Текст книги "Порочный круг"

– Когда Водорьяпов принес к тебе портфель: до того как ОБХСС обрушился на колхозную бухгалтерию или после?

– После, когда мы уже арендный договор подписали.

Сергей вдруг подмигнул Антону:

– Эту загадку я разгадал! Рассказать?..

– После расскажешь, – сухо ответил Антон и сразу обратился к Ложникову: – Изольда не говорила, откуда ей стало известно, что портфель хранится у вас?

– Вообще-то, она как-то неопределенно начала: «Витя, ты мне хоть маленько из водорьяповских денег отдашь?» Я говорю: «Сколько от сотни осталось, все до копейки тебе отдал». – «А где Ленечкин черный портфель?» – «Не знаю». – «Витя, не обманывай. Маруся Лыкова, бывшая в понятых, говорит, что при обыске квартиры Водорьяпова никакого портфеля не нашли. А я твердо знаю, что портфель с деньгами у него был». – «Ну и что?» – «Ничего, Витя. Отдай портфель, если крупных неприятностей не хочешь». Я подумал, зачем мне неприятности, их и без того хватает… Принес из кладовки портфель. Изольда сразу хотела его открыть, попросила ключ. Я сказал, что нету ключа. С тем она и ушла.

– Больше ее не видели?

Ложников замялся:

– В общем, ночью Изольда прибегала ко мне в Выселки. Была выпивши, шампанским от нее пахло. Ворвалась в избушку и сразу на горло: «Ты, гад, какую куклу в портфеле подсунул?! На хрена мне старые канцелярские бумаги вместо денег!..» – Ложников смущенно ухмыльнулся. – Даже крепче выразилась… В общем, такой злой я раньше никогда Изольду не видел. Удивился: «Чего лаешься? С цепи сорвалась?». Она пуще того: «Сознавайся, где деньги Водорьяпова?» – «Откуда мне знать, я не заглядывал в тот портфель». – «Брешь, душманский недобиток!» Меня будто взорвало. Не помню, как из избушки за дверь ее вытолкнул. Тогда она стала умолять: «Витя, ну хоть половину отдай. Завтра же из Караульного умотаюсь на все четыре стороны. Ну, хочешь, заночую с тобой? Витя, женись на мне, не пожалеешь!» У меня мороз по коже… Показалось, вроде Изольда умом тронулась. Больше часа вдалбливал, что никаких водорьяповских денег не видел. Всю ночь после этого глаз не сомкнул. Сегодня перед похоронами приехал в Караульное – Изольда у конторы стоит накрашенная, улыбается… Страшный сон какой-то, ничего не понимаю…

– Не разговаривали с ней? – снова спросил Антон.

– Да ну ее! Побоялся, развернул коня и галопом – в Выселки. Даже обедать дома не стал.

– Какие же деньги Аксенова искала?

– В этом мы с ней кое-как разобрались. Нынче весной, когда Леонид Николаевич продал «Ниву», он показывал Изольде полный портфель денег, но о том, что отдал эти деньги в колхозную кассу за «Беларусь», ни слова не сказал. Под конец ночного разговора Изольда вроде протрезвела, успокоилась… – Ложников покосился на Сергея. – А недавно примчался в Выселки председатель и оглушил меня, дескать, повесилась…

– Если один портфель Леонида Николаевича хранился у вас с осени прошлого года, значит, у него был другой, такой же? – спросил Антон.

– Не было, – вместо Ложникова ответил Сергей. – Когда Водорьяпов ездил продавать «Ниву», он у меня брал. У нас с ним одинаковые портфели были.

На вопрос о немецкой винтовке Ложников ничего сказать не мог. Он никогда не охотился.

Проводив Виталия к следователю, чтобы тот запротоколировал его показания, Антон повернулся к Сергею, сел рядом с ним на скамейку и сказал:

– Вот теперь выкладывай свою «разгадку» с портфелем.

