Текст книги "Империй призрачных орлы. Как русская епархия в Америке послужила фактором в развязывании Первой мировой войны"

«Американский православный вестник» этому весьма содействовал: выражения «Червонная Русь» и «Угорская Русь», которыми москвофильские будители называли русинское население и земли Галиции и венгерского Прикарпатья, прочно вошли в российский лексикон как потенциально российские территории.

Так на геополитическом горизонте рубежа XIX и XX веков возникла новая символическая страна, «Червонно-Угорская Русь», не имеющая под собой политической реальности, но наполненная реальностью символической, – подобно Константинополю, представлявшему для греков исчезнувшую Византию, маячившую подобно призраку над телом Оттоманской империи, а затем Турции. В сознании панславистов эта «Червонная Русь», по существу бывшая неким «умным» наваждением или градом Китежем, стала на четвертое место в ряду вполне реальных Великороссии, Малороссии и Белоруссии. В этом смысле показательна уже приводимая «Народная история Руси» Иеронима Луцика, написанная за несколько лет перед войной и посвященная предстоятелю русской епархии Платону, архиепископу Алеутскому и Северо-Американскому. В этой истории, начатой с Рюрика, история Галицкой Руси как часть истории Руси Литовской, затем Польши и затем Австрии впервые ставится в единую строку с историей России, или «Руси державной», с обзором московских князей и Российских царей вплоть до современного автору Николая II, здравицей которому и заканчивается последняя страница книги: «Да живет святая, Православная Русь, защитница всего славянства. Да живет Русский Царь и царствующий Дом, Богом данный, блюститель русской силы и чести».[89]89
  Луцик Я. (Роман Сурмач), иероним, цит. соч., 343.


[Закрыть] Это уникальная трактовка истории русинов, включенная в Русскую историю. В ней краткие обзоры историй Угорской и Буковинской Руси заканчиваются и обзором «Руси Американской», то есть предвоенного укоренения и своеобразного вторичного «подданства» русинов в русской епархии в Америке.[90]90
  Там же, 347.


[Закрыть]

Поэма Иеронима Луцика, посвященная архиепископу Платону

Конечно, это была уже американская книга, оторванная от своей галицкой и карпаторосской почвы и политической реальности. Она давала некий конструкт и одновременно и формулировала, и выражала некую новую идеологию, складывавшуюся у русинов, нашедших в русской американской епархии почву для своего мифа и идеала, – почву, на которой их никто не притеснял и которая их политически ни к чему не обязывала. Такое сознание могло возникнуть только в Америке, то есть при полном отрыве религиозного, культурного и даже этнического сознания от политической реальности Старого Мира, – а главное, при полном отделении Церкви от государства. Русские публикации в Америке, принявшие и даже провоцировавшие эту идеологию и свободно оперировавшие этими понятиями, – «Червонная Русь», «Подъяремная Русь», – сумели убедить в этом мифологическом конструкте-хронотопе определенную часть православной иерархии и духовенства в самой России. Даже архиепископ Тихон (Белавин) в своем выступлении на Мэйфилдском соборе называл русинов – свою основную паству – «русским народом» из Австро-Венгрии.[91]91
  Тихон, архиепископ, Ход совещаний на первом Соборе Северо-Американской православной церкви, 20 февраля 1907 г. // АПВ, v. XI, № 5, март 1907, 83.


[Закрыть]

Православные русины в Американской епархии охотно принимали такое толкование, поскольку для них самих Россия была полной абстракцией, да и образ их собственной родины, из которой они эмигрировали, постепенно все более и более тускнел. Даже в наши дни телевизора и интернета достаточно провести несколько дней в глубинке штата Пенсильвания, где-нибудь в районе Свято-Тихоновского монастыря, чтобы почувствовать, насколько отсюда весь мир вне ее представляется далеким и нереальным. Что же говорить о неграмотных или полуграмотных иммигрантах в конце XIX века, целыми днями трудившихся в пенсильванских шахтах или на сталелитейных заводах, а по воскресеньям собиравшихся в своих церквах и полностью делегировавших собственное представительство доверенным выборным лицам и духовенству, организовавшим их новый быт в русской епархии? Для них несколько измененное имя «русские» значило именно то, чем они были всегда и чем продолжали оставаться в Америке, и ничуть не больше. Но именно тем, что они так легко и охотно дали себя переименовать и так легко восприняли великорусскую риторику своих двух органов печати, став православными, они стали способствовать распространению и в России мнения, что и их собратья в Австро-Венгрии с радостью готовы вместе со своими территориями войти в великую Россию.

