Текст книги "Воскресное утро: Воскресное утро. Решающий выбор"

Он подошел к покрашенному в маскировочный белый цвет, покрытому инеем от мороза, мощному, приземистому длинноствольному красавцу и погладил рукой по его броне, как бы здороваясь с ним.

1 марта 1942 года.

Берлин. Вильгельмштрассе

В полдень в маленьком кафе на Вильгельмштрассе за столиком обедал пожилой, но еще достаточно крепкий для своих лет мужчина. Шла война, и молодежи на улицах Германии было немного – либо дети и юнцы, либо старики. Остальные немцы надели военную форму. Тщательно выбритая голова, волевое правильное лицо с красивыми усами выделяло мужчину среди посетителей. Он приходил в это кафе ежедневно, и обслуживающий персонал уже привык к нему и не обращал на него внимания, даже не подозревая, кто этот человек. И, по-видимому, это устраивало посетителя. Ведь в совсем недавнем прошлом, менее года назад, его можно было увидеть пьющим кофе в ресторанчике на одной из центральных улиц далекой Москвы. Его звали Фридрих-Вернер Эрдманн Маттиас Иоганн Бернгард Эрих, граф фон дер Шуленбург – бывший посол Германии в СССР. Граф пил кофе и грустно думал о том, что, к сожалению, все, о чем он пытался предупредить Гитлера и его окружение, сбывается. Блицкриг провалился. Это стало уже понятно, когда вермахт забуксовал в Белоруссии. Гигантские потери, разгром люфтваффе, пленение Гота, смерть Гудериана, отставки в ОКХ и ОКВ. Его хорошие знакомые офицеры, служащие в этих структурах, говорят о замешательстве в руководстве, истериках Гитлера и все более охватывающем страхе перед мощью русских. И в то же время в верхах идет лихорадочный поиск виноватых в провале начала войны. Но все это меркло по сравнению с уже сотнями тысяч погибших немцев, и, в чем был уверен Шуленбург, счет их пойдет на миллионы. Сталин не простит вероломства и не остановится, пока не уничтожит Гитлера. А вместе с ним умрут и миллионы немцев.

– Простите, разрешите присесть, – прервал его раздумья незнакомый, хорошо одетый господин.

Граф уже допивал кофе и собирался уходить, поэтому кивнул в знак согласия.

Незнакомец присел и тут же заказал чашечку кофе.

– Вы не будете против, если я закурю? – вновь обратился он к графу.

– Да, пожалуйста, – ответил тот, уже собираясь вставать.

Незнакомец вынул из кармана портсигар и выложил на стол, раскрыв его.

– Не желаете выкурить сигарету? – предложил он Шуленбургу.

Уже начавший вставать граф сел снова на стул, не спуская глаз с портсигара. Он узнал этот портсигар. Потому что именно этот портсигар он приобрел и подарил Семену Павловичу Козыреву – старшему помощнику народного комиссара иностранных дел СССР Молотова в 1940 году на юбилей. У них сложились неплохие профессиональные и личные отношения, и он сделал тогда русскому этот недешевый подарок – портсигар был эксклюзивным, делался на заказ, и спутать его с каким-либо другим было невозможно.

В его голове проносились одновременно десятки мыслей, и, чтобы как-то прийти в себя, он протянул руку и взял сигарету. Пальцы его подрагивали.

В этот момент подошла официантка, и возникшая пауза дала возможность ему прийти в себя.

– Не волнуйтесь, господин граф, – затянувшись сигаретой, произнес незнакомец, – мне просто хотелось бы поговорить с вами. Где это будет вам удобно и когда?

– Сегодня в 19 часов в парке у дома, где я живу. Я так понимаю, адрес говорить не нужно.

– Нет, не нужно. Тогда до вечера.

