Текст книги "Фронт идет через КБ: Жизнь авиационного конструктора, рассказанная его друзьями, коллегами, сотрудниками"

Люди из легенды

Лавочкин пробыл в третьей бригаде ЦКБ около года. Затем другой коллектив – конструкторское бюро Дмитрия Павловича Григоровича, необычного человека и замечательного инженера. В. А. Кривякин, вместе с Лавочкиным работавший у Григоровича, характеризует его так:

– Григорович был богатырь. Имел атлетическое сложение. Мог перекреститься двухпудовой гирей. Огромной физической силы был человек… Много знал. Обладал удивительной эрудицией и редким инженерным чутьем. Одним словом, про таких, как Григорович, говорят: этот человек родился в рубашке – силен, здоров, талантлив, богат.

К тому времени, когда Лавочкин и Кривякин стали сотрудниками Григоровича, сам Григорович с честью выдержал выпавшее на его долю тяжелое испытание. Вместе с Н. Н. Поликарповым (такая возможность была предоставлена им обоим) он возглавил работу двадцати конструкторов над истребителем, вошедшим в историю советской авиации под названием И-5. Машину спроектировали в небывало короткий срок – за два месяца и она оказалась очень удачной. В мае 1930 года ее успешно испытал летчик Б. Л. Бухгольц.

Обстоятельства объединили Д. П. Григоровича и Н. Н. Поликарпова – конструкторов, которые из четырех советских истребителей, предшественников И-5, сделали три (только И-4 был создан в коллективе А. Н. Туполева бригадой П. О. Сухого). Естественно, что люди большого таланта и огромного опыта постарались обобщить все лучшее, накопленное отечественной и мировой конструкторской мыслью. Успеху их работы немало способствовало создание А. А. Бессоновым и А, П. Островским [44] экспериментального двигателя М-15, а затем одним А. А. Бессоновым двигателя М-22.

Работа над этими моторами – любопытная страница истории советской авиапромышленности. Прежде всего мы перестали ввозить из-за границы готовые двигатели и самолеты. Затем отказались от приглашения «варягов» вроде Ришара. Но… довольно долго покупали за рубежом двигатели, чтобы на их основе разрабатывать собственные конструкции. Такая практика разумна и закономерна. Готовые моторы быстро старели (жизнь авиационной техники скоротечна). Специалисты, далеко не всегда превосходившие наших отечественных, уезжали. А вот опыт, накопленный нашими инженерами в процессе освоения и развития зарубежных конструкций, составил огромную ценность. К числу таких конструкций, конечно, следует отнести и М-22, во многом способствовавший удаче Григоровича и Поликарпова.

Высокая маневренность и сравнительная простота пилотирования обеспечили И-5 успех. Истребитель строился серийно на протяжении нескольких лет. Армия получила 800 машин – по тем временам число весьма значительное.

Современному человеку трудно представить себе ритм и характер жизни в начале тридцатых годов. На жгучем морозе юноши и девушки строили город Комсомольск. Вчерашние крестьяне, не успев снять лаптей, воздвигали у горы Магнитной доменные печи. В бараках было голодно и тесно. Семьи отгораживались друг от друга ситцевыми занавесками. [45]

Газеты и журналы печатали фотографии землекопов с лопатами, тачками, повозками-грабарками. Так строили Турксиб и Кузнецк, автозавод в Нижнем Новгороде, Днепрогэс.

«У москвичей тридцатых годов, – писал немецкий антифашист Карл Грюнберг, – были серьезные заботы. Речь шла о выполнении первой пятилетки за четыре года. Для этого надо было в первую очередь полностью использовать мощность машин. А зачем машинам воскресный отдых? Эти рассуждения породили пятидневную неделю не только на предприятиях, но и в учреждениях, бюро – повсюду. В результате „воскресеньем“ стал не седьмой, а пятый день недели – для всех разный. Календарное воскресенье на долгие годы потеряло свои права».

