Текст книги "Большой футбол Господень"

Денис не оспаривал бы неизбывную правоту и высшую мудрость, заключенную не в каком-то отдельном слове, а в самых тайных и желанных уголках Галочкиного тела, но в этот момент очень некстати появился Левон. Можно сказать – встретился на ровном месте! Мало того, что в школе он постоянно попадается поперек дороги, так и здесь, рядом с катком. Или нарочно он выслеживал Галочку?!

Галочка же появлению Левона обрадовалась. Даже не столько самому Левону, сколько тому, что мальчишки ради нее обязательно начнут петушиться, а это так весело!

Левон признан молодым, но безусловным талантом. Считается, что он – будущий… ну словом, кто-то будущий – не то артист, знаменитый как все остальные вместе взятые, не то персонаж более широкого профиля, вроде телеведущего «Поля чудес» или «Мужского интереса».

Левон изобрел собственный стиль речи. Он не матерится прямо, что вообще-то вполне обычно в школе и считается признаком свободного тона. Но Левон – а теперь и покорные его подражатели – произносит отчетливо: «физдеть», «куйня», а уборную торжественно «кало-ссальным заведением». А когда джентльмен Коля Плаксин попробовал вступиться за честь прекрасных дам и заметил: «Ты хоть при девах наших не выражайся!», запротестовали – и горячо – те самые девы: «А Левон ничего такого не говорит. Все бы мальчишки так разговаривали!» Модернизирует Левон и многие другие слова: не «школа» у него – а «шкода», не «гениальность» даже, а «генитальность».

Ну в общем – гений несомненный.

Левон уверен, что Галочка в него влюблена – как и все остальные. Он считал, что все сколько-нибудь стоющие девочки в школе обязаны быть влюблены в него, а уж он выбирает, кого пожелает. Поэтому появление её с Денисом было равносильно измене. Впрочем, он давил соперников не кулаками, а интеллектом.

– Гуляем! – заметил Левон совершенно справедливо, но с той неуловимой иронией, которую генерирует только настоящий талант. – Гулять ведь, право, не грешно.

Денис завидовал непринужденности и снисходительности Левона, завидовал, что за несколько полуприличных словечек Левона легко и покорно признали, видите ли, гением! А на него, на Дениса смотрят как на личность заурядную – просто как на слабака, к тому же похожего на девочку.

В самой глубине своей гордой души Денис ни минуты не признавал себя заурядной личностью, но понимал, что его незаурядность пока никак не проявлена, никем не признана, и в первую очередь – Галочкой. Хотя пройдет немного времени, и она узнает! И они все узнают! Бог, конечно, всё видит и ценит уже сейчас, но шепнёт ли Он Галочке: «Се избранник Мой возлюбленный!»?!

– Гуляем! – повторил Левон, свое остроумное наблюдение, твердо уверенный, что каждое его слово – золото.

– Да мы просто так! – оправдалась Галочка перед Левоном.

Или – отреклась. Не совсем как Петр отрекся от Учителя, убоявшись бряцающих оружием воинов – но немножко похоже.

– Было всё очень просто, было всё очень мило! – пропел Левон, похоже, какие-то стихи.

Он всегда так выступает, что невозможно различить, где кончаются его собственные слова и начинаются взятые напрокат.

– А давайте, мальчишки, пойдемте все вместе в замороженное кафе! – счастливо догадалась Галочка.

Мороженое Галочке не полагалось как фигуристке, потому что могло отложиться лишним весом, но Галочка не держала режим слишком всерьез: получится из нее чемпионка – замечательно, но мастерица спорта – уже хорошо для того, чтобы быть королевой класса. При своей красоте она была уверена в блестящем будущем и без спорта: будет её нежить и катать по свету богатый гениальный муж! А Рем ещё когда-нибудь пожалеет.

Денис готов был тащиться за Галочкой и в мороженицу, чтобы быть с нею рядом, но присутствие Левона словно бы отравляло самый воздух.