Вот, например, статья о двадцатилетием юбилее русского православного Петро-Павловского братства в гор. Бриджпорте штата Коннектикут, напечатанная, правда, в 1914 году, сразу же после начала войны, в «Американском православном вестнике»:

«Велика и широка наша Русь родная. От Дуная до Алтая и дальше Великого Океана тянется одна неделимая великая русская земля. От холодных льдов севера до знойного Закавказья и Туркестана простирается наша родина святая. И на всем этом пространстве живет один русский народ, соединенный единою верою православною, крепкий единым русским духом христианской любви. Одна великая неделимая Русь. Она не делится и не должна разделиться. Она едина. Потому-то она так сильна и могущественна, ибо «в единении сила». И все русские люди, живут ли они в Галичине или на Угорской Руси, в златоверхом Киеве, или в златоглавой белокаменной Москве, суть братья и дети одной Великой Русской Земли. Наша родина – целая Россия, наше знамя – православный трираменный крест, наш народный клич – «С нами Бог!». С такими мыслями было заложено в г. Бриджпорте, штате Коннектикут, и наше Русское Православное Петро-Павловское Братство, которое и стало существовать с 7 августа 1894 г».[92]92
  Двадцатилетний юбилей Русского православного Петро-Павловского братства в г. Бриджпорт, шт. Конн. // АПВ, № 16, v. XVIII, август 28,1914.


[Закрыть]

Можно представить, с каким удовлетворением русский царь мог читать такие и подобные изъявления безоговорочного русского патриотизма и лояльности ему лично, доходившие из далекой американской епархии, когда его собственная держава раздиралась революцией, антиправительственным террором и национально-сепаратистскими движениями, и резкая критика его режима и дворцовых порядков раздавалась с трибуны Государственной Думы. По какой-то злой иронии выпуск «Американского православного вестника» с этой статьей вышел 28 августа 1914 года, три дня спустя образования на территории, занятой русскими войсками Галиции (25 августа) генерал-губернаторства графа Бобринского, провозгласившего основой своей политики здесь учреждение русского языка, закона и строя, путем ее скорейшей инкорпорации в состав империи. Конечно же, это только способствовало убеждению австро-венгерских политиков в том, что русская епархия в Америке, куда формально входили и сербские приходы, являлась мало прикрытым заморским плацдармом, на котором Россия заранее разыгрывала это свое наступление.

Однако действительно ли эти слова выражали самосознание карпаторосских членов Петро-Павловского братства в Бриджпорте? Очень сомнительно. Их автор взял процитированное клише из заявлений русинов-москвофилов и подобных же статей и лозунгов в «Американском православном вестнике». По сей день стоит в том же Бриджпорте, в Новоанглийской епархии Православной Церкви в Америке, построенная в 1894 году этим братством Святодухова церковь, где недавно более десяти лет прослужил священником выходец из России, даже москвич, тщетно пытавшийся ввести хоть немножко русского (церковнославянского!) языка в богослужение и в жизнь своего прихода, чтобы привлечь новых иммигрантов из России. Приход, состоящий из внуков, правнуков и праправнуков основателей прихода и братства, написавших такую русскую патриотическую статью, и слышать не хотел ни о каком русском языке даже в гомеопатических дозах да и не очень жаловал иммигрантов из собственно России. В конце концов, он этого русского священника выжил. Приход в настоящее время англоязычен на сто процентов, ни Россия, ни ее культура, ни ее язык его всерьез не интересуют. Также не интересовала их дедов и прадедов реальная Россия, когда они писали эту статью про свой двадцатилетний юбилей. Для них это была не более чем привычная риторика тех органов печати, которые для них издавались. Но эта терминология и идеология ни в Коннектикуте, ни в Пенсильвании, ни в Канаде, из которых они уже не собирались никуда далее эмигрировать, их политически ни к чему не обязывали.