Желание видеть свою Родину сильным могущественным государством, жаркое и повсеместное стремление иметь грозный воздушный флот – естественная часть всенародного устремления. Все было подготовлено для призыва, прозвучавшего по всей стране:

– Комсомолец, на самолет!

25 февраля 1931 года на своем IX съезде комсомол взял шефство над авиацией. Отвечая на обращение, комсомольцы шли в аэроклубы, училища, авиационную промышленность. Пожалуй, из всех этих путей последний наиболее труден.

Битва за создание тяжелой промышленности протекала крайне напряженно. И трудности возникали не только на производстве. Поразительным выглядит сегодня быт инженеров старшего поколения. Жили, можно сказать, по-фронтовому.

Известный советский конструктор вертолетов М. Л. Миль вспоминал, что дом, где его соседом был Григорович, находился на территории завода и торжественно назывался Ванценбург. Название напоминало о каком-то рыцарском замке, а в действительности речь шла о… клоповнике. Загадочное и красивое название шутники произвели от немецкого слова «ванце» – клоп. Семье Миля предоставили крохотную семиметровую клетушку (в ней раньше размещалась касса). Григорович рядом в такой же клетушке, служившей до этого помещением бухгалтерии. На вопрос, как он живет, Дмитрий Павлович отвечал обычно: [46]

– Как моль, проедаю зимние вещи.

Поликарпов жил не лучше. Достаточно сказать, что познакомился Миль с Поликарповым в очереди за ордером на починку обуви. Но так жили тогда все, и никто не жаловался.

Подстать быту выглядело и производство.

Здание в одном из московских переулков, которое получило КБ Григоровича, было микроскопически маленьким, а называлось громко – ГАЗ-5. Государственный авиационный завод № 5. Сегодня в таком помещении и кастрюль делать не стали бы, а тогда… Тогда предшественниками Григоровича по ГАЗ-5 были Туполев и Поликарпов. Здесь осваивалось серийное производство АНТ-3 – первого советского цельнометаллического военного самолета. Затем, после Туполева, в этих стенах Поликарпов сделал знаменитый У-2 (спустя много лет переименованный в честь своего создателя в ПО-2), особенно прославившийся в годы Великой Отечественной войны как неутомимый ночной бомбардировщик, связист, санитар – одним словом, самолет, который без преувеличения можно назвать мастером на все руки.

У Григоровича Лавочкина ждала жаркая работа, жаркая по сравнению с тем, что довелось ему до этого делать в других КБ. И это естественно: Лавочкин вышел на магистраль развития советской истребительной авиации.

Направление этого развития определил Центральный Комитет ВКП(б). В постановлении ЦК от 15 июня 1929 года было записано: «Одним из важнейших результатов истекшего пятилетия следует признать, создание красного воздушного флота. Считать, что важнейшей задачей на ближайшие годы в строительстве красной авиации является скорейшее доведение ее качества до уровня передовых буржуазных стран, и всеми силами следует насаждать, культивировать и развивать свои, советские научно-конструкторские силы, особенно в моторостроении».

Это постановление, естественно, стало программным документом, имевшим далеко идущие последствия. Речь шла об обширной программе перевооружения Красной Армии. Одним из руководителей этой программы перевооружения стал Михаил Николаевич Тухачевский, [47] одним из ведущих исполнителей в части авиации – Дмитрий Павлович Григорович.

Люди, работавшие с Дмитрием Павловичем, рассказывали об исключительной требовательности, больше того – беспощадности Григоровича к самому себе и к своим сотрудникам. Аккуратно за 5 – 10 минут до начала рабочего дня Григорович появлялся в КБ. Он шел не торопясь, беседуя по дороге с сотрудниками. Дмитрий Павлович участливо выслушивал любого. Готов был всячески помочь. Одалживал деньги нуждающимся. Но с первой же минуты рабочего времени Григорович преображался.

