Текст книги "Усилитель жизни"

Вот так, месяцами ничего не происходит, а потом бац – и не угодно ли слетать домой за казенный счет? Правда, не на пикник, а на работу, и довольно непривычную… Как в анекдоте про кремлевскую стену: «уговорил, похоронят тебя в ней. Но ложиться нужно завтра».

Антон какое-то время сидел в нерешительности. За всю свою карьеру он проэкзаменовал всего-то трех кандидатов, каждый раз долго к этому готовясь и очень волнуясь, чтобы не облажаться самому. А тут такая толпа. Боязно как-то…

А фиг с ним, вдруг подумал он. Вряд ли они там будут разбираться, сколько у него опыта. И вообще не факт, что соберется толпа желающих поехать. Во-первых, русских в конторе немного. Во-вторых, срочность: по местным меркам полторы недели – это как в России завтра. Ну и наконец, из тех наших, кто здесь давно сидит, далеко не все рвутся на родину. Даже ненадолго. Но вот двадцать человек… я после этого голос не потеряю? Да нет, наверное – это же они отдуваться будут, кандидаты то есть. Ладно, кажется, решился…

Оставался, правда, еще вопрос с собственной семьей, и тут Антон почувствовал легкую робость. Он давным-давно никуда не ездил один, да еще на целую неделю. Правда, дети уже не маленькие, так что, наверное, Лена справится… да и вообще, это же командировка, а не то чтобы для собственного удовольствия… но все же домашний номер он набирал с некоторой робостью.

– Лен, привет, – сказал он. – Слушай, тут такое дело… Ты как посмотришь, если я на неделю съезжу в Москву? Точнее, даже в Питер. По работе, – поспешно прибавил он и перессказал ей остальное. – Это как… ничего?

– Конечно, поезжай, – спокойно ответила Лена. – Хоть Питер наконец увидишь. Поезжай, поезжай!

– А вы тут как, справитесь одни? – все еще не очень уверенно спросил Антон.

– Нет, от голода умрем, – съехидничала Лена. – Приедешь и найдешь три мертвых тела. Ладно… когда, ты говоришь, у вас отъезд? Может, я тогда для мамы еще кое-что успею купить…

«Уф, слава богу», – подумал Антон, положив трубку. Конечно, бывает, что Ленка слишком многого от него хочет. С детьми сидеть – всегда почему-то в неподходящее время; в выходные расслабиться не дает… Но все-таки приятно убедиться, что, когда надо, можно на нее рассчитывать. «Надо будет ей обязательно подарок призвезти», – решил он. Отправил ответ в международный отдел, посмотрел на часы (до обеда оставалось еще полчаса) и, вздохнув, вернулся к заевшей программе.

***

Через полторы недели, в субботу рано утром, в аэропорту Сан-Франциско он сел на самолет. Все набранные в поездку «десантники», командование которыми возложили на индуса средних лет с непроизносимо длинной фамилией, попали на разные рейсы. Антону предстояло добираться до Москвы в одиночестве, двумя самолетами с пересадкой в городе Атланта, а от Москвы до Питера ехать на поезде.

До Атланты он долетел часов за пять. Рейс в Москву отправлялся из другого терминала, в противоположном конце аэропорта. Чтобы размяться, Антон решил дойти туда по подземному тоннелю для пешеходов. В результате тащиться пришлось километра полтора – таким огромным оказался этот полный народа транзитный караван-сарай. А город-то – меньше нашего Ростова… Второй самолет провисел в воздухе десять часов, за которые день с ночью поменялись местами, а Антон, как всегда, слегка одурел от бесконечного сидения в кресле. Наконец, вынырнув из низких облаков, «Боинг» со стуком коснулся колесами бетонки. Заревели двигатели, гася скорость на реверсе. За окном под низким небом желтела пожухшая трава, вдали маячило серо-коричневое здание аэропорта… приехали. Здравствуй, родина.

