Текст книги "Полигон 704"

Полигон 704
Михаил Боярский

© Михаил Боярский, 2017

ISBN 978-5-4485-0927-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

01

Яркие языки пламени неторопливо облизывали огромную, щедро пропитанную креозотом, железнодорожную шпалу, – тепла подобное топливо приносило немного, зато полностью воспроизводило антураж ночного костра, служащего маяком для заплутавших и усталых путников, создавая для них мираж чего-то теплого и уютного, куда их манил слегка мерцающий свет догорающих поленьев.

Глядя на то, как лениво обгорает железнодорожная шпала, Евгений Семенович размышлял о том, что огонь обладает невероятной притягательной силой, действует буквально гипнотически, на тех, кто смотрит на него, и, как правило, не хочет отрываться от зрелища горящего мусора Полигона. Он пришел к мысли о том, что все дело в бесконечном разнообразии узоров, которое может рисовать на глазах наблюдателя пламя, так потрясающе быстро, что это вряд ли даже удастся описать математически. Напротив него, особо не размышляя о причинах гипнотизма, пляшущих языков пламени, восседало чучело, наспех сработанное им из мешка уже застывшего цемента, ивовых прутьев и полуистлевшего шерстяного шарфа, который и являлся главным связующим элементом в конструкции этой фигуры. Но самое главное в ней было то, (и это было видно на расстоянии даже в свете костра), что голову, наспех слепленную из местной никогда не высыхающей глины, украшает вполне полноценная пилотка.

Ночная прохлада все более настойчиво заявляла о своем желании познакомиться с ней поближе. Евгению Семеновичу не только хотелось погреть озябшие руки, но и, намокшие за день, ноги, а так же просушить отсыревшие носки, насадив их на палки. Однако, даже гипнотизм, невесело пляшущих на железнодорожной шпале, язычков пламени, он мог прочувствовать только через амбразуру, проделанную им в картонном ящике, в положении – лежа на полусгнившей листве, по большей части через прицельную рамку А Ка Эма, при этом, не смотря на ночной холод, изо всех сил стараясь не уснуть.

И поводов отключиться вполне хватало… Пока за исключением отдаленной и не слишком стрельбы, которая нужно сказать, не смолкает на Полигоне ни днем, ни ночью, до ушей Евгения Семеновича не донеслось ни единого звука, и кроме голодного кота, который ловил ночную стрекозу, и быстрой, как тень, заблудившейся косули, он так никого и не увидел. А пейзаж Полигона, состоявший в основном из разломанных металлических каркасов, невысоких гор мусорного отвала и редких кустарников, особо к бодрствованию не располагал. Единственное, что мог Евгений Семенович себе позволить, – это потихоньку переваливаться с боку на бок, чтобы навсегда не отморозить пока еще дорогие ему внутренние органы.

За мгновение до выстрела Евгений Семенович вздрогнул и очнулся, сон все-таки успел принять его в свои мягкие объятия, что в местных условиях порой было равносильно смертному приговору. Глиняная голова в пилотке упала и рассыпалась на несколько частей, и конечно для стрелявшего это могло показаться не вполне естественным и насторожить даже малоопытного бойца. Несколько томительно долгих секунд Евгений Семенович не мог уловить никакого звука или движений в зоне обстрела, наконец, в тусклых бликах догорающего костра он разглядел мрачную, крадущуюся, фигуру с карабином наперевес, в зипуне, снабженном капюшоном, стянутым широким монтажным поясом, за который был, заткнут кухонный нож гигантских размеров.

Внезапно, словно на помощь Евгению Семеновичу из плена туч вырвался тонкий месяц, и сделал окружающий мир чуть более светлым и радостным. Фигура мгновенно остановилась, словно, убегающий с арены, клоун, внезапно вырванный из тьмы цирковым прожектором, и, похоже, замерла в недоумении, понимая, что каждый последующий его шаг в лунном свете будет все менее безопасным.

