Текст книги "Усилитель жизни"

– Совсем не изменился, – тихо и нежно сказала она.

– А чего мне меняться, – с удовольствием ответил Антон.

– Не знаю… Я боялась, приедешь оттуда таким… холодным англичанином.

– Нет, не бывать тому, – твердо сказал Антон. – Хотя, правду сказать, не то чтоб они там все такие уж холодные… но я другой.

– И хорошо… волосы такие же жесткие, – засмеялась Юля и слегка взъерошила его волосы. – Подожди, не надо… я не могу так сразу. Мне надо привыкнуть. Дай я лучше на тебя еще посмотрю.

– Ну, как хочешь, – сказал Антон. Он не мог удержать легкой обиды, хотя и сам чувствовал, что вот прямо сейчас как-то… звезды не сошлись. И сразу бросаться в атаку уже и не особенно хочется.

– Ну что ты.. эй, не обижайся. Пожалуйста, – ласково сказала Юля. – Я, правда, не могу вот так прямо сразу. К тому же родители твои, по-моему, того и гляди сюда стучаться начнут.

– Это верно, – отозвался Антон. Обида прошла. – Вечно так с ними. Действительно, ничего не изменилось.

– Да ладно, не переживай. Они на самом деле без тебя соскучились.

– Если бы у меня были дети, я бы к ним проявлял внимание в той форме, в какой им оно нужно. А не наоборот.

– Ну, попробуй, – Юля рассмеялась. – Серьезный такой…

– Ой, это мой главный недостаток. Но я стараюсь работать над его устранением.

– Ничего, ты мне и такой нравишься, – и она опять рассмеялась. И ему опять было приятно слушать ее смех. Кабы и все остальное вот так же весело выходило… да ладно, спокойствие. Почти четыре месяца ждал, можно и еще подождать. Он немного подумал, а потом решился:

– Хочешь тогда серьезное предложение? Приходи ночью на сеновал. В смысле, а не съездить ли нам куда-нибудь… вместе. Чтобы родственники не мешали.

– Нахал! – немедленно отреагировала Юля. Впрочем, произнесено это было довольно весело. Потом она немного помедлила, и у Антона душа ушла в пятки.

– А давай, – вдруг решительно сказала она. Душа вынырнула, а сердце радостно стукнуло. – Вот только куда?

– Ну, у меня выбор невелик, так что буду страшно оригинален. На дачу, например.

– А мы там не замерзнем?

– Да нет, там вообще-то тепло. У нас там газовое отопление, ты же помнишь.

– А оно и зимой работает?

– А ты думала. Нет, правда, ты не волнуйся, я там сколько раз зимой ночевал. Не замерзнем.

– Ну ладно, уговорил. Давай тогда… послезавтра, наверное. Как раз пятница, и ты в себя прийти успеешь.

– Давай, – согласился Антон. В голове прозвучала какая-то радостная мелодия. – В пятницу вечером, значит.

– Договорились.

***

И вновь, как когда-то, они встретились на Ярославском вокзале. Зимний день заканчивался, на Москву опускались морозные сумерки. Сели в электричку, поехали. По дороге говорили о каких-то пустяках, а больше молчали. Потом шли по узкой дорожке через лесок и поселок. Было уже совсем темно, когда они добрались до дачи.

Участок встретил их белым покоем. Высокие деревья тихо стояли в мерцающем зимнем облачении, загорались первые звезды. В доме действительно было тепло. Хвала низкой цене на газ – в Европе, как теперь знал Антон, его экономят по-страшному. Он еще открутил вентиль посильнее, потом поставил на плиту чайник. Достал из рюкзака бутылку шампанского (н-да, банально – а что делать?) и какую-то немудрящую снедь. Есть и пить вообще-то не хотелось. Видно, как и раньше в подобных ситуациях с Юлей, он был слишком неуверен и напряжен.