Многократное усиление (амплификация) «москвофильской идеологии» в Американской Руси

Итак, осев в Америке и не собираясь далее никуда эмигрировать, русины, как оставшиеся в униатстве, так и перешедшие в православие, стали строить свои общественные организации. Без какого-либо подспудного умысла русины называли их «русскими». В феврале 1892 года, после перехода конгрегации о. Алексея Тофта в русскую епархию, «группа Галицких и прикарпатских священников и мирян» собралась для создания «Объединения Греко-католических Русских Братств». На этом же собрании организаторы постановили издавать газету под названием «Американский русский вестник». Газету решено было издавать «"на русском", но „русском“ со словацким диалектом».[93]93
  Dyrud К. Р., цит. соч., 59.


[Закрыть]

Три года спустя о. Алексей Тофт на собрании в своем приходе в г. Билкес-Барре в Пенсильвании призвал к созданию Русского Православного Общества Взаимопомощи.[94]94
  Коханик П. Начало истории американской Руси, в: Peter S. Hardy, ed. Prikarpatskaia rus', Trumbell, Conn.: Peter S. Yardy, 1970, p. 499–500.


[Закрыть] Оно и было основано в 1895 г. самим Тофтом совместно с архиепископом Николаем и русским консулом в Нью-Йорке А. Е. Оларовским. Показательно, что именно консул, то есть не церковная фигура, а представитель Российского государства, стал его первым президентом (1895–1897 годы).[95]95
  Kohanik P., ed. Русское православное кафолическое общество взаимопомощи, 1895–1915, Нью-Йорк, 1915, 23. Цит. по: DyrudK. Р., цит. соч., 69.


[Закрыть]

Общество требовало, чтобы все его члены принадлежали Русской Православной Церкви, подчеркивало, что оно русское и что есть лишь один неделимый «русский народ». Это последнее утверждение тем более парадоксально, что почти все его члены были американскими иммигрантами из Австро-Венгрии и до того австро-венгерскими подданными. Но с точки зрения имперской России общество было «русским», и оно стало единственной американской организацией, получившей благословение Святейшего Синода.[96]96
  Указ № 4703,27 сентября 1895 года. Коханик П., цит. соч., 13; Dyrud К. Р., цит. соч.


[Закрыть]

В 1900 году иммигрант из Прикарпатья Иван Зинчук Смит организовал Общество Русских Братств, открытое как для униатов, так и для православных, но с 1902 года закрытое для представителей духовенства во избежание разделений по исповедному признаку среди русинской общины. Языком был выбран литературный русский с использованием русинского диалекта, то есть тот самый язык, на котором Луцик написал свою «Народную историю Руси». Это Общество, в частности, в своем ежегоднике, названном «Календарь», опубликовало поэму своего генерального секретаря Михаила Баланда «До русских молодцев», называемых «сыновьями Святой Руси». Поэт призывал «русских молодцев» не верить обманчивому зову «поляков и евреев», соблазняющих идеей «Украины», а оставаться верными и гордыми сынами «матери Руси», то есть родной Галиции с ее долинами, реками и горами.[97]97
  Календарь для 1911 г., Филадельфия: Правда, 1910, 74; Dyrud К. Р., цит. соч., 61.