Поймав грудь застывшей мишени в рамку прицела, Евгений Семенович уже готовился нажать на спуск, как почти вдруг к нему пришла уверенность в том, что пришедшего кто-то прикрывает, и обнаружить свою огневую позицию, для стреляющего, будет смертельно опасно. Похоже, в этой ситуации не только он один пользовался приманкой…

Выжить на Полигоне без интуиции, или, если так можно выразиться, без «шестого чувства» было практически невозможно, разве быть может только первые пару часов… Дальше оставались только те, у кого в роды родов, оно дремало, не будучи востребовано даже десятилетиями, но потом внезапно просыпалось, и, как ни в чем не бывало, принималось за свою сберегающую работу. В результате здесь часто случалось так, что в первые часы погибали сильные, мужественные и подготовленные люди, а выживали интеллигентные дохляки и толстопузые очкарики, да и еще потом неделями отстреливали «бывалых», зарабатывая пилотки.

Евгений Семенович, зная, чему он обязан своему выживанию, был послушен собственной интуиции беспрекословно, более того, он научился подключать к ней свое воображение и логическое мышление, тем самым опережая в оперативном планировании многих своих конкурентов, большинство из которых уже почили… И на этот раз он, включившись в ситуацию, смог увидеть гораздо больше, чем, к примеру, независимый зритель, сидящий в полной безопасности за монитором.

Зловещая фигура с ножом за поясом и карабином в руках, в сущности, не представляла собой никакой опасности, но служила живой декорацией с целью спровоцировать огонь на себя и таким образом вскрыть огневую позицию противника.

Евгений Семенович чувствовал, что что-то злое и опасное скрывается за видимым силуэтом – там, в темноте, вне досягаемости лунного света… Он надеялся на то, что оно себя каким-либо образом проявит или обозначит, особенно сейчас, когда видимая фигура трусливо застыла на месте, опасаясь, сделать очередной шаг вперед, но все окрест было по-прежнему тихо, и только звуки отдаленных выстрелов и приглушенные крики раненых и умирающих мешали тишине быть практически полной.

Прицел автомата измерял темное пространство в тени кустарника, из которого вышла фигура с карабином, разодетая, как флибустьер времен расцвета приватиров, Евгений Семенович даже подумал о том, что повязка на правый глаз ей явно бы не помешала. Складывалась патовая ситуация, то есть Евгений Семенович Гольцман не повелся на кухонный нож за поясом, и не выдал себя огнем, а тот, кто все это затеял, продолжал скрываться во мгле, и чего-то выжидать.

Терпение это вторая необходимая составляющая выживания в условиях Полигона, и тот, кто его сумел проявить однажды, пожав при этом некоторые положительные результаты, из которых собственная спасенная жизнь, являлся далеко не самым малозначительным, изо всех сил стремился вести себя подобным образом всегда, в любой ситуации… «Терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка.» (Иак.1:4). Евгений Семенович никогда не забывал об этом, хотя и не всегда ему удавалось воплощать это в своей мирской жизни. Однако на этот раз он решил твердо стоять на Слове Божием.

Тем временем человек с карабином на переднем крае уже выказывал признаки нетерпения, – двигаться вперед он явно не собирался, а все остальные его действия, судя по всему, должны были регламентироваться жесткими инструкциями, которых ему в данный момент явно не хватало. Вскоре Евгений Семенович увидел, как он, оборачиваясь назад, пытался что-то кому-то прошептать порядком осипшим голосом, тем самым указывая ему приблизительное направление расположения засады, но в ответ не услышал ничего…

Казалось чего проще, – две пули на «сердешного» с, похоже даже незаряженным карабином в руках, а потом – очередь в темноту, за ним, наугад… Авось попадем… Возможно, иной раз это бы это и сработало, однако, Евгений Семенович Гольцман, а так же все те, кто еще имел честь именовать себя выжившими в условиях Полигона, хотя бы даже пару недель, прекрасно понимали то, насколько опасно этот самое слово «Авось» для тех, кто им не пренебрегает…

В эти столь много определяющие мгновения, жизнь по обе стороны Рубикона замерла, предоставляя противостоящим сторонам либо сделать выбор со всеми вытекающими из него последствиями, либо не делать оного, и принять участие в том, что из этого проистекало.