Оставшийся день для Шуленбурга прошел в поисках причины, зачем он понадобился русским. Долг требовал быть верным Германии, а маленький лучик надежды на спасение Германии в глубине души графа просил выслушать их. В конце концов Шуленбург успокоил себя мыслью, что минировать и взрывать, а также убивать ему не предложат. Нужно выслушать предложения русских – доложить в гестапо никогда не поздно.

В 19 часов он шел по дорожке парка. Подмораживало. Зима в этом году была заметно холодней обычной. Он поежился, представляя, что сейчас чувствуют немецкие солдаты в русских бесконечных полях. Он семь лет провел в Советской России. Нельзя сказать, что он ее полюбил, но что успели за это время сделать русские, вызывало уважение. К тому же он разделял мнение о русских великого канцлера Бисмарка. Поэтому всегда считал безнадежным делом воевать с ними. Он на посту посла сделал все что мог, чтобы предотвратить эту безумную войну. Даже пошел на должностное преступление, сообщив русским дату начала войны. Сделал он это потому, что в Берлине его слушать никто не хотел.

– Еще раз добрый вечер! – неожиданно для него раздался рядом голос. Шуленбург вздрогнул – нервы и так напряжены, а этот русский даже по снегу ходил бесшумно.

– Добрый вечер! – приподняв шляпу, ответил он незнакомцу.

– Простите, господин граф, я не представился. Курт Вальдхайм! Гражданин Швейцарии. В Берлине по коммерческим делам.

Его немецкий был безупречен.

– Очень рад. Меня вы знаете.

– Безусловно. Причем, прошу заметить, даже лучше, чем вы сами.

– Вот как? И что же, по-вашему, я о себе не знаю?

– Вы не знаете, как вы умрете, если мы с вами не остановим этого параноика.

– Это звучит двусмысленно. Это угроза?

– Ни в коем случае! Мы просто хотим, чтобы вы и люди, думающие так же, как вы, болеющие всем сердцем за Германию и немецкий народ, имели бы шанс совершить то, что должен сделать патриот Германии.

– Поясните.

– Для вас не секрет, что война фактически уже проиграна. «Барбаросса» и вообще блицкриг провалился. Вы можете узнать через своих знакомых в ОКВ или ОКХ, что на сегодня мы обладаем огромным техническим и технологическим превосходством. Про количественные показатели я даже не говорю – вы их представляете вполне реально. Кстати, хочу вам передать извинения товарища Молотова и лично Сталина за то, что не поверили вам тогда.

– Да? А как же вы тогда сумели подготовиться, если мне не поверили?

– К сожалению, ваша информация получила полное подтверждение всего лишь за неделю до начала войны. Именно этим объясняется отступление нашей армии от границы. Но этого времени все же хватило нам сделать то, что мы имеем на сегодня. И более того – мы наращиваем преимущество. Вопрос освобождения оккупированной территории уже не стоит. Это вопрос нескольких месяцев, максимум – год. Нас волнует, что делать дальше. Мы способны прийти в Берлин. Но прекрасно представляем себе, что ценой этой победы будет много сотен тысяч и даже миллионов погибших советских людей. И немцев тоже. На радость людям, сидящим сейчас за Ла-Маншем и океаном. Но в то же время договариваться с Гитлером после «Барбароссы» и плана «Ост» мы не можем. Народ нас не поймет. К тому же недобитый враг становится гораздо опаснее. Но если бы Германию возглавили не дискредитировавшие себя в глазах советского народа политики, то мы могли бы закончить войну раньше. На определенных условиях, конечно.

– И что это за условия?

– Я не уполномочен вести подобные разговоры, но из того, что мне известно – это обмен пленными всех на всех, выплата компенсации за разрушенное на территории СССР и восстановление довоенных экономических отношений. Вы нуждаетесь в сырье и продовольствии, мы – в оборудовании и технологиях. Но! Уже занятая к моменту заключения мира территория отходит нам. Поэтому думать нужно быстрее.

– А если я не соглашусь? Вы меня сейчас убьете или позже?

– Нет! Что вы! Мы вас убивать не будем. Не за что, да и ни к чему. Вас убьет Гитлер.