– Мне надо сначала купить билеты на «Зенит», – к счастью отказался Левон. – А то завтра перед игрой можно облажаться: мировой матч! И спартачи приедут, займут запад.

Галочка обиделась, что её приглашение не вызвало восторга у Левона.

– А по-моему, глупая игра. Художниц посмотреть – это класс. На грани искусства. Не говоря о нашей фигуристике.

– Ну и оставайтесь вашей с фигуристикой, а я пошёл за грань искусства, зато на настоящий спорт, – презрительно откланялся Левон.

При всем самомнении Левона постоянно преследует тайный страх – физический. Он боится, что его изобьют и даже покалечат, и опасение это вполне актуально: многих сейчас бьют прямо на улице, не говоря о таких опасных местах как школьный двор, как собственный подъезд. Начнут бить – и окажется ни к чему всё его интеллектуальное превосходство.

Левон родился в Ленинграде, но внешность у него вполне южная, и пристать на улице могут как к «армяшке», как к «чурке». Подлого народа кругом вдоволь.

Ради своего постоянного страха Левон ходит тренироваться в подпольную секцию, где учат боевым смертельным ударам, запрещённым даже в спортивном каратэ. Другие ребята хвастаются своими секциями, своими боевыми умениями, Левон же носит маску гения, который выше пошлых драк, поэтому он свои тренировки скрывает. Если окажется в критической ситуации, что ж – он нанесет несколько точных ударов, возможно, на глазах восхищенной Галочки.

И после захода за билетами Левон направился на тайную тренировку.

– Пойдем в мороженицу, – приободрился Денис.

Но Галочке идти без Левона сразу расхотелось. Слегка приободрила она Дениса – и хватит. Долго с ним болтаться скучно.

– Нельзя мне, – засмеялась Галочка. – Моя Миша узнает, она меня натурально задушит! – Мишина, Галочкина тренерша в просторечии называется «Миша». – Дурацкое это занятие – футбол! – добавила она совершенно нелогично.

А Денис футбол любит. Но Галочке он в этом не признался. Он вообще любит футбол тайно: на стадион не ходит, а смотрит по телеку.

– Ладно, мы с тобой можем выпить сока. Мне можно – манговый. И проводишь до дому, – смилостивилась Галочка.

Денис сделался почти счастлив.

* * *

Планетяне постоянно едят и запивают. Не столько ради подкрепления сил, сколько для ощущений. Вообще вся их протоплазменная жизнь – в ощущениях. Господствующее Божество всё видит и знает, но ощущать Оно не может, потому что не имеет соответствующего чувствилища. Остается Ему только догадываться о том, каковы эти насладительные ощущения, ради которых планетяне часто готовы отдать и жизнь, и свободу. Ну не то что бы Оно мечтало хоть разочек попробовать, но все-таки странно: ведь Оно всемогуще, а вот чего-то не может. И не чего-то, а ощутить простой сладости – не может и всё тут!

Вот и возникает иногда соблазн – воплотиться какой-то Своей частью в маленького планетянина – испытывать примитивные оущения, попадать в приключения. И в то же время не риковать окончательно – то есть не рисковать жизнью, потому что всегда в последний момент проявится бессмертная Божественная сущность – и спасет.

Соблазн – но примитивный соблазн. Любимый сюжет бульварного романа: король или богач – инкогнито. Притворяется бедным и несчастным, выжидает, чтобы в решительный момент явиться в блеске своего великолепия. А уж Сынок Божий инкогнито даст тысячу очков вперед любому Гаруну аль Рашиду или графу Монте Кристо.

Планетяне зачитываются приключениями гарунов и даже веруют всерьез, но по-настоящему – скука, потому что без подлинного риска, без подлинного страха сюжет вырождается: это уже не живая игра – хоть футбол, хоть грубый бокс, но мертвый театр. Сын Божий инкогнито – уже не игрок, а актер. А что может быть жальче ремесла актера, играющего по написанной заранее пьесе выдуманные картонные судьбы?!

