Текст книги "«Мы с тобою всегда, братишка!». История семьи дальневосточника"

Сплавщики на лошадях подвозили брёвна и начинали их ошкуривать. Меня тоже позвали к этому ответственному делу, хотя я и впервые держал в руках скобу для такой трудной обработки брёвен. Сидя на тёплой от солнца длинной лесине, с ожесточением соскребал коричневую душистую кору, обнажая ослепительно белое тело ствола бывшей сосны. Колени, руки покрылись древесной пылью и мелкой стружкой, спина горела от пота под палящими лучами солнца. К полудню большая часть брёвен была подготовлена и дед, видя мои успехи, отправил меня делать дранку – готовить огромные плоские щепы, раскалывая большие чурбаки тяжеленным колуном. Есть такой специальный русский топор. И здесь я мало-мальски, но научился этой работе. Чего же можно было ожидать от рослого, но всё ж подростка? Начали ставить стены – дядя послал меня собирать мох к небольшому, но глубокому озерцу, блестевшему тёмнотой воды среди камышей неподалеку от нашего поселения. Возле него было много влажного мха среди невысоких кочек. Собранный мох потом сушили, чтобы прокладывать между бревен. Помнится, я заготовил и перетаскал этой влажной травы целую пропасть, но дядя всё говорил мало, мало.

Его действительно было мало – он настолько высыхал, что из огромной кучи принесенного мха, оставалась лишь небольшая часть.

В этом озере водились неплохие, тёмно-золотистые с серебринкой, караси. Я их добывал с помощью мордушки – сетки, сплетенной из ивняка и видом похожей на кувшин. Бросал в неё хлеб и опускал на ночь в глубину, как научил меня дядя Сергей. А к утру в ней уже плескалось до полутора десятков рыб. Ко второй неделе моего гостевания на запани вода в реке поднялась и я развлекался катанием на лодке-плоскодонке среди подтопленных деревьев,

И вдруг однажды на ветвях большого ильма (есть на Дальнем Востоке такая порода деревьев) увидел змею. Огромный полоз Шренка тихо шелестел среди высохших сучьев, но почуяв опасность, быстро пополз вглубь дерева, чтобы скрыться в большом дупле. Потом, когда я рассказал бабке Фёкле о том, что видел красивую змею с ярка-оранжевыми полосами и попытался ее поймать, она пришла в неописуемое негодование.

В ее представлении все змеи, ящерицы, лягушки были настолько презренными, что казались недостойны существования. Возмущение её было так велико, что резку хлеба, бывшую моей каждодневной обеденной обязанностью, она взяла на себя, убоявшись моего тесного общения с этими милыми пресмыкающи-мися.

Быстро пролетели деньки моего пребывания на лесном посёлке и вот я снова дома. Прошёл год. Наступило лето шестьдесят восьмо-го – нужно было сдавать экзамены за восьмилетку. Закончился май, когда отлынивая от уроков, мы постоянно глазели в окно и наступил июнь. После весеннего тепла его жаркое дыхание чувствовалось особенно. Тополиный пух облепил тротуары, лег белым покрывалом на траву, придорожные кустарники. Тонкостей сдачи экзаменов не помню, но то, что был страх – точно.

Те, кого помню и люблю: Антонина Ивановна, Ольга Трофимовна, Людмила Ильинична, Лидия Ивановна (директор),Вера Ильинична,

Выпускники 8-а класса 55-й школы г. Хабаровска

Вера Михайловна, Лилия Ивановна, Валентина Ивановна. Одноклассники: Шендин, Ларин, Хвостиков, Нагорский, Соколов, Ковцур, Сулимов, Манушин, я, Номоконов, Плиско, Волкова, Ракитин, Шехматов, Зайцева Тамара, Чеснокова, Кравченко, Коню-ков, Сназина, Федюкина, Зайцева Ольга, Пузенко, Бахтыозина, Зайцева Таня, Федотова, Синельникова.