– Она проще пареной репы, – быстро заговорил Сергей. – Анна Ивановна блестяще надула начальника милиции с помощью Водорьяпова. Дело происходило так… Когда Кролов нагрянул в колхозную контору, мы с Водорьяповым разговаривали в коридоре. В правой руке Леонид Николаевич держал тот самый, его собственный, черный портфель. Не успели обэхаэсники войти в бухгалтерию, оттуда выскочила Клепикова с пачкой документов. Сначала сунулась к двери участкового, но быстро передумала и, покосившись на Водорьяпова, нырнула в кабинет зоотехника Баранова. Через какую-то секунду вышла из кабинета с пустыми руками и раскричалась до истерики. Я стал успокаивать Анну Ивановну, а Водорьяпов внезапно вспомнил, что ему надо перед отъездом что-то срочно спросить у Баранова, и зашел к зоотехнику. Там, видимо, и сунул в портфель подшивку с нарядами. Странно, почему он не отдал документы в бухгалтерию, когда все затихло…

– Баранова надо вызывать, – сказал Антон.

– Он же на летнем пастбище. Это в тридцати километрах от Караульного. Собирался там пожить с пастухами, телят полечить.

– Организуй, чтобы завтра был здесь.

– Организую…

Глава 13

Антон Бирюков, Лимакин и Слава Голубев остались ночевать в Караульном. В шесть утра, разбуженный занудливо пискливым карманным будильником «Луч», Сергей громко скомандовал подъем.

День, как и предыдущие, выдался отличным, без единого облачка. Громко отфыркиваясь, умывались во дворе колодезной водой, от которой, по словам Сергея, бодрость наступает лучше, чем от кофе. Вскипятив чайник, по-холостяцки наскоро позавтракали хлебом с домашним маслом, и все четверо отправились в колхозную контору. Возле конторы участковый инспектор разговаривал с моложавой женщиной в белом халате. Лицо женщины показалось Антону знакомым.

– С кем это Андрюша?.. – спросил он Сергея.

– С фельдшерицей нашего медпункта Марусей Лыковой. Забыл? Соседка Водорьяпова, понятая при обыске его квартиры.

– Издали не узнал. Кстати, не забудь послать нарочного за Барановым.

– Я склерозом не страдаю.

– Это хорошо. Клепикова когда на работу приходит?

– Обычно к девяти часам. Сейчас Анна Ивановна или на своей пасеке-кормилице с пчелками шаманит, или Макарычу в больницу харчи повезла.

– Она даже пчелами сама занимается?

– Я тебе говорю: мужик в юбке.

– Манаева где найти?

– Иван Данилыч охраняет склад горюче-смазочных материалов. Ночью – в сторожке спит, днем – дома отсыпается.

– Тяжелая работа, – усмехнулся Антон. – Тимофей Слабуха мне тоже сегодня понадобится.

– Чекист обещал к восьми подойти, чтобы узнать окончательное решение Ложникова насчет совместной аренды.

– У тебя кабинет долго будет занят?

– Проведу утреннюю планерку, и можете занимать. А пока в кабинете участкового поработайте.

– Там слышимость, как в филармонии.

– Баранова нет, через стенку подслушивать некому.

Разговаривая, подошли к конторе. Участковый в ответ на приветствие козырнул и сразу указал взглядом на фельдшерицу:

– Мария вот интересное об Аксеновой знает…

– Ну чего там интересного! – вроде испугалась Лыкова. – Ничего я не знаю, всего лишь предполагаю.

– Для следствия и предположения интересны, – сказал Бирюков и пригласил Лыкову вместе со всеми зайти в кабинет участкового.

В начале беседы Лыкова то ли смущалась, то ли чего-то побаивалась. На вопросы отвечала сбивчиво. Антон не торопил, и в конце концов Мария заговорила смелее. Рассказанное ею на самом деле представляло большой интерес.

…Вечером после обыска в квартире Водорьяпова Изольда Аксенова приходила к Лыковой домой. Сначала посокрушалась о несчастье. Потом стала расспрашивать Лыкову, не появлялись ли у Леонида Николаевича накануне убийства неизвестные люди. Лыкова ответила, что не видела никого, кроме своих деревенских. Тогда Изольда заговорила об обыске, мол, чего следователи искали в квартире Водорьяпова и что нашли? Особенно интересовалась, сколько наличных денег обнаружили у Леонида Николаевича и сколько на сберкнижке. Ну а больше всего Изольду интересовал какой-то черный портфель…

– Что вы рассказали Аксеновой? – спросил Антон.

