал на колени. Теперь он видел плотную стену людей, толпившихся вокруг, – их было не меньше пятидесяти. Все коренастые, широкоплечие, обнаженные по пояс, в кожаных башмаках и юбочках до колен; у многих с переброшенных через плечо перевязей свисали кинжалы и короткие прямые мечи.

Как он попал сюда? И где он? Голова была пустой, только вспышками стробоскопа мелькали какие-то смутные воспоминания о зиме, окоченевших елях и снеге, кружившем за окном. Ему казалось, что еще мгновение, и он соскользнет обратно в тот холодный, белый, но такой привычный мир, а этот, полный тепла, солнца и света, растает, как туманный фантом. Но ярость, туманившая разум, держала крепче якоря. Он должен сражаться!

Одинцов поднялся на ноги, его качало. Нет, это доски настила слегка раскачивались под ним! Вместе с облаками в небе, далекой чертой горизонта и лазурной, искрящейся солнечными бликами поверхностью, такой знакомой, виденной не раз… Море? Что-то щелкнуло в голове, и еще одна частица новой реальности обрела свое место. Море, теплое море, такое же, как Средиземное или Карибское, что бы ни значили эти названия…

Но если вокруг море, то значит, он на корабле?

– Что, щенок, хватит с тебя? – Теперь рыжий не выглядел великаном, и Одинцов понял, что сам он выше противника на целую голову.

Нестерпимая боль пульсировала в висках, боль и ярость, с которой он не мог совладать. Ярость окрашивала мир вокруг него в кровавые оттенки. Он сморщился, отступил на шаг, разглядывая мускулистую грудь и могучие кулаки рыжего, перевитые ремнями с медными бляшками. Потом опустил глаза на собственные руки – пальцы были обмотаны такими же ремнями.

С одной стороны, это казалось правильным, с другой – что-то было не так, не в порядке. Он не мог понять, что случилось, но странное чувство преследовало его, словно тело, его покрытое шрамами, но все еще послушное тело, вдруг стало чужим.

В толпе зашумели, загоготали. «Он встал, встал, клянусь Шебрет!» – раздался чей-то ликующий вскрик; потом: «Дай ему, Рат! Врежь под ребра!» – и сразу же: «Рахи! Рахи! Бей, бей, бей!»

Боль. Дьявол, какая боль! Этот рыжий подонок ударил его, и потому так больно? Неуправляемая ярость захлестывала Одинцова, пресекая любую попытку вспомнить, понять или хотя бы удивиться. Сейчас это казалось совсем не важным; ненавистное лицо с клочковатой бородой маячило перед ним, и на шее, под завесой рыжих волос, была точка, что приковала его внимание. Он свирепо дернул ремень на правом запястье, смотал с пальцев длинную полоску кожи, густо усеянную металлическими бляшками, и уронил на палубу. Рыжий противник оскалил зубы в презрительной ухмылке. «Смотри! Сдается! Рахи сдается!» – долетел потрясенный шепот.

Он ринулся вперед в стремительном прыжке, сжав пальцы и вскинув руку в едином слитном движении, которое ни боль, ни растерянность, ни странное ощущение чужеродности тела не могли вычеркнуть из памяти. Там, под челюстью, сонная артерия и нервный узел… один точный, рассчитанный удар – хватит вполсилы – и эта груда рыжего мяса больше не будет смеяться над ним!

Ребро ладони опустилось на толстую шею, и рыжий покачнулся, выпучив глаза и хватая ртом воздух. Одинцов, ошеломленный, замер перед ним, разглядывая руки. Он сошел с ума или его конечности стали длиннее? Он же метил вовсе не в загривок, а в горло, в горло! Что с руками? И с пальцами? И с кожей?.. Она была гладкой, смугловатой, с золотистыми блестками выгоревших на солнце волос…

Рыжий сжал кулаки, набычился, шагнул вперед, размахнулся. Небо и море взорвались перед глазами Георгия Одинцова.

* * *

Застонав, он поднял веки. Головная боль прошла, сменившись вязким туманом, окутавшим сознание, словно полупрозрачная газовая фата. Одинцов облизнул пересохшие губы, снова прикрыл глаза и приступил к ревизии.