Ведь первые испытания – самые трудные. После сдачи их можно было остаться в школе, а можно и пойти поступить в техникум или училище. Вот тут-то чувствуя мою податливость, брат Костя и сговорил меня поступать в строительный техникум, помня, как он некогда с помощью Володи, нашего главного заботливого человека в семье, поступал в сельхозтехникум. Забрав аттестат из школы, я поехал в строительный техникум, находившийся за зданием телеграфа на площади Ленина, и, с опаской переступив порог заведения, всё ещё раздумывая, сдал документы. Первый экзамен – диктант, писали не долго – 2.5 часа, и придя домой, долго терзался неизвестностью оценки. Сергей полюбопытствовал, о чём это я так долго писал, и когда я глухо ответил: «Диктант «В лесу», то ответ мой ему так понравился, что потом долго не мог забыть и напоминал мне при каждом удобном случае, чтоб подшутить и вспомнить, как я тоном разбуженного весною медведя повествовал о теме вступительного диктанта по русскому языку.

Такая тройка уж не могла поднять моего упавшего настроения, и второй экзамен – математику, я конечно, завалил. Забрав без сожаления свои бумаги, – я долго раздумывал, куда же теперь направить свои стопы. Вернуться обратно в свою школу? Показалось стыдно, хотя это было бы самым правильным решением. Увидев где-то объявление о приеме в профучилище на профессию судосборщика, решил: идти туда!

Михаил после восьмого класса..

Сдать документы было делом пустяковым, но вот забрать…! Прийдя домой, я решительно объявил маме о своём решении стать профессиональным судосборщиком, и тут она сказала свое веское и умное слово Никогда прежде ничего она мне не советовала, но тут вдруг сказала: «Не думай туда идти сынок. Учись дальше. Иди в школу. Ещё успеешь наработаться…»

Я уступил, потому что в её словах услышал тихую и умную правду жизни, которой она щедро делилась со всеми своими детьми. Ей пришлось ехать вместе со мною, чтобы вернуть документы. Мама, милая и заботливая, никогда не желала плохого свои детям, и теперь, когда пришел час помощи, она не стала безучастно смотреть на мои беспомощные попытки изменить свою судьбу, как это делал отец, а сказала свое веское слово. Сама малограмотная, она всю свою жизнь положила на то, чтоб её дети обрели большие и хорошие знания, стали специалистами своего любимого дела. Словом, она и определила мне дальнейшую жизнь.

Но в свою школу я не вернулся, а пошёл с нового учебного года в другую. Правда, она была далековата на первый взгляд – за заводом «Энергомаш», но потом я быстро привык к этому расстоянию и на уроки никогда не опаздывал. Еще где-то в тридцатых числах августа, когда вовсю шла подготовка в новому учебному году, я пришел в 36-ю школу, отдал документы завучу и вышел с нею на на футбольное поле, где кипели страсти последних дней каникул перед сентябрем, Ребята кучками стояли вокруг своих классных руководителей и слушали их наставления. Меня подвели к одной из этих групп и представили будущим одноклассникам. Передо мною стояли ребята и девчонки, с которыми мне предстояло учиться и заканчивать эту школу, До этого у них вообще новичков не было, а тут нате, привели…

Классный руководитель, учитель математики Вера Григорьевна Селезнёва, не прерывала своего рассказа, я стоял, пока она не завер-шила своего разговора..Мальчишки потом всё равно подошли ко мне знакомиться. Правда моя тесная дружба ни с кем в этом классе так и не состоялась. Почему? Никто, да и я в том числе, даже сегодня не могу ответить на этот вопрос.

В классе с первого сентября мне отвели место позади Вовки Соколова, умного и ухватистого парня. Он везде был впереди, и хоть учился на твердую четвёрку, никогда не искал поблажек. Но вот из-за своей математической отсталости мне пришлось все время списывать у него задачки и примеры, отчего он часто злился и шипел плечо: «Да решай же сам, ну тебя..!» Остальные предметы, как и в предыдущей школе, не вызывали у меня затруднений, и я даже смущался, когда директор, Виктор Иванович Нестеров, учитель географии, часто ставил меня в пример другим ученикам, отмечая успехи. В большинстве своём, в этой школе учителя запомнились больше, может потому, что были лучшими из последних школьных наставников.