Паспортный контроль и получение багажа прошли довольно резво; мордатые таможенники скользнули по обладателю единственного маленького чемодана ленивыми взглядами, и только. На улице было прохладно, воздух был по-осеннему прозрачным и бодрящим. Антон с наслаждением вдохнул полной грудью. Да, пахнет не так, как в Штатах, и первое, что чувствуется – запах выхлопов. А ведь все равно приятно. И странно как-то, чудно, и отчего-то весело. За высоким бетонным забором шумели самолеты. «Нигде нет неба ниже чем здесь… нигде нет неба ближе чем здесь» – всплыла в памяти строчка из песни.

Когда он добрался до дома, в Калифорнии была ночь. Там все давно спали – кроме жены, ждавшей его звонка. Он иногда и не знал, радоваться или раздражаться на то, что его так опекают. Особенно в последнее время. Что-то, кажется, слишком активно стали ему указывать, что делать…

– Антошка, я без тебя уже скучаю, – сказала Лена. – Дети давно спят, пора самой ложиться, но одной даже странно как-то…

– Я тоже скучаю, – стараясь копировать ее интонацию, ответил Антон. Правда, сейчас, на свободе, за возбуждением, усталостью и нервозностью по поводу завтрашнего, он особенной тоски расставания не испытывал. Если уж совсем откровенно, сбежать от однообразной семейной жизни было даже приятно. Но ему все же не хотелось выглядеть перед ней каким-то бездушным.

– Андрей страшно завидует, что ты на поезде поедешь, – продолжала тем временем Лена. – Полчаса меня расспрашивал, как там все устроено, где ты будешь спать, будут ли тебя кормить… Прямо по-настоящему волнуется. Может, ты ему посмотришь в подарок какой-нибудь паровозик игрушечный?

– Хорошо, – без особого восторга ответил Антон. Ему было очень приятно, что маленький сын так помнит о нем. Но почему из этого следовала необходимость покупать очередную игрушку, когда они и так вываливаются отовсюду… – Посмотрю, если время будет, – сказал он, стараясь говорить потверже. – Или просто расскажу ему, как что было, когда приеду. Ты ему так и передай, – а про себя подумал: «не забыть бы опять…». Неприятные случаи забывчивости уже бывали. Почему-то плохо у него получалось помнить все эти семейные обязанности.

Они еще поговорили о каких-то домашних мелочах и распрощались. Антон положил трубку и почувствовал, что его тянет в сон. Москва, о которой он мечтал столько времени, была вон там, за окном. И погода была отличная – сквозь ветви еще не облетевших деревьев в комнату ласково заглядывало невысокое солнце, словно приглашая пройтись. «Славная осень! Здоровый, ядреный воздух усталые силы бодрит…». Некрасов. Давным-давно в школе учил. Теперь уже как-то не верится, что вот здесь, куда сейчас прибыл с кратким визитом, я когда-то учился в школе… Действительно, что ли, пойти погулять?

В этот момент зазвонил телефон. Мама взяла трубку, послушала и сказала:

– Тебя. Не успел приехать…

Звонил Сергей, которому Антон еще из Америки сообщил о приезде. Тот самый, с которым они когда-то студентами прошли вместе шесть или семь сложных походов. В том числе и достопамятный, на Полярном Урале, где в одну из ночей сражались с порванной палаткой. С тех пор, правда, многое изменилось. Антон уже не первый год обретался за границей. Серега же, который в свое время учился в Бауманском институте на кафедре двигателей внутреннего сгорания, в итоге приземлился в фирме, занимающейся всевозможной компьютеризацией. Там он работал над вещами, не имеющими ни малейшего отношения к двигателям, но все же требующим приложения кое-какой конструкторской мысли. Год назад его сделали руководителем маленькой группы, а теперь в ней было уже человек двадцать. Судя по тому, как Сергей командовал в тех походах, где его выбирали командиром, он должен был быть хорошим менеджером – ответственным, заботливым, планирующим все детали. Слуга царю, отец солдатам.