Евгений Семенович прекрасно понимал то, что тот человек, который пытается поймать его сейчас в рамку прицела, в данный момент понимает гораздо больше, чем бы ему, то есть Евгению Семеновичу, хотелось. И, вполне осознавая, то, что и его сейчас выцеливает вполне опытный боец, он ослабил поводок, тем самым оставив без инструкций своего обреченного подопечного. Таким образом, пауза затягивалась, и обоим стрелкам в этой ситуации приходилось уповать на случайность, которая в подобные моменты обязательно являла себя в своем бесконечном многообразии, но в чью именно пользу она срабатывала, без разъяснения свыше не мог сказать с точностью никто.

Случайность, повинуясь своим, никому не ведомым таинственным законам, не заставила себя долго ожидать, причем Евгений Семенович даже не сразу поверил в свою удачу, благо, что все-таки сумел вовремя ей воспользоваться. В самый тихий момент сцены противостояния он вдруг услышал, как в темноте в ожидаемом направлении из кого-то обильно и поэтому достаточно шумно выходят скопившиеся внутри газы. Затем послышалось короткое матершинное слово, обозначающее запутавшуюся в любовных интригах женщину, и этого Евгению Семеновичу оказалось вполне достаточно…

Стрелял он одиночными, и уже после третьего выстрела почувствовал, что цель поражена, выпустив, на всякий случай, еще одну пулю, он поднялся во весь рост из своей засады, и без страха шагнул по направлению чучела с карабином.

– Ну, что, дяденька… На этот раз не прокатило? – Его собеседник на вопрос никак не отреагировал, только ствол его карабина нырнул еще ниже, как бы подтверждая, собственную бесполезность.

– Ты уже не молчи, солдатик… Даю тебе время покаяться… После чего и помереть безболезненно и вполне достойно… – Понимая то, что он глубоко не прав, из-за порой невыносимо саднящей сердечной боли, Евгений Семенович все-таки не упускал случая поглумиться над, тем, кто слабее, и уже фактически побежден. Однако этот персонаж явно отказывался причислять себя к таковым.

– Кто ты такой, что бы я перед тобою каялся? Тебе жить осталось только одну минуту, и то, превозмогая боль… – Фигура перед Евгением Семеновичем отбросила в сторону погибшего бесполезный карабин, и вынула из-за пояса, сверкнувший в лунном свете, кухонный тесак размером с абордажную саблю.

В полуночном сумраке Евгений Семенович не мог разглядеть лица своего оппонента, но, слыша то, как его мужской голос срывается почти на визг, понимал то, что он действительно смертельно испуган, и от истерики его отделяет едва заметная на просвет грань, которую он на этот раз решил не разрушать.

– Вот присядь со мной… Выпей… – Евгений Семенович примостился присесть на, слегка обросшем зеленым мхом, полуразрушенном основании бетонного коллектора, при этом протягивая своему собеседнику фляжку из нержавеющей стали, из которой сам только, что отхлебнул, чуть ли не третью часть.

