Текст книги "Ставка на проигрыш"

Глава V

Бритоголовый худенький Широков торопливо провел Бирюкова в пустующую ординаторскую и усадил возле стола, на котором в стеклянной банке с водой стоял букет красных гладиолусов. Словно не зная, как начать разговор, он потер ладонью рубец старого шрама на подбородке, затем сунул руку в карман халата и достал листочек желтоватой бумаги с короткой строчкой текста, отпечатанного заглавными буквами на пишущей машинке.

«ПОПРАВЛЯЙСЯ И МОЛЧИ. С ПРИВЕТОМ ДРУЗЬЯ», – прочитал Антон.

– Вчера утром неизвестный мужчина пытался передать больной, поступившей в клинику по вашему ведомству, – сказал Широков и положил на стол двадцатипятирублевую купюру. – Вот «чаевые» нянечке оставил и цветы. – он показал на букет гладиолусов.

– Почему об этом так долго молчали, Алексей Алексеевич? – недовольно спросил Бирюков.

– Нянечка молчала. – Широков, выглянув в коридор, громко позвал: – Рената Петровна!.. Извольте в ординаторскую пожаловать.

Через минуту Бирюков увидел очень высокую и похожую на грузинку молодую женщину с черной как смоль длинной косой.

– Расскажите, Рената Петровна, как деньги к вам попали, – строго сказал хирург.

– Я уже объясняла, Алексей Алексеевич, – обидчиво проговорила женщина.

– Вы не мне, сотруднику уголовного розыска объясните.

Женщина, демонстративно уставясь в окно, капризно повела плечами и заговорила. Изредка задавая уточняющие вопросы, Бирюков выяснил, что мужчина, приносивший записку, был среднего возраста, не так чтобы старый, но уже и не молодой. Лицо загорелое. Одет в голубую рубашку с завернутыми до локтей рукавами и светлые брюки. На голове – соломенная широкополая шляпа, как сомбреро. Цвет волос из-за шляпы нянечка не разглядела. Записку просил передать женщине сразу, как та придет в сознание. Ни имени, ни фамилии ее не назвал, сказал лишь: «Той, которая упала с третьего этажа и вчера вечером на “скорой” в клинику поступила».

– Как он вам деньги предложил? – спросил нянечку Антон.

– Сказал, если больная поправится, выпейте с друзьями за ее здоровье. Я спросила: «Разве сами не можете этого сделать?» Мужчина улыбнулся: «Понимаете, в длительную командировку уезжаю и не смогу узнать, когда дело на улучшение пойдет».

– Почему сразу не рассказали об этом Алексею Алексеевичу?

– Думала, больная скоро поправится.

Антон показал несколько фотографий:

– Из этих никто не появлялся в клинике?

– Нет, – внимательно перебрав снимки, ответила нянечка.

– Разрешите?.. – протягивая к фотографиям руку, вдруг попросил Широков.

На фотоснимке Сипенятина взгляд его задержался. Антон отпустил нянечку.

– Что, Алексей Алексеевич, знакомая личность?

– Нет, – возвращая фотографии, сказал хирург. – Наивное какое-то лицо у парня.

– Зато дела этот парень творит не наивные, – пряча снимки в карман, Антон вздохнул. – Если кто-то будет интересоваться больной, сообщите, пожалуйста, нам.

– Непременно сообщу.

До многоэтажного дома, в котором жил Алик Зарванцев, от клиники было рукой подать. Отыскав нужную квартиру, Бирюков несколько раз надавил на кнопку электрического звонка. В квартире вроде бы тявкнула собачонка, но открывать дверь не торопились. Пришлось позвонить еще. Наконец в прихожей послышались глухие шаги, дважды щелкнул замок. В распахнувшейся двери показался мужчина в новеньком, как с иголочки, белом костюме. Густая, чуть не до плеч, грива волос и выбритое до синевы крупноносое лицо плохо сочетались с юношески подтянутой фигурой, поэтому определить возраст мужчины с первого взгляда было нелегко.

– Мне нужен Алик Зарванцев, – сказал Антон.

Мужчина чуточку помедлил, однако тут же нараспев проговорил:

– Пра-а-ашу…

Судя по глухой тишине, кроме мужчины и лопоухой таксы, в квартире никого не было.