– Вы меня скомпрометируете?

– И снова нет. Просто нам известно, что против Гитлера и его окружения зреет заговор среди старших и высших офицеров вермахта и абвера. Вы спросите, откуда нам это известно?

– Несомненно.

– Заговор инспирирован английской разведкой. Причина, думаю, понятна. Но нам также известно, что заговор будет неудачным. Участники либо покончат с собой, либо будут казнены.

– То есть, судя по вашей информированности, вы их сдадите гестапо?

– Нет. Сами подумайте, нам ведь даже выгодней, что дело будет сделано чужими руками.

– Но они ведь будут отстаивать прежде всего английские интересы в Германии.

– Ну и что? Если они захотят продолжать войну, мы и их разгромим. Торговаться с нами им в любом случае будет сложно, имея на границах Красную Армию. Знаете, в моем училище на кафедре физподготовки была в почете поговорка «В споре двух интеллектуалов всегда предпочтительней выглядят аргументы того, кто сильнее физически». Но это еще не все. Заговор развяжет Гитлеру руки и подвигнет его на поиск внутренних врагов. И вы автоматически попадаете в их число. Не спрашивайте меня, откуда это мне известно, вы будете повешены. Но вам еще повезет – вас просто повесят. Канариса повесят голым и на металлическом тросике. Хотите проверить?

– Хорошо! Допустим, я вам поверил. Я так понимаю, мне не нужно будет взрывать Гитлера или стрелять в него? Наверняка у вас есть план.

– Конечно, есть. Вы правильно заметили – стрелять и взрывать вам не придется. Для этого есть более подготовленные и специально обученные люди. К тому же мы хотели бы видеть вас в новом правительстве Германии как минимум на посту министра иностранных дел, если уж не канцлером. И это не приманка – руководство СССР действительно уважительно относится и к вам, и к вашей позиции.

– Как же я могу вам в этом помочь? Я сегодня далеко не на первых ролях, обычный рядовой сотрудник МИДа. Не владею ни секретной информацией, ни возможностью ее получить.

– Нам просто нужна информация, когда Гитлер полетит в одну из своих полевых ставок. Нас интересуют не все, а только «Центр» и «Волчье логово». Это все, что от вас требуется. Дальше – наша забота. Предваряя ваш вопрос, откуда мне известно, что Гитлер вообще туда полетит, я поделюсь с вами информацией: в ближайшие месяцы на советско-германском фронте начнется наступление, и основные события будут происходить в районах этих двух ставок.

– У меня есть время подумать?

– Конечно. Недели вам хватит?

– Думаю, да.

– Положительный для нас результат ваших раздумий вы можете обозначить, заказав в том же кафе, где вы имеете привычку обедать, не кофе по-турецки, а кофе с молоком. Пусть это будет вашим паролем для вызова нашего человека на встречу. И тогда встречаемся в это же время здесь же. Отрицательный – ведите себя так же, как обычно. В таком случае мы с вами больше не встретимся. У вас имеются еще вопросы? Если нет, разрешите откланяться.

И собеседник ушел.

Шуленбург постоял немного и двинулся по направлению к дому. Взвыли сирены воздушной тревоги. Русские снова прилетели бомбить Берлин. Успокаивало то, что они бомбили промышленные районы и не трогали жилые кварталы. Граф усмехнулся: эти «варвары», как их называл Гитлер, были более человеколюбивы, чем истинные арийцы.

Он полюбил кофе по-турецки, работая на Востоке. И не любил кофе с молоком. Но сейчас он шел и размышлял, что, в общем-то, за пару раз кофе с молоком не убьет его. И вот тут Совесть входила в конфликт с Честью. Честью представителя древнего немецкого дворянского рода, ведущего своё начало от рыцаря-крестоносца Вернера фон дер Шуленбурга, погибшего в 1119 году. Что важнее для личности – честь рода или благополучие Фатерланда? Но выбор делать приходится. Он усмехнулся: «Deutschland über alles!» Какие разные значения имеют слова! В данном случае ему приходится выбирать между Германией Гитлера и Германией германского народа.