– Жить будешь… Только пилотку твою я заберу…

02

– Папочка, я хочу такую же работу, как у тебя… Ты всю неделю сидишь дома, потом уходишь на два-три дня… И опять у тебя неделя выходных… – Дарья Гольцман на самом деле не завидовала отцу, а просто радовалась тому, что у близких людей все может быть так просто и замечательно устроено… Не нужно каждый тащиться на дурацкую работу в магазин, часами, не вставая сидеть за этой идиотской кассой, вымученно улыбаться покупателям и администраторам, возвращаться домой усталой и недовольной, не только своей заработной платой, но скорее всего тем, что ее творческое начало, вряд ли окажется, кем-либо и когда-либо востребовано…

– Чтобы трудиться на такой работе, доча, нужно долго и упорно учиться… Наконец получить два высших образования… Затем очень долго и очень тяжело трудиться на разных микроскопических должностях, типа посыльного… Вырасти профессионально, вырывать зубами повышение по службе… При этом, если нужно подставляя коллег, не чураясь лжи и предательства, а так же всегда быть готовым лизнуть у начальства интимные места, и оставаться на своем рабочем сверхурочно, причем без всякой оплаты… – Евгений Семенович смотрел на свою единственную доченьку с любовью, той самой, которая и долготерпит, и не превозносится, и не раздражается… А сам в это время укладывал в рюкзак все то, что мог вынести из дома вполне легально за один раз.

– Чего я тебе, естественной, не желаю… Поверь мне в том, что твой магазин далеко не самая страшная плата за наш вполне скромный образ жизни…

– Да уж куда скромнее… Машину бы поменял, а то мне из нее выходить стыдно, когда ты подвозишь…

– Наш с тобою, Даша, автомобиль по-своему уникален… Через пару лет он перейдет в разряд раритетов… Мы его продадим за бешеные деньги, и наконец-то купим тебе шубу, а мне подержанный «Чероки»… – Евгений Семенович уже практически закончил собираться и стоял у двери.

– Ой, Папочкин… Ты сам-то в это веришь? – Даша, кутаясь в свой махровый халатик, вышла из кухни, чмокнуть отца на дорогу. Глаза ее так ребячливо и задорно искрились, что Евгений Семенович не выдержал и спросил:

– Бельчонок! Ты что-то задумала…

– Ладно… Давай топай… Пора бы уже доверять родной доченьке! – Она обняла отца и с нежностью укололась о его щетину, так и не переставая искрить глазами…

– Папа… Приличные люди на работу в камуфляже не ходят… Тем более на ночь глядя… Еще с каким-то засраным рюкзаком…

– Даша, я отсюда прямо на объект… Знаешь ли… На месторождениях торфа в костюмах не работают… И рюкзаки там тоже… Не от Шанель… – Евгений Семенович, как будто чувствовал себя виноватым, за то, что поехал на работу не в приличном костюме, а в болотных сапогах… Да так оно и было на самом деле…

– Когда тебя ждать?

– Бельчонок вреднюшный… Я, как всегда, точно сказать не могу… Но, когда вернусь, – непременно застану тебя врасплох…

– Он наклонил ее голову к себе и поцеловал в челку.

– Ой уж… Было бы с кем врасплох… – Даша закатила глаза к небу и закрыла за отцом входную дверь.

Закинув рюкзак на заднее сидение, Евгений Семенович повернул ключ зажигания, двигатель бодро встрепенулся, и, пробурчав пару раз что-то неприличное, успокоился на восьмистах оборотах, и запел свою привычную монотонную песню…

На двенадцатом километре Евгений Семенович свернул с трассы на проселок и, проехав совсем немного, остановился. Осветив ближним светом фар заветную сосну, он саперной лопаткой откопал свой схрон, и, облачаясь, в видавший виды, бронежилет с надшитыми на него дополнительными карманами, подумал о том, какой он все-таки счастливый человек…

03

Территория Полигона занимала собой бывшее месторасположение обанкротившегося цементного комбината, (включая заброшенный карьер добычи сырья, лодочную станцию и парк отдыха трудящихся с остатками скамеек и летней эстрады), обнесенное двумя рядами колючей проволоки, закрепленной на железобетонных столбах, всего около двадцати квадратных километров практически пустоши.

