Текст книги "Усилитель жизни"

Так вот, когда стало ясно, что с Римом дело не выгорит, кто-то из советников подал ему ценную мысль – а не отделаться ли вообще от Ватикана? Пусть король объявит себя главой церкви в Англии, а дальше руки у него будут развязаны.

И, представляешь, акт об отделении английской церкви от Рима прошел через парламент на ура. Хотя были и критики. Как разделения церквей, так развода с законной женой. Но правящая верхушка быстренько приравняла выступления против королевских планов к государственной измене. А за измену в этой благостной стране в те времена, оказывается, полагалась очень страшная казнь. Я как прочитал, глазам своим не поверил… какая же тут жизнь, интересно, была в те времена. А в книжках об этом пишут с таким, знаешь, эпическим спокойствием.

Короче, человека сначала волокли до места в каком-тодеревянном ящике. Ну, это ладно, демонстрация. Но вот дальше… Они его кратковременно подвешивали за шею, но умереть он не успевал – снимали. После чего взрезали, еще живому, живот, вытаскивали кишки…

– Ой, не надо больше, хватит! – перебила его Лена. – Брр… Не надо таких подробностей.

– Н-да, извини, подробности там и впрямь… – виновато сказал Антон. – В общем, я понял, что не стоит думать, будто варварство в нашем тысячелетии имело место только где-нибудь в дикой Африке.

– Что-то все равно не верится…

– А вот оказывается: здесь, в небольшой стране, за время правления этого вот деятеля казнено было – я специально цифру запомнил – семьдесят тысяч человек. Ты подумай – если пересчитать, выходит порядка трех тысяч в год, до десятка в день! Убито своими же, а не погибло в войнах или от эпидемии. И все за политику, как бы сейчас сказали. Прямо какой-то сталинский террор. Конечно, масштабы поменьше, но тут и население было меньше раз в пятьдесят, я думаю. Такие дела…

– Ну надо же! Добрая старая Англия… – задумчиво сказала Лена, как-то по-новому глядя на тучного мужчину на атлетических ногах.

– Да вроде и остальная Европа была не лучше. Хотя это была эпоха Возрождения. Примерно тогда жил Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело и прочие. Создавали прекрасные картины, скульптуры… А этот Генрих всю жизнь был, так сказать, покровителем муз, помогал художникам и архитекторам, даже сам в молодости какую-то вроде неплохую книгу религиозного содержания написал…

Ну да ладно, я никак не доберусь до основной темы. Вот, значит, лет через двадцать после этого разделения церквей они решили заняться раскулачиванием католических монастырей в пользу казны. Может, даже в этом был сокровенный смысл реформы. Все как всегда…

Опять все оформлено было честь по чести, законом через парламент, и никто особенно не сопротивлялся. У монастырей имущество отняли, а дальше на очереди были Кембридж и Оксфорд. Тогда они были вроде как наполовину монастыри.

Но, видимо, ученые люди уже тогда не зря свой хлеб ели. И кто-то сумел повлиять на последнюю жену короля. Она, похоже, была самой умной и этим его зацепила. Иначе трудно объяснить, зачем бы ему жениться на ней, вдове за тридцать и отнюдь не красавице, судя по портрету… Одним словом, он вдруг повернул на сто восемьдесят градусов. Вместо того, чтобы университеты разогнать, он их, наоборот, одарил землями, конфискованными у монастырей. Так что с тех пор они тут могли спокойно заниматься своим делом и не очень волноваться, на что жить. Или из чего платить стипендии способным студентам. Вроде меня, пардон за нескромность. Так что получается, что вот этот несимпатичный дядька косвенно поспособствовал тому, чтобы мы с тобой познакомились, – неожиданно для себя закончил Антон.

И сразу же смутился. Он искоса посмотрел на Лену, ожидая встретить насмешливый взгляд или вежливое отсутствие всякого взгляда… но оказалось, что она внимательно и серьезно смотрит на него. Впрочем, это длилось всего секунду или две.

