Книга: Записки юного врача - Михаил Булгаков

Мне этот сборник рассказов понравился, он про реальную жизнь в селе у начале 20го века. В книге собрано многое: и врачебная практика в деталях, и отчаяние, и безысходность, немного юмора. Написано очень хорошо, при чтении не оторваться.

Рекомендую всем, кто не боится крови на страницах книг.

Булгаков не приукрашивает. Он показывает, как человек уходит — не сразу, а по капле.

И в этом — правда, от которой мерзко и не оторваться.

Я читаю и будто чувствую, как в вену медленно входит тишина.

Герой теряет контроль, друзей, свет. Но больше всего — себя.

И, знаете, я бы не назвала его слабым.

Он просто не видел другого выхода.

Это, может, и самое страшное: когда ты не видишь выхода, кроме того, что тебя уничтожает, но хотя бы ненадолго делает не больно.

Мне близка эта тема.

Когда твои чувства слишком громкие, когда всё внутри либо горит, либо проваливается в ледяную яму, ты ищешь анестезию.

Иногда — в искусстве.

Иногда — в теле другого человека.

Иногда — в таблетках, алкоголе, морфии.

Булгаков об этом знает.

Он был врачом. И наркоманом.

Он знал, что спасение — это не всегда свет, иногда — просто ещё один вечер, когда ты не сорвался.

Почему не 10?

Потому что это слишком коротко.

Я бы хотела, чтобы он углубился дальше.

Чтобы мы услышали внутренний крик героя, а не только записи его распада.

Но, может, в этом и дело.

Когда умираешь изнутри — крик не выходит. Только — точка.

9 из 10.

За честность. За хрупкость. За то, что не пытается никого судить.

Иногда нужно просто рядом побыть.

И «Морфий» делает именно это.

Несмотря на легкий стиль, читать истории Булгакова мне было тяжело, так как я не любитель медицинской тематики и рассказы о болезнях действуют на меня угнетающе. Правда автор максимально оптимистично описывает лечение, что отчасти даже вызывает недоверие: только что окончивший обучение студент, не имеющий практики в хирургии, легко совершает сложные операции, безошибочно ставит диагнозы и лишь одна пациентка скончалась (но и тут оправданием может служить то, что наш герой просто не успел приступить к лечению). Кстати, именно в этом рассказе - "Вьюга" - можно встретить отсылку к Толстому, что меня весьма позабавило.

— Какая тут дорога,— отозвался возница расстроенным голосом,— нам теперь весь белый свет — дорога. Пропали ни за грош… Четыре часа едем, а куда… Ведь это что делается… Четыре часа. Я стал копошиться, нащупал часы, вынул спички. Зачем? Это было ни к чему, ни одна спичка не дала вспышки. Чиркнешь, сверкнет,— и мгновенно огонь слизнет. — Говорю, часа четыре,— похоронно молвил возница,— что теперь делать? — Где же мы теперь? Вопрос был настолько глуп, что возница не счел нужным на него отвечать. Он поворачивался в разные стороны, но мне временами казалось, что он стоит неподвижно, а меня в санях вертит. Я выкарабкался и сразу узнал, что снегу мне до колена у полоза. Задняя лошадь завязла по брюхо в сугробе. Грива ее свисала, как у простоволосой женщины. — Сами стали? — Сами. Замучились животные… Я вдруг вспомнил кой-какие рассказы и почему-то почувствовал злобу на Льва Толстого. «Ему хорошо было в Ясной Поляне,— думал я,— его небось не возили к умирающим…»

Пожарного и меня стало жаль. Потом я опять пережил вспышку дикого страха. Но задавил его в груди.

— Это — малодушие…— пробормотал я сквозь зубы. И бурная энергия возникла во мне. — Вот что, дядя,— заговорил я, чувствуя, что у меня стынут зубы,— унынию тут предаваться нельзя, а то мы действительно пропадем к чертям. Они немножко постояли, отдохнули, надо дальше двигаться. Вы идите, берите переднюю лошадь под уздцы, а я буду править. Надо вылезать, а то нас заметет.

Наверное, больше всего мне понравился рассказ "Звёздная сыпь", о том, как сложно проводить лечение людей, которые не доверяют врачу, не понимают серьезности болезни, да и в целом наплевательски относятся к назначениям медика. Автор описывает тут не единичный случай, а общую невежественность и преступное самомнение народа, которые способствуют распространению опасных болезней (конкретно в этом произведении говорится о сифилисе).

— Застегивайтесь,— заговорил я,— у вас сифилис! Болезнь весьма серьезная, захватывающая весь организм. Вам долго придется лечиться!..