Одинцов Георгий Леонидович, полковник в отставке, инструктор по выживанию… Несомненно, это был он, но в то же время кто-то еще, почти незаметный, но все же присутствующий в его сознании. Он помнил, как они с Шаховым пили коньяк, помнил ломтики лимона на блюдце, помнил, что они о чем-то говорили, но все это было расплывчатым и неясным – во всяком случае, не объяснявшим, как он попал сюда, на это судно, в это море. Впрочем, не важно, решил он; все выяснится со временем, и спешить не надо, ведь такое уже было. После взрыва мины, нашпиговавшей его осколками… Контузия, три недели беспамятства и месяц амнезии, когда он с трудом вспоминал, кто таков полковник Одинцов…

Тонкая рука легла на его плечо, и нить воспоминаний оборвалась.

Он ощутил исходивший от пальцев аромат сушеных трав и чего-то еще, пахнувшего непривычно, но приятно.

– Рахи! Очнись, Рахи! Что с тобой? – Голос был негромок, тверд и явно принадлежал мужчине. Одинцов открыл глаза. Над ним склонились двое; их лица озаряло пламя глиняного светильника, что мерно покачивался на цепочке у потолка. Старик с бритым подбородком – это его ладони пахли так странно – и скуластый рыжеватый парень лет двадцати пяти. Нос у скуластого был слегка свернут набок, пухлые губы приоткрыты, маленькие глазки хитро поблескивали.

– Гляди, бар Занкор, смотрит! Смотрит, клянусь пупком Лефури!

На лукавой физиономии скуластого расцвела улыбка.

– Смотрит, но что видит… – недовольно пробормотал старик, пристально всматриваясь в зрачки Одинцова. – Ну-ка, Чос, бездельник, не заслоняй мне свет! – Молодой отодвинулся, и сухие пальцы уверенно ощупали лоб лежащего. – Рахи, ты меня слышишь? Или эта крыса Рат вышиб тебе последние мозги?

Так, отметил Одинцов. Значит, тот сукин сын, врезавший ему под ребра, – Рат. Молодой и скуластый – Чос. Старик – бар Занкор. Внезапно в памяти всплыло его полное имя – Арток бар Занкор, целитель. И он совсем не стар… едва на шестом десятке… Скудный свет да игра теней добавили ему лет пятнадцать. Рахи? Видимо, Рахи – он сам. Странно! Странно, что его тут знают, но зовут чужим именем!

И этот Арток бар Занкор… Кажется, он, Одинцов, с ним неплохо знаком. Может быть, даже лучше, чем с Рахи, за которого его принимают… Видно, у этого парня неприятности с рыжим громилой Ратом. Серьезные неприятности, которые требуют вмешательства целителя… Врача? Нет, вряд ли тут есть настоящие врачи… Ну, ничего! Пусть этот туземный знахарь поставит его на ноги, и через пару дней Рат будет грызть палубу стагарта!

Слово выскочило неожиданно, как и полное имя целителя. Стагарт… Корабль, на котором он пустился в плавание… Нет, не корабль! Во всяком случае, не одно из тех судов, на которых когда-либо доводилось плавать Одинцову. Однако он прекрасно знал, что такое стагарт. Да, прекрасно! Это…

– Рахи, болван, да поразит тебя Шебрет бессилием от пупка до колена! – вдруг гаркнул целитель. – Я ведь вижу, что ты слышишь меня!

Одинцов слабо улыбнулся.

– Да, Арток.

– Темен путь богов, и для нашего Рахи он еще не свернул к Югу, – заметил Чос. Словно по волшебству, в руках у него возникла миска, над ней вздымался аппетитный парок. – Жрать хочешь? – прозаически осведомился скуластый.

Одинцов кивнул, приподнявшись на локте. Чос потянулся к поясу, тихо лязгнул металл, и у губ Одинцова возник ломоть мяса, наколотый на тускло блестевшее лезвие. С внезапной жадностью он рванул кусок, прожевал, сглотнул. Чос уже протягивал чашу с кислым прохладным вином – запить. Под одобрительные кивки Артока Одинцов быстро разделался с едой и, с облегченным вздохом, снова вытянулся на спине.