По нескольку раз просматривал Дмитрий Павлович чертежи. Красный карандаш не знал пощады. Стереть его было невозможно. Докладывая о своей работе, конструкторы частенько покрывали листы калькой, чтобы Григорович в критическом запале не испортил их. Взыскательность его воистину не знала границ. Для одного самолета узлы стыковки крыла с фюзеляжем – результат нескольких месяцев работы – были выполнены уже в металле. Однако внимательно рассмотрев эти узлы, Григорович сломал их тут же в цехе первым попавшимся под руку тяжелым предметом. Он счел конструкцию негодной и очень рассердился на себя, что обнаружил это так поздно.

Во время ежедневных обходов КБ Григорович внимательно смотрел, что делает каждый конструктор. Он охотно помогал тем, кому попадались трудные узлы. Сняв пиджак, садился за доску. Он мог сидеть за ней часами, размышляя над различными вариантами. Иногда помощь оказывалась иначе. Григорович рекомендовал конструктору прочесть те или иные статьи в зарубежных журналах. Положение дел в мировом самолетостроении Дмитрий Павлович, владевший французским и немецким языком, знал прекрасно.

Семен Алексеевич прошел у Григоровича отличную школу. Таким учителем и судьей – строгим, но человеколюбивым, удивительно эрудированным и столь же простым в обращении можно было гордиться, можно было во многом ему подражать.

Незадолго до того, как Лавочкин попал к Григоровичу, Дмитрия Павловича вызвали к Орджоникидзе. После серьезного и обстоятельного разговора Григорович [48] и его ближайшие сотрудники поехали на один из подмосковных полигонов. Здесь, в стороне от проезжих дорог, защищенный несколькими рядами колючей проволоки развернулся необычный артиллерийский парад.

Одна за другой на полигон выезжали пушки. Большие и маленькие. На автомобилях, танках, танкетках и даже на мотоциклах. Медленно, словно от избытка собственного достоинства, большие и малые орудийные стволы с широкой воронкой на тыльном конце объезжали стрельбище, скрываясь в ангарах.

Затем начались стрельбы. Снопы пламени одновременно вырывались вперед и назад. Грохот раздавался адский. Он врывался и в бетонный блиндаж, где у смотровых щелей расположились Григорович и его сотрудники. Пушки, которые демонстрировались Григоровичу, были реактивными. Именно для них, для этих безоткатных пушек, и предстояло спроектировать новый самолет-истребитель.

Задача, поставленная перед Григоровичем, существенно отличалась от обычных заданий конструкторским бюро. Вместо того чтобы подбирать для самолета пушки и пулеметы, ему предстояло обратное – создать специальный самолет с единственной целью: вынести в небо оружие принципиально нового типа – грозные динамореактивные пушки.

Самолет-истребитель представляет собой своеобразную летающую пушку или пулемет. Как правило, на нем не бывает никаких вращающихся турелей, характерных для бомбардировщика. Обычно оружие истребителя обращено вперед и установлено неподвижно. Чтобы прицеливаться и поражать врага, нужно маневрировать всем самолетом. Высота, скорость, огонь, маневр – вот качества, определяющие боевую ценность истребителя. Но, пожалуй, именно здесь, у Григоровича, ставившего на истребитель небывало мощные пушки, Лавочкин ощутил хорошо знакомую формулу с какой-то новой, непривычной остротой. Именно здесь Семен Алексеевич нашел, наконец, самого себя и на протяжении многих лет не изменял машине, в которой так трудно провести рубеж между самолетом и установленным на нем оружием.

Молодому конструктору открылись интереснейшие технические задачи, но не менее интересными оказались [49] люди. Под стать Григоровичу и создатель динамо-реактивных пушек Леонид Васильевич Курчевский.

– Курчевский был очень интересным человеком, образованным, много знающим. Высокий, еще более высокий, чем Григорович, и такой же сильный – что говорить: оба богатыри. Слово «страх» для него просто не существовало! – так обрисовывает Курчевского работавший с ним С. Н. Люшин.