Тут я запнулся, потому что — клянусь! — прочел в этом, похожем на куриный, взоре, удивление, смешанное явно с иронией.

— Глотка вот захрипла,— молвил пациент.

— Ну да, вот от этого и захрипла. От этого и сыпь на груди. Посмотрите на свою грудь… Человек скосил глаза и глянул. Иронический огонек не погасал в глазах. — Мне бы вот глотку полечить,— вымолвил он. «Что это он все свое? — уже с некоторым нетерпением подумал я.— Я про сифилис, а он про глотку!» — Слушайте, дядя,— продолжал я вслух,— глотка дело второстепенное. Глотке мы тоже поможем, но, самое главное, нужно вашу общую болезнь лечить. И долго вам придется лечиться — два года. Тут пациент вытаращил на меня глаза. И в них я прочел свой приговор: «Да ты, доктор, рехнулся!» — Что ж так долго? — спросил пациент.— Как это так два года?! Мне бы какого-нибудь полоскания для глотки…

А еще через несколько минут, пробегая по полутемному коридору из амбулаторного своего кабинета в аптеку за папиросами, я услыхал бегло хриплый шепот:

— Плохо лечит. Молодой. Понимаешь, глотку заложило, а он смотрит, смотрит… то грудь, то живот. Тут делов полно, а на больницу полдня. Пока выедешь,— вот те и ночь. О, Господи! Глотка болит, а он мази на ноги дает

Теперь, когда прошло много лет, вдалеке от забытой облупленной белой больницы, я вспоминаю звездную сыпь на его груди. Где он? Что делает? Ах, я знаю, знаю. Если он жив, время от времени, он и его жена ездят в местную больницу. Жалуются на язвы на ногах. Я ясно представляю, как он разматывает портянки, ищет сочувствия. И молодой врач, мужчина или женщина, в беленьком штопаном халате, склоняется к ногам, давит пальцем кость выше язвы, ищет причины. Находит и пишет в книге: «Луес 3», потом спрашивает, не давали ли ему для лечения черную мазь.

И вот тогда, как я вспоминаю его, он вспомнит меня, 17-й год, снег за окном и шесть пакетиков в вощеной бумаге, шесть неиспользованных липких комков. — Как же, как же, давал…— скажет он и поглядит, но уже без иронии, а с черноватой тревогой в глазах. И врач выпишет ему йодистый калий, быть может, назначит другое лечение. Так же, быть может, заглянет, как и я, в справочник…

— Это значит…— говорил я в тени самому себе и мыши, грызущей старые корешки на книжных полках шкафа,— это значит, что здесь не имеют понятия о сифилисе и язва эта никого не пугает. Да-с. А потом она возьмет и заживет. Рубец останется… Так, так, и больше ничего? Нет, не больше ничего! А разовьется вторичный и бурный при этом сифилис. Когда глотка болит и на теле появятся мокнущие папулы, то поедет в больницу...

Ах, я убедился в том, что здесь сифилис тем и был страшен, что он не был страшен. Вот почему в начале этого моего воспоминания я и привел ту женщину с черными глазами. И вспомнил я ее с каким-то теплым уважением именно за ее боязнь. Но она была одна!

— У тебя, тетка, а также у твоих ребят «дурная боль». Опасная, страшная болезнь. Вам всем сейчас же нужно начинать лечиться, и лечиться долго.

Как жаль, что словами трудно изобразить недоверие в выпуклых голубых бабьих глазах. Она повернула младенца, как полено на руках, тупо поглядела на ножки и спросила: — Скудова же это? Потом криво усмехнулась. — Скудова — не интересно,— отозвался я, закуривая пятидесятую папиросу за этот день,— другое ты лучше спроси, что будет с твоими ребятами, если не станешь лечить. — А что? Ничаво не будет,— ответила она и стала заворачивать младенца в пеленки.

У меня перед глазами лежали часы на столике. Как сейчас помню, что поговорил я не более трех минут, и баба зарыдала. И я очень был рад этим слезам, потому что только благодаря им, вызванным моими нарочито жесткими и пугающими словами, стала возможна дальнейшая часть разговора: — Итак, они остаются. Демьян Лукич, вы поместите их во флигеле. С тифозными мы справимся во 2-й палате. Завтра я поеду в город и добьюсь разрешения открыть стационарное отделение для сифилитиков.

Так что, подводя итог, рекомендую данный сборник любителям творчества Булгакова и поклонникам медицинской тематики, а также тем читателям, кто предпочитает небольшие произведения классической литературы

Ужасная история о том, как легко можно переступить грань, за которой человек полностью деградирует.