Литераторша, Анастасия Ананьевна, не мучила стихами, часто любила порассуждать и, помнится, её коньком были мучения Раскольникова, о котором она могла говорить часами. Однажды она заболела и мы затеяли её проведать. Как-то быстро собрались и по-шли к ней с ребятами, вот уж не помню, с кем. Удивило меня то, что у нее была обыкновенная комнатка, забитая доверху книгами, а её мы застали за проверкой контрольных тетрадей. Ей было несколько неудобно, что мы пришли её навестить, но она, быстро справившись с волнением, выпроводила нас после недолгой беседы. Ходили мы и к другой больной учительнице – Елена Федоровне, которая вела физкультуру и умерла через год после выхода на пенсию.

Жила она где-то на спуске Калинина к Уссурийскому бульвару в старом двухэтажном, потемневшем от времени, доме. Эта учительница сделала для меня столько в физкультуре, сколько не сделал никто другой из учителей физкультуры. Вместе с ней мы ездили на каток в детском парке – на стадион «Динамо». Без неё нас не пускали, а Костя ради такого случая подарил мне фигурные коньки, у которых я спилил передний зубец, чтоб не упасть ненароком. На них я и прокатался два сезона. И целую зиму в каждом классе она водила нас в бассейн – я там ни разу не был до этого и вообще не представлял, что такое сооружение есть на свете. Никто меня потом не заставлял, она приохотила к плаванию, конькам и следила, чтоб не волынили на уроках физ-ры – с неё и началось посещение открытого бассейна, в котором можно было плавать даже зимой.

В первый раз войдя в полукруглую залу бассейна в стиле 50-х годов, я поразился тамошним картинам Рылова и мощи, красоте тех, кто некогда здесь увлекался спортом. Особенно мне нравилась, да и до сих пор нравится его вещь «В голубом просторе». Елена Фёдоровна назначала время занятий, мы приезжали, проходили медосмотр на предмет целости пяток и кожи, отсутствия грибка и прочих гадостей. В раздевалке находил шкапик не без помощи Вовки Соколова, он как-то моментально везде ориентировался, быстро раздевался – непривычная зимняя зябкость смущала, было страшновато.

Почему-то всегда жду, что мои вещи украдут или подменят. Таково уж чувство. Вовка же не раз тут бывший, хлопает меня ладошкой по голому плечу: «Не дрейфь, Мишка, со мной не пропадешь, главное держись в хвосте». Ступая следом за ним, вхожу в наклонный коридор, постепенно уходивший в воду бассейна. Небольшие воротца, прикрывающие вход, хлопают словно двери в американском салуне, пройдя их быстро хватаюсь за боковые перильца в виде большой трубы и продвигаюсь вперёд на голос учительницы. Перила ведут в бассейн, и чувствую, что дно под ногами исчезло. Надо плыть туда, где глубина меньше и там же наша Елена Фёдоровна командует. Уже от ворот слышен ее раскатистый зычный голос..

Мы с Вовкой выплываем на мелководье, он шурует руками как заправский пловец, в то время как я неумело шлепаю по воде руками. Елена Фёдоровна ходит по верхнему краю бассейна и глядя на нас сквозь пар водяного тумана (мороз был – 25°С),сверху подавала команды, да шутливо поругивала нас за неумение. Сильно отдававшая хлором, вода была тёплой и меня охватило необычное ощущение, когда мороз, трещавший на улице, охватывал холодом высунутую голову – бассейн был открытый и над водою стоял пар, как в бане. Мы с Вовкой выплыли – на мелкую часть бассейна и принялись за плавание. Я учился грести обеими руками, но у меня это не выходило из-за правой сломанной руки – она быстро уставала, а за нею переставала работать и левая. Со временем я привык к этим походам в бассейн, купаниям во время морозов, но всё равно было зябко после выхода из него, хотя меня и грело тёплое толстое пальто.