И он решился.

12 марта 1942 года.

Район Вязьмы

– Старт! Я полста третий! Четвертая зона! Три тысячи! Остановка двигателя!

– Полста третий! Я – старт! Запускайте двигатель!

Это был третий самостоятельный вылет Николая. Как только внезапно оборвался рев могучей турбины, у него заледенели ноги в унтах, а на лбу выступила испарина. Еще докладывая руководителю полетов на СКП, он уже выполнял операции по запуску двигателя. Сознание его как бы раздвоилось. Одна часть контролировала движения рук и была занята работой, а в другой части лихорадочно билась паническая мысль: «До аэродрома не дотянуть. И это не И-16! Посадить МиГ, сохранив его, шанс ничтожен».

И тут же пришло страшное пугающее осознание: это будет первый потерянный реактивный МиГ! В боях МиГи получали пробоины, повреждения, но все возвращались на аэродром. Даже ту «спарку», посаженную вынужденно за линией фронта, вытащили, и техники ПАРМа поставили ее в строй. И за тот самолет множество людей заплатило своими жизнями и кровью. И вот теперь падает боевой МиГ-17, летчиком которого является гвардии старший лейтенант Егоров. Он навсегда войд ет в историю ВВС Красной Армии как летчик, первым разбивший реактивный истребитель. Даже не на фронте. И неважно, что его вины тут нет. Ему никто ничего не скажет. Но это навсегда останется с ним. Себя не обманешь.

– Старт! Я полста третий! Две тысячи пятьсот! Двигатель не запускается!

– Полста третий! Я – старт! Повторить запуск двигателя!

Это на связи уже был комполка. И через секунду: «Спокойно, сынок! Запас есть. Работай!»

Самолеты реактивной дивизии за этот год летали очень много. Уже зимой начала ощущаться нехватка запчастей и расходных материалов. Особенно это относилось к двигателям. Поступающие с заводов СССР аналоги деталей не всегда соответствовали требованиям по качеству и моторесурсу. А некоторые детали еще и не умели просто делать. И то, что случилось с самолетом Егорова, могло случиться с каждым. Но случилось с ним.

– Старт! Я полста третий! Две тысячи сто! Двигатель не запускается!

– Я старт! Полста третий! Катапультируйтесь! Повторяю, покинуть машину!

– Полста третий! Как поняли?

Все! Осталось выполнить несколько заученных и отработанных операций – и позор станет несмываемым.

А перед глазами стояла Лена, такая, как он видел ее сегодня утром, войдя на кухню – в домашнем халатике, с выпирающим животом, обернувшаяся к нему с легкой, почему-то показавшейся Николаю тогда тревожной улыбкой. Она смотрела прямо ему в душу.

«Ну, давай, давай! Не тяни! Высота падает!» – вопила в голове половина его мозга.

«Но ведь Александров посадил «спарку» на воду!» – сопротивлялась другая половина.

«Александров – летчик-инструктор с огромным опытом и налетом, а ты кто? Это твой третий самостоятельный!»

«Всё! Спор окончен! Делай что должно, и будь что будет! Как там наш великий предок говорил? Мертвые сраму не имут?»

«Прости, родная!» – прошептал Николай, стирая в сознании картину сегодняшнего утра.

«Старт! Тысяча девятьсот. Скорость – 380. Курс – 110! Иду на вынужденную!»

Его глаза уже отметили подходящее белое пятно среди темного моря леса, а руки и ноги направляли на это пятно падающий самолет. В следующие мгновения Николай стал частью самолета. Неотделимой частью. И железная птица, накренившись в вираже и выпуская воздушные тормоза, устремилась в своей попытке к единственному шансу на спасение.