Настоящие чувства Господствующему Божеству не даны – потому что недоступны Ему и настоящий страх, и настоящий риск. Ещё одно обидное умаление Его, якобы, всемогуществу. И удел Его: бесконечно наблюдать чужую игру. Вот Оно и смотрит, и смотрит, и смотрит…

* * *

Денис с Галочкой завернули в маленькое заведение, где можно было выпить сока. С мороженым, но от мороженого Галочка стоически отказалась вторично.

За соседним столиком сидел седовласый, но вовсе не старый красавец – на вид едва за тридцать! Галочка взглянула – и почувствовала, что готова сию же минуту забыть даже Рема.

Седовласый красавец сидел в одиночестве и тоже сосал сок через соломинку. Острым взглядом Галочка разглядела у него на пальце обручальное кольцо, но это её не остудило: она пока ещё искала любви, а не надежного замужества.

В столь скромное заведение Сергея Пустынцева завела конспирация. В последнее время ему казалось, что за ним следят, но не станут же искать одного из крупнейших импортеров фруктов в этом кафе, где тусуются одни подростки. Нужно было поговорить с одним человеком, и вместо привычного своего клуба он назначил встречу здесь.

Этот самый назначенный человек, тоже отлично знающий топографию всех элитных клубов города, никак не мог найти невзрачную мороженицу и потому опаздывал.

Пустынцев заметил парочку за соседним столиком, и девочка ему понравилась. Привыкнув претворять свои желания в действия, он тотчас улыбнулся соседям, кивнул – и пересел.

Для конспирации тоже лучше – не торчать в одиночестве.

– Извините за навязчивость. Что-то мой компаньон затерялся, а я терпеть не могу сидеть один.

Денис посмотрел хмуро: ещё один поклонник клеится к Галочке! Зато она радостно улыбнулась:

– Конечно. Если мы сойдем – вместо компаньона.

Она подчеркнула голосом мужской род последнего слова.

– Замечательно сойдете. Можно вам предложить что-нибудь к соку?

– Мне нельзя. Денис тоже уговаривал. Я держу режим, – похвасталась Галочка, чтобы незнакомец сильнее ею заинтересовался.

– Фигурное катание? – тотчас догадался Пустынцев.

– Какой вы проницательный!

Не нравился этот тип Денису, совсем не нравился.

– Тогда, может, чего-нибудь бескалорийного? Ну хоть ананаса за неимением лучшего?

Солнечный ананас действительно торчал в витрине. Вероятно, самим же Пустынцевым и доставленный на холодные невские берега.

– А что может быть лучше? – подначила Галочка.

– Ну, бывают фрукты совсем экзотические. Их до сих пор наш рынок не освоил: манго, папайя. Но есть места, где манго заказать можно!

Галочку уводили прямо на глазах!

Денис уже сегодня натерпелся: сначала Левона вытерпел, теперь ещё и этого нужно сносить с улыбкой! От злости с ним случилось короткое отключение, а когда включился обратно, повернул к навязчивому незнакомцу горящее лицо:

– Знаете, раз вы так добры и щедры, я вам тоже скажу: будьте осторожны сегодня вечером, в вас могут слегка выстрелить в подъезде.

– Да ну тебя, чего ты? – обозлилась Галочка.

Зато Пустынцев посмотрел внимательно, поскольку выстрел в подъезде давно уже стал для него профессиональным риском.

А мгновенный румянец и нездоровый блеск в глазах этого слишком златокудрого нервного молодого человека сделали внезапное пророчество очень убедительным.

– Спасибо. Вы пришли сюда специально, чтобы мне объявить об этом?

– Да не слушайте его, это я сюда завела!

– Нет, ну все-таки, откуда такие сведения?

– Просто у меня бывают предчувствия.

До сих пор с Денисом случались только удивительные совпадения, когда книги открывались на нужной странице, когда включал радио в тот момент, когда передавали ожидаемую им футбольную новость – на настоящее предчувствие это ещё не тянуло, хотя и выглядело многообещающе. Но после припадка, вынырнув из глубин самого себя, он всегда говорит уверенно.