Сестра Таня покупала его своему мужу, но тот по какой-то причине отказался и она подарила его мне. Пальто показалось длинным, однако этот качество, как ни странно, недостатком не оказалось – в ветреную и морозную погоду моему телу ничего не грозило – я был в нём хорошо согрет.

Мигом пролетели месяцы учебы в девятом классе и вот подступил второй год, выпускной. Незадолго до окончания учёбы, в марте месяце, пришли к нам в класс двое – девушка и парень и стали агитировать в поездку с геологами искать золото и другие минералы. Поднялся лес рук одноклассников, все немедленно захотели мыть золото, и я тоже не долго думая, согласился. Меня поддержал одноклассник Костя Джоган, с которым я сошелся более, чем с другими. Но к лету оказалось, что только мы с ним остались верны своей задумке.

4.В геологической разведке (лето 1969 г.).

Это была моя первая серьёзная дальняя поездка на которую я решился далеко не сразу, а только после беседы с мамой. Нужно было обладать огромным мужеством, чтобы шестнадцатилетнего школьника отпускать невесть куда и невесть с кем. Для меня это было большое путешествие, как тогда пели и писали «за туманом и за запахом тайги», ну и конечно, с целью немного подзаработать.

С Костей Джоганом мы не были крепко дружны, если говорить точно, просто так нас свела жизнь, раньше говорили – судьба. Мы с ним не ссорились, сотрудничали мирно, если так называть школьные дела, но всё же закадычными приятелями нас было назвать трудно. Тем не менее мы согласились на эту поездку и всю зиму и весну готовились – делали прививки, собирали рюкзаки.

Девушку-геолога, пришедшую в школу, звали Люба. Коллеги по работе, начальники звали её Любашей. С нею-то нам с Костей и пришлось работать целый полевой сезон в одном отряде, как тогда говорили геологи. Их посещение резко изменило нашу школьную жизнь – нам не терпелось выехать в экспедицию. Каждый день после школы мы спешили в массивное пятиэтажное здание напротив, где размещалась комплексно-тематическая экспедиция, и, найдя нужный кабинет, беседовали с будущим начальником отря-да Лидией Дмитриевной Денисовой, красивой молодой брюнеткой. Целых три месяца мы с приятелем стойко держали оборону против уколов – нужно было пройти курс профилактических прививок от клещевого энцефалита. Наша борьба за здоровье закончилась успешно и в конце мая, не скрывая удовольствия на лицах, мы с гордостью принесли начальнику отряда свои медсправки о нужных прививках.

А ещё через пару дней, написав заявления о приёме на работу в геологоразведочный отряд поисковой золоторудной партии, мы с Любашей пошли на склад получать амуницию – кирзовые сапоги, рюкзаки, спальные мешки, инструменты и прочие геологические вещи, оказавшиеся в большом количестве. Сложили всё это добро в тюки и стали ожидать погоды, так как до района исследований нужно было лететь самолётом.

Был назначен день отправки и 1 июня 1969 г, как раз в день моего рождения, мы вылетели в Благовещенск на двухмоторном самолёте Ил-14, регулярно тогда летавшим на короткие расстояния. Путешествуя на самолёте впервые, я внимательно оглядывал обстановку. Как нарочно, моё место оказалось напротив двигателя и я не только мог наблюдать влажную вату облаков, ползущих за крыльями самолёта, камуфляж земной поверхности в разрывах туч, но и слышать всю «прелесть» работы винтов. Однако вскоре утомившись, заснул коротким тревожным сном, несмотря на оглушительный шум моторов за бортом. Летели часа два с небольшим. Как и все, я был одет по летнему, в лёгких «лаптях», рубашке и когда мы прилетели в Благовещенск, нас встретил дождь. Пришлось переобуваться прямо в самолёте..