[Закрыть]

Конечно, на государственном полюсе Российской империи такие речения однозначно понимались как полная политическая солидарность русинов именно с государством Российским. Но другим полюсом, начавшим воспринимать подобные высказывания, естественно, с обратным знаком, то есть страхом за свою территориальную целостность, оказалась Австро-Венгерская империя, чьими фактическими подданными были русины. События в Америке не могли остаться без резонанса и среди русинов в Австро-Венгрии. Под их влиянием возродилось москвофильское направление, а с ним и стремление употреблять русский литературный язык. Это направление питалось не столько реальной оценкой положения русинов на границе двух империй, сколько романтическими настроениями. Не жившие никогда в России галичане понимали, как правило, Россию не как многонациональную империю, а как национально-культурный монолит, не разбираясь в разных направлениях российской политики или общественной мысли и не примыкая ни к одному из них.[98]98
  Пашаева Н. М., цит. соч., 92.


[Закрыть] Поскольку это направление приобретало в Австро-Венгрии все более оппозиционный характер, москвофилы питали надежды на поддержку единой великой России и даже провоцировали эту поддержку.[99]99
  Там же, 97–98.


[Закрыть]

Так, москвофил Дмитрий Вертун начал издавать в Вене журнал «Славянский век». Авторы, печатавшиеся в нем, употребляли наименование «русские» вместо «русинов», говоря о народе, жившем в Восточной Галиции и Северной Венгрии, хотя остальных славян продолжали называть их собственными привычными именами: «чехи», «поляки», «сербы», «болгары» и т. д. Отдел переписки в «Славянском веке» время от времени сообщал и новости из Америки: о переходе все новых и новых униатских общин в православие. В одном из номеров был опубликован отчет о съезде славянских журналистов в гор. Сан-Луисе и о том, что на съезде присутствовали Виктор Гладик, редактор журнала «Правда», издававшегося Организацией Русских Братств (Русской епархии в Америке), и Павел Жаткович, редактор униатского Американского русского вестника.[100]100
  Dyrud К. Р., цит. соч., 43.


[Закрыть]

«Славянский век» Дмитрия Вертуна, издававшийся в Вене и поведший оттуда информационную войну, стал уже катализатором, благодаря которому символическая точка на заокеанском горизонте материализовалась в небольшую грозовую тучку, нависшую над обеими столицами.[101]101
  Там же, 49.


[Закрыть]

Реакция в Австро-Венгриина образование «Американской Руси»

События в Америке, а особенно резонанс на них в русинской общине в Австро-Венгрии и в самой России, пробудили и волну страха австрийских властей перед возможным прорусским движением среди русинов-униатов в самой империи. Уже в начале 90-х годов, после того как первые приходы русинов-униатов из Австро-Венгрии вступили в русскую епархию, австрийский министр иностранных дел граф Густав Калноки начал склонять польских политиков в Галиции признать украинское движение, чтобы повернуть русинов в направлении украинского национализма и самостийности. Поляки вроде бы согласились на это, но когда украинцы потребовали равенства политических прав с поляками, то те пошли на попятный и использовали избирательные законы в свою пользу, чтобы блокировать украинское представительство.[102]102
  Rudnitsky, Ivan, L. Ukranians in Galicia under Austrian Rule, Austrian HistoryYearbook 3, № 2 (1967): 421. Цит no: DyrudK. P., цит. соч., 36–37.


[Закрыть]

Также и деятельность москвофильского направления стала рассматриваться венским кабинетом как откровенное проявление сепаратизма.[103]103
  Пашаева H. М., цит. соч., 99.


[Закрыть] После процесса Наумовича начинается наступление Рима на униатскую церковь. Базилианские (униатские) монастыри в Галиции с их громадным имуществом переходят под власть и руководство иезуитского ордена. Униатский митрополит Иосиф Сембратович, пытавшийся остановить этот захват, был смещен и отозван из Галиции в Рим, где и умер.[104]104
  Там же, 72. Также см.: Биография Иосифа Сембратовича, http:// avstrien.ru/a/sembratovich_iosif


[Закрыть]