Вообще-то тема «не грохнуть ли Пустыря?» уже обсуждалась в близких Пустынцеву кругах, однако на ближайший вечер никаких акций назначено не было. Так что предчувствие Дениса оказалось совершенно беспочвенным, но откуда Пустынцеву знать об этом?!

– Ну что ж, предчувствие – полезное чувство, – постарался он небрежно улыбнуться. – Полезнее, чем послечувствие. Спасибо. Так как насчёт манго?

– Мы и так пьем сок, – оттягивала решение Галочка.

– Сок – это десятая вода. А бывает сочный фрукт. И косточка внутри такая огромная, как пачка сигарет.

– Такая же квадратная? – прыснула Галочка.

В это время появился ожидаемый Пустынцевым человек.

– А-а, извините, мне придётся поговорить.

– Ну а мы пойдем, – вдруг решительно поднялся Денис.

Что-то с ним происходило: раньше он не решился бы решать за Галочку.

Происходило – предчувствие силы и успеха. Он только что, переборов обычную застенчивость, отважился огорошить незнакомца пророчеством – и взрослый, повидимому, богатый человек отнесся всерьез, даже испугался. И такое признание сразу придало Денису уверенности в себе.

Вот и Галочка, улыбнувшись незнакомцу, послушно пошла за ним.

Пошла, чтобы накинуться на улице:

– Чего ты разболтался? Какие выстрелы? Какое предчувствие?

– Обыкновенное. Ты что, не знала, что бывают предчувствия?

– Бывают, но не у тебя же!

Денис разозлился:

– Почему – не у меня?

И Галочка смутилась:

– Нет, ну вообще. То – какая-нибудь Ванга колдует. А то – сидели за столиком и вдруг нате вам: предчувствие!

– А так и бывает, к твоему сведению.

Галочка сделалась притихшей и покорной. И если бы Денис допровожался до самого лифта, она бы позволила ему сегодня целовать себя в подъезде. Но он не догадался, распростился на улице, дурачок.

Но хотя Денис и не развил успех, не удостоился поцелуев в подъезде, все равно что-то случилось с ним. Хотя внешне почти ничего не произошло. Словно какой-то внутренний выключатель щелкнул. Ничуть он не хуже этого хваленого Левона! Да и голливудского красавца из новейших русских может запугать, оказывается!

А припадок – припадок, который прежде был для него постыдным признаком болезни, особенно постыдным и мучительным именно при Галочке, в глазах которой он всегда хотел казаться совершенно здоровым, совершенно сильным, совершенно мужественным – припадок сделался знаком избранности, недоступной тупому в своем так называемом здоровьи быдлу!

Он – выше всяких левонов и прочих соискателей галочкиных милостей. И не ему перед ней расстилаться. Сама ещё за ним побегает!

Пустынцев до пор сих ходил без телохранителей. И «Ауди» свой гонял сам. Но тут заехал в свою контору, взял охранника, тезку Серегу, и подъехав к дому, приказал:

– Сходи-ка до моей двери и назад.

Пустынцев любил свой дом и свою квартиру. Он переселился сюда только два года назад – и сразу отделился от окружающей грязной жизни; настолько отделился, что даже цветы в кадках стояли на просторных площадках перед квартирами.

Данью окружающей отечественной природе являлись только несколько неизбежных слов, нацарапанных на лакированных стенках лифта. Но запаха никакого не обонялось – ни в кабине, ни вообще в подъезде – фантастика да и только!

Парадная была, естественно, с кодом, но один проницательный бродяга сегодня пристроился к почтальонше, и та выдала ему секретные цифры. И теперь бродяга благоденствовал с приятелем, распивая пиво в теплом и недоступном для ментов пространстве. Богатые жильцы и жилицы ездили прямым сообщением в лифте, не смущаясь настенным фольклором, и тем самым не замечали потертых фигур, приткнувшихся на пешей нехоженной лестнице. Но Серега профессионально прошелся именно по лестнице – и почти перешагнул через двух подозрительных личностей на полэтажа ниже квартиры шефа. О чём и доложил.