Разгрузившись, стали ожидать рейсового аэроплана на Экимчан, районный посёлок в Амурской области. Туда должен был лететь «кукурузник» – АН-2.Наш небольшой отряд разбрёлся кто куда. Я зашёл за угол небольшого здания, оказавшегося кассой, выбрал место потенистее и заснул, утомлённый жарой, ожиданием, и голодом. Мы ничего не ели с утра, если не считать стакана тёплого лимонада и печенья, поданные бортпроводницей ещё в полёте.

Не знаю сколько я спал в тени здания аэропорта, но неожиданно проснувшись, не обнаружил вокруг себя своих товарищей по путешествию. Чего не сделаешь спросонок. В голове мелькнула шальная мысль: «Улетели без меня. Бросили. Надо бежать к самолёту…» Вскакиваю, выбегаю на лётное поле, а там уже разворачивается АН-2,молотя воздух винтом. Эх, знать бы куда он летит, да куда там. Лётчик в кабине наверное, обалдел, когда у него на пути как из под земли вырос мальчишка, бестолково размахивающий руками.

Открыв форточку окна, он погрозил мне пальцем, а потом повертел им у виска, словно говоря: «Ну и сотворил, чокнутый какой-то…!» Маленько опомнившись, бегу обратно к зданию аэропорта и вижу своих путешественников, спокойненько лежащих на зелёной травке в тенёчке по другую сторону здания. Вскочив, я их просто не заметил и естественно, забегал, как угорелый по аэропорту, испугавшись не знамо чего…

Часа через два сели в свой долгожданный «кукурузник» и геологическая судьба нас понесла в тумане облаков до Экимчана. Я впервые летел на таком маленьком самолёте.

Прижавшись к жёсткой спинке сиденья с любопытством наблюдаю за пассажирами. Старуха с корзинками, нанаец в летней охотничьей одежде, молодая женщина с ребенком на руках – всего двенадцать пассажиров вместе с нами. А под крылом – зелёное море тайги, зеркала лесных болот, вертикальные спички деревьев, извивы маленьких таёжных речушек, их желтоватые отмели – всё уплывало назад, в пронзительную синь воздушного океана трёхкилометровой глубины. Крылья «Аннушки» беспрерывно дрожа, балансировали в воздушном потоке, на мгновения машина проваливалась в воздушные ямы, порождая глубоко под сердцем металлический холодок невесомости, но самолёт потом выравнивался и, вибрируя растяжками крыльев, снова пробивался вперёд.

В Экимчане пробыли недолго – сутки с небольшим, ожидая хорошей погоды. В день прилёта пошёл мелкий нудный дождь, который и задержал нас на целый день в этом небольшом старинном посёлке золотодобытчиков. Переночевали в крепко сложенной из листвяка, одноэтажной гостинице, отбиваясь от впервые увиденных мною клопов, этих ночных проходимцев, падавших с потолка на наши нежные молодецкие тела с большой жаждой полакомиться юной, еще не опробованной кровью. В первые же часы знакомства с этими существами мы придумали нехитрый способ – спать при свете. Черные кровопийцы любили нападать ночью, поэтому по здравом размышлении мы с Костей лишили их этого права, взяв на себя небольшую проблему сна при горящей лампочке.

Конечной точкой нашего путешествия были окрестности Златоустовска – большого посёлка золотоискателей в Амурской области. Начальнице отряда, Лидии Дмитриевне Денисовой, как женщине с ребёнком, поручили этот более лёгкий геологический участок. Но для нас всё было впервые и мы до таких тонкостей догадаться не могли, да и не собирались. Наши взрослые коллеги сняли дом в посёлке, а мы с Костей поставили палатку в этом дворе и уже назавтра вышли в маршрут по окрестностям посёлка. Утром поднимались пораньше, в небольшой столовой пили чай с пирожками и уходили в тайгу, километров за 10—15, копали небольшие шурфы, брали пробы грунта, подписывали карандашом этикетку и закладывали в полотняный мешочек. Всё для меня было внове, я разглядывал тайгу, её живность, впитывал картины лесной жизни, понимая, что это всё скоро закончится и мы уедем отсюда. Надо было конечно фотографировать побольше, но за работой этого не сделаешь много, поэтому на сегодня имею только то, что есть.