Оба понимали, зачем они здесь, но оба медлили. Не знали, как начать. И, видимо, не до конца верили… во что? Видимо, в то, что это все-таки произойдет. Или в то, что это им обоим нужно. Наконец, как-то выпутались из затянувшейся паузы – шампанского тяпнули, что ли. Антон, поборов робость, обнял Юлю и принялся перебирать ее длинные золотистые волосы. Эта грива всегда пленяла его. Откровенно говоря, неизвестно даже, действовала бы без нее Юля на него так, как действовала. И ее это перебирание, похоже, успокаивало. Наконец, он почувствовал, что какой-то контакт возникает, словно бы тепло начинает перетекать из его рук в нее и обратно. В голове крутились стихи старого романса:

Как хочется хоть раз, в последний раз поверить –

Не все ли мне равно, что сбудется потом.

Любви нельзя понять, любви нельзя измерить,

Ведь там на дне души, как в омуте речном…

Пусть эта глубь бездонная, пусть эта даль туманная

Сегодня нитью тонкою связала нас сама.

Твои глаза зеленые, твои слова обманные,

И эта песня звонкая свела меня с ума!

Спустя какое-то время Юля лежала перед ним, обнаженная до пояса. Антон не верил своему счастью. Он понимал, что может теперь идти дальше, но вдруг опять испугался. Такого еще никогда у него с ней не было. Юля сама помогла ему, стянув с себя одним движением джинсы. Ему оставалось лишь снять немногое остальное, и вот, в свете старой лампы под желтым абажуром, словно выточенная из слоновой кости, она оказалась перед ним совсем обнаженной…

Антон восхищенно рассматривал и гладил ее. Его переполнял восторг. «Мне еще никогда не было так хорошо…» – прошептал он ей на ухо, и это было на самом деле так. Юля закрыла глаза и потянула его к себе. Он ощутил мягкость и тепло ее тела под своим. Последний барьер рухнул… неужели это происходило с ним?

Но вдруг… о господи. Нет, с физической стороны сбоев не было. Но он неожиданно почувствовал, пока лишь чуть-чуть… опять вот это вот, неизвестно как назвать. Потеря связи. Прямо в тот момент, когда, казалось бы, все трудности были преодолены и все мрачные призраки прошлого отправлены с глаз долой. Потеря связи. Все вроде бы шло нормально, но секунду за секундой, тихо, но неумолимо, это ощущение росло. Связь потеряна. Заглушить, заглушить эту мысль…

…Все, они достигли пика. У Юли на лице опять была странная смесь наслаждения и страдания. Он вдруг, по какому-то импульсу, прошептал ей на ухо «я люблю тебя». И сразу же сам почувствовал – не то. Вот здесь и сейчас – не то. Чем-то похоже на Пьера Безухова из «Войны и мира», сказавшего Элен ту же фразу по-французски. Не то. «Успокойся» – подумал он. «Успокойся. Ты же все-таки победил». Вот именно, что победил – с любовью явно было что-то не так. Он еще какое-то время гладил ее… ему очень нравились изгибы ее фигуры. Ей вроде бы тоже были приятны его прикосновения. А вообще черт его знает, с первого раза никогда ничего до конца не поймешь… Но тревога немного отползла.

Потом они заснули. Сначала рядом, но уже спустя час или два Юля встала, а когда вернулась обратно, на ней что-то уже было надето. И спали они уже хоть и на одном диване, но порознь. А когда проснулись, Антон вдруг отчетливо почувствовал – все, связь потеряна. Космический зонд, уверенно летевший к цели, еще вчера передававший прекрасные снимки далеких миров, вдруг замолчал, исчез, сгинул в черноте космоса, и уже никогда не отзовется на сигнал с Земли…

Странно, но это его не расстроило по-настоящему. Он словно перегорел. Или включились защитные механизмы психики, засчитавшие ему эту, прости господи, победу, и отключившие неизбежные мысли о том, что дальше. Они как-то без долгих разговоров собрались и поехали обратно в город. Без особых эмоций расстались на вокзале. Неужели некоторые люди могут вот так переспать, а потом взять и равнодушно распрощаться? Раньше Антон не мог себе такого представить, но теперь это, похоже, нечувствительно происходило с ним самим.