– Нет, он не был конструктором в том смысле, какой мы вкладываем в это слово сегодня: сел за доску и начал что-то вычерчивать. Курчевский работал иначе. У него были изумительные мастера – механики, отладчики, слесари, он буквально на пальцах объяснял им свои замыслы. Рабочие понимали Курчевского с полуслова и сразу же реализовывали конструкцию в металле. Все делалось с голоса. Очень часто мелочи доделывались самими механиками. Курчевский и сам отлична работал руками. Почти на всех снимках он в комбинезоне. Очень любил комбинезоны. Это было у него вроде формы, – вспоминает помощник Курчевского инженер К. К. Глухарев.

Курчевский – личность необыкновенная, а разработанная им пушка – оружие из ряда вон выходящее. Опередив свое время на добрый десяток лет, пушка работала на реактивном принципе, возможность использования которого подсказал конструктору Тухачевский.

Как уже отмечалось, Тухачевский был одним из тех советских военачальников, которые много сил и энергии отдавали техническому перевооружению Красной Армии. «Реконструированная армия вызовет и новые формы оперативного искусства», – считал Тухачевский и делал очень много для того, чтобы оснастить армию ультрасовременным оружием. Он уделял много внимания реактивной технике. Его энергичную поддержку получили первые опыты советских ученых по радиолокации, попытки построить геликоптер и автожир. Естественно, что мысль о пушках без отдачи и без отката показалась ему в высшей степени соблазнительной.

Далекое от конструктивных решений, предложение Тухачевского сыграло свою роль в рождении ДРП – безоткатных динамо-реактивных пушек, предшественниц грозных «Катюш». [50]

Поначалу это первое в нашей стране реактивное оружие (оно было создано еще в 1926 году) поступило на вооружение пехоты. Потом его решили поставить на самолет.

Курчевский создал многообещающее оружие, воплотив свой замысел в различных вариантах. Самым большим стало орудие, которое сотрудники конструктора в шутку называли пушкой Сарданапала. Это была воистину царь-пушка – двенадцатидюймовый ствол на трехметровых колесах велосипедного типа со спицами. И (это казалось тогда особенно удивительным) исполинская пушка была самоходной. Ее приводил в движение двигатель обыкновенного грузовика. Ее колеса подминали кусты, как траву. Когда пушка стреляла, в ангарах вылетали стекла.

Все это множество разнообразных орудий Курчевский продемонстрировал Сталину. Стрельба ДРП произвела на Сталина впечатление.

При поддержке Тухачевского, о одобрения Сталина Курчевский стал в Наркомате тяжелой промышленности уполномоченным по спецработам. По существу, он руководил исследовательским институтом с отделами, свидетельствующими о широте планов: кавалерийский отдел, самолетный, морской, теоретический, отдел прицелов… У Курчевского работали первоклассные специалисты. Достаточно сказать, что теоретический отдел возглавил будущий академик Борис Сергеевич Стечкин, а самолетный – Дмитрий Павлович Григорович.

Будущее за пушечным истребителем! Эта точка зрения, общая для Григоровича и Курчевского, объединила обоих, создала союз, наполненный спорами и несогласиями.

Успех самолета И-5 окончательно изменил специализацию Григоровича. Выдающийся знаток гидросамолетов, он приобрел не меньший авторитет и в проектировании истребителей.

Первой машиной, спроектированной Григоровичем под пушки Курчевского, стал истребитель «Z» – самолет секретнейший. Даже на малодоступной постороннему глазу территории завода проектировщики и строители этой машины находились в особых условиях – они работали в отдельном, строго засекреченном ангаре. [51]

Пушка Курчевского стреляла сразу в оба конца. В один вылетал снаряд, в другой – поток пороховых газов. Для самолета «Z» это не осталось без последствий. Газовый поток создавал на оперении крайне нежелательные нагрузки. Газы, вылетавшие из пушек, отрывали, отсасывали обшивку. Пришлось поднять оперение и заменить около пушек полотняную обшивку крыла дюралевой. Одним словом, пробные стрельбы принесли немало огорчений.