– Завтра нам в караул, – сказал Чос. – Ты лежи, октарх, мы обойдемся.

Внезапно Одинцов сообразил, что с ним говорят не на русском, испанском или английском и что на арабский, который он худо-бедно знал, язык тоже не похож. Но казалось, что он понимает его не хуже родного и даже думает на нем, вставляя русские слова, когда не хватало подходящих терминов. Скажем, вроде контузии и амнезии, о которых здесь не имели понятия… А вот с караулом все было ясно, как и со званием октарха. Невысокий чин! То ли сержант, то ли десятник…

– В этот раз обойдемся, – повторил скуластый. – Но если ты не оклемаешься за пару дней, Рат обещал скормить тебя саху.

Акулам, мысленно перевел Одинцов. Хотя эти саху не совсем акулы, поменьше и плавают стаями.

– Не болтай, глупец, – строго прервал Чоса целитель. Он поднялся и отступил к стене. Одинцов, глаза которого привыкли к полумраку, увидел, что лежит в каморке метров пять площадью и что его топчан находится против занавешенного темной тканью узкого проема. Арток чуть отодвинул занавес, прислушался – до Одинцова донеслись храп и сонное бормотанье.

Под мерное покачивание судна там спали люди; видимо, час был поздний.

– Ты начал лечить, ратник, я закончу, – усмехнулся Арток и повелительно кивнул Чосу в сторону проема. – Сходи-ка за этой девчонкой… как ее?.. Зия?..

Скуластый хихикнул и беззвучно исчез, прихватив миску и чашу.

Целитель покопался у пояса, вытащил крохотную бутылочку, заигравшую стеклянным блеском, и сунул ее под матрас, рядом с левой рукой Одинцова.

– Выпьешь… потом. – Он протяжно зевнул, прикрывая рот ладонью. – Выпьешь, чтобы спать крепко и видеть сладкие сны. Кости у тебя не сломаны, и духу жизни нет препятствий ни в груди, ни в животе. Но запомни, Рахи… запомни, Аррах бар Ригон, носитель тайны, наследник славного рода… если ты еще раз свяжешься с Ратом, я сам прикажу швырнуть тебя в море.

Задув светильник, он тихо, как тень, выскользнул из каморки. Одинцов нахмурился. Тайна? Какая еще тайна? Только этого ему не хватало! Может, дело в том, что его появление здесь столь же таинственно и непостижимо для окружающих, как для него самого? Нет, целитель имел в виду другое. Откуда-то он знал, был уверен, что тайна связана не с Георгием Одинцовым, а с Рахи, с этим Аррахом бар Ригоном. Поразительно! Похоже, что Одинцова тут никто не заметил. Есть Рахи, и этого вполне достаточно.

Силы вернулись к нему – силы, но не память. Сознание было по-прежнему затуманено, и временами происходящее казалось то ли сном, то ли театральным действом, в которое он попал не по своей воле. Если не считать этой продолжавшейся амнезии и странного ощущения раздвоенности, все остальное было в порядке. Чуть саднило ребра, слева, куда пришелся удар Рата, да на правой скуле он нащупал ссадину, покрытую слоем пахучей мази. Мелочь, ерунда! Глубоко вздохнув, Одинцов сел, спустил ноги с топчана, провел ладонью по обнаженной груди, животу, короткой набедренной повязке. Знакомое тело… сильное, мощное… чего-то, однако, не хватает… Он ощупал бедро, плечо, колено, которое собирали из осколков, дотянулся до спины. Ни рубцов, ни шрамов! Под пальцами гладкая кожа, упругая, как у юноши…

Одинцов снова вздохнул, заставив себя успокоиться. Не стоит торопить события; два-три дня или неделя, и он все вспомнит, как после той контузии. Разум и память снова станут ясными; они, в отличие от тела, способны восстановиться полностью. А с телом непорядок… Хотя как считать: он ведь дрался с Ратом, а в сердце не кололо, будто нет там никакого осколка. И теперь не колет…

Занавес у входа дрогнул, послышался шорох, и рука Одинцова непроизвольно метнулась к изголовью. Он знал, что ищет там, в углу, под досками топчана, – и почти не удивился, когда пальцы легли на рукоять клинка.