Что было дальше, Николай не помнил и вспомнить потом не смог. Частично он пришел в себя, когда самолет остановился и затих. У него хватило сил сдвинуть фонарь назад. Тотчас мокрое от пота лицо его заледенело от морозного ветерка, залетевшего в кабину. Он попытался вытереть лицо рукавом зимней куртки. Это получилось у него с трудом. Сил не было никаких. Ни физических, ни душевных. Стояла тишина. Только потрескивал оседающий под тяжестью самолета снег и где-то далеко гудел паровоз. Он не помнил, сколько он просидел так, откинувшись в кресле. И когда его кабину обступили техники из поисково-спасательной группы и что-то спрашивали его, он продолжал сидеть и улыбаться. Потом техников отодвинул комполка. Посмотрел на него, что-то спросил, но Николай продолжал молчать. Комполка крякнул, вытащил из-за пазухи фляжку и сунул ее Николаю в зубы. Спирт обжег гортань. Николай закашлялся, на глазах выступили слезы, и только после этого он окончательно пришел в себя. Но выбраться из кабины самостоятельно все равно не смог. Его так и несли на руках до машины.

Через месяц гвардии старший лейтенант Егоров перед строем полка за мужество и отвагу, проявленные при исполнении воинского и служебного долга, в условиях, сопряжённых с риском для жизни, за спасение особо важной боевой техники был награжден орденом Красной Звезды.

20 апреля 1942 года.

Висбаден

Германия праздновала пятьдесят третий юбилей фюрера. Газеты пестрели передовицами, прославляющими гений вождя, и уверенностью в неминуемой победе немецкого оружия и духа. Людвиг Бек пропускал поток этой бессмысленной информации мимо сознания, привычно отыскивая сводки с фронтов.

Прошедшие полтора месяца были непривычно динамичными и насыщенными событиями, связанными с поездками и встречами со множеством людей, знакомых ему по предыдущим годам службы и совсем незнакомых, но имеющих рекомендации проверенных товарищей. Это были люди разных сословий, положения и профессий. После положительного ответа на то письмо, пришедшее ему ранней весной, его познакомили с инициативной группой и их деятельностью. Как оказалось, он был не одинок в своей убежденности, что война угрожает самому существованию Германии. Неудачи на Восточном фронте только усиливали эту уверенность и увеличивали количество людей, разделяющих эти взгляды. Более того, было понимание необходимости избавить страну от человека, который всеми силами рыл могилу нации, на словах заботясь о ее интересах. Группа, управляющая этим заговором, предложила старому генералу роль главы государства после уничтожения или свержения Гитлера. Это весьма льстило Людвигу Беку. Но и требовало активности, соответствующей статусу лидера. И он работал, не жалея времени и не щадя своего здоровья.

Были уже вчерне определены силы и средства, на которые заговорщики могли рассчитывать. Устанавливалась система связи между исполнителями, определялись, кого можно посвящать в планы и в какой мере, а кого нужно или придется использовать, так сказать, «втемную». То есть человек выполнит просто приказ, поступивший от его командира или начальника, не подозревая, к чему это приведет.

Но не хватало главного. Первое: как убрать Гитлера? При живом фюрере шансы на успешный переворот стремились к нулю. Авторитет фюрера у нации был еще непоколебим. Даже неудачи на фронте германский народ, под воздействием пропаганды, считал временными трудностями. И второй – не менее важный вопрос: что делать дальше, после взятия власти. Мнения руководящей группы разделились. Одна часть считала, что необходимо заключить мир с англосаксами и, объединившись с ними, вместе воевать против восточных варваров. Другая часть высказывала мнение о необходимости завершения войны на Восточном фронте и сосредоточения деятельности на уже занятой территории. Оба варианта требовали определенных финансовых и территориальных уступок. Что и вызывало наиболее жаркие споры.

Людвиг Бек давно уже был не мальчик и прекрасно представлял, что частью инициативной группы являются представители финансовых кругов. И именно разногласия по второму вопросу показывали, что за ними стоят также две группы промышленников и банкиров.