И все же такие конфузные «мелочи» не могли заслонить главного. Летом 1931 года Бухгольц и Пионтковский испытали первый экземпляр «Z», а в 1933 году изготовлена первая серия, насчитывавшая двадцать одну машину. К концу этой работы в КБ Григоровича появился Лавочкин.

Достоинства истребителя «Z» бесспорны. Машину запустили в производство, но коллектив Григоровича продолжал развивать успех. Пушечный истребитель «ИП», спроектированный под 75-миллиметровые пушки Курчевского, и по сей день вызывает уважение к его создателям. Достаточно сказать, что на «ИП» стояли самые крупнокалиберные в истории авиации пушки.

Истребители «Z» и «ИП» – машины удачные. Но во взаимоотношениях Курчевского и Григоровича они оказались одновременно и первыми и последними. Два сильных волевых человека, выдающиеся инженеры, явно не сработались. Разрыв наступил после того, как на подмосковном полигоне звено истребителей «Z» под командованием Т. П. Сузи, с ревом пикируя из-за облаков, вело артиллерийский огонь по наземным целям. Стрельба была снайперской. Ни один из снарядов не вышел за пределы круга диаметром тридцать метров.

Курчевский сиял. Стрельба велась в присутствии Ворошилова, Орджоникидзе, Тухачевского, Туполева.

Успех окрылил изобретателя. Ему захотелось показать в работе и второй самолет. 75-миллиметровые пушки «ИП» разговаривали гораздо внушительнее 37-миллиметровых орудий истребителя «Z». Но воспротивился Григорович. По каким-то соображениям он счел демонстрацию «ИП» преждевременной и упорно стоял на своем. И Григорович, и Курчевский остались недовольны друг другом, более того – каждый сделал из этого спора практические выводы. Григорович пригласил в [52] оружейники Ю. А. Победоносцева, одного из будущих создателей «Катюши»,[2]2
  Работы над реактивными снарядами начались еще в 1928 году в Ленинградской газодинамической лаборатории под руководством Б. С. Петропавловского. Авиационные пусковые установки, разработанные в 1937–1938 годах под руководством Ю. А. Победоносцева, И. И. Гвая, А. П. Павленко, в 1939 году с большим успехом были применены с истребителей у Халхин-Гола, а с бомбардировщиков – через год во время финской войны.


[Закрыть] а Курчевский предложил спроектировать истребитель Лавочкину и Люшину.

Работа над новыми машинами началась без промедлений, как того и требовала международная обстановка.

30 января 1933 года рейхсканцлером Германии стал Гитлер. К власти пришли силы крайней империалистической реакции и милитаризма.

Комментируя это событие, немецкая военная газета «Милитер вохенпост» не скрывала своей радости: «30 января 1933 года останется в благодарной памяти рейхсвера самым значительным поворотным пунктом его истории». У хорошо осведомленной газеты были достаточные основания публичного проявления восторга: уже 4 февраля 1933 года на квартире начальника войскового управления (так назывался для конспирации германский генеральный штаб) генерала Гаммерштейна состоялась первая встреча Гитлера с руководящим составом армии и флота. Это была встреча заговорщиков, на которой Гитлер со всей определенностью сформулировал нацистские цели: «Истребление марксизма огнем и мечом. Приучить молодежь и весь народ к тому, что нас может спасти только борьба… Усиление военной готовности всеми средствами… Строжайшее авторитарное государственное управление. Ликвидация раковой болезни демократии… Завоевание нового жизненного пространства на Востоке и его безжалостная германизация…».

Курс на войну, на завоевание мирового господства стал основой всей внешней и внутренней политики нацистов.

«Одновременно с военной и политической подготовкой и мобилизацией нашего народа, – читаем в секретном, меморандуме Гитлера, составленном еще в 1936 году, – следует вести также и экономическую подготовку к войне и при том такими же темпами, с такой же решительностью и, если потребуется, с такой же беспощадностью… [53]

Я ставлю следующие задачи:

1. Через четыре года мы должны иметь боеспособную армию.