Вот только эта работа совсем его засосала. И их общую спортивную страсть, которая свела вместе его, Антона и остальных, подарила им крепкую дружбу и общие воспоминания – да какие! – он давно забросил. Сделался из героя-путешественника офисным червем… да ладно, все мы хороши. Какие тут к черту путешествия, в особенности совершенно необходимая подготовка к оным. Какое планирование маршрута, подбор снаряжения, тренировки, когда домой, насколько было известно Антону, Серега теперь добирался не раньше одиннадцати, а отпуск с трудом выцарапывал на неделю-полторы в год? Память о славном прошлом тускнеет с каждым годом, ничего нового и яркого не происходит… спасибо, что вообще не забыли друг о друге.

– Привет, Антон, – бодро сказал Сергей. – С приездом. Ну как, нормально долетел?

– Привет! Да в общем, нормально, долго только.

– Ну, ты у нас привычный, – усмехнулся Серега. – Как тебе Москва-то?

– Да в общем, как обычно. Вроде пару каких-то новых высотных зданий по дороге заметил, а в остальном все по-прежнему. А, еще на Ленинградском проспекте что-то копают без конца.

– Может, расширяют. Или чинят.

– В мой прошлый приезд они, по-моему, в тех же самых местах чинили…

– А ты думал. Надо же людей работой обеспечивать.

Они договорились насчет встречи после возвращения из Питера, а потом Сергей полюбопытствовал:

– Ну ты как, готов к миссии?

– Более-менее. Да и не один же я там буду.

– А что, много вас таких приехало?

– Человек десять.

– Ух ты! А зачем так много?

– Да понимаешь, у фирмы политика, что с каждым кандидатом разговаривают пять-шесть действующих сотрудников, по очереди. И решение принимается по сумме мнений. Это не везде так, но у нас вот такая… демократическая система.

– Демократия ваша американская… – по голосу почувствовалось, что Серега скептически улыбается.

– Да ладно, почему американская. Она еще в Древней Греции была. Или в Новгороде. Но вообще-то, – примирительно закончил Антон, – это наше внутрифирменное народовластие – оно, конечно, относительное. Все равно на последней стадии начальство все утверждает. Или не утверждает.

– Вот я и говорю, – Серега заметно оживился, получив, по-видимому, подтверждение своим мыслям. – Ерунда все это. Везде, как начальство скажет, так и будет. И тут, и там.

– Ну, на уровне фирмы, пожалуй, да. – Антон призадумался. Ему было ясно, что между типичным западным и отечественным стилем управления все-таки есть разница, но он как-то не мог сходу объяснить, в чем она. – Я думаю… – тут он вспомнил про нынешнюю Серегину работу, – все-таки есть отличие – делает руководство, как его левой пятке захотелось, или хоть что-то обсудит сперва. Ты вот сам теперь начальник. И лично у тебя, если вопрос сложный, не возникает желания с кем-нибудь из своих подчиненных посоветоваться? Как в свое время в горах, помнишь – подходим под перевал, начинаем вместе думать, как его пролезть, в каком порядке пойдем, кто что будет делать…

– Посоветоваться, может, и хочется. Да только народ в последнее время пошел какой-то… бестолковый. Или безынициативный. А часто и то и другое сразу. Хотя денег еще как хотят… Я вот свою группу всю сам набирал. Сначала набрал, а потом самому же пришлось чуть не половину уволить из-за полной непригодности. Те, что вместо них взял, оказались ненамного лучше. И все они, честно говоря, только на выполнение указаний и годятся. Сами думать, планировать, тем более новые идеи рожать – либо не могут, либо ленятся. А те немногие, кто и могут, и в силах, ответственности боятся. Вот и командую один, как диктатор. А что делать?