Правила выживания в условиях Полигона были очень простыми. Попасть внутрь стоило всего лишь десять тысяч, при этом, каждый входящий получал свою пилотку, – выйти обратно за охраняемый периметр можно было и бесплатно, однако, за каждую вынесенную пилотку боец получал по пятерке, то есть точка безубыточности для каждого бойца составляла где-то примерно пару пилоток. Тем не менее, далеко не у каждого посетителя получалось прожить здесь даже больше одного часа, а выйти за периметр живым, но без пилотки по местным понятиям было серьезным понижением в ранге…

Местная служба безопасности, обряженная в форму, очень похожую на ту, что носит младший командный состав железнодорожного транспорта со знаками отличия на рукавах, только вместо пилоток, в фуражки с длинными козырьками, внутрь огороженного периметра впускала только с холодным оружием, а выпускала, как правило, с любым. Каким образом сюда попадало огнестрельное, и даже боевое автоматическое оружие точно никто не знал, но многие догадывались. За деньги или за пилотки внутри можно было купить практически все, что угодно, даже, ставший раритетным, пулемет ДШК, немецкие противогазы с просветленной оптикой и противотанковые ежи, произведенные на местном арматурном заводе.

Все временное, порою даже мимолетное, население Полигона, или лучше даже сказать, действующих его лиц можно было разделить на три, преобладающих над остальными его посетителями категории. —

Во-первых, это были те, кто просто не знал того, куда себя засунуть в этом наскучившем им мире, как побороть, мучающую месяцами, депрессию, удовлетворить свои нехорошие потребности, пощекотать заснувшие нервы, и собрать коллекцию самых острых ощущений, а потом этим поделиться с другими, разглядывая их удивленные лица уже свысока. Пресыщенные убогими благами цивилизации, сытые, но не довольные, они в отчаянии бросали свои джойстики в экраны, и, отведав недешевой дури, взлетев к своим невысоким небесам, решались навсегда изменить жизнь, почему то, собрав другие… Сроки их выживания чаше всего не превышали нескольких часов, именно эта категория экстремальных туристов служила для всех остальных, в том числе и для местной администрации главным поставщиком, столь ценимых здесь, головных уборов.

Во-вторых, это те, кто приходил на Полигон просто заработать, те, кто по-настоящему умел прятаться там где, спрятаться невозможно, часами терпеть холод и боль, долгими ночами сидеть в засадах, бесшумно подкрадываться сзади, не спать и не есть по нескольку суток, убегать, не оставляя следов, быть невидимым и неслышимым, владеть приемами рукопашного боя с применением ножей, обрезков труб и собственных зубов, экономить патроны в тот момент, когда другие поливают тебя свинцовым дождем, срать меньше, чем за пятнадцать секунд, не расчесывать комариные укусы, когда это желание преобладает над всеми остальными, и становится безумным, бесшумно материться, если даже наступил на длинный гвоздь, стоящий вертикально, готовить пищу на невидимом для других костре, не давать страху управлять собой, и еще очень многое и многое другое, но самое главное быть жестоким и беспощадным в тот самый момент, когда нужно будет лишать жизни тех, кого лишать жизни совсем не было нужно, но оказавшихся в такой ситуации, когда для одной из сторон это практически неизбежно…

Таковых было большинство, они часто даже издалека узнавали друг друга и относились к себе подобным с большим и искренним уважением, даже после того, как перерезали горло сопернику, не останавливались ни перед чем, чтобы воздать покойному последние почести в виде молитвы «За упокой» и прощального салюта, как правило, из одного заряда…

Третьи представители здешних обреченных были самыми непредсказуемыми, это те, кто попадал на Полигон неизведанными для других путями, но, как правило, в неадекватном состоянии. Те, кто просто отчаялся найти в мире живых правду и справедливость, был глубоко и незаслуженно обижен, осужден, наказан, подставлен, те, кому в самой полной мере пришлось испытать на себе недостатки современного общественного устройства, и еще больше, низость и подлость окружающих.