– Простите, с кем имею честь?.. – белозубо улыбнулся мужчина.

– Бирюков. Из уголовного розыска.

– Документик можно посмотреть?

«Бдительный гражданин», – доставая удостоверение, подумал Антон.

Мужчина несколько раз взглянул на Антона, сличая его внешность с фотографией, и широким жестом показал на распахнутую дверь в комнату.

– Пра-а-ашу… – снова пропел он, пропуская Бирюкова впереди себя. – Альберт Евгеньевич Зарванцев к вашим услугам. Можете называть Аликом.

Комната, куда Зарванцев провел Антона, привлекала внимание росписью стен. От пола до потолка на стенах резвились вызывающе грудастые русалки, в разных позах улыбались и плакали обнаженные красавицы, а мускулистые гладиаторы с фиговыми листками кололи кинжалами заморских чудищ. Пробелы между рисунками заполняли размашистые цветные автографы.

В отличие от крикливой стенной «живописи» мебельный гарнитур комнаты был более чем скромным. Широкий старинный диван, потертое кресло, стол с рахитичными кривыми ножками, щелястый платяной шкаф да пара расшатанных стульев, судя по всему, достались Зарванцеву в наследство или были куплены за бесценок в комиссионном магазине. Между шкафом и окном стоял небольшой телевизор, на полу фотоувеличитель, на подставке которого коробились несколько брошенных друг на друга фотографий, а половину окна прикрывал заляпанный масляными красками пустующий мольберт.

Предложив Бирюкову кресло, Зарванцев уселся на диван и, пошевеливая носками замшевых туфель, напряженно замер. Прикорнувшая было возле него собачонка вдруг вскинула морду и отрывисто затявкала. Антону показалось, что хлопнула входная дверь. В ту же секунду по лестнице глухо застучали удаляющиеся частые шаги.

– Минуточку… – Зарванцев почти выбежал из комнаты. Щелкнул в коридоре замком, быстро вернулся, сел на прежнее место и, словно извиняясь, сказал: – Дверь открытой оставили. Мальчишки в подъезде шалят.

Антон встретился с его настороженным взглядом:

– Альберт Евгеньевич, расскажите, как вы с Анатолием Овчинниковым и Саней Холодовой провели время в ресторане «Орбита».

– Нормально провели, без эксцессов. Разве что-то случилось?

– Да.

– Что именно?

Бирюков в рамках допустимого стал рассказывать о происшествии. Альберт Евгеньевич не сводил с него тревожно-настороженного взгляда. Выслушав до конца, дрогнувшим голосом спросил:

– Почему вы решили, что я в курсе дела?

– Мы выясняем обстоятельства…

– После ресторана я не видел Саню.

– Как с ней познакомились?

Зарванцев медленно заговорил. По его словам, знакомство состоялось так.

В полдень 20 августа ему позвонил Овчинников и предложил «обмыть» свой отпуск. Когда Зарванцев пришел в «Орбиту», Анатолий Николаевич уже сидел там с красивой молодой женщиной, которая при знакомстве назвалась Саней. Овчинников при этом добавил: «Жена Юрика Деменского, из Челябинска к нему прилетела». В подробности Зарванцев вникать не стал. За весь вечер Саня выпила одну-единственную рюмку. Овчинников же пил основательно. Захмелев, пытался поцеловать Саню и настойчиво уговаривал отправиться утром на Обское море. Хвалился своим катером. В конце концов это бахвальство Сане, видимо, надоело, и она предложила разойтись по домам. Зарванцев, чувствуя тяжесть во всем теле, пошел к себе, а Овчинников, выпив «посошок» – чуть не полный фужер водки, отправился проводить Саню. На следующий день рано утром к Зарванцеву на квартиру неожиданно заявился Деменский. Узнав о проведенном вечере в «Орбите», стал «сам не свой»…

Альберт Евгеньевич поднял на Антона печальные глаза:

– Представьте себе, товарищ Бирюков, я даже испугался. Спрашиваю: «Что с тобой, Юра?» Деменский в ответ: «Алик! Саня Холодова на самом деле моя бывшая жена. Хотел к ней вернуться, а она – опять за старое. Ну, устрою я ей! На всю жизнь запомнит». И умчался… – Зарванцев поправил ворот рубашки. – Теперь ругаю себя: зачем правду рассказал? Знал ведь, что Юра ревнив… Признаться, Овчинников с панталыку сбил. Подумалось, сочиняет он насчет жены Деменского.