…После полутьмы зала и мрачноватых историй прошлого солнечный свет показался необычайно ярким. Туманный Альбион, как выяснилось, не так уж редко одаривал райскими деньками своих вечно сокрушающихся о погоде жителей. Безмятежно зеленели лужайки; за воротами колледжа по узкой улочке двигалась яркая, разноязыкая, беззаботная толпа. И странно было представить, что несколько сотен лет назад эти улочки были почти такими же, и люди были устроены точно так же, но вот творили они совсем другие дела…

Захотелось есть, и они быстро отыскали заведение типа «паб» в первом этаже какого-то древнего здания. Правда, самое роскошное блюдо, которое в нем подавали, была жареная картошка, но обоих это устроило. Пива же, как всегда, было на любой вкус.

– А забавно, – сказал Антон, ощутив после первых глотков приступ философского настроения. – Вот сидим мы тут спокойно посреди всего этого буржуинства… А всего лет десять назад такого и представить себе было нельзя. Поездка за границу, даже в соцстрану – это была мечта. Точнее, так – для кого-то мечта, а для кого-то…

– А кого-то это не интересовало ни капли. Ни тогда, ни сейчас, – неожиданно докончила за него Лена.

– Это верно… – согласился слегка ошеломленный быстротой реакции Антон. Он вспомнил многих своих друзей, весьма спокойно реагировавших на его отъезды и приезды и не рвавшихся повторить этот дерзновенный подвиг. – Ну да, для многих эта самая заграница, в общем-то, не ценность.

– А для тебя?

«А она мне, кажется, нравится» – неожиданно подумал Антон. «Конечно, как всякая неглупая девица, любит высказать свое мнение по каждому поводу. Хотя, вроде, без наездов… А что толку, что нравится» – так же неожиданно внутренне помрачнел он. – «Небось, у нее уже есть кто-нибудь. Не бывает, чтоб такая симпатичная особа – да без молодого человека. Так, ладно, а мне-то что? Отставить посторонние мысли, будем получать удовольствие от того, что есть.»

– Хороший вопрос, – ответил он. – Знаешь, прошлой осенью, когда я только сюда приехал, меня тоже мало волновало, что тут есть, кроме работы. Главное было, чтобы мне дали спокойно заняться тем, к чему я чувствую склонность. Чему я учился много лет, затратил кучу сил, и что я умею делать хорошо. Что здесь ценят, а у нас в России – теперь почему-то нет. Ну и просто интересно было посмотреть, что тут и как. Но вот теперь…

– Что, отношение изменилось?

– Теперь я к этой жизни присмотрелся поближе. Не то чтоб я от всего в восторге и хотел тут навсегда остаться. Но я вдруг понял, что страна наша – не главный пуп земли. И что пока у нас под родными, блин, березами, основной девиз современности – «отнимать и делить», здесь в это время складывают и умножают. Другой, понимаешь ли, настрой в обществе.

– Да, я смотрю, критичен ты к нашей стране…

– «Знания умножают скорбь – так говорил Экклезиаст». Но вообще-то найди у нас мыслящего человека, кто бы все это спокойно воспринимал.

– Воспринимают-то, может, и не спокойно. Да что толку. Все думают, что ничего не изменишь, так что и дергаться не стоит.

– Знаешь, что бы я очень хотел знать? Что думали люди по этому поводу вот здесь лет триста назад. Помнишь историю про этого Генриха? Ведь похоже на нашу нынешнюю жизнь. Не один в один, но похоже. Авторитарный президент, послушный парламент… или обслуживающий в первую очередь интересы богатых и знатных, какая разница. Даже еще в девятнадцатом веке, того же Диккенса почитать, что тут было – жуткое классовое расслоение, беспощадная эксплуатация рабочих, двенадцатичасовые смены, детский и женский труд, полная беспросветность… А с другой стороны – высшее общество, по-нашему олигархи и чиновники, которые просто не знали, как бы время половчее убить.

– Да ладно, почему убить. Они его с большой пользой для себя проводили. Одних игр сколько изобрели, от футбола до гольфа… Опять же, кто-то романы писал, кто-то научные опыты у себя в замке ставил, – «ишь ты, действительно, кое-что знает…», подумал Антон, а Лена тем временем немного сменила тон. – Ладно, ну а как, ты думаешь, они тогда добились такой хорошей жизни для всех?