Правда, по инерции они еще были зачем-то нужны друг другу. Один раз встретились у него дома – из-за морозов гулять не тянуло. Встретились, о чем-то поговорили и разошлись, безо всяких попыток чего бы то ни было. А потом ему уже надо было улетать. Она проводила его в аэропорту. Была метель, и все кругом было белым-бело от свежего снега. На Юле, как за много лет до того, во время его отчаянного объяснения в любви, была белая шуба, и Антону запала в память эта картинка – матовая белизна кругом, светлые волосы на белом меху и ее лицо…

Оказавшись опять в Англии, он постепенно осознал, что скучает без нее. Но теперь было яснее ясного, что их отношения сделались еще менее нормальными, чем раньше, и что с этим надо что-то делать… что? Поговорить, обсудить, вот что. То самое, что у них почему-то никогда не получалось.

И вот через несколько недель, как-то вечером, Антон сел за компьютер и написал Юле первое в жизни по-настоящему откровенное письмо, в котором без обиняков спрашивал, что с ее точки зрения произошло и что она обо всем этом думает. Отправил, вышел из компьютерного класса при общежитии и при свете звезд побрел в свой корпус. Был февраль, но вокруг уже начиналась весна. И было чувство, что лучше какой угодно ответ, чем эта вечная сосущая неопределенность.

Следующим утром он отсидел две лекции, а затем, в большой перерыв, зашел в компьютерный класс, подошел к первой свободной машине, залогинился, запустил почтовую программу… Вот оно лежит, письмо от нее. Второе сверху.

Черные строчки на белом фоне. Какое-то незначащее начало, а дальше… «я поняла, что не люблю тебя. Поэтому не могу и всего остального. Прости, если можешь.» Вот оно, главное. Подсознательно он это понимал, но эти слова на экране монитора, наконец, что-то отпустили в нем. Спасибо за честность. Кажется, он так и написал ей в ответ – спасибо за честность. Потом еще немного посидел, уставясь в экран без мыслей. А потом как-то встяхнулся, закрыл почтовую программу и в странно-спокойном настроении отправился на следующую лекцию.

Все. Эта бесконечная страница жизни наконец перевернута.

Глава 3. Улыбка судьбы

Вскоре после обмена последними письмами с Юлей Антон понял: пора думать, что делать дальше – после того, как кончится эта магистратура в Кембридже. То ли возвращаться обратно, то ли?.. Он все яснее начинал понимать, что скорее второе. Потому что в России ситуация с наукой совершенно не изменилась. Но и в Европе, оказывается, не жаждали наплыва русских, точнее, вообще не-европейцев: в большинстве объявлений о стипендиях была приписка «только для граждан ЕС». А для работы в фирмах требовалась рабочая виза, которую получить было тоже непросто. Да и не мог он пока представить, как это можно, даже за большие деньги, застрять здесь почти безвылазно.

Дело неожиданно решил случай. В Кембридж с докладом приехал профессор Малькольм Ричардсон из университета города Глазго, в Шотландии. Там у них тоже занимались биоинформатикой. Правда, про конкретную область их работы Антон почти ничего не знал, но из-за завлекательного названия на лекцию все-таки сходил. Внешне профессор оказался почти таким, каким их изображали в старых советских фильмах – с длинной бородой и в круглых очках. Но из его доклада Антон понял мало: как-то неструктурированно он изъяснялся, все время перескакивал с одного на другое. Бывает, что у очень умных людей речь не поспевает за мыслью, а интуитивные догадки, еще не до конца ясные и самому автору, не торопятся отливаться в четкие формулировки… Но Антона все-таки что-то зацепило, поэтому в конце доклада он списал адрес их веб-сайта и тем же вечером зашел туда. Сразу же бросилось в глаза: «наша группа работает в сотрудничестве с американской фармацевтической компанией «Ренфер» и располагает небольшим числом трехгодичных стипендий для молодых исследователей любой национальности». «Ренфер» была большой, богатой и весьма передовой фирмой, работавшей не только ради сиюминутной прибыли. Антон много слышал о ней. И как эти шотландцы их соблазнили? Наверное, и вправду не дураки. Попробовать, что ли, к ним пролезть? Вот только разобраться бы, что они там такое делают…