Эти были способны на все, что угодно, их боялись все, даже служба местной безопасности, особенно после того случая, когда тщедушный мужчина средних лет в сломанных пластмассовых очках, за свою сутулость получивший кличку «Микроскоп», который оказался на Полигоне после того, как у него украли коллекцию жуков, двигаясь, так быстро, что даже пули за ним не успевали, при помощи ржавого циркуля, вывел из строя пятерых бывалых бойцов. Безусловно, большинство этих «психов» не могло причислить себя к разряду местных долгожителей, но те из них, кто покидал Полигон, вынося свою пилотку на голове и чужие за пазухой, обычно возвращались обратно и, как правило, не напрасно…

Евгений Семенович сам был из этой категории старожилов Полигона… Отработав удачно на адреналине свой первый самый драматичный в своей жизни заход на Полигон, получив еще что-то за тройку пилоток, он вскоре вернулся обратно, и вновь ему повезло… Он вышел оттуда живым, с добычей и, что самое главное, с опытом выживания в этих местах. А выживать на Полигоне, как впоследствии написал в своих мемуарах один неуравновешенный мужчина по кличке «Золушка», это целая наука, которую, бедолаги, оказавшиеся внутри периметра за колючей проволокой, осваивали всю свою жизнь, чаще всего, весьма короткую…

Однажды Евгению Семеновичу еще полтора года тому назад удалось вывернуться из первой в его жизни засады, в которую, опять же, он едва не попал по своему доверию к людям. Он вспоминал то, как, вооруженный, всего лишь топором, каковой он приобрел в местной оружейной лавке за полпилотки, тупым, но достаточно тяжелым для того, чтобы расколоть не только дрова, он вступил на «тропу войны», пока неизвестно с кем, но ему хотелось думать о том, что с такими же плохими людьми, которые лишили его работы и пенсионного стажа…

Холодным осенним вечером, в предзакатных сумерках, Евгений Семенович двигался, крадучись, стараясь держаться ближе к кустам и низкорослым деревьям, избегая выходить на открытое пространство, – до того, как полностью стемнеет, он вполне мог стать легкую мишенью даже для малоопытного стрелка. Евгений Семенович прекрасно помнил, как тогда его поразила удивительная тишина, – довольно редкое явление на Полигоне. Казалось, все местные лиходеи дружно и одномоментно объявили перемирие по всей его территории, и теперь дрыхли в своих землянках и тайных схронах, вовсе не опасаясь, того, что проснуться им будет уже не суждено. Он даже растерялся на какое-то время, невольно подумав о том, что здесь сегодня выходной и засобирался, было назад, как вдруг, что-то в стремительно наступающих сумерках, недалеко впереди по ходу его осторожного движения, привлекло его внимание.

Привычно оглядывая по возможности всю открытую перед ним панораму, он в сгущающихся сумерках не замечал ничего, что могло заинтересовать, крадущегося, на ночь, глядя, человека с топором. Тем не менее, в какой-то момент, подсознательно он что-то почувствовал, как будто сами глаза, уловив нечто изменившееся в знакомом до тошноты пейзаже, послали сигнал в мозг, и Евгений Семенович внезапно остановился и замер… Казалось, все как обычно – размолотый в щебень бетон, низкорослый редкий кустарник, который казалось, никогда не цветет, куски арматуры, беспощадно изогнутые в разные стороны, битое стекло, следы кирзовых сапог 48-го размера с набойками, стреляные гильзы в основном калибра 7,62 и высохшие под жарким полигонным солнцем экскременты людей и одичавших животных… Могила Степы Суркова, к которому уже подхоронили двенадцать неизвестных трупов, была обозначена потемневшим деревянным крестом… Ага, вот оно… Лежит совсем рядом с могилой… Никак, тело вытянутое по вдоль…

Евгений Семенович, возбужденный и взволнованный, старался максимально приблизиться к той точке, откуда можно было разглядеть лежащее тело, не выходя из под защищающей его, тени кустарника.