Действительно, а что делать, подумал Антон. Сетования такого рода он в последнее время слышал практически от всех московских друзей и знакомых, выбившихся в какие-никакие руководители. Можно было подумать, что все остальное население вдруг разом обленилось и поглупело. Понятно, что так не бывает. Но если знать, как в последнее время упал в России уровень любого образования, и сколько умных голов отъехало искать счастья за границей, то приходилось признать, что в этом суждении есть доля истины… И все же у него не проходило смутное ощущение, что что-то тут не так. Слишком поверхностное объяснение. Ведь там, где он жил сейчас, большинство тоже состояло из не слишком умных, слабо образованных, от природы ленивых. Но ведь как-то работает у них все, находятся в нужный момент новые руководители, выделяются из общей среды… Вот именно, что из своей же среды выделяются, и нет этого нашего постоянного антагонизма: «ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак». Тут разница в менталитете действительно очень заметна. Может, в этом все дело, в пресловутых правах человека, в признании за другими права на собственное достоинство и разумение – и, кстати, в ответном признании ими ответственности за свои действия… Да, прекрасное объяснение. Осталось проверить его на практике – не хотите ли вернуться и чем-нибудь поруководить на родине, дорогой вы наш эмигрант?

Остаток дня он провел в разговорах с соскучившимися родителями и каких-то вялых действиях, призванных побороть желание спать. Наконец, около полуночи погрузился в «Красную стрелу», зашел в свое купе, блаженно вытянулся на полке и тут же заснул.

На следующий день с утра, еще окончательно не придя в себя и сам удивляясь тому, где и чем занимается, Антон сидел в комнате арендованного офиса и разговаривал с первыми претендентами. Причина спешки и неожиданного обилия кандидатов давно разъяснилась. Оказалась, что другая американская фирма, у которой в последнее время плохо шли дела, неожиданно решила закрыть свое отделение в Питере. Наиболее сильным из нескольких десятков увольняемых сотрудников предложили, правда, переехать в отделение в Чехии. Но переезжать почти никто не захотел – выяснилось, что их и тут могут трудоустроить. Возможно, даже на лучших условиях. По крайней мере, «Зиллион», росший и искавший таланты по всему миру, отозвался сразу.

Большинство кандидатов Антона приятно удивили. Если быть совсем честным с собой, он отнюдь не был уверен, что сумел бы быстро справиться со всеми тестовыми вопросами и задачами, которые он и остальные «десантники» им подсовывали. А эти напрягались и, надо же, почти все вытягивали. Многие выглядели не только технически подкованными, но и инициативными, с огоньком в глазах. Похоже, не везде ситуация с рабочей силой была так плоха, как представлял ее Серега. А может, здесь просто больше платили и лучше умели руководить?

Три дня пролетели быстро, работы было навалом, и города за это время он почти не увидел. Потенциальные сотрудники шли и шли – дотошный начальник миссии решил воспользоваться моментом и обработать здесь всех, кого только можно, включая способных студентов. Поток иссяк лишь в середине завершающего дня. Антон дописал последний отчет и почувствовал необыкновенную легкость, как когда-то после экзаменов. Вот она, свобода – пора грабить город!

Правда, разграбление, по нынешним скучным временам, их доблестному войску заменили автобусной экскурсией. Но и это было неплохо. Погода, в последние несколько дней мрачная и дождливая, вдруг смилостивилась. Город, который он до этого видел лишь однажды, еще ребенком, открылся весь, в ясном, холодноватом свете осени. И Антон неожиданно понял, что удивлен и восхищен, несмотря на то, что уже видел и Лондон, и Париж, и Нью-Йорк.

Он почувствовал здесь как будто какой-то отрыв от повседневного, нездешность. Этого не было в других прославленных городах. Они были красивыми, разными, но всегда земными, сухопутными поселениями… а Питер вдруг оказался как будто и не городом, а кораблем, плывущим над металлически-синей Невой, словно по морским просторам. Улицы были вычерченны в правильном, параллельно-перпендикулярном порядке, как коридоры на судне. Шпиль Петропавловской крепости вдруг оказался мачтой, Дворцовая площадь – просторной, чисто выметенной верхней палубой, дома на набережных глядели окнами вдаль, подобно корабельным надстройкам. В одном городе как-то совмещалась природная стихийность и геометрический порядок, романтизм и суровые будни, безбрежное море и корабельная теснота, чудеса архитектуры и бездушный индустриальный пейзаж… Может, из этого сочетания несовместимого здесь родилась поэзия Серебряного века, а еще лет через семьдесят – немалый и лучший кусок русского рока? Да, и еще революция между ними…

Следующим утром, в серых рассветных сумерках, он вышел из поезда на Ленинградском вокзале. Деловая часть закончилась, и оставшиеся до отлета в Америку два дня можно было с чистой совестью потратить на развлечения. Оставалось только решить, какие.