Пару дней Антон раздумывал, заодно пытаясь разыскать что-нибудь еще про это направление. Не попалось почти ничего – дело явно было новое и слабо разработанное. Вообще, научные статьи даже на западе бывает не так легко с ходу отыскать, если они не напечатаны в первой десятке самых престижных журналов. В конце концов он решил временно проигнорировать «деловую часть» и написал Ричардсону короткое письмо о своем интересе. Ответ пришел очень быстро: «высылайте ваше резюме. Можете не тратить много времени на его полировку». Полировать Антону было особенно нечего, так что управился он быстро. Через два дня профессор сообщил, что он и его группа готовы встретиться для собеседования, и попросил выбрать удобную дату. А заодно представить рекомендацию от его нынешнего руководителя. Вот это да, неужели он так лихо прошел первый тур?

Алан отреагировал на просьбу написать характеристику на удивление благожелательно. Кажется, за те шесть месяцев, что они прообщались, он слегка оттаял, или сам Антон начал его лучше понимать. А может, наведению мостов поспособствовали то, что они несколько раз посидели за одним монитором, тыкая пальцами в одни и те же строчки программ. Все-таки, наверное, прав был старик Маркс (или Энгельс?), когда писал об объединяющей и очеловечивающей роли совместного труда. Бумагу отправили, даты утрясли, и спустя несколько недель Антон отправился на поезде в Глазго. По дороге еще раз попытался разобраться в том, что успел накопать об их работе. Кое-что понять, конечно, удалось. Но детали конкретных тем, из которых ему предлагалось выбрать для предметного обсуждения одну или две, по-прежнему были ясны ему почти как структура языка древних инков. В конце концов, за полчаса до прибытия, он, как попугай, сумел запомнить названия и несколько ключевых слов, звучавшие поинтереснее других. Дальше оставалось лишь, как в «Тысяче и одной ночи», вверить себя в руки Аллаха и надеяться на его милость.

На вокзале его встретил невысокий, коренастый и курчавый парень из их группы по имени Александрос, Алекс для краткости. Грек, значит. А еще, сообщил он, у них там американцы, португалец, шотландцы, ну и да, англичане тоже есть («русский будет в самый раз для комплекта» – подумал Антон). Алекс, который говорил и передвигался чрезвычайно быстро, немедленно поволок его за собой, не давая опомниться. Антон успел увидеть квадратную привокзальную площадь с каким-то высоченным памятником посередине, после чего они провалились в неглубокое, тесное, еще теснее лондонского, и пахнущее непонятными подземными испарениями метро. Подъехал ужасно смешной поезд из нескольких маленьких, почти круглых в сечении вагончиков, выкрашенных в оранжевый цвет. Через пятнадцать минут он довез их до станции около университета. Вынырнув на поверхность, Антон успел заметить лишь вереницу серо-коричневых зданий и высящуюся за ними ажурную готическую башню. Последовала еще одна короткая пробежка, они попали в одно из этих зданий и вознеслись вверх по лестнице. На последней площадке, под самой крышей, было всего две двери. Алекс постучал в одну из них, дверь распахнулась и на пороге возник профессор собственной персоной. Он был одет несколько легкомысленно – в бордовые вельветовые джинсы и оранжевую рубашку. Борода его за прошедший месяц стала, кажется, еще длиннее.

– Привет, я Малькольм! Как добрались? Мы сейчас собираемся в паб, – с ходу, не дав Антону опомниться, сообщил он. – Как раз сможете познакомиться со всей нашей группой. Ну, пошли!