С началом же перехода русинов-иммигрантов в Америке из униатства в русскую епархию началось и правительственное наступление на униатов в Австро-Венгрии. В 1893 году император издал рескрипт, закрывающий русскую духовную семинарию в Вене, откуда выходили самые образованные священники. Студентов стали отсылать в Рим. Закрывается также и генеральная духовная семинария во Львове, дававшая университетское образование и готовившая священников для всех трех галицких епархий – Львовской, Станиславовской и Перемышльской. Ее заменяют епархиальными семинариями с понижением образовательного ценза, чтобы поставить священников в полное подчинение епископам – правительственным ставленникам.[105]105
  Мончаловский О. А. Положение и нужды Галицкой Руси // Известия Санкт-Петербургского благотворительного общества, 1903. № 3, 9-11; Мончаловский О. А. Положение и нужды Галицкой Руси. Русская и украинская идея в Австрии. М.: Прогрессивное изд-во А. С. Дзюбенко, 1915, цит. по: Пашаева Н. М., цит. соч. 72–73.


[Закрыть]

Но при церковном давлении никто не ущемлял гражданских прав русинского населения. Описавший это в своем очерке Мончаловский, друг и биограф Наумовича, зачитал его в качестве доклада в Петербургском Галицко-Русском благотворительном обществе, где очерк и был опубликован.[106]106
  Мончаловский О. А. Положение и нужды Галицкой Руси, там же, 3551; Пашаева Н. М., цит. соч., 72.


[Закрыть]

Как видно на примере того же Мончаловского, в предвоенные годы галичане свободно ездили в Россию, причем поездки эти носили совершенно легальный характер «и лишь в страшные годы военного террора тяжко отразились на судьбах путешествовавших».[107]107
  Пашаева Н. М., цит. соч., 100.


[Закрыть]

Сам Бергун, в дополнение к своей издательской деятельности в Бене, по совместительству стал еще и вице-председателем Галицко-Русского благотворительного общества в Санкт-Петербурге.[108]108
  Dyrud К. Р., цит. соч., 49.


[Закрыть]

Глава вторая
Галицко-Русское благотворительное общество и большая политика

Галицко-Русское благотворительное общество

Галицко-Русское благотворительное общество, вице-президентом которого стал Бергун, было образовано 15 декабря 1902 г. в Петербурге. По своему уставу, утвержденному Министерством внутренних дел, общество ставило своей целью «оказывать всякого рода нравственную и материальную поддержку русским галичанам и их семействам, временно или постоянно проживающим в Санкт-Петербурге». В момент своего возникновения это было действительно чисто благотворительное и просветительское учреждение неославянофильского толка. Помимо благотворительной помощи уроженцам Галиции, общество стремилось также содействовать ознакомлению русской общественности с жизнью Прикарпатской Руси, ее прошлым и настоящим.

Основателем и первым председателем Галицко-Русского благотворительного общества стал ученый славист-филолог А. С. Будилович, женатый на Елене Добрянской, дочери Адольфа Добрянского, видного деятеля русофильского движения среди русинов в Закарпатье. С именем его мы уже встречались в приведенном выше письме Победоносцева. Специалист по церковнославянскому и раннеславянским языкам, одно время ректор Варшавского университета, а затем ректор Императорского Юрьевского университета, Будилович был убежденным монархистом и славянофилом консервативно-романтических взглядов. В 1905 году он стал председателем Особого совещания по вопросам об образовании инородцев, а в 1907 году – одним из основателей Русского окраинного общества, ставившего задачи противодействовать сепаратизму и антирусским настроениям среди инородцев. Свои взгляды на проблему «русинов» он высказывал прямо на своих выступлениях в Галицко-Русском благотворительном обществе.

С самого своего возникновения общество заявило себя в качестве трибуны панславистской риторики, подчеркивавшей роль имперской России как защитницы и собирательницы всех славян, в том числе, и особенно, галицийских русинов. Во вступительной речи Будилович подчеркнул «единство судьбы» России и Закарпатья с Галицией или «Червонной и Угорской Русью». По словам Будиловича, история не знает того периода времени, когда бы «Червонная Русь» не входила культурно и этнически в семью русского народа. В течение двух тысяч лет Карпаты были «святыми горами» этой семьи. «Червонная Русь» противилась всем попыткам своих врагов уничтожить ее веру, однако в последние «несколько веков» (курсив мой. – о. М. А.-М.) – их религиозные и культурные связи с Россией были укреплены… Будилович дал краткий обзор «вражьих попыток» разорвать узы, связывающие русских в Австрии с русскими в России.[109]109
  См.: Dyrud К. Р., цит. соч., 50.