– Раньше Деменский о ней не рассказывал?

– Юра очень замкнутый. К слову сказать, человек он самый что ни на есть порядочный. Зарабатывает хорошо, но живет скромно.

– Жалеет деньги?

– Отнюдь. Просто тратит мало. Такси, например, для него – роскошь; драгоценности – пережиток прошлого; мебель, ковры и автомашины – мещанство; курортные вояжи и выпивка – бессмысленное занятие. Словом, все то, на что можно истратить деньги, для Юры не представляет интереса. Чем он увлекается, так это книгами. Спекулянты, знающие Юрину слабость, втридорога с него берут…

– Не знаете случайно, сколько заплатил Деменский за старую Библию с «автографом» Дарьи Сипенятиной? – будто между прочим спросил Бирюков.

Зарванцев, резко подавшись вперед, вроде не понял:

– С чьим автографом?.. А-а-а!.. Библию по Юриной просьбе я по чистой случайности перехватил на книжном рынке за сто пятьдесят рублей.

– Не дороговато ли? – удивился Антон.

– Нисколько! Для старой Библии – это очень даже дешево. Что поделать? На уникальные издания цены бешеные. Да что там уникальные! За книги современных популярных писателей и то спекулянты берут по десять – пятнадцать номиналов.

– Не запомнили того человека, у которого Библию купили?

– Давно это было, товарищ Бирюков… – Зарванцев чуть-чуть улыбнулся. – Представьте себе, теперь уже не могу даже припомнить: у мужчины или у женщины купил.

– Так что же все-таки, Альберт Евгеньевич, могло случиться в квартире Деменского? – возвращая разговор к происшествию, спросил Антон.

– Ума не приложу…

– Вы сказали, будто Деменский грозил Сане…

Зарванцев, словно загораживаясь, испуганно вытянул перед собой руки.

– Что вы, товарищ Бирюков, что вы! Угрозу Юра в горячке выпалил. Остынет, даю слово, пальцем не тронет женщину. Деменский сентиментален, любит копаться в душевных переживаниях, бичевать себя за пустяковые ошибки. Ему прямо-таки не хватает эшафота общественности, и он, казня себя, изобретает свой собственный эшафот. Нет, товарищ Бирюков, подозревать Юру Деменского в чем-то плохом – откровенная нелепость!

– А что об Овчинникове можете сказать?

Зарванцев пожал плечами:

– Когда-то Анатолий в футбольных «звездах» ходил. После пытался стать тренером, но водочка помешала. Поступил по своей специальности в речпароходство, почти в капитаны там вышел, но опять же спиртное… Теперь работает в домоуправлении: не то слесарит, не то снабженческой деятельностью занимается. Мужик пробивной и нахальный, а нахальство, как говорят, – второе счастье…

В прихожей нетерпеливыми очередями затарабанил звонок. Мирно дремавшая собачонка спрыгнула с дивана и, захлебываясь лаем, кинулась к двери. Зарванцев вздрогнул, но открывать дверь не спешил. Звонок гремел все настойчивее. Наконец Альберт Евгеньевич, извинившись перед Антоном, с неохотой вышел в прихожую и дважды щелкнул замком. Тотчас женский голос сердито выпалил: «Почему долго не открывал?!» Зарванцев что-то зашептал. Женщина, громко засмеявшись, оборвала его: «Не пудри мозги! Бабу, наверно, привел? Я щас ей перманент устрою!» В прихожей послышалась возня, дверь распахнулась, и в комнату, пятясь, чуть не упала похожая на долговязого подростка молодая женщина в белой кофточке и джинсах, на которых сзади, пониже пояса, экстравагантно красовалось крупно написанное желтой гуашью: «Толя». Плюхнувшись по инерции на диван, она уставилась на Антона нетрезвыми глазами.

– Здравствуйте, – не сдержал улыбки Антон.

– П-привет… Ты кто?

– Люсьена, перестань дурака валять, – смущенно сказал вошедший следом за ней Зарванцев. – Это товарищ из уголовного розыска.