На ходу захватывая новых людей (Антон едва успевал здороваться), они спустились вниз и перешли через дорогу. Планировка тут была не такая, как в средневековом Кембридже, а параллельно-перпендикулярная, как в Питере. Дома и улицы тоже выглядели похожими на питерские, как и погода – низкие облака, из которых начинал накрапывать мелкий дождик. В нежарком влажном воздухе чувствовалось то же дыхание недалекого моря. Несмотря на февраль, народ на улице был одет по большей части легко. Прошагал даже один здоровяк в джинсах и футболке. Видать, не бывает у них тут настоящих морозов… Пройдя мимо двух пабов (концентрация пивных в округе явно превышала среднеанглийскую), их компания наконец ввалилась в третий, по виду такой же, как остальные. Уселись за широкий темный деревянный стол, продолжая обычный английский треп и обмен шуточками. Принесли пиво, и лишь после того, как выпили по первой пинте, Ричардсон, или просто Малькольм, неожиданно спросил Антона:

– Ну, и чем бы вам хотелось у нас заниматься?

Антон глубоко вдохнул, напрягся и произнес несколько ключевых слов из первой темы, что ему удалось запомнить. Нельзя сказать, чтобы пиво усилило его умственные способности или улучшило артикуляцию, и прозвучал этот ответ явно как-то не так. А может, сама тема была на самом деле не шибко важной. Лица окружающих как-то поскучнели, и кто-то спросил:

– А еще что-нибудь вас интересует?

Антон понял, что если он плохо сработает и во второй раз, ему просто нечего будет сказать в третий. Он мысленно произнес что-то вроде молитвы слова в три – на большее не было времени – и выдал вторую порцию ключевых слов.

И случилось чудо! Все заметно просветлели, несколько человек одобрительно закивали со словами «о, да, это нам действительно нужно, это очень интересно» и… вопрос был решен. Больше его ни о чем не спрашивали, разговор вернулся обратно к трепу и шуточкам. Антон тихо перевел дух. Рекомендация от его нынешнего шефа помогла, или сам факт учебы в Кембридже, или у них тут всегда так… но, похоже, на сегодня экзамен был окончен.

Минут двадцать спустя Малькольм поднялся и сказал:

– Ребята, мне пора. Тони, я вам предлагаю поехать со мной. Переночуете у меня, поговорим еще немного, заодно покажу вам окрестности. О’кей?

– О’кей, – сказал не вполне опомнившийся Антон и встал.

Они погрузились в запаркованный неподалеку ярко-желтый «Ауди» Малькольма и поехали. От неожиданного дружелюбия и гостеприимства со стороны англичанина, с которым познакомился час назад и который был много старше него по возрасту и званию, Антон слегка обалдел. Вот тебе и человек в футляре… Впоследствии он понял и оценил эту открытость. Малькольм оказался просто очень добрым, сильным, общительным и щедрым, и ни в каких футлярах не нуждался. С ним национальный барьер, о котором так много размышлял Антон, куда-то незаметно исчезал. Так что может дело не в языке, привычках и всех прочих мелочах, а всего лишь в доброте и открытости?

Дома у профессора он познакомился с его женой, довольно симпатичной теткой лет пятидесяти. Они хорошо поужинали, потом сидели у камина, и Малькольм угощал Антона разными сортами виски. Он настаивал на том, что у них всех разный вкус и надлежит его прочувствовать. Антон отнекивался. Уже слегка заплетающимся языком он развивал теорию о том, что русские пьют крепкие напитки исключительно с целью достижения опьяняющего эффекта, и поэтому лучше всего в мире водка, не имеющая вкуса. Наконец, ближе к часу ночи, его уложили спать. В комнате был шкаф со старыми книгами, которые пахли точно так же, как когда-то книги деда в старой этажерке на даче. Не верилось, что он в совсем-совсем другой стране, в гостях у совершенно незнакомых людей…

На следующий день профессор отвез его обратно. До поезда было еще несколько часов, и надо было написать черновик заявки на диссертацию, которой он, если все сложится успешно, должен будет здесь заниматься. Антон было напрягся, ожидая повторения вчерашней истории. Но тут вдруг Малькольм неожиданно простым и ясным языком объяснил ему, о чем же собственно речь. Антон только диву давался, почему этого нельзя было сделать с самого начала. Саму задачу, конечно, было еще решать и решать, но постановка выглядела вполне четкой. А что бы было, если бы он вчера что-то напутал в своей попугайской речи?