Лыкова чуть помялась:

– О сберегательных книжках, которые нашли в тайнике под книгами, и о наличных деньгах я, честное слово, не сказала Изольде. Меня ведь предупреждали перед обыском, что распространяться об этом на людях не нужно. Ну а о черном портфеле что я вообще могла сказать, если его не было.

– И Аксенова прекратила расспросы?

– Нет, она долго про портфель выпытывала. Даже спрашивала, мол, в ту ночь, когда убили Водорьяпова, не утащил ли кто портфель тайком из квартиры? Ну я ответила, что ничего подозрительного в соседней квартире не слышала. «Но куда же подевался портфель, если следователи не нашли его?» – снова спросила Изольда. «Наверное, сам Леонид Николаевич к кому-то унес». – «К кому, Маруся?» – «Да, возможно, тому же Виталию отдал. Леонид Николаевич с Виталием теперь на совместной аренде». Это я предположительно сказала насчет Ложникова, но Изольда, подумала-подумала и тоскливо говорит: «Витя, конечно, ни копейки мне не отдаст, а я ведь, откровенно говоря, много лет была неофициальной женой Ленечки. Совместные планы у нас с ним были. Но как теперь доказать мое право на наследство?» Посидела молча еще с минуту, попросила таблетку снотворного и ушла.

– Раньше она часто к вам приходила?

– Когда при Манаеве с выпивкой было свободно, ни разу не заглядывала. А как только новый председатель запретил пьянство, иногда прибегала по вечерам. За снотворным. По-моему Изольда настолько втянулась в алкоголь, что без спиртного не могла заснуть… – Лыкова робко глянула в глаза Антону. – Я об этом сужу еще и по словам Леонида Николаевича. Однажды, помню, спросила его: «Чего вы, такой интересный, непьющий мужчина, бобылем живете?» Он вроде удивился: «На какой невесте здесь жениться?» – «Да хотя бы на Изольде Аксеновой, – говорю. – Вон какая энергичная женщина! Молодая, красивая, веселая. Куда вам еще лучше невесту?» Водорьяпов захохотал: «Изольда все пропьет, гармонь оставит, танцевать меня заставит. А я под чужую дудку плясать не умею».

– О самоубийстве Аксенова не заговаривала?

Лыкова задумалась:

– Напрямую – нет, не заговаривала. Так, что-то неопределенное намекала, мол, теперь и без денег, и без мужского покровительства, хоть помирай. Я, помнится, возразила: «О чем говоришь? Живешь без забот, сама себе барыня. Не нравится в деревне – поезжай в город. Там мужиков – располным-полна коробушка. Только глазом подморгни – инженера подцепишь или кандидата наук. Я вон своего алкаша с треском выгнала, с двумя ребятишками осталась и то нюни не распускаю». Изольда вздохнула: «Если б у меня ребенок был, может, и я бы какую цель имела. А так – живу, словно кукушка. Только небо куревом копчу. Тоска зеленая – не жизнь». Вот такой разговор еще состоялся. Однако ушла Изольда от меня, хотя и невеселая, но не сказать, чтобы совсем уж горем убитая. Ни за что бы не подумала, что она такое отмочит…

Закончив писать протокол, Лимакин облегченно пошевелил уставшими от напряжения пальцами и протянул Лыковой два стандартных листа:

– Прочитайте, Мария, внимательно. Если нет возражений, подпишите.

Лыкова быстро прочла протокол, молча расписалась и глянула на Антона:

– Честное слово, больше ничего не знаю.

– И на этом спасибо, – сказал Антон.

Когда фельдшерица вышла из кабинета, Лимакин, словно размышляя, заговорил:

– С гражданкой Аксеновой, по-моему, все ясно: лопнувшая, как мыльный пузырь, розовая мечта о красивой жизни в Крыму, алкогольная горячка и… петля на шее. Зато по убийству Водопьянова-Водорьяпова чем дальше, тем глубже в дебри влазим…

– Коллективом, Петя, из любых дебрей выберемся. Коллектив – это… – оптимистично начал глядевший в окно Слава Голубев и вдруг, оборвав фразу, воскликнул: – Игнатьич! Тимофей Слабуха к конторе топает.