– О-о-о… – басовито протянула женщина и наигранно расширила густо подкрашенные тенями глаза. – Стра-а-ашно, аж ж-ж-жуть…

Зарванцев присел рядом с нею, заискивающе улыбнулся:

– Мы, кажется, пьяны?

– Что-о?.. Ты п-поил?..

– Перестань. Товарищ может плохое подумать.

– П-плевать!.. – Люсьена, зажмурясь, икнула. – Плевать я хотела, Алик, что обо мне подумают… Дай телефон… Толяну б-буду звонить. Баба его ответит, а я молчу, вздыхаю… Страшно, аж ж-ж-жуть! Вот хохму придумала, а?..

Зарванцев пригрозил:

– За такую «хохму» тебя и посадить могут. Это хулиганство называется.

Люсьена повернулась к Антону:

– П-правда, можешь посадить?.. Алик! Тащи выпить…

– Ты зачем пришла? – Зарванцев побледнел. – Тебе еще мало выпивки?..

– М-мало… Юра Деменский всего одну бутылку коньяка покупал… Понял?.. Завтра увольняюсь из парикмахерской, Юра на свой завод дизай… дизайнером устроит. Больше двухсот рэ буду получать! Плевать на твои трешки! Понял?..

Лицо Зарванцева болезненно перекосилось, однако Люсьена, оставляя на его белых брюках следы потных рук, продолжала свое:

– Ну-ка, расскажи, как с Юриной женой в «Орбите» пьянствовал, а?.. Угробили с Толяном Юрину бабу. Угробили, да?! Эх, сволочи! Гады ползучие!.. Ма-ма…

Люсьена, уткнувшись лицом в диван, истерично забилась. Вконец растерянный Альберт Евгеньевич сидел как изваяние.

– Подайте ей воды, – подсказал Антон.

– Обойдется, не первый раз. – Лицо Зарванцева стало оживать. – Через минуту утихнет.

Люсьена на самом деле успокоилась очень быстро. Поджав колени к животу, она сунула сложенные вместе ладони под голову и глубоко засопела. Зарванцев брезгливо отодвинулся.

– Кто это? – спросил Антон.

– Люся Пряжкина. В вокзальной парикмахерской стрижет-бреет. Иногда позирует мне. За два сеанса плачу из своего кармана по три рубля… Не пойму, чего Юра Деменский к ней с коньяком потащился?.. Неужели заподозрил меня… Вот уж ревность, не знающая границ. – Зарванцев покосился на посапывающую Пряжкину. – А эта чудачка с пьяных глаз нагородила…

– Часто выпивает?

– Частенько. С комплексом девочка. Влюбилась в Овчинникова. Видите, на джинсах «Толя» – крик души…

– Они знакомы?

– Говорят, жили рядом.

– Где?

– У Бугринской рощи где-то. Анатолий недавно на улицу Челюскинцев переехал. Он мне и посоветовал Люсю в натурщицы.

– Не договорили мы, Альберт Евгеньевич, об Овчинникове, – сказал Антон.

Зарванцев, вроде бы собираясь с мыслями, помолчал:

– Что о нем еще добавить?.. У Анатолия много напускного, внешнего, а характер у него безобидный, покладистый.

– Где и как он познакомился с Холодовой?

– Не представляю.

– О чем они разговаривали в «Орбите»?

– Подвыпив, Овчинников, как всегда, начал какие-то фривольности, но Саня быстро оборвала. Тогда Анатолий переключился на анекдоты. В этом жанре он мастер-виртуоз. Словом, банальный ресторанный разговор, и только.

– А вы Реваза Давидовича Степнадзе знаете?

– Это мой дядя, – спокойно ответил Зарванцев.

«Вот как!» – подумал Антон и, сдерживая удивление, равнодушно спросил:

– О его отношениях с Саней Холодовой вам что-нибудь известно?

– Совершенно ничего! Я с дядей уже около пяти лет не общаюсь.

– Почему?

– Слишком гордый старик.

Антон Бирюков попрощался.

Глава VI

Слава Голубев действовал по намеченному Бирюковым плану. Прежде всего он созвонился с начальником шестого отделения милиции капитаном Ильиных насчет проверки Сипенятина. Затем вызвал угрозыск Свердловска, после Челябинска. Поочередно переговорил с иногородними коллегами, попросил их срочно прислать ответы телеграфом и лишь после этого направился в резерв проводников.