Дальше дело продвигалось довольно быстро. Вернувшись в Кембридж, он дописал и отправил заявку. Ее рассмотрели и утвердили. Он был принят, при условии, что успешно закончит магистратуру.

Остаток зимы и весну Антон честно отпахал попеременно за компьютером и в библиотеке. В конце мая состоялись экзамены. Все было, как обещано – студенты рассаживались в большом зале в двух метрах друг от друга, включался секундомер, дежурный преподаватель, одетый по традиции в черную мантию (иногда она распахивалась, и под ней обнаруживались шорты и футболка) вышагивал между рядов, и все строчили ответы наперегонки со временем. Антону эта безмолвная битва потом еще долго снилась по ночам с оттенком легкого ужаса. Но справился он в итоге неплохо, на четверку с хвостиком, если перевести в нашу систему. За следующие полтора месяца практически добил дипломную работу. Прошлые усилия приносили теперь дивиденды – программа работала, выдавая интересные результаты, шеф был чрезвычайно доволен. Антон подозревал, что сделал ему хороший подарок, который в других обстоятельствах стоил бы Алану заметно дороже. Ну да ладно.

Между тем результаты экзаменов ушли в Глазго и довольно долго болтались по каким-то бюрократическим инстанциям. Антон уже начал волноваться, но наконец в середине лета, в субботу, пришло официальное письмо, о том, что он принят, с очень приличной стипендией от фирмы «Ренфер» на три года. Все, ближайшее будущее обеспечено. Конечно, стипендия – всегда стипендия, но по тем временам она равнялась хорошей зарплате менеджера среднего звена в Москве. Должно было хватить на жизнь и периодические поездки в Россию, а там… не будем загадывать.

С этим сообщением он тем же вечером пришел «на огонек» к Оле. У нее в комнате было двое гостей: знакомый английский парень, изучавший русский язык, и незнакомая девушка.

– Познакомьтесь, это Лена, это Антон, – сказала Оля. – Лена только сегодня прилетела из Москвы. На научную конференцию у нас на факультете. А вообще-то мы с ней раньше вместе в Москве на географическом учились.

– Очень приятно, – сказал Антон, легонько пожимая протянутую узкую руку.

Довольно короткие светло-каштановые волосы, большие серо-зеленые глаза, немного вздернутый нос, привлекательная улыбка… Открытый и внимательный взгляд. Антон мысленно заключил, что девушка симпатична, но не то чтобы особенно эффектна, и приготовился к ничему не обязывающему светскому общению.

В разговоре выяснилось, что Лена год назад закончила Московский университет и теперь работает в небольшой фирме, занимающейся чем-то связанным с экологией. Клиенты – несколько российских нефтяных компаний, которые, правда, эту их контору пока не то чтобы завалили заказами. Но поездку на конференцию с небольшим докладом по какой-то своей загадочной прихоти оплатили. Затем Антон рассказал о своих перспективах в туманной Шотландии. Обсудили сравнительные достоинства того и другого университета. Потом Оля предложила после получения дипломов съездить на несколько дней куда-нибудь, например в неизученную ими доселе северную часть страны. Оказывается, у нее уже был вчерне готов план: взять в складчину машину напрокат, Женю, умеющего водить, посадить за руль, ночевать во всяких молодежных хостелах и так далее. Антон сказал, что он за. Разговор еще покрутился вокруг поездок. Выяснилось, что Лена за границей в первый раз, а вот по России на всякие студенческие практики успела поездить немало: Кольский полуостров, Карелия, Западная Сибирь… В конце концов интересные темы иссякли, Антон заскучал и засобирался к себе. И тут Оля неожиданно сказала:

– У Лены завтра первая половина дня свободна, а у меня дел по горло. Хорошо бы ей кто-нибудь город показал. Антон, ты как?