– Значит, парень сказал правду, – вслух подумал Пустынцев, хотя до сих пор думал всегда молча. – Интересно, пророк или раскаявшийся киллер? Вроде, молод для киллера. Но с другой стороны – акселлерация.

Пустынцев переночевал у приятеля. Сделать это было тем более удобно, что год назад Пустынцев развелся, откупился от жены, как честный джентльмен, двухкомнатной квартирой и был теперь свободен, благо детей у них не завелось. А обручальное кольцо продолжал носить, чтобы не слишком атаковали его искательницы богатых мужей.

Денис ничего не знал о судьбе своего внезапного пророчества. Но уверенность в себе не покидала его. Он чувствовал, что может сделать что-то такое – чтобы затмить любого Левона! Такое, что о Левоне скоро просто смешно будет вспоминать. И пророчество – пророчество должно было сыграть какую-то роль.

* * *

Если свести многочисленные людские поступки к одному коренному действию, то все люди прыгают вверх на месте. Каждый хочет выпрыгнуть выше других. Каждый хочет, чтобы его заметили.

Особенно старательно и высоко прыгают политики, писатели, спортсмены, артисты – суть их профессий в том, чтобы выпрыгнуть выше товарищей и соратников. Но, в сущности, прыгают все. Те, кто по неуверенности в себе не рассчитывают на всеобщее – в узких пределах Земли, разумеется, – внимание, те прыгают, чтобы заметили хотя бы в своей деревне, в своей мастерской, в своей бродячей труппе, завязшей посреди забытых проселков.

Очень это смешно. Особенно, если учесть размеры планетки. Любимец местной публики жаждет славы всемирной, как преувеличенно называется всеземная известность, хочет, чтобы его узнали не только в пригороде какого-нибудь Ливерпуля, но и в Африке или Центральной Азии, но не думает, что все равно останется он безвестен бесчисленным существам, обитающим на иных планетах, Господствующее Божество, разом объемлющее всю Вселенную, постоянно видит, сколь крошечная пылинка называется Землей, и порывы провинциального тщеславия так же смешны Ему, как смешна столичной знаменитости хуторская слава местного баяниста.

Но хорошо, что человечки об этом не думают – прыгают и прыгают пока живы: ведь их неутомимые прыжки вверх и вверх развлекают Его, и потому достойны изредка мимолетного поощрения. Оно может улыбнуться – и чуть приподнять в прыжке жаждущего славы себялюбца.

* * *

В Петербурге играли «Зенит» со «Спартаком».

«Зениту» было уже все равно, а «Спартак», если бы случилось победить, становился чемпионом. Иначе чемпионом становился бывший другой «Спартак», который ныне «Алания».

Вадим Волошин как всегда надел свой счастливый крест. С недавних пор он ощутил, что верует. Окрестился – и стал играть лучше. Потому что чувствовал: Бог ему помогает. Вадим старался ощутить кожей исходящее от креста тепло – сигнал того, что Бог уже присутствует и готов, когда надо будет, подключиться к игре.

Раньше засмеяли бы за такое, а теперь в порядке вещей: многие перед выходом на поле мелко крестятся в тоннеле. А кто и не крестится – уважает. Да спортсмены всегда были суеверны, как летчики или моряки, но раньше веровали в то, что нужно зашнуровывать обязательно сначала левую бутсу, а потом уж правую, а теперь поверили в животворящую силу креста.

Вадим перекрестился девять раз, как его учила бабушка, ощутил исходящее от крестика тепло и уверовал – во-первых, что Бог сегодня поможет «Спартаку», а главное, что победа уже, в сущности, предопределена, записана на скрижалях некоей книги спортивных судеб – потому что существует же неминуемая судьба, хотя бы неизвестная людям, но открытая по крайней мере троим – Отцу, Сыну, и Святому Духу. То есть Троим, но в единстве, как втолковывал батюшка, но Вадим так до конца и не втолковался. Да и не важно – главное, Бог есть и Бог с ним.