Полевой отряд 7-й комплексно-тематической экспедиции, лето 1969 г

Вот таким был наш немного смешной, но в общем весёлый геологический поисковый отряд комплексно-тематической экспеди-ции в составе начальника отряда, а по совместительству прекрасной жены и мамы, Лидии Дмитриевны Денисовой, её сына Саши десяти лет от роду, техника-геолога Любы, и нас, двух исполнительных работяг, помощников геолога – Кости и Мишки, вашего покорного слуги, автора этих строк. Любаша в это время переживала со стра– шной силой новую часть любовного романа с коллегой, техником-геологом Сашкой Родинцевым и попросила начальника отряда, бывшего лицом официальным, зарегистрировать их брак, не дожидаясь возвращения в Хабаровск. Начальница душевно согласилась при одном условии – их брак должен был стать вечным.

Забегая вперёд, я скажу, что это пожелание не исполнилось – они расстались. Презренная «бытовуха», неустроенность жизни, и, главное, алкоголь, медленно убили их союз. Лет 15 спустя, зайдя в здание экспедиции, чтобы увидеться с однокурсницей, еле узнал её в спившейся женщине, представшей предо мною. Она работала уборщицей в одном из складов, так и не закончив учёбы в Иркутском горном институте.

Сын Л. Д. Денисовой, Саша, после окончания школы с золотой медалью стал геологом, как и его родители, кандидатом наук, вид-ным специалистом по россыпному золоту. Следы Кости сначала затерялись во времени, но потом обнаружились в лице преподавате-ля института связи в г. Хабаровске. Лидия Дмитриевна очень любила сына, но оставить дома не могла, работа не могла ждать и потому он оказался с нами, испытывая все прелести полевой геологической жизни. Мы с ним конечно, общались, но немного, не до того было – объём работ был просто огромный и потому рассказать подробно о нём за давностью лет нет ни возможности, ни нужды. Вообще компания наша была замечательной хотя бы потому, что приехавший Саша Родинцев, жених и кавалер Любаши, развлекал нас гитарными переборами, а мы с Костей иногда пели песни по вечерам, сидя в своей дворовой палатке и приводя местных жителей в оторопелое состояние. В Златоустовске мы, к удивлению начальницы, довольно шустро закончили объём работ, просеяли ситами практически все мыслимые и немыслимые грунты и пробы, Любаша отправила их посылками в город.

Начальник полевого отряда КТЭ Лидия Д. Денисова с сыном. 1969 г

Ну мы и понадеялись на отдых после такой тяжкой работы. А она действительно была такой. Мешочек с куском засохшей земли и назывался пробой. Когда мы лопатками брали эту почву, с нею ещё можно было иметь дело. Выкопать кусок земли, описать его, положить в мешочек с подписанным номером на бумажке – это было ещё полдела. Главное было в том, что такую пробу нужно было обработать – высушить, размельчить, просеять, а самую мелкую фракцию – пылевидную, засыпать в специальный бумажный пакетик и отослать в город для исследования на предмет содержания конкретных элементов – палладия, золота, и прочих ценных элементов. Самым главным требованием при этом было не перемешать пробы, не «заразить» их содержимое. Образцы почв надо было брать на расстоянии не менее 50 метров друг от друга, поэтому маршруты были очень продолжительные. Иногда копали канавы, вернее, вскрывали то, что было откопано до нас проходчиками геологических разрезов, работа тяжкая до изнурения, которую можно было выполнить, только напившись «чифира» – очень крепкого чаю, практически чёрного цвета, от которого сердце стучит пулемётом, а в голове чёрт знает что творится.

Этого жуткого напитка я не стал пробовать из-за его страшной горечи и дурного влияния, потому и довольствовался впечатлениями других питейщиков.