– Позови его сюда, – попросил Антон.

Слава, чуть не опрокинув стул, на котором только что сидела Лыкова, устремился в коридор. Вскоре он широко распахнул дверь кабинета и услужливо пропустил впереди себя нерешительно затоптавшегося у порога Слабуху. На этот раз старик был чисто выбрит и совершенно трезв. Только глаза его, как и прежде, смотрели настороженно-угрюмо. Усевшись на предложенный Бирюковым стул, Слабуха недовольно проговорил:

– Мне, ребята, некогда балакать. К председателю по делу зайти надо.

– Постараемся долго не задерживать, – сказал Антон. – Нам, Тимофей Григорьевич, хотелось бы получить у вас консультацию по немецкой винтовке. Что это за штука такая?

Слабуха нахмуренно уставился в пол:

– Я не оружейник, чтобы по таким вопросам консультировать следователей.

– Но говорят, вы хорошо в оружии разбираетесь.

– Говорят, в Москве кур доят, – пробурчал старик, однако тут же добавил: – Когда помоложе был, разбирался. Теперь и глаз не тот стал, и руки, как крюки. А в чем дело?

– Дело серьезное, Тимофей Григорьевич… – Антон помолчал. – Экспертиза показала, что Водорьяпова убили из винтовки немецкого образца.

Слабуха еще больше нахмурился:

– Откуда в нашей глухомани такое оружие взялось?

– Вот и мы над этим головы ломаем. Может, после войны кто-то из демобилизованных завез?..

– Винтовка – не иголка, чтобы ее незаметно в такую даль привезти.

– Но ведь немецкий бинокль вы привезли…

– То бинокль. Такую трофейную ерунду разрешалось демобилизованным брать. Одежду, фотоаппараты или другую житейскую дребедень тоже брали. Что же касается оружия, было строжайшее указание: сдать все до последнего пустяка.

– Куда вы дели тот бинокль? – не давая собеседнику слишком далеко уклоняться, спросил Антон.

– Манаев выцыганил всего за сто рублей до хрущевской реформы. Иван Данилыч тогда лосей крупно промышлял.

– Тимофей Григорьевич, с какого расстояния обычно стреляют лося? – поинтересовался Антон.

– Это от формы пули зависит, – ответил Слабуха. – Круглая пуля уверенно бьет на дальности до шестидесяти метров. А ежели взять жакан, то можно завалить самого матерого сохатого метров с семидесяти и даже поболее.

– Кроме дальности чем удобна та или иная пуля?

– Круглой удобно стрелять в зарослях кустарника или камыша. Она не отклоняется, когда зацепит ветки, и не меняет своей формы при этом. А жакан хорош тем, что при ударе в зверя разворачивается и увеличивает поражение. Однако из-за этого же свойства жакановские пули непригодны для стрельбы в кустарниках и других зарослях. Они рикошетят, ударившись об ветки, и улетают в сторону от цели.

– А винтовочные?

– В густом кустарнике винтовочная пуля тоже может срикошетить, но зато дальность стрельбы из винтовки не сравнить с ружейной. Когда у охотника точный глаз да винтовка пристреляна, можно и за сто пятьдесят метров сохатого уложить.

– Значит, с винтовкой удобнее промышлять лося? – спросил Антон.

– Это и ежику понятно.

– А почему самодельные свинцовые пули применяют при стрельбе лосей из винтовок?

Слабуха усмехнулся:

– Ну, когда нет боевых патронов, то приходится свои делать. Тут надо только выверить точную норму пороха да вес пули, чтобы убойную силу не потерять.

– Выходит, для той же немецкой винтовки можно самому сделать патроны?

– Невозможного ничего нету. У немецкого патрона лишь одна закавычка. Капсюльное отверстие у него по диаметру меньше нашего. Стало быть, наш отечественный капсюль в немецкую гильзу не вгонишь, ежели не расширить для него место.

– Как это сделать?

– На токарном станке можно расточить отверстие… – Слабуха словно осекся.