* * *

Существа, живущие на захолустной планетке, называемой Землей, неожиданно обнаружили очень полезное для досужего наблюдателя свойство: склонность к играм.

Обыкновенно, всевозможные планетяне – разумные и не очень – стремятся к выживанию, размножению, расселению, чего и добиваются со всей целеустремленностью, пропорциональной доставшимся им, по снисхождению Божьему, частичкам воли. А эти ещё и тешатся, разыгрывая параллельную жизнь – не всерьез.

Самая элементарная игра этих забавных планетян, живущих на Земле – театр. Находятся создатели местного масштаба, которые берутся, пародируя Само Божество, создавать фрагменты жизни, которые затем разыгрываются их подручными – актерами.

Актеры живут на сцене почти по-настоящему, совершают подвиги и преступления, бесконечно варьируя излюбленное людское занятие – любовь, и часто при этом как бы умирают в финале. Но затем встают и выходят к публике, чтобы принять изъявления восторгов.

Люди таким способом приспособились хотя бы на сцене переживать по нескольку дополнительных жизней, примерить разнообразные судьбы, добиваясь мнимого освобождения от собственной единственной судьбы.

Похвальная изобретательность.

Но театр все-таки слишком примитивен. Прежде всего потому, что на сцене повторяется та же жизнь, которая существует на этой планетке. Люди играют в самих себя. Ну и пьесы пишутся их создателями заранее, актеры разыгрывают уже определившиеся судьбы, не в силах порывом гения или страсти изменить высшую волю автора. Несколько раз Божество наблюдало за самыми прославленными представлениями, надеясь, что наилучшие актеры, которых люди в своем увлечении именуют даже «великими», сбросят иго автора, и, например, не согласятся умереть в финале «Ромео и Джульетты», но победят смерть своей пламенной любовью. Но нет, но нет, – и «великие» марионетки оставались марионетками в руках писателя этой трогательной драмы. Зачем же смотреть придуманные анемичные копии жизни, когда можно бесконечно наблюдать жизнь настоящую, которая творится на глазах, которая не подогнана под заранее определенную развязку?!

И Господствующее Божество перестало интересоваться театром.

Гораздо выше спорт. Только он намекает, что в людях сверкают иногда проблески подлинного творчества.

Спорт не имитирует обыкновенную жизнь. В спорте сохраняется суть жизни – борьба, но ведется она в формах, совершенно неведомых обыкновенной жизни. Люди на время отбрасывают целесообразность и предаются занятиям бессмысленным с точки зрения борьбы за существование, не имеющим ни малейшего отношения к обыкновенным усилиям по добыванию пищи и размножению, – что уже достойно даже Божественного внимания.

Ещё важнее, что в спорте нет предопределенного сценария, борьба каждый раз происходит всерьез, побеждает тот, кто проявит больше умения и мощней сконцентрирует волю, поэтому интерес сохраняется до конца. Спортсмен – не марионетка в руках писателя сценариев, он – не чета актеру, он сам – творец! И борец – что неразрывно.

Господствующее Божество полюбило смотреть спорт. Всякий спорт, но, пожалуй, в особенности футбол. Потому что футбол принципиально и бесповоротно не похож на обыкновенную жизнь: тонкие и сложные рабочие движения в нем переданы от рук, приспособленных к тому долгой эволюцией, к ногам, призванных в природе передвигать людей, а не жонглировать мячом. В своей противоестественности футбол и показался Божеству самым ярким свидетельством человеческого иронического гения.

Не менее, чем продолжает Оно любить смотреть просто жизнь, полюбило Оно смотреть искусственную игру в жизнь – футбол. Но ведь очагов жизни во Вселенной неисчислимо много, а футбол показывают только на Земле.

* * *

«Господи, помогай мне всегда выигрывать!!»

Так звучит тайная молитва Вадима. От старательно выучил и официальный «Отче наш», но эта тайная молитва лучше выражает самые сокровенные чаяния.