Из беседы с начальником отдела кадров, пожилым, подкашливающим железнодорожником, выяснилось, что Реваз Давидович Степнадзе, несмотря на пенсионный возраст, уже который год подряд в летние месяцы устраивается проводником дальнего следования на южном и среднеазиатском направлениях. В прошлые годы обслуживал поезда, работающие на Ташкент, Алма-Ату, Симферополь и Одессу. Нынче с июня обслуживает поезд Новосибирск – Адлер. Последний раз прибыл из поездки 21 августа. («В день происшествия с Холодовой», – отметил Слава.) А на следующие сутки снова отправился в поездку, хотя была вовсе не его смена. Почему так получилось, никто из резервного начальства толком объяснить не мог. Высказали только предположение, что Степнадзе подменил кого-то из проводников по семейным или каким-либо другим причинам. Служебная характеристика Реваза Давидовича была превосходной.

Голубев взял у начальника отдела кадров фотографию Степнадзе и поехал к соседке Деменского. Ксении Макаровны дома не оказалось. Слава вышел из подъезда, сел на пустующую скамейку и нетерпеливо стал ждать. Время шло, а старушка не появлялась. Голубев начал было подумывать, не подыскать ли ему более укромное для ожидания место, чтобы не маячить в милицейской форме у самого входа в подъезд, когда вдруг увидел медленно идущего Деменского. Юрий Павлович поравнялся со скамейкой, на которой сидел Слава, остановился и неуверенным голосом спросил:

– Можно… с вами посижу?

– Пожалуйста, – приветливо ответил Голубев.

Деменский устало сел. Вытащив из нагрудного кармана рубашки сигарету, тяжело выдохнул винный запах, как будто хотел от него избавиться, закурил и повернулся к Голубеву:

– Я узнал вас. Сегодня утром вы были в кабинете уголовного розыска, когда меня допрашивал рослый парень в капитанских погонах. Не так ли?..

– Так, – подтвердил Голубев.

– Почему милиция скрывает, в какой клинике лежит Саня Холодова?

– От кого скрывает?

– Ну… хотя бы от меня.

– А зачем вам это знать?

– То есть?.. Как-никак Саня – бывшая моя жена… Я все равно ее разыщу.

– Чем разыскивать Холодову, лучше, Юрий Павлович, правду о ней рассказали бы.

– По-вашему, в уголовном розыске я лгал? – с вызовом спросил Деменский и откинулся на спинку скамейки.

– Не лгали, но и до конца не говорили.

Юрий Павлович пьяно захохотал:

– Вот чего захотели! Правду до конца… на блюдечке, с голубой каемочкой. Да я и сам до конца этой правды не знаю.

– Хотя бы одного-двух знакомых Холодовой в Новосибирске знаете?

– Не было раньше у Сани здесь знакомых, кроме меня да Реваза Степнадзе. При допросе я в одном только слукавил: когда капитан показывал мне фотографии каких-то уголовников, побоялся назвать одного парня…

– Какого?

– У которого перед отъездом в Свердловск на книжном рынке купил «Распятие Христа». Десятку уплатил, а пяти рублей не хватило. Адрес ему свой оставил, но он до отъезда не зашел за долгом.

– Фамилию парня не знаете?

– Нет. Минут десять только торговались.

– А как он внешне выглядит?

Деменский недолго помолчал и заговорил. По его словам Голубев без труда представил портрет Васи Сипенятина.

– Почему в уголовном розыске об этом умолчали? – с упреком спросил Слава.

– Потому что был напуган, как школьник. Боялся обознаться.

– Теперь не боитесь?

– Теперь смелый, не боюсь…

Окурок прижег Деменскому пальцы. Юрий Павлович поморщился, раздавил каблуком изжеванный фильтр и, вроде как вспомнив что-то неотложное, поднялся со скамейки. Не сказав больше ни слова, он размашисто зашагал к подъезду дома.

Ксению Макаровну пришлось дожидаться еще почти полчаса. Голубев увидел ее издалека. С неизменной авоськой старушка неторопливо приближалась к дому. Слава пригласил понятых для проведения опознания по фото и вместе с ними вошел к старушке в квартиру.