В полумраке раздался тихий журчащий смех.

– Отважный господин Аррах разрубит меня мечом? Я больше люблю, когда ты пускаешь в ход свой дротик. У тебя это неплохо получается.

Гибкое девичье тело опустилось к нему на колени, нетерпеливые руки дернули узел набедренной повязки, потом обвили его шею. Незнакомка пахла морем и ветром, а нежные, чуть шершавые губы хранили привкус соли.

Ладонь Одинцова скользнула к стройной талии, нащупала плоский живот, короткую юбочку, гладкую кожу бедра. Потом его пальцы пропутешествовали обратно, нырнув под тонкую ткань ее символического одеяния, пока не наткнулись на полную грудь.

Кем она приходится Арраху?.. – подумал Одинцов. – Возлюбленной? Случайной подругой? Женщиной, решившей утешить проигравшего схватку бойца?

Действовала она с умением и завидной быстротой – поджав коленку, повернулась и скрестила ноги на пояснице Одинцова. Ищущий язычок коснулся его губ, и он ответил поцелуем на поцелуй. Что бы ни случилось, не стоило отказываться от такого подарка судьбы. Впрочем, отказываться было поздно – обхватив его за плечи, незнакомка уже ритмично раскачивалась, испуская глубокие вздохи. Губы и пальцы девушки тоже не оставались без дела, пока мышцы ее не расслабились, и в этот миг теплая волна наслаждения накрыла Одинцова. Раздался слабый стон, и, содрогнувшись, она приникла к нему в последнем усилии.

– Рахи… милый… – Шепот был едва слышен, тело ее обмякло, губы ласкали его шею. Он прижал ее головку к груди, поглаживая короткие завитки волос. Странная история! В первый момент ему подбили глаз и чуть не сломали ребра, зато дальнейшее искупало первую неудачу. Подумав об этом, Одинцов усмехнулся. Мясо, вино и женщина! Что еще нужно солдату?

Пусть чин октарха невелик, но для начала и это совсем неплохо! А что касается Рата… ну, через пару дней он разберется и с ним. Возможно, скормит акулам-саху.

Он нежно погладил девушку по спине, затем подумал о том, какой бесценный источник информации расположился на его коленях. Упускать этот случай не стоило. Он не уверен в своем прошлом – тем более надо обогатиться знаниями о настоящем и будущем. Эта девушка – кажется, Зия? – может немало порассказать, если провести допрос с умом.

– Ты вернула меня к жизни, дорогая, – шепнул Одинцов, решив, что такой комплимент уместен в сложившейся ситуации.

– Я стараюсь возвращать долги, – выдохнула Зия в его ухо.

Долги? Интересно! Похоже, в его кошельке уже завелась пара монет в местной валюте.

– Этот Рат… пузатый мерзавец… теперь снова будет приставать! Думает, что с алархом пойдет любая девушка! Болван, клянусь благоволением Ирассы!

Так, ясно, вот и причина недавнего поединка. Но он выступил не лучшим образом, а Зия, надо думать, полагалась на него… Одинцов хмуро сдвинул брови и пощупал ссадину на скуле. Поражение было позорным. Особенно если учесть, что этот Рат не владел приемами самбо и бокса и не имел понятия о карате.

– Аларх Рат получит свое, – твердо произнес он. Потом, чуть поколебавшись, спросил: – Вчера… Как было вчера? Я плохо помню…

Рассмеявшись, Зия игриво куснула его за ухо.

– Ты почти уделал его! Потом… потом вдруг схватился за голову и закричал… страшно, будто тебя поразила молния Шебрет! Тут он и ударил… – Вздрогнув, девушка торопливо добавила: – Но все было честно! Ратники видели… собралась почти вся ваша ала, кроме караульных. Твои разозлились. – Одинцов почувствовал, что она кивнула в сторону проема, откуда доносился храп. – Каждый потерял монеты!