Глава 2. Снежная королева

Они договорились встретиться в юношеско-романтическом духе, у памятника Пушкину. Ага – юношеское свидание «тех, кому за тридцать»: программиста и менеджера, у коей завершился очередной рабочий день. Прибавить к этому прошлые отношения. И то, что оба ныне связаны супружескими узами, у одного двое детей, а у другой, кажется, один. Антон вообще не понимал, зачем он это делает. Позвонил скорее по инерции – когда еще шанс выпадет. Ну и… просто хотелось пообщаться с какой-нибудь неслучайной и неглупой женщиной.

Позвонил – и встретил на том конце провода неожиданно радостный прием. «Привет! Ты где? Ой, как я рада тебя слышать… Давай встретимся! Ты завтра можешь?» и так далее. Отказываться было глупо, и поэтому теперь Антон прохаживался под бронзовым Пушкиным, как студент, время от времени поглядывая на часы.

Юля опаздывала. Она позвонила по мобильному и сообщила, что выехала позже и едет медленнее, чем надеялась. Ну ладно, спасибо прогрессу, можно спокойно погулять по округе, вместо того, чтобы, как встарь, идиотически торчать на месте.

Под неярким осенним солнцем шумела моторами и спешила по своим делам безбрежная, суетливая, равнодушная и все же родная, единственная в мире Москва. Огромный, во всю стену шестиэтажного здания рекламный щит изображал обросшего пятидневной щетиной молодого человека с накачанным торсом и бессмысленно-значительным взглядом, одетого в одни лишь джинсы, каковые, видимо, он и рекламировал. У Антона шевельнулась ленивая мысль, что в таком костюме гораздо больше хотелось бы видеть особу противоположного пола, он скользнул взглядом в сторону и сразу же узрел на другой стороне бульвара искомое. На таком же плакате. Правда, самое интересное девушка прикрыла руками, но, в общем, так было тоже неплохо. Вот ведь прохвосты, подумал Антон, умеют угадать потаенные желания… и тут же ему в голову пришла другая мысль, нелестная – о том, что он, видимо, не так уж сильно отличается от тех, на кого рассчитана подобная реклама. Все же он еще поглазел на джинсовую девицу, а потом перевел взгляд на Пушкина. Великий поэт за прошедшие годы не изменился – как и прежде, не то с легкой тоской, не то с чуть заметной иронией глядел поверх толпы. На темени у него уютно примостился голубь. Все было так же, как всегда, как когда-то давно, и вместе с тем странно и удивительно, потому что Москву Антон не видел больше года, и до того столько же, а уж на этом вот месте не стоял лет пять. Он вдруг почувствовал, что время словно покатилось вспять, и стал вспоминать…

***

Да, значит они встретились, когда оба были на первом курсе, в феврале, на чьем-то дне рождения. Не то чтобы он тогда влюбился с первого взгляда, но понравилась она ему сразу. Красивая… ну или, как минимум, очень симпатичная девушка. Чуть выше среднего роста, с хорошей фигурой, длинными светлыми волосами и серо-голубыми глазами, блестевшими каким-то особенным мягким блеском. Таких глаз Антон больше ни у кого не видел. Очень энергичная, живая и общительная, со смехом, как заливистый колокольчик. Телефон она дала ему без проблем. После этого они встретились раз, другой… и вдруг он обнаружил, что без этого уже не может.

Каждый раз, оказавшись рядом с Юлей, он начинал чувствовать себя как-то необычно. Как будто переходил в другое состояние сознания, в котором все вокруг становилось более ярким, глубоким, интересным. Как будто действовал легкий, но мощный стимулятор. И все, что было нужно для перехода – лишь встретиться с ней и пойти куда-то.