Но пока шли поиски решения первого вопроса, Бек занимался совершенствованием организации. Для чего и приходилось под разными благовидными и не очень предлогами много ездить по Германии.

Но и про анализ ситуации на фронтах он не забывал. И, по его мнению, затянувшаяся пауза на Восточном фронте должна была закончиться.

15 мая 1942 года.

Штаб 1-го Белорусского фронта. Минск

Только что закончилось совещание штаба фронта и командующих его армиями по предстоящей операции. В принципе, все было готово – устраняли последние шероховатости и вносили уже несущественные штрихи. Но всем понятно, предусмотреть буквально все – невозможно, предугадать ответные действия противника тоже стопроцентно невозможно. И теперь Оганян сидел один за столом с картой и в уме проигрывал алгоритм действий его фронта. Да! Его фронта.

Он усмехнулся. Мог ли он, да и не только он, а все, кто попал сюда на войну из мирного 1979 года, менее года назад надеяться на столь стремительную карьеру? Нет, конечно. Война! Война меняет приоритеты, задвигает одних, вроде бы успешных военачальников, и вытаскивает на свет и двигает по карьерной лестнице никому ранее не известных и просто безвестных полковников и генерал-майоров – командиров полков, дивизий и корпусов.

Он сам – в недавнем прошлом командир учебной дивизии – ныне командующий Первым Белорусским фронтом.

Красавин – заместитель командующего ВВС Красной Армии по реактивной авиации.

Полковник… бывший полковник Гольцев – уже генерал-лейтенант – командующий 1-й Ударной армией.

Полковники Морозов и Маринин – генерал-майоры – заместители командующего артиллерией Красной Армии – каждый по своей части.

Даже особисты – и те сейчас где-то в верхах таинственной структуры под названием НКВД.

Если после 22 июня процесс встраивания их в нынешнюю ситуацию и общество протекал, так сказать, эволюционно, то после неудачной Кенигсбергской операции события просто понеслись вскачь. Верховный Главнокомандующий сделал правильные выводы из… нет, не поражения – просто неуспеха, и предпринял определенные шаги.

На командные должности активно стали продвигаться талантливые военачальники. Благо информация из 1979 года позволяла делать это безошибочно. Те, кто по этой информации не оправдал доверия партии и народа, переводились в тыловые округа или на менее значимые должности. Сталин не хотел расплачиваться за их ошибки и недочеты кровью и жизнями советских солдат.

Западный фронт был разделен на два – 1-й и 2-й Белорусские. Первым доверено было командовать Оганяну, Вторым – генерал-лейтенанту Рокоссовскому. Маршал Жуков стал первым заместителем Верховного Главнокомандующего и представителем Ставки на западном направлении по координации действий фронтов.

Огромный Юго-Западный фронт разбили на три части: 1-й, 2-й, 3-й Украинские – командующие генерал-лейтенант Конев, генерал-лейтенант Говоров, генерал-лейтенант Крейзер – соответственно. Представителем Ставки там был маршал Тимошенко.

Для каждого фронта были сформированы Ударные армии в 9–12 дивизий каждая. Эти армии первыми на фронтах получали самое современное оружие, в них включались гвардейские части и соединения. Командующими этими армиями стали Гольцев, Хацкилевич, Никитин, Мавричев, Рябышев – в общем, те, кто показал себя в боях лета-зимы 1941/42 годов. А самое главное – прошел школу современной войны. Эти армии были кулаками фронтов.

Итогом всех этих мероприятий должна была стать и стала наступательная операция. Тем более что немцы отдали инициативу в руки советского командования и только все глубже зарывались в землю, строя оборонительные районы, полосы и «валы». По-видимому, Гитлер и его окружение старались максимально затянуть время, надеясь на успехи своих ученых и инженеров.

Ставка и ГШ Красной Армии решили повторить неудавшуюся Кенигсбергскую операцию. Почему? Оганян не знал. Во время обсуждения операции в Ставке он на перекуре столкнулся с бывшим особистом из 1979 года, теперь старшим майором ГУГБ, и вскользь поинтересовался: не знает ли чего тот об этом? Особист улыбнулся и прошептал Оганяну на ухо: «Политическая целесообразность».