[Закрыть]

На открытии Галицко-Русского благотворительного общества, как бы очерчивая его политическую программу, выступил священник-популист о. Григорий Петров. На его зажигательные религиозно-патриотические выступления в панславянском же духе в Санкт-Петербурге стекались толпы народа. В своей речи в Галицко-Русском обществе о. Григорий сравнил мир с палитрой художника или струнным инструментом, где художник и исполнитель – сам Господь Бог. Перефразируя известное описание многообразия национальных даров и черт в конце пятой главы «Мертвых душ», где Гоголь превозносит по поводу прозвища Плюшкина «метко сказанное русское слово»[110]110
  «– А! заплатанной, заплатанной! – вскрикнул мужик. Было им прибавлено и существительное к слову „заплатанной“, очень удачное, но неупотребительное в светском разговоре, а потому мы его пропустим. Впрочем, можно догадываться, что оно выражено было очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно уже пропал из виду и много уехали вперед, однако ж все еще усмехался, сидя в бричке. Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света… Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами, рассыпано на святой, благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли. И всякий народ, носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера» (Гоголь Н. В., Мертвые души, ч. I, гл. V).


[Закрыть], и Петров сравнил народы мира с цветами на палитре или струнами арфы. Когда какие-то цвета на палитре или струны отсутствуют, то ни живопись, ни музыкальное произведение не могут совершиться, что является преступлением против духа. Таковое же преступление против духа случается, если культура позволяет быть разделенной внутри себя. «Отделенность народов Галиции и Закарпатской Руси от Русской нации и является таковым преступлением. Обязанность национальной культуры состоит в том, чтобы объединить все ее народности в единую нацию». Дмитрий Бергун печатал эти[111]111
  «Славянский век», № 62 (15 февр. 1903 года), 434–435. Цит по: Dyrud К. Р., цит. соч., 49–50, 69.


[Закрыть] и подобные выступления в «Славянском веке», пока, после четырех лет издания, его не прикрыли австрийские власти. Однако «Славянский век» и его редактор сумели объединить «большинство славянских и русских клубов в самой Российской империи и за ее пределами».[112]112
  Dyrud К. Р., цит. соч., 49.


[Закрыть]

После закрытия журнала Бергун перебрался в Россию, где стал ездить по всей стране с лекциями о положении русинов в Австро-Венгрии и их желании вступить в единую семью с российским народом. Ему удалось создать целое движение сочувствия русофильскому движению среди русинов, что входило в программу общества как укрепление контактов между подданными «Державной» и «Подъяремной» Руси. В обществе устраивались лекции и заседания, на которых читались доклады русских ученых и общественных деятелей о современном положении и истории, а равно и текущих нуждах Руси Галицкой и Угорской.

21 декабря 1903 года общество торжественно отпраздновало память св. Петра, первого митрополита Московского, выбранного не из греков, а из русских. Петр же, как подчеркивалось, был уроженцем Галицкой Руси. В заключение собрания общества его почетным членом был избран Флавиан (Городецкий), митрополит Киевский и Галицкий.[113]113
  Там же, 51–52.


[Закрыть]