– Да легко! – ответил Антон. – Как раз воскресенье. Хоть от работы отвлекусь. Кстати, а где тебя поселили? – обратился он к девушке.

– В «Капица-хаусе».

– А, это там, где Женя команту снимает! – сказал Антон, вспомнив их первую пьянку на английской земле. – Туда быстрой ходьбы полчаса. И никакого общественного транспорта. Так ты что, сейчас туда?

– Нет, она у меня сегодня ночует, – вмешалась Оля.

– А, ну отлично. Часов в десять утра тебя устраивает?

На следующее утро они с Леной встретились и отправились гулять по центру города, застроенному старинными готическими зданиями. Стояла теплая тихая погода, по голубому небу безмятежно плыли мелкие кучевые облака. Вокруг было очень красиво. Вымощенные булыжником средневековые улицы прихотливо изгибались, стиснутые, как реки в ущельях, высокими древними стенами. Здания из светло-коричневого песчаника с узкими, стрельчатыми окнами и башенками наверху чередовались с другими – белым, расчерченным квадратами и треугольниками из темных деревянных балок. Аккуратные лужайки радовали глаз безупречно зеленым покровом и были даже не против того, чтобы на них присели или прилегли. На черных чугунных фонарных столбах висели горшки с яркими цветами. Было интересно смотреть на все это глазами свежего человека – и, надо сказать, довольно восторженными глазами. Преодолев первое смущение, Антон, дабы занять гостью, стал рассказывать о традициях университета. За шесть или семь веков их тут накопилось немало.

– Вот, видишь газоны? – показал он на несколько аккуратно подстриженых прямоугольных лужаек, занимавших большой квадратный внутренний двор одного из зданий.

– Газоны как газоны, – ответила девушка. – А чего в них особенного?

– По ним, понимаешь ли, ходить можно только избранным. Возведенным в сан ученого. Здесь это называется «феллоу».

– Кажется, я слышала это слово… вернее читала. Хотя странно, оно там, в книжке, вроде означало не то приятель, не то просто человек мужского пола?

– Да, слово забавное. Набор значений варьируется от «парня» или «товарища» до «члена научного общества». Хотя у нас тоже есть, например, «галантный кавалер», а есть «кавалер ордена Славы»… В общем, тут этих «товарищей ученых» довольно мало, это надо очень постараться, чтобы заслужить. Но кто заслужил, гуляет гордо по траве, на зависть простым смертным.

– Здорово – приз, который ничего не стоит дарителю…

– Да уж, это они тут умеют. Наверное, наловчились еще когда Англия была довольно бедной страной.

– Так это что, все привилегии этих самых «товарищей»?

– Нет – само собой, это прежде всего деньги. Ну и там кормежка бесплатная, жилье какое-никакое – для молодежи особенно актуально… Но вот трава-то, трава! – это все видят, это круче медали… У нас тут, кстати, один русский парень пошутил на первое апреля. Разослал нескольким местным знакомым письма официального вида, на хорошем английском, со всякими розыгрышами. И вот одному он написал, от имени ректора, что с сегодняшнего дня университет разрешает студентам старших курсов гулять по этим газонам, но не больше трех часов в месяц. В сумме. И еще: можно брать с собой до двух посторонних, гостей, но тогда их время прогулки будет включено в эти три часа. Самое забавное, что тот прочитал и клюнул! Очень уж вышло похоже на местный стиль. Все продумано, все мелочи учтены, все размечено от сих до сих…

– Да уж, – усмехнулась Лена. – Все чистенько и красивенько, только жизнь уж очень зарегулированная.

– Во многом да. Хотя это было не всегда, – задумчиво ответил Антон. Он вдруг вспомнил еще одну историю, как-то вычитанную в библиотеке, когда наука уже не лезла внутрь. – Пойдем, покажу тебе очередную достопримечательность. Даже две.