Оганян пожал плечами, ничего не поняв, но решил: раз надо – значит, надо!

Целью операции был все тот же Кенигсберг. Но операция планировалась совершенно в других масштабах и другими силами. Начать подбираться к этому городу на Балтике решили издалека.

24 мая 1942 года.

Восточная Пруссия

После памятного боя за секретный самолет и нападения на штаб Гудериана жизнь лейтенанта Михайлова сделала крутой поворот. За боевые действия на государственной границе и потом в тылу немцев он получил повышение в звании и стал старшим лейтенантом, за участие в спасении секретной боевой техники и экипажа был награжден орденом Красной Звезды. Все это было в рамках допустимых вещей, но главные события для теперь уже старшего лейтенанта Михайлова заключались в другом.

Когда остатки отряда Михайлова оказались на советской территории, им лично и его бойцами плотно занялось НКВД. И продолжалось это далеко не один день. По итогам этой тщательной проверки с ним остались только бойцы его заставы. Да и то не все. Остальные убыли для прохождения службы куда-то в тыл страны.

И вот тут для прошедших отбор началось самое интересное. Их перебросили под Вязьму в так называемый межведомственный Центр по подготовке подразделений осназа. Там остаткам его заставы добавили десантников с Дальнего Востока и сформировали взвод под его командованием. Правда, командиром взвода он был номинально. Главным во взводе был курсовой офицер лейтенант Черных. Он отвечал за подготовку взвода и соответствие ее уровня требованиям командования.

Когда началась учеба, вся предыдущая служба показалась ему пионерским лагерем. Здесь за счастье было попасть на политинформацию, но, к сожалению, ее проводили очень быстро и очень редко. Все время отдавалось огневой, тактической, инженерной и воздушно-десантной подготовке. Причем и днем, и ночью. К чему их готовили, не знал никто. Но одним из элементов тактической и огневой подготовки был бой в городе. Они учились захватывать и удерживать здания, зачищать их от противника, ориентироваться в каменных джунглях днем и ночью, стрелять на вспышку и на звук. С приборами ночной видимости и без. Учились выживать в лесу, пользоваться сублимированными продуктами. И прыжки! Это то, чего не было и не могло быть в погранвойсках. А тут пришлось осваивать. Хотя у инструкторов в ходу была поговорка «Десантник пять минут орел, остальное время он лошадь», эти пять минут обошлись и Михайлову, и его пограничникам недешево. Хорошо хоть, со второй половиной поговорки все было проще. Пограничника ведь тоже ноги кормят. Первый прыжок он совершил как в тумане. Очень боялся опозориться перед подчиненными – струсить и не прыгнуть. Очнулся уже после рывка раскрывшегося над ним купола. Такая его эйфория обуяла! Из-за того, что он справился! Не струсил! Из-за того, что купол раскрылся. Из-за того, что он видел сейчас под собой землю! И бездонное голубое небо над собой. Второй прыжок был страшнее. Потому что его Михайлов совершил осознанно. Запомнил инстинктивный ужас перед шагом в бездну. Но человек привыкает ко всему, и Михайлов привык преодолевать страх и научился получать удовольствие от нескольких минут полета. Потом были прыжки сложнее, в основном ночные, но к этому моменту и Михайлов, и его бойцы уже стали достаточно опытными парашютистами.

Центр только строился, причем строился в основном силами переменного и постоянного состава Центра. Все личное время уходило на стройку.

Тем не менее программа осваивалась. Личный состав взвода отдельными группами по нескольку раз побывал за линией фронта. Задачи не поражали масштабами: взять «языка», подорвать небольшой мост, провести разведку в прифронтовой полосе. Это был уровень полковой или дивизионной разведки. Однако именно на этих боевых выходах проверялось сколачивание подразделения, уровень готовности его в целом и каждого бойца в отдельности.