– Не знаю. Да и не то чтобы совсем уж роскошной и не абсолютно для всех. Но я одно у них заметил важное свойство – они не надеются на доброго дядю. И не только в вопросах того, как заработать себе на жизнь. У них, оказывается, политикой, или, правильнее сказать, вопросами того, кто и как ими управляет, многие всерьез интересуются. И те, кого они выбирают, причем реально выбирают – в студенческое общество, в горсовет, в парламент – это понимают. А с другой стороны, обычные люди друг другу в общем доверяют и если надо, между собой как-то очень быстро могут договориться. То есть пожертвовать какой-то долей личной свободы ради общей цели. Хотя у нас раньше талдычили про западный индивидуализм, что тут человек человеку волк… Мне ребята рассказывали, кто здесь работает в группах. У них там на совещаниях, бывает, базар стоит страшный. Кажется, что все уже переругались – но за десять минут до окончания, смотришь, поутихли и раз-раз – уже что-то решили. Причем более-менее с учетом всех мнений, никого не обижая.

– Ну, на дядю и у нас теперь не особо надеются. Хотя – смотря на какого. На родного дядю – так даже очень. По-моему, больше половины из тех, кого я знаю, кто хорошо устроился – исключительно через родственников и знакомых.

– Да уж. Меня одно слегка утешает, что есть места, где еще хуже. В какой-нибудь нашей Средней Азии, к примеру. Мы однажды после похода по Тянь-Шаню разговаривали с местными жителями на озере Иссык-Куль. И я так понял, что там начальник – это все, царь. Хан. А куда ты в жизни выбьешься, зависит только и исключительно от того, кто твой отец, дядя или тесть.

– В принципе, да… и у нас много где так же. Хотя, знаешь, лично мне сейчас грех жаловаться. Все-таки я на эту конференцию выбила деньги сама, и почти что из начальства. Из наших клиентов, нефтяников.

– Да ну! И как это тебе удалось?

– Даром убеждения. Нет, серьезно, без подарков или чего-нибудь… такого. Видимо, уж очень хотелось. Вот, похвалите меня!

– Хвалю, конечно. От всей души!.. – искренне сказал Антон. Он сделал небольшую паузу и вдруг, удивившись самому себе, добавил: – Хм, а может еще, э, внешние данные помогли?

Лена застенчиво опустила глаза и улыбнулась. Антона чем-то тронула эта улыбка – искренняя, немного смущенная и совсем чуть-чуть кокетливая. Похоже, ей не говорили комплименты по десять раз на день.

– Ну… не знаю. Я вообще-то не пыталась там как-то… пользоваться внешними данными. Да и не очень я это умею, наверное… – отчего-то добавила она, уже с другой интонацией. И в ее глазах Антон вдруг прочитал какую-то… затаенную печаль? Беззащитность? Он не понял, что это было, но почему-то в этот момент почувствовал почти наверняка, что у нее никого нет. К счастью или к несчастью. Что эта вот симпатичная девушка, как ни странно, свободна, и…

И что? Или почему-то это сделалось важным?

– А чего тут уметь, – сказал он, просто чтобы что-то сказать, и старательно пытаясь выглядеть равнодушным. – По-моему, стой себе да улыбайся, делов-то. И все немедленно оценят.

– Спасибо, конечно, – она опять улыбнулась, и опять как-то погрустнела несколько секунд спустя. – Что-то в моем случае не все это оценивают. Или не те люди попадаются…

– Это бывает, – вдруг решительно сказал Антон. – Я нечто подобное тоже испытал.

– Да? – спросила Лена, и тут же, видимо, спохватилась, что беседа ни с того ни с сего делается слишком личной. Оба замолчали. Но Антон почему-то ощутил, что это не неловкое молчание, когда мучительно пытаются придумать, что сказать, а что-то больше похожее на спокойную паузу в разговоре двух хорошо знающих друг друга людей.