Ни чего необычного для большинства бойцов труп на территории Полигона собой не представлял, и вряд ли даже заслуживал того, чтобы на него отвлекаться, если только поблизости от него не было примечено огнестрельное оружие, а также вожделенная пилотка на голове… И на этот раз сигнал для Евгения Семеновича прозвучал не напрасно, в последних лучах заходящего солнца он со своей позиции сумел разглядеть то, что густо окровавленная голова покойного облечена в прекрасную пилотку, а справа от него лежит без дела полновесный АКМ.

Оставалось пройти всего лишь каких-то сто пятьдесят или двести метров по открытой местности, залечь рядом, сделать паузу, перевести дыхание и стать счастливым обладателем новенького автомата и замечательной пилотки. Евгений Семенович минут десять внимательно разглядывал лежащее на холодной земле тело, – ни малейшего движения, ни каких намеков на дыхание или дрожания век он не заметил. Казалось, все для него складывается почти идеально, – полная тишина вокруг, как символ мира и покоя, брошенный труп в пилотке, и давно уже вожделенный автомат… Он уже внутренне решился и готовился сделать первый шаг для того, чтобы покинуть, ставшие родными, кусты и пройти незащищенным их полумраком, какие-то сто пятьдесят метров, глубоко вздохнул и поднял ногу… Но вдруг внезапно услышал: «Стой!».

Этот голос прозвучал изнутри, однако так громко, что Евгений Семенович осмотрелся по сторонам, и еще несколько минут стоял, боясь пошевелиться, и озирался. На этот раз интуиция, или скорее, голос Божий, спас ему жизнь, грубо вмешавшись в ход его мыслей, перекричав доводы рассудка, которому мы так послушны, притом, что он далеко не всегда может предвидеть те или иные события. Вглядываясь в уже прохладные вечерние сумерки, Евгений Семенович подумал о том, что снайперская винтовка с инфракрасным прицелом в этой ситуации была бы далеко не лишней. В полумраке Евгений Семенович все-таки разглядел позицию, которую мог оборудовать для себя стрелок – метрах в пятнадцати, на северо-запад от распростертого тела лежала на боку опрокинутая деревянная бухта, на которую в ее лучшие времена наматывали электрический кабель в толстой пластиковой изоляции, правая ее сторона была ненавязчиво присыпана разнородным строительным мусором, непонятно зачем покрытым сверху замасленной ветошью, под которой, скорее всего и залег стрелок…

Все остальное для Евгения Семеновича было делом техники. Он дождался того часа, когда полностью стемнеет, потом вытерпел еще пару часов, как раз в это время больше всего хочется спать, особенно тем, кто целый день разглядывал окружающий мир через рамку прицела, затем намеченным маршрутом, практически бесшумно подкрался к замаскированной позиции с тыла, и двумя ударами топора лишил, укрытого ветошью бойца жизни. Евгений Семенович долго переживал по поводу того, что стрелком оказалась женщина, впрочем, если бы даже это было известно ему изначально, то он вряд ли бы поступил иначе…

04

– Давно на Полигоне? – Незнакомец, протянув связанные ноги, обутые в разношенные резиновые сапоги к огоньку, уныло потирал озябшие руки, как бы всем своим видом выражая обреченную покорность побежденного. Его длинный нож, который, похоже, лет восемнадцать никто не затачивал, Евгений Семенович, положил слева от себя, а карабин, который, придавал его владельцу грозный и суровый вид, вертел в своих руках, пытаясь определить производителя и степень годности.

– Это СКС…

– Старый?

– Восьмидесятых годов… Китайский… – Говорил пленник неестественно медленно, не проговаривая слова полностью, при этом казалось, – говорящий, еще что-то не до конца прожевал.