Они зашли внутрь здания, прошли через небольшой сводчатый коридор и открыли еще одну, большую и тяжелую дверь.

– Обеденный зал. Прошу, – сказал Антон, входя в роль гида.

– Вот это да… – восхитилась Лена, оглядывая длинный, высокий, сумрачный зал. Во всю его длину тянулись темные деревянные столы со скамьями по обе стороны. В конце, перпендикулярно им, на небольшом возвышении стоял специальный «высокий стол», high table, для «товарищей ученых». Свет лился внутрь через окна с разноцветными витражами, на стенах висели портреты каких-то знатных особ в старинных костюмах… в общем, было очень красиво, тихо и торжественно.

– Сколько же этому всему лет? – спросила Лена.

– Дай бог памяти… Университет возник очень давно и рос по частям. Вот эта часть называется Тринити-колледж, основан он был в шестнадцатом веке. В тысяча пятьсот сорок каком-то году. Значит, четыреста пятьдесят с лишком лет назад. Кстати, это примерно совпадает с началом царствования Ивана Грозного, я поэтому и запомнил. Есть колледжи и постарше… Да, а вот, пожалуйста, достопримечательность номер два, основатель Тринити, король Генрих Восьмой, правил Англией в первой половине шестнадцатого века.

С портрета в полный рост, на фоне роскошного интерьера – разноцветный ковер, золотые драпировки, колонны из зеленого камня, нефрита или малахита – на них взирал мужчина лет пятидесяти, производивший противоречивое впечатление. Почему-то – возможно, из-за высоты, на которой висел портрет – едва ли не первыми бросались в глаза мощные, даже пожалуй красивые икры, обтянутые белыми чулками по тогдашней моде. Но с них взгляд переходил на тучное тело, задрапированое в расшитый кафтан и короткий красный плащ. У плаща были накладные плечи немыслимой ширины – раза в два шире, чем у современных хоккеистов или игроков в американский футбол. Взгляд монарха был острым и внимательным – но опять-таки дело портило одутловатое, почти лишенное выражения лицо с короткой бородой. Руки он упер в бока и, в общем, имел довольно вызывающий вид. Хотя зачем это нужно королю, который, судя по всему, правил долго и успешно?

– Важный какой! – сказала Лена. – Выглядит, как будто в юности занимался спортом, а потом забросил…

– Это ты верно угадала. Он действительно в молодости был спортсменом – в соответствии со временем, конечно. Я читал, что он очень успешно сражался на игровых рыцарских турнирах, на лошадях с копьями. А еще в теннис играл. Он тогда уже появился, только играли в помещениях.

Антон любил историю, изложенную не сухим формальным языком, а такую, в которой живые люди совершают живые, объяснимые поступки. Когда попадались красочные эпизоды, он запоминал их накрепко. Если бы в школе историю изучали по романам, она, наверное, была бы у всех любимым предметом…

– Но главное, что про него все помнят, – продолжал он, – что он был ну прямо настоящая Синяя Борода.

– Что, много у него жен было? И всех поубивал?

– Шесть. Двоих казнили, вроде как за супружеские измены. Еще одна умерла сама, от послеродовой горячки. Остальным, правда, удалось как-то с ним мирно разойтись. Зато вместе с каждой из казненных были заодно ликвидированы штук по пять их реальных или мнимых любовников… Ну да ладно, я ведь к чему все это начал-то. Его семейные проблемы привели к совершенно неожиданным последствиям и для страны, и для развития здешней науки. История иногда удивительные коленца выкидывает…

Одним словом, из-за того, что его первая жена почти пятнадцать лет не могла родить сына, он задумал с ней развестись и жениться на другой. Развод, как известно, в те времена был делом крайне сложным. Королю требовалось получить разрешение от самого Папы Римского. Папа ему разрешение давать не хотел. Кажется, не столько по моральным соображениям, сколько из-за какой-то политики. Чего-то они там не поделили.