Хорошо знающих друг друга? В первый, ну второй, день знакомства? Но неизвестно почему, он чувствовал себя с этой девушкой куда свободнее и проще, чем со многими. Ему было с ней интересно и одновременно спокойно.

… и что самое удивительное, Лена чувствовала то же самое. И не знала, почему.

Пообедав, они расплатились (Антон с трудом уломал Лену, что он ее угощает), вышли обратно на улицу и направились в сторону речки Кэм, давшей название городу. Кэм-бридж, то есть мост через Кэм. Следующим пунктом в программе дня значилось популярное местное развлечение – катание на лодке.

Речка была узенькая – где метра три-четыре в ширину, а где и того меньше. Видимо, из-за этого прокатные лодки-плоскодонки, на которых по ней плавали, приводились в движение не веслами, а длиным тяжелым шестом, которым надо было отталкиваться от дна, стоя на корме. Направить лодку в нужную сторону без опыта было почти невозможно: посудина отчаянно вихлялась, и речку то и дело перегораживали новички, упиравшиеися то в один, то в другой берег. Антон освоил эту науку с месяц назад после десятка подобных инцидентов, не меньше. К его удивлению, Лена, во-первых, захотела попробовать сама, а во-вторых, взяв в руки шест, сразу начала довольно уверенно управляться с ним. Похоже, со спортивной подготовкой у нее было как минимум не хуже, чем у него.

Они неспешно плыли, время от времени сменяя друг друга и о чем-то разговаривая. Ласково светило солнце, отражаясь бликами на зеленой воде, лодка мерно покачивалась, от реки веяло прохладой. Старинные здания из желто-коричневого песчаника то подходили совсем близко, то расступались, и тогда по берегам начинали перемежаться рощицы и буколические лужайки. На одной из них паслась одинокая корова – тоже, видимо, благодаря какой-то местной традиции или анахронизму. Кое-где речку перекрывали горбатые каменные мостики. Под их сводами голоса отдавались гулким эхом. Люди во встречных лодках дружелюбно улыбались им, и они улыбались в ответ. Иногда совсем рядом мирно проплывали утки и лебеди. Мир был удивительно тих и благостен.

Когда вернулись к пристани, уже вечерело. Пора было прощаться – Лене надо было еще добраться до «Капица-хауса» и подготовиться к конференции, которая начиналась на следующий день.

– Хочешь, я тебе помогу вещи донести? – спросил Антон.

– Да нет, спасибо, – вежливо ответила девушка. – Мне Оля обещала такси заказать.

Антона этот ответ слегка уколол. Оказывается, сам того не заметив, он в мыслях уже как будто получил на Лену некие права. Он почувствовал, что лицо помимо воли начинает неприятно каменеть от обиды, но тут же, к счастью для себя, понял нелепость такого поведения.

– Ладно, – сказал Антон, стараясь, чтобы голос не выдал его состояния. – Тогда знаешь что? Неизвестно, будет там у тебя какой-то телефон или нет… так что возьми пока мой номер. На всякий случай. Ну и позвони, если захочешь еще… погулять где-нибудь.

Согласится она или нет? Если нет, то…

– Спасибо, – просто сказала Лена, беря у него бумажку с номером. Тогда, – она секунду задумалась, – я тебе ближе к концу недели позвоню. Когда эта конференция закончится.

В следующие несколько дней Антон обнаружил, что вспоминает о Лене чуть ли не каждый час, но при этом, что удивительно, не мучается от неизвестности. Он почему-то был уверен, что она позвонит. И вместе с тем эта уверенность не делала ее в его глазах легкой добычей – тем, что сплошь и рядом с поразительным постоянством расхолаживает мужчин, хотя бы даже у женщины был миллион достоинств. Он ждал, он надеялся, он чувствовал, что это ему нужно – и был в то же время как-то радостно-спокоен. Такого с ним еще не было. Радостное спокойствие.

Наконец, через три дня вечером раздался долгожданный звонок. Он сразу узнал низкий голос Лены. А она его не узнала и от смущения запуталась в русских и английских фразах.

– Да я это, я! – радостно сказал Антон, и добавил в шутку: – Можно говорить по-русски.