2. Через четыре года экономика Германии должна быть готова к войне».

Подготовка Германии к войне происходила очень энергично. Гитлер ввел в стране всеобщую воинскую повинность. Строительная организация Тодта покрыла Германию сетью автострад и аэродромов. Версальский договор нарушался с циничной откровенностью. Особое внимание уделялось авиации, танкам, радиоустройствам, с помощью которых можно было бы вести радиовойну, шпионаж и оперативно управлять войсками.

Коммунистическая партия и Советское правительство, твердо и последовательно разоблачая агрессивные замыслы империалистов и прежде всего германского фашизма, перед лицом нарастающей угрозы принимали энергичные меры к укреплению и повышению обороноспособности страны. Решалась жизненно важная задача – вооружение армии современной техникой и увеличение в два – два с половиной раза производственных мощностей промышленности, производящей эту технику.

Естественно, что авиационные конструкторы не остались в стороне от решения задач, которые поставила перед советской оборонной промышленностью международная обстановка.

И естественно также, что Лавочкин был в их числе.

Истребитель «ЛЛ»

Опыт и проницательность помогли Курчевскому отыскать среди сотрудников Григоровича Лавочкина и Люшина, двух отличных инженеров. Лавочкин достаточно искушен в сложных аэродинамических и прочностных расчетах, у Люшина заслуженная репутация незаурядного конструктора. Такое содружество обещало многое…

Самолет Лавочкина и Люшина предназначался для воздушного боя. Кроме мощных пушек, его оружием должна была стать скорость. Для этого предстояло свести к минимуму аэродинамическое сопротивление.

Проблема облагораживания форм истребителя была в ту пору очень острой, и, разумеется, Лавочкин с Люшиным, [54] инженеры не только шагавшие в ногу с временем, но и пытавшиеся это время опережать, пустили в ход всю свою эрудицию, весь опыт. Вот когда пригодилось Лавочкину то, что накопил он, работая с Лавилем и Кулевым над самолетом ЗИГ-1 (ПС-89), Ведь при создании этого самолета нашли отражение важные конструкторские эксперименты, ознаменовавшиеся таким большим достижением, как создание ХАИ-1, самолета принципиально нового типа.

ПС-89 был последним советским самолетом, в создании которого принимал участие Анри Лавиль. Вскоре он уехал к себе на родину. И вот недавно, после выхода первого издания этой книги я получил письмо из Парижа. Это письмо прислал один из читателей – выходец из России конструктор Ю. К. Отфиновский.

«Анри Лавиль работает уже давно главным инженером в области вертолетов, – писал Отфиновский. – Он очень способный инженер и на редкость душевный человек. Прочитав ему по телефону то, что написано о нем в Вашей книге, я должен сказать, что он был чрезвычайно тронут отзывом, который Вы ему дали. Он сказал, что это один из лучших подарков, которые он когда-либо получал к Новому году.

О своем пребывании в Советском Союзе и особенно о людях, с которыми ему пришлось работать, он, несмотря на тяжелое в то время положение, сохранил самые лучшие воспоминания». [55]

Самые лучшие воспоминания о своем французском коллеге сохранили и советские инженеры, в том числе и очень симпатизировавший Лавилю Лавочкин.

Объединившись с Люшиным, Лавочкин впервые стал на путь самостоятельного создания нового самолета.

К решениям уже апробированным, целесообразность которых была полностью признана практиками, Лавочкин и Люшин постарались добавить и нечто свое, казавшееся им чрезвычайно прогрессивным: фонарь пилотской кабины – прозрачный колпак, прикрывавший пилота, – молодые конструкторы решили сделать выдвижным. В полете он как бы утопал в фюзеляже. Только в минуты опасности летчик специальным приспособлением выдвигал себя вверх, чтобы увеличить обзор, необходимый для боя.

На первый взгляд идея перспективная, оригинальная и безусловно новаторская. На самом же деле она вошла в противоречие с тактикой. Самолет обладал повышенной скоростью, когда ему был нужен обзор, чтобы не пропустить приближение опасности. И… терял эту повышенную скорость в тот момент, когда она более всего была ему нужна, в момент боя.