«Выигрывать» – понятие широкое. Конечно, прежде всего на поле. Но – не только. Все жизненные ситуации можно свести к выигрышу и проигрышу – от рулетки до великой любви. И конечно, Бог должен полюбить Вадима и помогать ему. И потому, что Вадим признал Его существование и всемогущество, поклонился ему самым верным способом, которому научили его в самой правильной православной церкви. Но самое главное, потому, что Вадим – такой отличный парень. Каждой клеточкой, каждым мускулом Вадим чувствует, какой он отличный парень.

Вокруг много хороших людей (хотя и негодяев не меньше!), и хорошие люди тоже заслуживают хорошего отношения к себе со стороны справедливого Бога, но Вадим нутром ощущал, что самый лучший – все-таки он, ему Бог должен помогать в первую очередь. А как же может быть иначе?! Иначе бы и Бог ни к чему.

Погода прохладная, но солнечная. И поле приличное. Можно сыграть на технику. Свои красные футболки особенно ярко смотрятся в прозрачном осеннем воздухе. Даже кажется, что своих – больше. Неужели не задавим сегодня этот жалкий «Зенит»?!

Приезжие фанаты разогревались на трибунах, они были уверены в победе ещё сильнее, чем игроки. Судья смотрел на спартачей строго, справедливо, но с затаенной симпатией. Зенитчики сознавали свою партнерскую роль: без них сегодня не обойтись, и многие готовы были показать себя и даже испортить обедню зазнавшимся москвичам, но все-таки и возможный проигрыш заранее готовы были не считать трагедией. А защитник зенитчиков Жорик Гвахария получил специальное указание тренера в нужный момент помочь спартачам. Жорик знал больше других, для него исход матча был ясен как открытая газета, а потому смотрел он и на своих, и на соперников с превосходством, как смотрит на слепых современников провидец, ведающий пути и судьбы.

* * *

Вот такие вещи Божество, между прочим, не одобряет: Оно Само не знает, чем кончится игра, а какой-то Жорик, видите ли, знает! Ну это ещё посмотрим.

Если бы Оно заранее знало результат, смотреть не было бы уже ровно никакого смысла. В спорте существуют свои красоты, и в футболе иногда наблюдаются тоже, но без азарта борьбы все футбольные красоты ничто – и зная конечный счёт, уж лучше смотреть последний балет, чем наилучший футбол.

К Божественному всеведению будущий счёт матча никакого отношения не имеет: всеведение распространяется на то, что было и есть, будущего же ещё не существует. Простой вопрос: «Какой завтра счёт?» связан со вселенской проблемой предопределения: ссучиваются ли нити судеб постоянно в каждый момент, или все они давно уже сотканы в плотный ковер, который Само Господствующее Божество не в силах распустить?

Если бы да, если бы нити судеб от начала Вселенной были уже сотканы в плотный прочный ковер, тогда смотреть футбол было бы так же скучно, как обыкновенный театр: разыгрывается готовая пьеса и никакие старания игроков не в силах изменить финальный результат. Да и вообще, смотреть во всей бесконечной Вселенной было бы нечего и делать было бы нечего, застывший в предопределенности Космос ничем бы не отличался от бесструктурного Хаоса.

Если бы весь мир был театр, а планетяне в нем актеры, то Господствующее Божество при такой модели мироздания опустилось бы до уровня писателя пьес и романов: истории всех планет, даже тех, которым ещё предстоит сгуститься из пылевых облаков, уже были бы написаны и изданы в единственном, но не поддающемся корректуре экземпляре. И судьбы отдельных существ, как мельчайшие составляющие общих планетных историй, тоже уже написаны и изданы. Нудный театр достался бы всемогущему Божеству, и напрасно, в таком случае, Оно включало Волю Свою и превращало Хаос в Космос. И ход времени пускало напрасно. Потому что если ход времени расписан наперед, то хода нет, а есть стояние на месте. Есть готовая статичная картина, а иллюзия движения возникает потому, что осмотр картины происходит последовательно – все равно как в запасниках музея громадные полотна накручены на валы, и можно смотреть картину лишь узкими фрагментами, последовательно перекручивая холст с одного вала на другой. Господствующее Божество вынуждено было бы просто забыться и заснуть в ожидании конца света.