Евгений Семенович не торопясь, поднялся, в его руке в багровом зареве костра тускло блеснул кухонный нож, пленный мгновенно вскинул голову в капюшоне, и вытянул руки вперед, как бы пытаясь защититься от смертельного удара. Но Евгений Семенович, не обращая на «врага» ни какого внимания, уже склонился над едва живым костром, размешивая своим страшным ножом догорающие уголья, и через минуту выкатил перед своим пленником дымящуюся, как старинный пароход, картофелину, и чуть позже другую, такую же для себя.

– А патроны?

– Семь шестьдесят два… Стандартные… – Пленник явно не склонен был к общению, он с нетерпением перебрасывал из руки в руку картофелину, с вожделением ожидая того момента, когда можно будет приступить к ее очистке.

– Патроны, в смысле, где они? Или с пустым магазином легче передвигаться? – Наконец-то обладателю горячей картофелины удалось протолкнуть палец внутрь ее, и он теперь жадно его облизывал…

– Патроны этот пердун забрал… – Пленный кивнул в сторону совсем недавно умерщвленного тела.

– То есть данный умерший молодой человек оказался настолько тебя сильнее, что сумел принудить тебя исполнять роль подставной мишени без патронов… – Евгений Семенович порезал свою картофелину вышеупомянутым ножом на четыре части, и это у него плохо получилось… Из нагрудного кармана достал гильзу с солью, посолил свои четыре дольки и протянул соль своему собеседнику…

– Он меня врасплох застал… Посрать присел в кустах, а он тут как тут… Сзади, падла, подкрался и все патроны отобрал… Паскуда! – Пленный вернул соль Евгению Семеновичу и, запустив зубы в свой корнеплод, оторвал значительную его часть, которую тут же проглотил вместе с кожурой.

На вид ему было около сорока, глядя на его руки, вряд ли можно было предположить, то, что пленник Евгения Семеновича зарабатывает ими на жизнь, капюшон во время беседы так и оставался на его голове, и только голос… Слушая этот мягкий, чуть низковатый с легкой хрипотцой голос, Евгений Семенович имел полное право предположить то, что его собеседник далеко не лох, и явно не один день провел на Полигоне.

– А много патронов то отобрал?

– Оба… С..сука… – Последнее слово чуть не побудило Евгения Семеновича расслабиться, но Полигон был, похоже, не только главным, но и самым мудрым воспитателем в его жизни.

Ждать того момента, когда пленник доест свою картофелину, пришлось совсем недолго. Они еще по разу приложились к фляжке, после чего Евгений Семенович приступил к осуществлению задуманного.

– А теперь, коллега, вытяни-ка руки перед собой… – «Коллега» после непродолжительной паузы выполнил указание, и Евгений Семенович мгновенно обвил их веревкой на три раза, и, даже покраснев от напряжения, затянул их особым узлом, которому научился еще в пионерском лагере имени Шестнадцатого Партсъезда, закинул на плечо автомат и только после этого повернулся к своему пленнику спиной.

Стараясь экономить максимально во всем, он фонарь зажег только тогда, когда по его расчетам он должен уже был подойти к трупу. Преодолев почти на ощупь весь свой короткий, но несколько утомительный путь, Евгений Семенович остановился как раз там, где нужно, он угадал и с направлением, и с расстоянием. В тусклом свете фонаря он увидел тело стрелка, лежащее окровавленной спиной кверху, лицом вниз. Похоже, убитый поджидал свою потенциальную жертву, целясь с колена, чем и облегчил Евгению Семеновичу задачу, – пули прошли через грудь навылет… А вот голова… Голова убитого была вся седая, это было видно даже в тусклом свете старого аккумуляторного фонаря, еще и потому, что на ней не было пилотки…

Евгений Семенович все понял еще до того, как услышал характерный звук, звук, который он сумел бы отличить от тысячи похожих, звук до боли знакомый еще с далекого беспокойного детства, а именно звук снятия с предохранителя пистолета системы «Вальтер», который пленный, скорее всего, припрятал в сапоге.