Не приходится доказывать, что скорость, купленная ценой обзора, никому не нужна. Это убедительно показала потом Великая Отечественная война. И показала это не только Лавочкину. Семен Алексеевич прямо по ходу серии сделал за кабиной своего ЛаГГ-3 уступ для улучшения обзора. Петляков (на Пе-2) и Туполев (на Ту-2) пошли на еще более радикальный шаг, подняв кабину экипажа.

Идея выдвижной кабины пришла конструкторам не случайно. Как вспоминает С. Н. Люшин, в торпедоносце открытого моря (ТОМ), спроектированном в КБ Ришара, где работали оба конструктора истребителя «ЛЛ», для защиты задней полусферы была предусмотрена специальная выдвижная башня. В ней сидел стрелок с пулеметом. Эта башня должна была выдвигаться в момент боя.

Создание выдвижной башни оказалось трудной инженерной задачей. Чтобы выдвигать башню, а затем убирать после боя (не убирать же было нельзя, так как выступающая над фюзеляжем башня – источник дополнительного аэродинамического сопротивления), требовалась [56] энергия. Того количества электроэнергии, которым располагает современный самолет, не было тогда и в помине. Экипажу приходилось рассчитывать только на собственные мускулы: башня выдвигалась и убиралась вручную. Еще в КБ Ришара Люшин разработал для этой цели ручной механизм. Но хороший для тяжелой машины, этот механизм оказался непригодным для маленького истребителя.

И вот что интересно: даже тогда, когда многим эта машина казалась удивительно перспективной, нашелся тот благоразумный скептик, который сумел оценить ее по достоинству. Это был выдающийся деятель нашей авиации Яков Иванович Алкснис.

«Алкснис увлекся идеей использования на самолетах крупнокалиберных безоткатных пушек Л. В. Курчевского, – вспоминает профессор Р. И. Виноградов. – Специальные пушечные истребители строились в нескольких конструкторских бюро страны. Одним из таких пушечных самолетов был истребитель „ЛЛ“ конструкции С. А. Лавочкина и С. Н. Люшина. 12 января 1936 года начальник ВВС прибыл на завод, где строился пушечный истребитель „ЛЛ“. Он хотел на месте разобраться в новой конструкции, о которой много говорили в Военно-Воздушных Силах. Действительно, аэродинамическая компоновка самолета „ЛЛ“ была необычной. Борясь за скорость, снижая лобовое сопротивление самолета, конструкторы убрали выступающий фонарь летчика в обводы фюзеляжа и сделали фюзеляж самолета удобообтекаемым. Это был смелый шаг. Однако резко ухудшился обзор как при ведении воздушного боя, так и на посадке. Конструкторы понимали это и для улучшения обзора впервые на самолете применили перископ и поднимаемое сиденье. Я. И. Алкснис внимательно осмотрел самолет и не одобрил идею поднимаемого сиденья. Он согласился с конструкторами, что следует улучшать форму скоростного самолета, но не так, чтобы это делало летчика беспомощным в воздушном бою».

Истребитель «ЛЛ» с выдвижной кабиной оказался ошибкой конструкторов. Как говорится, первый блин вышел комом. Но осуждать Лавочкина и Люшина не приходится. Заманчивая идея ослепила не только их. Речь шла о заблуждений не столь личном, сколь коллективном, о заблуждении конструкторской мысли, лишенной [57] важнейшей опоры – боевого опыта. Опыт пришел позднее. А в ту пору Курчевский возлагал на машину Лавочкина и Люшина немалые надежды. Свидетельство тому – серьезнейшая подготовка, которая велась в «фирме», чтобы накопить достаточный авиационный опыт. Поручив Лавочкину и Люшину спроектировать истребитель, Леонид Васильевич пригласил еще двух авиационных конструкторов – Б. И. Черановского и В. Б. Шаврова.