Обработка проб на золото, палладий. Экимчан.1969 г

Закончив маршруты под Златоустовском, на гусеничном вездеходе добрались до Лукачка, самого глухого угла в Амурской области, дикого места, где местами в июне ещё лежал снег. Выйдя в маршрут, поселились неподалёку от полуразрушенного дома, стоявшего без крыши, окон, дверей. Поставили палатки, мы – свою «памирку», начальница с сыном и Любашей – красивую польскую из оранжевой непромокаемой ткани. Мы с Костей сразу окопались (сделали ровик вокруг палатки),а женщины ещё посмеялись, что мы делали мартышкин труд. Но этот ровик ох, как нас выручил в гряду-щих проливных дождях – палатки наших дам-начальников мокли в воде, а наши – нет..! На Лукачке маршруты попались водные, то есть надо было брать пробы на золото прямо в текучей воде ручьёв, а они были холодные, прозрачные, прямо так и просили, чтобы мы попили их воды. А она действительно была вкусной– лёгкая, таёж– ная вода.

Взятие проб на золото в золотоносном ручье.1969 г.

И мы не могли отказаться от этой воды, только она была очень холодной. Вот так я и тщательно мыл пробы на золото. Где-то на одном из ручьёв я нашёл странную угловатую деревяшку, довольно тяжёлую и непонятную. Но сопоставив нашу работу и находку, я понял, что это лоток «чёрных» золотоискателей. Мы притащили его в лагерь и Любаша показала, как им пользоваться. Однако всерьёз этим делом нам было заниматься не с руки – объём работы был велик, да и погода перестала баловать погожими днями – небо день ото дня становилось всё мрачнее и мрачнее.

В тайгу ходили лишь четыре дня, а потом полили дожди и стала одолевать сырость. На этом заброшенном руднике мы пилили под мелким гнусным дождём дрова, зябли в сырых палатках, и, всячески бодрясь перед своими женщинами, не кутались в ватники. В жутких полевых условиях сушили пробы. Причём эта сушка вытягивала из нас все жилы – не потому что это было физически тяжело, а потому, что такую сухую работу нужно было сделать в непогоду, когда практически нет хороших дров, дающих жаркое пламя, а костёр из-за дождя каждую минуту может тихо умереть.

В разорённом кочевниками-тунгусами доме нашли большой плоский кусок железа, непонятно откуда свалившийся, и моментально превратили его в замечательную сковородку для подсушивания проб.

Требовательный и пунктуальный Костя махнул рукой на все технические требования и дело пошло. Внедрив разделение труда: один долбит, другой сушит, мы так лихо просушили все взятые пробы, даже ещё не высохшая от дождя начальница только умилилась – какие мне ребята попались! А эти «ребята» иной раз так запутывались в номерах проб, что даже Костя – педант с его феноменальной математической памятью не мог вспомнить, где что лежало и сушилось.

А потому, изнемогая под тяжестью грунта, он мужественно изрекал «зараза к заразе не пристанет» и быстро отряхнув сито от предыдущей пробы, засыпал в неё новую порцию грунта. Порою нам помогала Любаша, но в основном одни мы бодро несли свой нелёгкий крест помощников геологов. Нас успокаивала одна мысль Кости – если здесь что-то и есть, то всё равно в этом месте.

Эвенки, кочевавшие здесь со своими оленями, никак не могли использовать человеческое жильё – построенный для них дом они запустили и использовали как склад, от стола осталась одна доска, остальное, всё что могло гореть, пошло в костёр.

Под Лукачком, на маршруте в тайге я нашёл огромный снежный сугроб-айсберг толщиной около двух метров. Льдина посреди леса!

Прошу друга такое чудо природы для меня запечатлеть на фото. Сегодня надо сказать спасибо нашему брату Косте, который убедил взять с собою простенькую семейную «Смену», благодаря которой можно было представлять хотя бы так все прожитые тогда мгновения. И пусть снято непрофессионально, но память есть. В эту поездку я снова увидел и дикую тайгу, прекрасные её закаты, испытал мучительство ненасытных комариных полчищ и гнуса, наслаждался прекрасными вечерними посиделками у костра.