Они просто гуляли вечерами по городу. У Юли был настоящий талант по части выбора маршрутов. Москва, может, и не самый прекрасный город мира, если смотреть на нее беспристрастыми глазами. Но во время их прогулок она делалась другой. Прозрачной и тихой; погруженной в мягкие сумерки или светящейся огнями… Пропадали вечные спешащие толпы и стада машин, возникали из ниоткуда тихие, милые переулки, уютные дворики, просторные набережные… О чем-то они разговаривали, и это было ужасно интересно обоим. Хотя Юля еще умела как-то так тонко похвалить собеседника, что Антон сам иногда удивлялся, до чего он делался разговорчивым и остроумным в ее присутствии. Пару раз лил дождь, и они прятались от него под одним зонтиком. Ходили в кино, в театр, на какие-то выставки. В общем, внешне все было как обычно в таких случаях, а внутренне – так, что хотелось еще и еще.

Ради Юли он научился играть на гитаре и петь. Кое-как бренькал он и раньше, но тут вдруг оказалось, что есть для кого стараться, и Антон неожиданно открыл в себе неплохой голос и какой-никакой исполнительский талант. Они потом ему не раз бывали полезны в самых разных обстоятельствах.

Однажды в начале лета, долгим и светлым вечером, они бродили по центру Москвы, где-то между Тверской и Новым Арбатом. Шли по переулку, потом зачем-то завернули в подворотню и попали во дворик, где стоял небольшой особняк, окруженный старыми липами. Рядом с дверью особнячка висела затертая табличка с названием какой-то конторы, помещавшейся внутри. Дворик был уютным, только очень уж запущенным. Одну его сторону перегораживала крошащаяся кирпичная стена, в углу громоздилась куча ржавого железа, асфальт был весь в заплатках и лужах. Но все равно тут было тихо и хорошо. Юля огляделась вокруг.

– Ах! – улыбнувшись, выдохнула она. – Все-таки люблю я такие места. Даже когда тут так… неприбрано. Слушай, а что там на табличке написано?

– «Москомводхозстройпроект», – не без труда прочитал Антон. – Работают люди, проектируют что-то.

– А раньше, до революции, в нем, наверное, какой-то богатый человек жил…

Антон оглядел особнячок.

– Вряд ли очень богатый, – подумав, сказал он. – Дом ведь не такой уж большой. Да и вокруг никаких служб не видно. Жил в нем, допустим, врач. Или профессор. Или инженер. С семьей и прислугой.

– Инженер? – недоверчиво переспросила Юля. – С прислугой? Да ну. То-то сейчас в этом домике каких-то проектировщиков, небось, человек тридцать сидит.

– Знаешь, есть такое мнение, что до революции инженер – это было совсем не то, что сейчас. Году в тысяча восемьсот каком-нибудь молодого специалиста прямо после выпускных экзаменов у крыльца встречала коляска, заранее посланная каким-нибудь заводчиком, – Антон ощутил сладкую грусть и гордость за этих своих собратьев вековой давности и увлеченно продолжал, – Коляска, естественно, была в комплекте с персональным кучером. А на месте ожидал, как положено, дом с остальной прислугой. Садился этот вчерашний студент на мягкие подушки и ехал… трудиться на благо России.

Эту легенду им как-то на лекции рассказал старый преподаватель. Скорее всего, он ее не выдумал, но по нынешним временам она звучала, как «Тысяча и одна ночь».

– Надо же! – удивленно сказала Юля. – Но вообще-то… все равно не очень верится. Может, это уже потом сочинили?

– Вряд ли все сочинили. Вот у Толстого я читал, – Антон сам удивился, как у него сейчас все к месту всплывало в голове, – там в одном ряду жалованья перечислены директор банка и инженер, причем у второго цифра даже больше. Может, конечно, в деталях были различия – но не мог же он всю ситуацию переврать. Явно эти ребята были не из последних.