– Они ставили на меня?

– Конечно! Не на Рата же!

– А ты?

– Я? Откуда деньги у рабыни? Да и зачем они мне? Я чищу котлы, варю похлебку… а потом сплю, с кем захочу.

Одинцов почесал в затылке. Смутные воспоминания бродили под черепом – о сфере интимных услуг в Тегеране и Гамбурге, о темнокожих девушках Анголы и тоненьких хрупких вьетнамках. Те, кто был живым товаром, без денег ничего не предлагали, нигде и никогда. Но здесь, похоже, рабский статус не влиял на отношения полов. Отработал, значит, свое у котла, и спи с кем хочешь. Только не с пузатым мерзавцем Ратом.

Зия устроила головку у него на плече.

– Скучно, – вздохнула она. – Плаваем по Ксидумену туда-сюда, возим снаряжение да прожорливых ратников Береговой Охраны… Тоска!

– Зато тепло, – промолвил Одинцов. – По-моему, этот Ксидумен очень приятный водоем.

– Скажешь тоже, водоем! Море! На тысячи тысяч локтей!

– И где ты бывала?

– Всюду, от Джейда до Стамо. В городах, конечно, веселее, можно заглянуть в таверну или в храм, а в море развлечений нет, кроме котлов и похлебки. Если бы не ты… – Девушка опять вздохнула. – Но дней осталось так мало! Скоро хайритский берег… погрузим этих дикарей-наемников, и обратно в Айден.

Айден, Джейд и Стамо, Ксидумен, повторял про себя Одинцов. Еще хайритский берег… Не вспоминались ему такие города и страны, как, впрочем, и стагарты, огромные плоты, пересекающие моря под парусами. Что до наемников, то их на Земле тоже хватало, но перевозили их большей частью на самолетах.

– Вернемся в Айден, в Тагру, и ты уйдешь воевать с ксамитами в южные земли, – печально сказала девушка. – Уйдешь и забудешь про Зию…

– Значит, не надо терять времени, – решительно произнес Одинцов, склонившись к ее лицу. Боль в ребрах дала понять, что Зия еще не до конца рассчиталась со своим кредитором.

Раздался журчащий смех девушки, и он почувствовал, как ее губы щекочут шею.

* * *

Крепко проспав до утренней зари под действием снадобья бар Занкора, Одинцов раскрыл глаза на рассвете и убедился, что память к нему пока что не вернулась. Возможно, что-то могло подсказать, кем он здесь является и к каким причастен тайнам, – с этой мыслью он приступил к изучению своего имущества. Ему никто не мешал. У изголовья постели обнаружилось оконце, забранное деревянным ставнем; распахнув его, он полез под топчан.

В строгом порядке там были разложены два палаша или меча с прямыми стальными лезвиями, короткий и подлиннее, кинжал на поясном ремне, три дротика с полутораметровыми древками и похожим на иглу острием, железная кольчуга, шлем и объемистый полотняный мешок. В углу валялись тяжелые сапоги и одеяние вроде кожаной туники.

Одинцов задумчиво разглядывал свои находки. На его взгляд – а он являлся экспертом по холодному оружию, – мечи и доспехи были сработаны если не превосходно, то на совесть; правда, его удивило отсутствие щита. Либо октарху не полагался щит, либо… Он взвесил в руке короткий клинок, чью рукоять прикрывала кожаная, обитая металлическими бляшками гарда сантиметров тридцать в диаметре. Вот и щит! Все это снаряжение, включая довольно легкую кольчугу, принадлежало, несомненно, пехотинцу. Бойцу, который догоняет врага, прикрывает отход своих, стережет рубежи, таится в засаде. Легковооруженному воину, которому приходится много и часто бегать. Одинцов довольно кивнул головой. Бегать он любил и умел – во всяком случае, до последней контузии.