Как рассказывал мне В. Б. Шавров, эта встреча в КБ Курчевского, сблизившая Лавочкина и Черановского, открыла Семену Алексеевичу еще одно направление развития авиации, от которого он до сих пор оставался в стороне. Дело в том, что с первых лет существования Советского государства большая группа энтузиастов (Черановский входил в их число) занялась планеризмом. Планеризм был подкупающе доступен. Фанера, полотно, столярный клей, немного проволоки, знакомство с основными законами аэродинамики, прочности и умелые руки – вот, пожалуй, и все, что требовалось, чтобы строить и испытывать летательные аппараты. Однако несмотря на откровенную простоту (а может быть, благодаря этой простоте), планеризм дал нашей авиации многое. Замечательные летчики-испытатели К. К. Арцеулов и С. Н. Анохин, теоретики авиации В. С. Пышнов и Б. Т. Горощенко, всемирно известные конструкторы С. П. Королев, С. В. Ильюшин, А. С. Яковлев – все они были в молодости планеристами и строителями планеров.

Черановский почти сверстник Лавочкина, и это немало способствовало сближению, добрым отношениям и долгим беседам. Люди одного поколения, они учились, преодолевая трудности. У каждого трудности были свои, каждому было о чем рассказать товарищу.

Более старший Черановский (разница в возрасте составляла четыре года) подкупал своим постоянством, приверженностью одной и той же технической идее – на протяжении многих лет Черановский упорно разрабатывал и совершенствовал схему летающего крыла.

Поначалу Черановский строил планеры. Так продолжалось шесть лет, с 1923 по 1929 год. Потом (этому немало способствовало увлечение планеризмом) бесхвостками [58] Черановского заинтересовался товарищ Лавочкина по МВТУ и конструкторскому бюро Ришара – молодой конструктор С. П. Королев, ставший вскоре после работы у Ришара одним из руководителей московского ГИРДа.

Слово «ГИРД» шутники расшифровывали так – группы инженеров, работающих даром. Как во всякой шутке, здесь была изрядная доля истины. Основной «движущей пружиной» работы ГИРДов был энтузиазм. Возникли ГИРДы в 1931 году в Осоавиахиме по предложению группы ученых. Именно в ту пору бесхвостки Черановского и заинтересовали энтузиастов ракетной техники. Очень уж удобны были летающие крылья для установки реактивных двигателей, безжалостно разрушавших хвостовое оперение обычных машин.

Мне не удалось разыскать свидетелей бесед Лавочкина и Черановского. Известно лишь, что беседы происходили неоднократно, равно, как и беседы Лавочкина и Королева, с которым Семен Алексеевич дружил до конца жизни. Но мне довелось держать в руках письмо одного из инициаторов ГИРДа Ивана Петровича Фортикова Константину Эдуардовичу Циолковскому. Вот что было написано 4 июля 1932 года в этом письме:

«Наши опытные работы по реактивному самолету ракетоплану „ГИРД-РП-1“ подходят к концу. Конструкция самолета бесхвостового типа (треугольник) инж. Б. И. Черановского закончена и испытана как машина в качестве планера и на обыкновенном авиационном моторе. Показатели блестящие. Ракетный двигатель типа инж. Ф. А. Цандера ныне в работе. В скором времени мы испытаем его надлежащим образом, а затем установим на самолете…

У нас работает много квалифицированных инженеров, но лучшим из лучших является председатель нашего Техсовета инж. С. П. Королев. Я рад, что отыскал такого преданного делу человека, как он, ибо уже теперь он сделал для нас всех много и много. Он-то и будет пилотировать первый ракетоплан».

Для таких утверждений имелись серьезные основания. Через год после окончания вместе с Лавочкиным МВТУ двадцатичетырехлетний Королев (он был на шесть лет моложе Лавочкина) заканчивает в 1930 году школу летчиков-парителей и конструирует планер [59] «Красная звезда» – первый в мире планер, на котором удалось выполнить фигуры высшего пилотажа.