Но вот эта операция выглядела необычно. Во-первых, участвовал в ней весь взвод в полном составе. Во-вторых, за сутки до выброски ему представили двух офицеров-диверсантов, которые прикомандировывались к его взводу. Михайлову сразу пояснили, что офицеры только выбрасываются вместе с его взводом и будут располагаться на его базе, но задание у них будет отдельное. Мало того, при получении условного сигнала по радио взвод вместе с ним переходил в подчинение старшего из диверсантов под позывным «Вихрь». То есть командовать он будет лишь на начальном этапе операции, задачу в которой ему уже на месте будет ставить этот Вихрь. В-третьих, взвод должен был находиться в режиме радиомолчания. Радист должен будет просто в условленное время в течение получаса слушать эфир, и вся работа начнется только с получением сигнала.

Приданных взводу или, наоборот – тех, кому придавался взвод, лично Михайлов не знал, хотя пару раз сталкивался с ними на учебных полях в Центре. Они тренировались в составе отдельного диверсионного подразделения, которое курировал лично полковник Старинов. Может быть, поэтому, а может, потому что все в этом подразделении были офицерами, держались они в Центре обособленно.

И вот операция началась. Выброску проводили ночью с двух самолетов Ли-2, для прикрытия шедших в составе девятки бомбардировщиков.

Замигала красная лампочка над дверью в пилотскую кабину. Из нее вышел летчик и открыл боковую дверь. И тут же последовала команда:

– Встать! Приготовиться к десантированию!

Старший лейтенант привычно выполнил все операции и поймал себя на том, что беспрерывно поправляет упакованный и закрепленный на его обмундировании АКМС. Мандраж! Осмотрел своих подчиненных. Тоже волнуются, но все в порядке.

В кабине поднялся холодный, пронизывающий ветер – открытая дверь чернела бездонной ночью. Вспыхнул зеленый сигнал, и Михайлов, подав команду: «Взвод! Вперед!» – хлопнул стоящего у обреза двери десантника по плечу.

После выброски они пробирались трое суток к точке, расположенной в крупном болотистом районе вдалеке от человеческого жилья. Шли очень осторожно, только ночами, избегая дорог и хуторов. Михайлов сразу предупредил всех, что своих тут нет – все чужие. Когда добрались, оборудовали нечто похожее на то, что зовется жилищем. Главное требование к нему было не удобство и тепло, а скрытность. Разводить костры запрещалось. Поэтому после ночных дежурств в секретах одежда сохла прямо на бойцах. Командование, зная задачу подразделения и условия выполнения, снабдило бойцов запасом сухого спирта и сублимированными продуктами. Такая еда была весьма удобна при транспортировке и ограниченных запасах продуктов. Поэтому раз в сутки ели горячую пищу.

В следующую ночь по прибытии в постоянный лагерь оба диверсанта ушли. Куда и зачем – Михайлов не знал. Вернулись они через три ночи. После чего несли службу по распорядку наравне со всеми. Но обязательно в паре. В лесу чувствовали себя как дома и даже на фоне ветеранов-десантников и пограничников выглядели опытными бойцами.

25 мая 1942 года.

Район Минска

С 20 мая Гвардейский Особый корпус сосредотачивался в глубоком тылу 1-го Белорусского фронта, являясь его резервом. Командовал корпусом генерал-майор Катуков.

Прошедшие два месяца для Смирнова пролетели незаметно, хотя значимых событий произошло немало. Во-первых, новый танк! При внешней похожести на «тридцатьчетверку», «44-й» отличался кардинально в лучшую сторону по всем параметрам. Сейчас Сергей с улыбкой вспоминал прошлогодние свои мечты и сомнения, на какой бы технике ему хотелось служить: БТ-7 или КВ?

Сейчас под его командованием было десять машин, превосходящих тот же КВ по скорости, броне и калибру пушки! Рота! Его рота!