Во время одной из них основательно поджарился какой-то мой сапог (сейчас уж не помню-левый или правый).Заслушавшись рассказами начальницы о геологических приключениях, я, под хохот своих товарищей бросился спасать свою обувку.

А наутро, ох, как неохота вылезать из тёплого спального мешка, покрывшегося густой росой снаружи, разводить огонь, готовить чай да кашу, потому это вчерашняя усталость так и валит с ног обратно в уютную глубь мягких одеял, которая в этот неурочный час милее всего. Но самое худое время было во время дождя, сильного или мелкого до уныния, разница небольшая, когда ничем практически заняться было нельзя. Так и лежали в спальных мешках от еды до еды всухомятку. Но, пересилив себя, выбираемся на свет божий и начинаем все сначала.!

В Лукачке на дрова разобрали крышу дома, построенного для оленеводов – никто в нем не жил и все путники, кому было не лень, только и пользовались им, как дровяным запасом. А вот на Сагуре пришлось пилить дрова под дождем, чтобы как-то прожить энное время в маршруте. Вот так в трудах и заботах прошло геологическое лето. Обратной дороги домой не помню – так устал, что хотелось просто быстрее оказаться рядом с мамой. Да помню, сколько денег привез. Что потом было куплено. Но теплота этой поездки навсегда осталась в памяти.

После поездки Любаша вышла замуж за Сашку Родинцева уже официально и одно время я частенько приходил к ним в гости на правах коллеги. Им дали однокомнатную квартиру в двухэтажном доме неподалёку от малого аэропорта, и я хорошо помню наши дружеские вечерние посиделки с жареной картошкой. Костя как-то быстро отошёл от нашей компании и мы потеряли его из виду. Через год у них родилась дочь Ирина, и с этого времени мои посещения прекратились. И потому, что я поступил в институт, ещё думаю потому, что не стоило мне так близко ввязываться в их жизнь, ведь в дружбе всё таки есть свои границы.

Когда же я закончил его учёбу в институте, то уже не смог вспомнить последнего своего посещения к Родинцевым. И только в свой весенний отпуск в восемьдесят четвертом году, когда я зашёл к Любаше, то с огорчением узнал, что они – это не они. Увидел такими, какими не смог бы и представить своих товарищей по таёжным походам – их раньше. Теперь они стали злобными, склочными, жадными до самого мелкого! Ненависть друг к другу и нетерпеливое желание сделать очень больно бывшему другу.

Наверное, таковы все пьющие люди. Они прячут самое тёмное в глубине себя, чтобы в самый трудный момент оно вылезло наружу. Кто его знает, почему так вышло? Может быть, действительно, в этом виноват алкоголь, сваливший их семью, а может быть, тогда они просто понравились друг другу, и это «нравится» заменило им настоящую привязанность.

А меня в этот раз они оба приняли нейтрально, так сказать, по старому знакомству. Любаша сразу начала жаловаться на жизнь, на то, что с ней приключилось (не удалось закончить институт из-за рождения дочери, не ладилось на работе что-то), но мне в некоторых её рассказах стал сильно заметен эгоизм и простое самолюбование. В своё времена ведь бросила институт сама, злоупотребив водочкой, влача теперь жалкое существование и подрабатывая уборщицей вместе с дочерью.

Саша в эти годы женился снова, и по-моему, был доволен судьбой, потому что новая супруга его держала в руках. Да и сам он не настроен был искушать судьбу, начиная семейный путь в третий раз. Моя бывшая начальница отряда, Лидия Дмитриевна Денисова, немного постарела, но держалась молодцом – времени прошло более полутора десятка лет и не могло не оставить следов на её лице. Муж её защитился «по золоту» и теперь стрижёт купоны с диссертации. У меня хранятся красивые полировочки минералов, подаренные Сашей в прежнее время и в последний приезд, как память о том незабываемом времени. Была ещё небольшая коллекция камней, но она частью рассеялась, о чем сейчас приходится жалеть, частью была раздарена мною…