Не желает Оно этого! Не пожелало с первого дня Творения. Не для продолжения застарелой скуки отделяло Оно Свет от Тьмы и Твердь от Вод. Счастье Господствующего Божества в том, что весь мир – футбол, и люди в нем – футболисты. Шире говоря – игроки во все мыслимые и немыслимые игры: всегда остается шанс изменить судьбу и добиться победы. Или проиграть, казалось, уже прочно выигранный матч…

Всё это значит, что «Спартак» с «Зенитом» могут и должны проявить сегодня самодеятельность; что чемпион нынешнего года как и чемпионы всех будущих лет, пока суждено существовать этой маленькой Земле, не расписаны наперед – и Оно не впадет от скуки в очередную летаргию, в которую было Оно погружено до начала Творения.

* * *

Кто только ни смотрел решающую игру. Господствующее Божество – ну нельзя сказать, со Своего места, потому что Оно всепроникающе и конкретной точки в пространстве не занимает, но если Оно наблюдало не со Своего места, то – со Своей точки зрения. Смотрел Левон с дешевого места за воротами. Смотрел Денис дома по телевизору. По телевизору же смотрел далеко в горах над родным аулом Муса Дзагараев.

Муса большой человек, командир, у него в подчинении две сотни молодцов. Но он не только раздает приказы, он любит пойти на дело самолично. И отдохнуть потом любит в тишине, только с двумя охранниками. Пока не началась священная война, Муса был поэтом. Несколько чеченских поэтов стали великими воинами – потому что раньше они воплощали народный дух в слове, а когда появилась возможность, стали воплощать тот же самый несгибаемый народный дух прямым делом с оружием в руках.

Муса как всякий чеченец на аланов смотрит свысока: они дешевле всех продались русским, они в большинстве даже приняли русскую веру, они заняли земли хотя и младших, но тоже вайнахов – ингушей, но все-таки они – с Кавказа, а за чемпионство «Алании» болел в эти минуты весь Кавказ. И Муса – тоже.

У Мусы высоко в горах есть свое логово, недоступное для русских. Прийти и разрушить аул в долине они могут, да и сделали уже дважды за два года, но сюда высоко они никогда не посмеют сунуться. А с воздуха логово не видно. Если только наведут ракету по радиолучу, когда говорит спутниковый телефон – таким же трусливым способом проклятые неверные кяфиры подловили Джохара. Здесь в уютном логове у Мусы своя тарелка – и для телефона, и чтобы смотреть телевизор, включаясь от дизельного генератора. У Мусы всё – первоклассное: и оружие, и электроника. После перемирия русские не пускают ракеты и участь Джохара Мусе пока не грозит, но все равно по привычке он говорит по телефону всегда очень коротко. А телевизор можно смотреть долго: работающий телевизор русский воздушный шпион не засекает. Ну а вообще-то на всё воля Аллаха. Аллах допустил погибнуть Джохару, значит Он рассудил, что так будет полезнее для борьбы с неверными. Если Муса до сих пор жив, значит Аллах считает, что Муса пока нужен здесь на Земле.

Даже и отдыхая на футболе, Муса помнит о священной ненависти к подлым русским. Слишком долго перебирать в памяти вины русских; и так ясно, что они должны сгинуть, сначала с Кавказа, а потом и вообще с Земли, вот и всё. А сейчас для начала пусть чемпионами станут хотя и продавшиеся, но все-таки кавказцы, все-таки немного свои. Ведь даже жалкие аланы в душе мечтают о свободе. Свободу из-под русской неволи они когда-нибудь получат, когда станет свободным весь Кавказ, но при новом кавказском порядке жалкие аланы станут рабами настоящих мужчин – тех, кто никогда не смирялся, тех, кто не отрекся от Аллаха. Но – позже, а пока пусть станут чемпионами, пусть обойдут проклятых русских!