Книга: Чайка. Три сестры. Дядя Ваня. Вишневый сад - Антон Чехов

Чехов обращался к нравственным вопросам человеческой жизни. Можно ли преодолев все испытания судьбы сохранить веру в людей. Человек, занимающийся творчеством должен бескорыстно служить искусству или для него, возможно, ублажать собственное самолюбие.При этом автор не предлагает готовые ответы на все вопросы он просто показывал жизнь такой, какая она есть.

С одной стороны, пьеса кажется странной, потому что кто в лес, кто по дрова, и поведение и слова персонажей кажутся какой-то нелепицей, но это только кажимость, потому что каждый испытывает свои чувства и свою боль, но которые н выражает словесно, и лишь в некоторых местах прорывается наконец-то та боль, которой изначально не было. Наверное, каждый когда-то хотел бы выразить много всего в словах, но вместо этого нес всякую околесицу, только бы не помыслить о чем-то реальном. Дворян, кажется, не интересует продажа вишневого сада, они инертны, и это показывает, что дворянство переживает сильный упадок, вот-вот грянет беда. А ведь еще несколько лет, и многие эмигрируют из России и увезут с собой все лучшее, что имели.

"Вишневый сад" - это метафора прекрасной жизни, которая безнадежно уходит, которую никак не вернуть. И драма каждого героя вскоре начинает показываться нам во всей красе, и от этого становится то ли жалко, то ли странно. Но читать пьесу нужно внимательно, а еще лучше посмотреть ее в театре, чтобы все встало на свои места. Это жизненная ситуация, которая не может не пугать и не расстраивать. Жаль, что дворяне сами отдали на откуп вишневый свой сад и не делали ничего, чтобы его сохранить. Вот так и ушла целая эпоха, замененная Шариковыми и Собакевичами.

«Чайка» — это пьеса, которая по собственным словам Чехова «страшно врет против условий сцены» и, судя по всему, еще и примерно на два года опережает собственное время — именно столько проходит между ее первой провальной премьерой и первым оглушительным успехом в постановке Станиславского и Немировича-Данченко.

«М а ш а. Когда нечего больше сказать, то говорят: молодость, молодость... (Нюхает табак.)»

«Чайкой» Чехов создает новые правила игры, в которые со временем включается и зарубежная сцена, где к шестидесятым происходит настоящий бум пьесы — она стартует в Сиднее, Осло, Стокгольме, Нью-Йорке, Лондоне, Вене. Список из только заметных постановок «Чайки» сегодня насчитывает свыше 120 постановок в России и за рубежом — «Чайка» уже давно перестала быть обычной историей (если когда-либо и была ею) и стала большой режиссерской игрой на воображение.

Многие чеховеды примерно сходятся в том, что «Чайка» срабатывает с режиссерами как лакмусовая бумажка: у пошлого режиссера будет пошлая «Чайка», у взвинченного — накаленная, у поверхностного — никакая. «Чайка» формирует театр нового типа, который дарит режиссерам и интерпретаторам новый уровень творческой свободы фиксируя на бумаге не столько действия, сколько характеры персонажей: так, редкие события спектакля в основном остаются за пределами сцены, а мы видим лишь открытые к интерпретации последствия и перемены настроения.

На эту интерактивность пьесы работает и то, что сами персонажи «Чайки» далеко не стереотипные константы: Аркадина, Треплин, Тригорин, Маша — все они музыкальные инструменты в руках умелого постановщика. Аркадину, например, можно воплотить простоватой провинциальной актрисой, которая сначала говорит, а потом думает — и это будет одна «Чайка»; и ей же можно подкрутить струны характера и обстоятельств до тех пор, пока не получится осознанно жестокий натянутый мстительный персонаж — и, соответственно, кардинально другая «Чайка», прозаичная и циничная. Это бесконечное поле прочтений сюжета даже иногда само по себе становится языком интерпретации, и тогда получается «Чайка»-детектив Акунина или нелинейная «Чайка» Бутусова, список действующих лиц которой состоит из двух Аркадиных, трех Заречных и четырех Треплевых.

«Т р и г о р и н. Хорошо у вас тут! (Увидев чайку.) А это что? Н и н а. Чайка. Константин Гаврилыч убил. Т р и г о р и н. Красивая птица. Право, не хочется уезжать.»

Очаровательные и точные детали, живые характеры и диалоги, параллели, контрасты, образы — и всё это не только остается современным спустя 125 лет, но и ежегодно становится материалом для новых смелых интерпретаций: «Чайка» эволюционирует вместе со вместе со временем и вместе с языком театра. Чехов создал не столько законченное литературное произведение, сколько приглашение к игре в комедию жизни: вот скромный набор правил, вот конструктор кукол, вот игровое поле — все остальное на ваше читательское усмотрение.

(При том, что я считаю «Чайку» одной из лучших пьес мировой драматургии, совершенно непонятно как оценивать ее в роли самостоятельного литературного произведения. [И если пьесы стоят в одном ряду с романами, то как бы уже добавить в «прочитанное», например, Disco Elysium?])

И другие цитаты:

«Ш а м р а е в. Помню, в Москве в оперном театре однажды знаменитый Сильва взял нижнее до. А в это время, как нарочно, сидел на галерее бас из наших синодальных певчих, и вдруг, можете себе представить наше крайнее изумление, мы слышим с галереи: «Браво, Сильва!» — целою октавой ниже... Вот этак (низким баском): браво, Сильва... Театр так и замер.»

«(Смеясь.) А публика читает: «Да, мило, талантливо... Мило, но далеко до Толстого», или: «Прекрасная вещь, но „Отцы и дети“ Тургенева лучше». И так до гробовой доски все будет только мило и талантливо, мило и талантливо — больше ничего, а как умру, знакомые, проходя мимо могилы, будут говорить: «Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева».»

«"Афиша на заборе гласила... Бледное лицо, обрамленное темными волосами..." Гласила, обрамленное... Это бездарно. (Зачеркивает.) Начну с того, как героя разбудил шум дождя, а остальное все вон. Описание лунного вечера длинно и изысканно. Тригорин выработал себе приемы, ему легко... У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет, и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе... Это мучительно.»