– Ну спасибо, – ответила Лена, к которой сразу вернулась обычная уверенная манера разговора. – Хотя, вообще-то, привет.

– Привет-привет! Ну, что там твоя конференция?

– Заканчивается. Завтра последний день. Точнее, полдня. А после обеда я могу располагать собой.

– О, замечательно! Ну что, ты ведь съездить куда-нибудь хотела?

– Да, наверное… А что, есть предложения?

– Вообще-то за полдня тут особенно никуда не успеешь… Разве что есть одно местечко рядом. Название у него смешное – Или.

– Как?

– Или. Пишется английскими буквами «И-эл-уай», а читается – Или.

– Теперь поняла. Да, забавно… Так а что там интересного?

– Готический собор. Говорят, очень красивый. Я там, правда, не был, но все рекомендовали посмотреть.

– Соблазнительно, конечно…

– Ну так что, поедем?

– Сейчас, дай подумать… – Лена, похоже, заколебалась. Отвыкла она уже от него, что ли? Или сомневается, стоит ли куда-то ехать ради какого-то собора? И вообще тратить время на непонятного молодого человека? Антон опять почувствовал, что если она сейчас откажется, то… Плохо будет, одним словом. Все его спокойствие куда-то испарилось. Но ведь вроде все так мило начиналось…

– Хорошо, давай поедем, – вдруг донесся до него ее голос. Вокруг мгновенно посветлело. – Ты мне только перезвони и скажи, во сколько автобус. Ладно?

На следующий день они встретились на автобусной станции. На Лене были бледно-голубые джинсы, довольно плотно обтягивающая майка и легкая курточка. Антон удивился, какие у нее, оказывается, длинные ноги. В прошлый раз это было не так заметно. И грудь под этой маечкой стала как-то виднее и интереснее. Елки-палки, кажется, эта девушка ему начинала всерьез нравиться…

Ну хорошо – а он ей? И чего бы ему на самом деле хотелось?

В автобусе они разговаривали, разглядывая проносящиеся мимо пейзажи. Солнце, перевалившее за полдень, то скрывалось за легкими облаками, то выныривало и освещало радостным светом сочно-зеленые поля, рощицы, пастбища, маленькие аккуратные белые домики… И опять ни разговоры, ни молчание не вызывали напряжения или неловкости. Хотя, нет, Антон все же начал постепенно чувствовать некоторое напряжение иного рода. Он обнаружил, что очень хочет прикоснуться к своей спутнице, но как-то не решается. Ну очень хочется, но страшновато.

«Карамба, почему я такой робкий сегодня» – подумал он фразой из какого-то забытого романа, о пиратах или чем-то подобном. Подумав так, он посмотрел на ее ноги, обтянутые белыми джинсами, на свои собственные, и вдруг сказал:

– Смотри-ка, я выше тебя, а ноги у нас, кажется, одинаковой длины.

Н-да, вышло что-то такое детски-подростковое. А впрочем, неважно, потому что Лена живо отозвалась:

– Похоже, что так. Сейчас проверим…

И она подвинулась немного ближе. Чтобы сравнивать было удобнее. Якобы.

Ноги и вправду оказались одинаковой длины, и Антон не преминул сделать девушке комплимент по этому поводу. А заодно уж и подержать ее за коленку. Для удобства сравнивания. Лена не возражала. Контакт, кажется, налаживался. Но не успел он переварить новые радостные ощущения, как автобус въехал в городок – тот самый Или.

Собор оказался огромным, с несколькими башнями. Стены из светлого камня были сплошь покрыты стрельчатыми арками-барельефами, так что на них, кажется, не осталось ни одного ровного, неинтересного участка. Какой контраст с современными коробками из стекла и бетона… Удивительно, что все это великолепие, стоившее огромных трудов, возвели в таком малюсеньком городке. И другое было удивительно – собор, как явствовало из заботливо развешанных в разных местах табличек, начали строить более девятисот лет назад, и строили с перерывами несколько столетий. Даже первая очередь, во время которой было возведено основное здание, заняла двадцать пять лет. И это был не случайный «долгострой», а сознательный выбор, также как и со многими другими большими европейскими соборами средневековья. Здание заранее планировалось столь большим, что при тогдашнем уровне техники его невозможно было закончить за жизнь одного поколения. Те, кто его проектировали и закладывали, редко доживали до момента, когда могли увидеть хоть сколько-то завершенные плоды своего труда. И тем не менее они поступали именно так. В этом был какой-то подвиг служения, фактически отказ от земной славы ради цели более высокой… вот и говорите после этого о вечно бездуховном Западе.