Почти с самого возникновения Галицко-Русского благотворительного общества его членом стал граф Николай Павлович Игнатьев (1832–1908), который в 1903 году был также избран председателем Славянского благотворительного комитета. Скорее всего, это была не более чем почетная должность для ушедшего в отставку некогда блиставшего политического деятеля. Однако символичность этого назначения уже тогда не могла остаться незамеченной австро-венгерскими дипломатами и политиками. Имя графа Игнатьева, российского чрезвычайного посланника, было широко известно на международной арене как имя дипломата, последовательно проводившего политику российского панславизма. В бытность свою послом в Константинополе генерал Игнатьев и не скрывал своей цели добиться расщепления Оттоманской империи на множество славянских государств, которые бы имели Россию гарантом своей политической независимости.[114]114
  «В продолжении целых 12-ти лет (1864–1876 гг.) делами посольства нашего в Константинополе, – писал русский дипломат Карцов, – заведовал генерал Николай Павлович Игнатьев. Турецким Востоком канцлер А. М. Горчаков интересовался мало; поэтому в действиях своих Н. П. Игнатьев был почти полным хозяином. <…>15 Константинополе, где каждый человек на счету, он скоро приобрел преобладающее значение. Его называли le vice-Sultan; да он и был им на самом деле: турецкие министры его боялись и были у него в руках. Главною и неизменною целью игнатьевской политики было разрушение Турецкой империи и замена ее христианскими, предпочтительно славянскими народностями» (Карцев Ю. С. За кулисами дипломатии, Петроград, 1915,10–11).


[Закрыть] В 1878 году он подписывал со стороны России Сан-Стефанский договор, создавший Сербию как независимое государство. Под давлением международных дипломатических кругов царь вынужден был уволить его в отставку прямо перед Берлинским конгрессом (1878). Фигура Игнатьева во главе Славянского Благотворительного Комитета волей-неволей придала комитету характер наступательно-дипломатической организации, не очень даже скрываемый под одеянием культурно-просветительного и религиозного общества, – что граф неустанно и демонстрировал, противопоставляя идеологию панславизма пангерманизму. Хотя панславизм и представлял собой исключительно культурную программу, но в нее входило и обязательное просвещение всех славян в духе великорусской идеи, по которой России принадлежала роль их естественной защитницы против всяческих притеснений (очевидно, также и со стороны их собственных правительств).[115]115
  Там же, 45.


[Закрыть] И будучи отставлен от своей дипломатической деятельности, Игнатьев оставался вхож ко двору и имел личные беседы с Государем. В глазах Австро-Венгерских политиков таковое Русско-Галицкое общество в Петербурге явилось пока еще скрываемым симптомом тенденции русской внешней политики перейти теперь от Турции к расщеплению самой «лоскутной» империи. Именно этот страх был выражен прямым текстом во введении к Красной Книге, сборнику венских дипломатических документов, которыми Бена обменивалась со своими послами и правительствами задействованных стран прямо накануне великой войны. «Первым шагом (к развалу Австро-Венгрии. – о. М. А.-М.) было создание Балканского союза, задуманного для ослабления Австро-Венгрии, основания которой как великой державы должны были быть расшатаны панславянской и сербской агитацией в ее пограничных областях.[116]116
  Под панславянской агитацией, очевидно, имелось в виду движение за отделение «Угорской и Червонной Руси и за присоединение их к России». – Прим. автора.


[Закрыть] В качестве предваригельного шага Турция должна быть разгромлена и изгнана из Европы. Благодаря этому сила увеличенных христианских балканских государств могла бы быть использована Россией в ее борьбе против двух центральных европейских держав».[117]117
  The Austro-Hungarian Red Book: Official English edition.The American foumal of International Law, vol. 9, № 4, Oct. 1915, 312.


[Закрыть]

Возникает вопрос, стояли ли за этой риторикой российского Галицкого общества реальные политические планы? На первых порах – нет. Скорее всего, она оставалась именно безответственной риторикой людей, не имевших реальной власти, риторикой столь частой в политически бесправных, а потому и политически неопытных обществе и церкви. Этим людям ничего, кроме риторики, не оставалось, и они либо пользовались трибуной Галицко-Русского общества для выражения своей романтической идеологии, либо были рады поддакнуть высочайшим настроениям, либо плыли по течению и того и другого. Однако после революции 1905 года и создания русского парламента пропагандистские речи уже получили политическую трибуну и за рубежом к ним стали относиться именно как к таковым – программным политическим речам. Так в думский период председателем общества стал член Государственной Думы граф Владимир Бобринский, последовательно проводивший идею включения Галиции и Карпат с их населением в состав Российской империи.