– Тот соколик! – без всякого сомнения опознала Степнадзе Ксения Макаровна.

– Какой? – уточнил Слава.

– С которым Саня встречалась на железнодорожном вокзале. Видите, волосы как пена…

– Пену, бабушка, можно покрасить.

– Зато лицо кавказское никуда не скроешь. Точно тот, ни капельки не сомневаюсь.

Голубев попросил старушку внимательно посмотреть остальные наклеенные на протоколы фотографии. Ксения Макаровна задержала взгляд на лице Васи Сипенятина и неуверенно заговорила:

– Кажется, вот этот гражданин в отсутствие Юрия Палыча дважды к нему наведывался. Спрашивал у меня, когда сосед появится. Только он в настоящее время не стриженый, как на карточке, а тоже с белыми волосами, будто тот кавказец.

Голубев словно ухватился за ниточку:

– Давно это было?

– На прошлой неделе.

– А в день, когда случилось происшествие, не видели этого гражданина?

– Нет, милок, в тот день не видела.

В уголовный розыск Голубев возвратился поздно вечером. Бирюков сидел за своим столом и сосредоточенно читал какие-то телеграммы, поочередно заглядывая то в одну, то в другую. Привычной скороговоркой Слава доложил о результатах. Когда он замолчал, Бирюков взял одну из телеграмм:

– Послушай, что на наш запрос сообщают из Челябинска… Интересующая вас Александра Федоровна Холодова постоянно проживает в Челябинске пятый год. В быту, по работе в книжном магазине характеризуется отлично. 18 августа оформила очередной отпуск. Собиралась выехать в город Алексин Тульской области к родителям, где живет ее семилетний сын. Проведенной в аэропорту проверкой установлено, что вместо этого ночью с 19 на 20 августа рейсом 3324 Холодова вылетела до Новосибирска. Утром 20 августа к соседям обратился Юрий Павлович Деменский, которого они знают как бывшего мужа Холодовой. Интересовался ее поведением, настойчиво спрашивал, где находится Холодова. Соседи, положительно охарактеризовав Холодову, высказали предположение, что она уехала в Алексин. В аэропорту установлено: пассажир Деменский Ю.П. вылетел из Челябинска до Новосибирска рейсом 3324 ночью на 21 августа.

– Свердловск что сообщает? – спросил Слава.

Бирюков взял другую телеграмму:

– «Проживание Деменского указанному вами адресу в квартире Донаевой подтверждается показаниями соседей. Проверено: пассажир Деменский Ю.П. утром 20 августа вылетел из свердловского аэропорта Кольцово до Челябинска. Других пассажиров с такой фамилией ближайшие трое суток в аэропорту не зарегистрировано».

– Да-а-а, шарада… – расстроенно протянул Голубев. – По пятам Юрий Павлович летел за Холодовой. Догнал ли он ее?.. Ну а что говорят эксперты насчет его пальцевых отпечатков?

– Отпечатков Деменского, как показывает экспертиза, ни на коньячной бутылке, ни на рюмках нет.

– Значит, Саня попивала коньячок с кем-то другим?

– Да, с кем-то другим… – Антон отложил телеграмму. – Очень меня тревожит Реваз Давидович Степнадзе. Помнишь, в письме Холодовой есть фраза: «Реваз меня теперь не беспокоит, все пока тихо». Написано это, по словам Деменского, в январе трехлетней давности. С той поры много воды утекло. Не кончилась ли «тишина»?..

Голубев решительно заходил по кабинету:

– Надо показать Деменскому телеграмму из Челябинска. Он ведь тебе заявил, что к друзьям летал…

– Стоит ли прежде времени раскрывать перед Юрием Павловичем наши карты? Деменский или потрясен случившимся, или хранит тайну… Дадим ему день-два на успокоение, посмотрим, как он дальше себя поведет.

– Какую версию будем отрабатывать?

Бирюков промолчал.

– Что молчишь? – нетерпеливо спросил Слава.

Антон поднял глаза:

– Не махнуть ли тебе, Славочка, к самому Черному морю?.. Поезд, с которым укатил Степнадзе, прибудет в Адлер завтра. Если ты вылетишь из Новосибирска утром, то как раз успеешь встретить Реваза Давидовича. Встретишь – и глаз с него не спускай.