Рассмотрев оружие, он занялся мешком. Кроме плаща из грубой шерсти, там находились только три предмета: большая кожаная фляга для воды, мешочек с тремя десятками медных монет, среди которых посверкивали три-четыре серебряных, и бронзовая цепь с круглым медальоном. На нем была отчеканена волна, крутой вал, готовый рухнуть на берег. Одинцов погладил тонкие завитки гребня; в голове у него по-прежнему стоял туман, однако из прошлого уже начали просачиваться кое-какие воспоминания. Кажется, он попал в местный эквивалент морской пехоты.

Еще раз оглядев разложенное на топчане добро, он встряхнул опустевший мешок. Торба, сшитая из толстого полотна, затягивалась сверху кожаным ремнем; сбоку были приторочены широкие лямки, в несколько слоев покрытые тканью. Чтобы не резало плечи, догадался Одинцов и поискал в памяти нужное слово. Рюкзак! Превосходно! Если дело пойдет такими темпами, через пару дней он вспомнит, как сюда попал, а главное – зачем.

Он прощупал швы мешка. Пусто. Затем стал сгибать лямки. В левой – ничего. В правой… Одинцов потянулся за кинжалом, чуть подпорол ткань и, запустив внутрь нетерпеливые пальцы, вытащил нечто похожее на зажигалку. Параллелепипед, плоский, явно пластмассовый, в палец длиной, с едва выступающей кнопкой на одном торце и круглым хрустальным колпачком – на другом. Больше всего эта штука походила на маленький фонарик.

Он попытался стянуть колпачок. Безрезультатно. Нажал кнопку. Тоже ничего. Поцарапал корпус кончиком кинжала – пластмасса, вне всякого сомнения, но очень прочная.

Положив непонятный предмет на топчан, Одинцов уставился на него в полном недоумении. Среди архаического оружия, медных монет и грубой одежды эта вещь казалась посланием из неведомого будущего. Ай да Рахи, носитель тайны, наследник славного рода бар Ригонов! – подумал он. – Любопытную штучку таскает парень в своем мешке!

Сунув «зажигалку» обратно и отложив горсть медных монет, Одинцов забросил мешок вместе с прочим снаряжением под топчан. Потом принялся разглядывать монетку: с одной стороны на ней был солнечный диск в окружении двенадцати лучей, с другой – профиль важного носатого мужчины.

Эта личность казалась смутно знакомой, но где Рахи мог повстречаться с этим носатым господином, память не говорила. Одинцов бросил монету к остальным и выглянул в оконце. Мелкие волны бежали в неведомую даль, ярко-оранжевое светило повисло над чертой горизонта, в небе плыли облака. По-земному было часов семь, и бог знает сколько в этом мире. Он зевнул, растянулся на тощем тюфячке, покрывавшем жесткое ложе, и прикрыл глаза.

Он пролежал так часа четыре, прислушиваясь к болтовне и азартным выкрикам в соседней, более обширной каюте – там, кажется, играли в кости. Это время не пропало даром: Одинцову удалось почерпнуть много нового и полезного. Теперь он знал, что окта включает восемь бойцов, ала – восемь окт, и ею командует аларх Рат, который не мог похвастать любовью подчиненных. Еще упоминалось какое-то более крупное соединение – пятая орда Береговой Охраны. Значит, он правильно догадался насчет «морской пехоты»! Ратники вполголоса ругали судьбу и некоего Айсора бар Нурата, полководца, по воле которого пятая орда плыла сейчас к северным хайритским берегам. Им, как и девушке Зие, путешествие казалось скучным, тем более что на обратном пути гордым воинам Айдена предстояло чуть ли не прислуживать наемникам. Видно, эти парни из Хайры являлись ценным товаром!

За перегородкой раздался шум, быстрые шаги, лязг металла, грохот сбрасываемых на пол кольчуг. Одинцов встал. Похоже, его окта – неполная, семь бойцов, – вернулась с дежурства. Он набросил тунику, застегнул широкий пояс с кинжалом, сгреб монеты в ладонь. За стенкой уже звякали миски, гудели голоса, слышался бодрый тенорок Чоса. Одинцов откинул занавеску и перешагнул высокий порог.

Дьявол! Он чуть не содрал скальп о притолоку! Хотя мог поклясться, что проем был не меньше двух метров высотой! Или он подрос со вчерашнего дня?