– А где это у Толстого?

– В «Анне Карениной», как ни странно.

– Ты что, серьезно, «Анну Каренину» прочитал? Всю?

– Да. А что?

– Ну… не знаю. Я думала, ее только женщины читают. Любовный роман все-таки…

– Почему только любовный? Скорее уж психологический. По-моему, там самое интересное – это где он показывает, что у людей в голове происходит. Особенно когда человек думает одно, говорит другое, а делает вообще третье. Я такого проникновения в чужие мысли больше ни у кого не видел.

– Хм… ну ладно, психолог ты наш. Доморощенный! – развеселилась Юля. – А скажи тогда, – она внимательно посмотрела на него, – тебе какая линия больше понравилась – Анны и Вронского или Кити и Левина?

Антон подумал.

– Вторая, – сказал он. – Анна, честно говоря, мне даже слегка неестественной показалась. Одни сплошные эмоции.

– Да? – удивилась Юля. – А по мне, наоборот, Кити и Левин какие-то надуманные… Слишком правильные, что ли. То есть в идеале все, наверное, как-то так и должно быть. И родители меня тоже так воспитывали. Но мне самой… что-то не верится в такие возвышенные отношения.

– Почему же не верится? – улыбаясь и пытаясь слегка приобнять ее, спросил Антон.

– Да вот так… не верится, и все, – тоже с улыбкой, но ловко выскальзывая у него из-под руки, ответила Юля. Антон остался стоять, усилием удерживая улыбку на лице и делая вид, что он ничуть не огорчен.

Это происходило уже не в первый раз. Как любой юноша восемнадцати лет, Антон хотел не одних лишь романтических прогулок с так нравящейся ему девушкой. Но Юлина взаимность, как стало постепенно выясняться, не шла дальше этих прогулок и разговоров. Ей с Антоном было интересно, даже очень, но не более того.

Вообще-то такое случается, особенно при большом выборе поклонников. Каждый молодой человек нравится, но, как бы это сказать… не целиком. Но тогда он не мог себе представить, что с кем-то может быть так интересно гулять и разговаривать, а дальше – ничего. То ли он был о себе слишком высокого мнения, то ли не понимал, как можно не ответить любовью на любовь. А может быть, его любовь была тогда, как бы сказать, неубедительна. По крайней мере для такой привлекательной и одновременно самостоятельно-волевой особы, какой оказалась Юля.

Если знакомство достаточно близкое, физическая тяга женщины к мужчине или включается довольно быстро, или не включается вовсе. Так что по-хорошему Антону давно следовало понять, что ему тут ничего не светит, и сделать выводы. Вернее, сделать ноги. Но он этого не мог или не хотел понять, а спросить боялся. Правда, и Юля всегда отвечала на подобные вопросы очень уклончиво. То ли жалела, то ли у нее вообще стиль был такой – всеми силами уходить от ответа на неудобные или неприятные личные вопросы. Антон тоже не любил конфликтов, и поэтому ему казалось, что он выставит себя дураком или занудой, если все-таки будет добиваться ответа.

В результате они продолжали общаться так, как, должно быть, это делали благовоспитанные отпрыски родовитых семейств в викторианской Англии. Юлю можно было взять под руку или немного обнять за талию, но от попыток перейти к более серьезным действиям она мягко, но непреклонно уворачивалась. А когда наступало расставание у двери ее подъезда, она еще что-то говорила, улыбалась, потом поворачивалась и… все. Дверь захлопывалась, и Антона пробивало острое ощущение собственной несчастности. Он просто не знал, что делать. Хотелось завыть, глядя в небо. Постепенно боль слабела, но до конца не проходила. Он сколько-то дней мучился, потом звонил ей опять, они опять встречались, и все повторялось снова.

Так прошло лето и осень. Ничего не менялось и, хуже того, Антон постепенно начал чувствовать, что Юля как-то отдаляется от него. Прогулки их становились короче, а договариваться о каждой следующей было все сложнее. Юля отговаривалась занятостью. Может, действительно у нее было много дел в институте и еще где-то… где именно, она не говорила. Он не знал, как люди должны делить время при неизвестных ему, гипотетических, правильных отношениях, но смутно понимал, что конкретно у них что-то неправильно.