– Вам приходилось растачивать? – заметив его «оплошку», быстро спросил Бирюков.

Старик затянул с ответом, но все-таки сказал:

– Давно было, еще в пятидесятые годы. По просьбе Манаева растачивал десятка полтора немецких гильз. Тогда я токарничал в мехмастерской, ну и… чего душой кривить, не смог отказать председателю колхоза в таком пустяке.

– Значит, Манаев уже в пятидесятые годы постреливал такими патронами? – еще не веря в удачу, опять спросил Антон.

Слабуха угрюмо хмыкнул:

– Ежику понятно, что не для елочных игрушек Иван Данилыч готовил те гильзы.

– Тимофей Григорьевич, – внезапно заговорил Слава Голубев, – помните, лет десять назад вы угощали меня зайчатиной и мы долго беседовали о винтовках?..

Старик исподлобья глянул на него:

– Ну, припоминаю.

– Что ж вы в тот раз мне этого не рассказали?

– Ты о патронах не спрашивал. Тебе хотелось узнать, у кого из карауленцев есть немецкая винтовка, а я таковой в Караульном не видел.

– Но ведь гильзы Манаеву растачивали до того разговора. Могли хотя бы намекнуть…

Слабуха качнул головой:

– Ух, какой смелый!.. Что в ту пору от моего намека изменилось бы? Манаев тогда председателем колхоза был в самом расцвете. Пусть ты даже и нашел бы у него винтовку, все равно ни шиша с ним не сделал бы, а мне в отместку за «намек» житья бы не стало. Иван Данилыч не таких соколиков, как я, в бараний рог скручивал.

– Если бы милиция тогда изъяла винтовку, убийство в Выселках не совершилось бы.

На угрюмом лице Слабухи появилась растерянность:

– Да у Манаева, возможно, этой винтовки и не было.

– То есть как не было?..

– Вот так, обыкновенно… Иван Данилыч говорил, что те гильзы нужны какому-то другу.

Голубев, похоже, хотел что-то возразить, но Бирюков остановил его:

– Хватит, Слава, рассуждать на тему: «Что было бы, если…» – И вновь обратился к старику: – Тимофей Григорьевич, можете точно вспомнить, в каком году растачивали гильзы?

Старик задумался:

– А в каком была хрущевская денежная реформа?

– По-моему, в шестьдесят первом.

– Разве не в пятидесятые годы?

– Нет, – Антон, пошарив по карманам, нашел пятирублевую купюру и показал Слабухе: – Смотрите, тысяча девятьсот шестьдесят первый год указан.

– Без очков мелкие буквы не различаю, – Слабуха виновато вздохнул: – М-м-м-да, значит, обмишулился я. Не в пятидесятых годах это было, а в январе шестьдесят первого. Почему запомнил? Манаев мне за работу бутылку поставил. И покупал ее уже за новые деньги. Старыми поллитровка стоила двадцать один двадцать. Иван же Данилыч заплатил всего два рубля двенадцать копеек. Мы еще посмеялись с ним, дескать, совсем водка подешевела, почти задарма пьем.

– Фамилию или имя того друга, которому делал гильзы, Манаев не говорил?

– Об этом не было разговора. После работы прямо в мастерской быстренько распили поллитровку и разошлись.

– Других «винтовочных» заказов не выполняли?

– Еще формочку для отливки пули вытачивал. Провозился долго – надо было калибр тютелька в тютельку соблюсти. Но все-таки сделал удачно.

– И все?..

– Все. Чего не было, про то сочинять не стану. – Старик хмуро посмотрел на часы. – Как бы мне председателя не проворонить. Он, неугомонный, круглый день челноком туда-сюда мотается…

– Сейчас следователь запишет ваши показания, и можете быть свободным, – сказал Антон. – Кстати, если насчет арендного подряда хотите с председателем переговорить, то Виталий Ложников согласился взять вас напарником.

Слабуха вроде повеселел:

– Раз согласился, то станем работать. Лишь бы поскорее Анну Клепикову, чтоб ей тошно стало, на пенсию выгнали. А то опять с оплатой не разберешься.