В обширном низком помещении наступила тишина. Тут было с полсотни лежанок, точно таких же, как в закутке Одинцова. Семь ближайших занимала его окта, еще столько же, у противоположной стены, тоже выглядели обитаемыми. Между ними темнел узкий занавешенный проем – видимо, он вел в маленькую каютку второго октарха. Двери, что выходили на палубу, были широко распахнуты, и яркий солнечный свет золотил гладкое дерево обшивки.

Семь пар глаз уставились на Одинцова. Крепкие невысокие парни, с рыжими или соломенными волосами, босые и голые по пояс. Сброшенные кольчуги и шлемы валялись на топчанах; на полу стоял дымящийся котел.

Опустившись на ближайший лежак, Одинцов стукнул кулаком по войлочной подушке и высыпал в ямку горсть монет.

– Это за вчерашнее… – Потом кивнул Чосу: – Разливай!

Ели в мрачном молчании, но с аппетитом – мясное варево с кореньями и овощами было пряным, густым и не оставляло желать лучшего. Покончив с едой, Одинцов встал и направился к двери. На пороге остановился, бросил Чосу:

– Пойду прогуляюсь. Раздели. – Он показал на монеты.

В неясной ситуации лучше поменьше говорить, побольше слушать и смотреть. Временная амнезия не пугала Одинцова, но слишком многое из случившегося вчера было непонятным, удивительным и потому внушающим опасения. С какой стати рыжий Рат назвал его хайритским отродьем, а почтенный целитель – Аррахом бар Ригоном, носителем тайны? Что это за тайна? Возможно, она связана с крохотным устройством, обнаруженным в лямке походного мешка? Что означают эти мгновенные проблески памяти, когда слова, то привычные, земные, то местные, никогда не слышанные прежде, всплывают у него в голове, наполняясь смыслом, словно детали огромного полотна в темном музейном хранилище, выхваченные ярким лучом фонаря? И, наконец, почему его принимают за бравого октарха Рахи, драчуна и любителя молоденьких рабынь?

Он медленно брел по палубе, едва замечая странную неуверенность своих движений; шаг словно бы стал размашистей, ноги – длиннее, плечи – шире. Его покачивало, но не от слабости, а скорее от излишка неконтролируемой энергии и силы. Что-то с координацией, мелькнула вялая мысль.

Сзади раздалось покашливание. Одинцов поднял голову. К нему важной поступью шествовал Арток бар Занкор, целитель. Лысый череп сверкает на солнце, подбородок выставлен вперед, длинная черная тога полощется на свежем ветру, на шее – серебряная цепь. Подошел, ткнул сухим кулачком в бок:

– Ну как, октарх, лечение помогло?

Одинцов усмехнулся, склонил голову.

– Можно было бы повторить, почтенный бар Занкор.

– Это уж твое дело, я тебе не поставщик девок. – Одновременно он пощупал ссадину на скуле, синяк на ребрах, потом, стиснув пальцами острый подбородок, уставился в затуманенные глаза пациента. – Нет, Рахи, что-то с тобой не в порядке. Старый Арток знает, что женщина – лучшее лекарство для солдата, но, видно, на этот раз простыми средствами не обойдешься. Мне кажется, что Рат вышиб тебе половину мозгов, а их и так было не слишком-то много. – Он задумчиво покачал головой. – Ладно, погуляй, а после заката приходи ко мне.

– Куда? Где тут твой лазарет? – спросил Одинцов.

Кустистые брови целителя взлетели вверх.

– Ты даже этого не помнишь, Аррах Эльс бар Ригон? Придешь на корму стагарта, первая дверь слева. Ты левое от правого еще отличаешь, мой благородный господин?

Он резко повернулся и зашагал прочь.

Одинцов потер виски. Значит, не просто Аррах, еще и Эльс… И даже благородный господин… Ничем не хуже Георгия Одинцова, полковника в отставке…

Прислонившись к перилам фальшборта, он окинул взглядом палубу. Стагард, морской плот, был огромен – двести метров в длину, пятьдесят в ширину. Пять прочных длинных мачт возносили вверх серые квадраты парусов; устойчивый бриз тянул с юга, превращая полотнища в гигантские, выпуклые и упругие подобия женской груди. Алый кружок в центре каждого паруса довершал сходство.