Как-то вечером в конце ноября он несколько раз звонил ей. Родители бесстрастно сообщали, что ее нет дома, и лишь после одиннадцати Антон наконец застал Юлю.

– Знаешь, на этой неделе у меня что-то совсем не получается, – сказала она. Голос был обычный, то есть спокойно-благожелательный, но Антону эта благожелательная уклончивость за прошедшие месяцы уже успела встать поперек горла. – Может быть, как-нибудь на следующей встретимся?

– На следующей у меня работы очень много, – решился схитрить он. На самом деле, работы, то есть лекций, домашних заданий и собственно работы в университетской лаборатории, которая была его любимым местом, много было всегда. Но по сравнению с ней, Юлей, это было неважно. – А там уже сессия близко, куча всяких контрольных и зачетов… Так что может, все-таки на этой неделе попробуем? Хотя бы ненадолго.

Юля задумалась.

– Ну хорошо, – наконец сказала она, и в ее интонации Антону в первый раз почудилось легкое раздражение. – Давай тогда в среду. У меня две пары во второй половине дня, а потом мы можем часика на полтора пересечься. Договорились?

Встретившись, они недолго погуляли, потом посидели в кафе. Все в этот раз происходило как-то не так, поспешнее, чем надо, и от этого Антон, как ни старался быть спокойным, чувствовал усиливающееся раздражение. Похоже было, что Юля куда-то торопится, но не хочет об этом говорить. Еще не прошло обещанных полутора часов, когда она, уже не в первый раз украдкой взглянув на запястье, посмотрела на него и сказала слегка извиняющимся голосом:

– Мне уже пора. Жаль, что сегодня так ненадолго получилось. Может, как-нибудь в другой раз…

– Да, наверное, – через силу произнес Антон. – Давай я тебя хоть до метро провожу.

Они молча дошли до метро. Антон держал Юлю под руку, и когда в толпе их прижимало друг к другу, он несколько раз тыльной стороной ладони касался сквозь одежду ее груди. Эти прикосновения были ему приятны, но одновременно вызывали досаду и словно бы стыд, потому что он делал украдкой – так, что она не чувствовала или не придавала значения (или вообще воображал, что делал) – то, что она бы ему не позволила сделать в открытую. Нет, так больше было нельзя, невозможно…

Они спустились вниз и подошли к платформе. Фары подходящего поезда уже виднелись в глубине тоннеля.

– Ладно, я поеду, – сказала Юля тем же своим спокойным тоном. – Ты звони как-нибудь вечером…

Досада, копившаяся в Антоне столько месяцев, вдруг прорвалась:

– А может, не стоит? – сказал он каким-то неприятным, скрипучим, самого себя удивившим голосом. – Какой смысл, если опять будет… как сейчас? – он сразу понял, что это прозвучало глупо. Глупо и обиженно-агрессивно. Но он не мог бы сейчас сказать по-другому. Подходящих, правильных слов почему-то не было.

Юля молчала, все так же спокойно и немного сочувственно глядя на него. Опять вместо того, чтобы ответить, она уклонилась. Тут было то же самое, что с другими неприятными вопросами.

– Ну… как хочешь, – наконец произнесла она, словно бы речь шла о чем-то малозначительном. И опять замолчала.

Антон тоже молчал, не зная, что еще сказать. Он просто смотрел на нее. Не мог отвести взгляда от ее длинных золотых волос, от прозрачных глаз… Он понял, что они прощаются навсегда. Как глупо. Снежная Королева, подумал он. Что-то она сделала с моим сердцем. Юля тоже, кажется, взгляднула на на него чуть внимательнее, чем раньше, но длилось это лишь секунду. Подъехал поезд, двери открылись и закрылись, поезд завыл, словно снежная буря, уносящая повелительницу северного царства… все.