– Она ведь теперь не главным бухгалтером…

– Эта баба и в экономистах прежнюю политику зажима крестьянина гнет.

– Тимофей Григорьевич, а у Водорьяпова с Клепиковой не было стычек по оплате? – внезапно спросил Бирюков.

Старик пожевал губами:

– Видишь, в чем тут дело… Леня наизусть знал все законы. Анна Ивановна, бывало, чуть против него взбрыкнет, он сразу – параграфом ее по носу! И деваться бабе некуда. Леня ушлый насчет этого был. К физическому труду, прямо скажу, с ленцой относился, но по части законов и пронырливости равных Водорьяпову в Караульном не было. Оттого Клепикова и не задирала перед ним хвост.

– Лично вы хорошо его знали?

– Неплохо. В первый год, когда Водорьяпов здесь объявился, он квартировал у меня. Ждал, пока колхозный дом достроят. Дело к зиме катилось. В одно из воскресений старуха моя в райцентр уехала, внуков проведать, а я по первому снежку отправился утречком с ружьишком зайцев потропить. Завлекся на охоте до темноты. Вечером вхожу в избу – холодрыга, хоть волков морозь. А квартирант мой завернулся в овчинный тулуп и на диванчике кемарит. Спрашиваю: «Леня, ты что это печку не протопил?» – «Дровишек, Григорьич, наколотых не нашел». – «Чурок пиленых – полон двор, топор – в сенях. Взял бы да наколол». – «Об этом, Григорьич, я не догадался…» – Слабуха исподлобья с усмешкой глянул на Антона. – Видишь, какой «недогадливый» на физическую работу был…

– А как Водорьяпов к директрисе Дома культуры относился?

– В то время, когда у меня квартировал, никак. Вроде бы косил на Изольду глаз, но не ухаживал за ней. Это они снюхались после смещения Манаева.

– В селе что-нибудь говорят об убийстве Водорьяпова? – снова задал вопрос Антон.

– В первые дни ничего не говорили. Теперь несут всякую околесицу.

– Что, например?..

– Сошлись вроде бы на том, будто городские таксисты прибили Леню за старые грехи.

– От кого вы слышали?

– От мужиков, с которыми могилу копал. Им же вроде Иван Данилыч Манаев такую байку рассказывал.

– Сами не верите в такое?

Старик пожал плечами:

– Тут хоть верь, хоть не верь. Три года с лишком Водорьяпов жил в Караульном, не тужил. Стоило за арендный подряд взяться – на тебе, Леня, подарок ко дню рождения…

Колхозная контора постепенно стала заполняться служащими. Захлопали двери кабинетов, в коридоре послышались голоса. Видимо, закончилась утренняя планерка.

Лимакин задал Слабухе еще несколько уточняющих вопросов и протянул ему листки протокола. Слабуха дрожащей рукой накорябал под показаниями подпись и сразу заторопился к председателю.

Антон Бирюков отправил участкового Ягодина за Манаевым. Попутно попросил его узнать в бухгалтерии, не появилась ли на работе Анна Ивановна Клепикова. Вышедший из кабинета Ягодин буквально через минуту вернулся и отдал Бирюкову небольшой листок.

– Анна Ивановна спозаранку приходила домой к секретарше Люде, – сказал участковый, – и оставила у нее записку для председателя…

На половинке листа машинописной бумаги канцелярским почерком было написано:

«Сергей Игнатьевич, я срочно уезжаю, чтобы отвезти Георгия Макаровича в областную больницу. У него совсем плохо стало с головой. Оформите мне на два дня отпуск без содержания. Вчера много раз пыталась к вам зайти для личного разговора, но вы были заняты со следователями».

Бирюков молча передал записку Лимакину и повернулся к участковому:

– Не мешкая сходи за Манаевым, пока Иван Данилович тоже куда-нибудь не уехал.

Не успел участковый закрыть за собой дверь, в нее тут же заглянул возбужденный Сергей:

– Кабинет свободен, можете занимать. Скоро вернусь!

– Куда торопишься? – спросил Антон.

Сергей хлопнул ладонью по карману джинсов с торчащей оттуда газетой:

– Районная пресса подает тревожный сигнал. Надо срочно разобраться с доярками…