На носу и корме высились двухэтажные надстройки с галереями и ведущими к ним лестницами. Носовая была казармой и матросским кубриком, и, кроме мореходов, в ней сейчас вольготно разместились шестьдесят четыре бойца алы Рата. Но из подслушанных разговоров Одинцов знал, что на обратном пути туда набьется сотня хайритских наемников, а славные солдаты Береговой Охраны будут ночевать на палубе, вместе с матросами и рабами.

Кормовая надстройка, с резными столбами и выступающей широкой галереей, служила складом; здесь же обитали те, кто властвовал над судном и вел его в море по картам, звездам и светилам, – капитан-сардар, его помощник и офицеры-навигаторы, а вместе с ними – судовой казначей и целитель бар Занкор, глаза и уши Ведающих Истину.

Обширное пространство между второй и третьей мачтами занимал огороженный загон. Там сгрудились какие-то животные, похожие на крупных овец; вокруг изгороди лежали плотно увязанные кипы сена. Палуба перед загоном была покрыта плотно утоптанной глиной. На этой площадке торчали трубы десятка очагов с вмазанными в них большими котлами и широкими топками; рядом суетились женщины – Одинцов заметил, как одна из них весело махнула ему рукой. Зия?..

Середину палубы заваливали тюки и бочки – огромные, в рост человека; по ее краям, у фальшборта, торчали рукояти рулевых весел и угрожающе тянулись к небу рычаги катапульт. На веслах стояли матросы, обожженные солнцем крепкие молодцы со светлыми выгоревшими волосами. Вдоль ряда камнеметных машин прохаживался часовой в полном вооружении, с дротиком в руках. Видимо, из окты, что размещалась рядом с солдатами Рахи; Одинцов заметил, что соседи исчезли еще до обеда.

Он перегнулся через перила. Прозрачная вода плескалась в двух метрах внизу, омывая торцы неохватных смоленых бревен, на которых, подпираемый лесом толстых брусьев, держался палубный настил. Кое-где сверкающую морскую гладь прорезали острые плавники саху – вертких, похожих на торпеды тварей с тройным рядом зубов в пасти. В километре слева и справа, вздымаясь будто бы прямо из воды, виднелись одетые парусами мачты. Одинцов смог разглядеть их и позади, на юге; казалось, стагарт тянется за стагартом до самого горизонта. Но он знал – откуда?.. почему?.. – что в поход к северным берегам вышло только два десятка гигантских плотов, малая часть великого флота Айдена.

* * *

Ужинали тут засветло. Прожевав сухари с острым соленым сыром, Одинцов выпил кружку кислого вина и направился в свою каморку. Во время еды скуластый хитроглазый Чос неоднократно бросал на него вопросительные взгляды – то ли хотел что-то сказать, то ли ему были нужны какие-то дополнительные распоряжения. Одинцов остановился на пороге, коротко бросил:

– Всем спать.

Других указаний не потребовалось – парни начали разбредаться по лежакам. Вероятно, Рахи пользовался у воинов своей окты непререкаемым авторитетом.

Одинцов вошел к себе, предусмотрительно наклонив голову, высунулся в окошко и поглядел на оранжевое светило. Пожалуй, до заката оставалось часа два. Он подождал, пока гул голосов и шарканье ног в соседней каюте сменится ровным похрапыванием, снова вытащил «зажигалку» и уставился на нее. Не исключалось, что эта странная вещица, продукт высокой технологии, попала сюда вместе с ним. Но если так, то в чем же ее назначение?

Он покопался в памяти. По-прежнему пусто. Ничего! Он не мог вспомнить, видел ли когда-нибудь раньше такой прибор. На гладком корпусе цвета слоновой кости не было никаких надписей – ни маркировки, ни названия фирмы-изготовителя. Впрочем, это ничего не означало; многие устройства, которыми он пользовался в прежней жизни, были анонимными.