Антон и Лена погуляли по длинному-предлинному, высокому и довольно узкому главному залу. Может, конструкции тех времен не позволили сделать его шире? Впрочем, узкое пространство не создавало ощущения мрачного каньона – наверное, благодаря тому, что светлые стены были покрыты декоративными арками в несколько поперечных рядов. На самом верху, над последним рядом арок, шли высокие окна с разноцветными витражами, и наконец, все это было перекрыто нарядным расписным зелено-красно-золотым потолком. В центре полутемного зала обнаружился уходящий вверх, освещенный из окон под крышей колодец венчающей собор восьмиугольной башни. Ниже окон в башне был еще один ряд, только не настоящих, а нарисованных оконных рам. В них под синими, лазоревыми и фиолетовыми небесами трубили в золотые трубы, играли на лютнях и просто стояли светловолосые ангелы. Цвета их одежд – все оттенки голубого, нежно-зеленого, розового и золотистого – неожиданно напомнили Антону когда-то виденный потрясающий северный закат. А пронзительно-синее свечение оконных витражей в полумраке зала пробуждало ощущение то ли сказки, то ли тайны – чего-то неизведанного. Хотел ли средневековый художник вызвать в зрителях именно такие эмоции? Кто знает – даже имя его было давно забыто. Но витражи – вот они, продолжали светиться день за днем, столетие за столетием…

Они вернулись обратно довольные увиденным и друг другом, и сразу же договорились поехать на другой день в Лондон. Договариваться им теперь было гораздо проще и спокойнее. Словно какой-то поток тихо и мягко подхватил их и теперь неспешно, но уверенно нес в одной лодке.

В Лондоне Антон показывал Лене то, что успел изучить сам за несколько коротких поездок зимой и весной. Почему-то больше всего ему в этом городе нравились парки, в особенности прекрасный Сент-Джеймс-парк, находящийся в самом центре, между Парламентом и Букингемским дворцом. Несмотря на не очень большой размер, там было ощущение простора и казалось не слишком многолюдно. Покачивали длинными косами ивы, в прудах, соединенных протоками, плавали лебеди, журчали фонтаны… В устройстве и содержании зеленых насаждений англичане преуспели, это было ясно. Как было ясно и то, что большинство этих замечательных островов окультуренной природы находятся в богатых районах западной части Лондона. Но заборов там не было, пускали всех.

Они побывали еще в Британском музее, прошлись по самым знаменитым улицам – Пиккадилли, Риджентс-Стрит, Оксфорд-стрит. Шумела толпа; массивные, но не подавляющие собой светло-серые здания, какими в основном застроен центр Лондона, с солидной английской невозмутимостью взирали вниз, на людей, автомобили, черные такси-кэбы и красные двухэтажные автобусы. Как всякая женщина, Лена не смогла пройти мимо нескольких магазинов, но у нее хватило ума не зависнуть в них надолго и потратить сразу же все свои невеликие сбережения. А у Антона хватило терпения на то, чтобы в это время спокойно прохаживаться рядом или даже давать советы по поводу тех или иных тряпок.

…Автобус мерно гудел и слегка покачивался, за окном сгустились сумерки. До Кембриджа оставался почти час езды. Лена потянулась, словно бы мурлыкнув, как кошка, и сказала:

– Что-то спать хочется. Такой сегодня был длинный день…

И она попыталась наклонить спинку своего кресла назад. Но оказалось, что та откидывается совсем чуть-чуть – видимо, чтобы не мешать сидящему позади пассажиру. Никакого комфорта. Некоторое время Антон с сочувствием наблюдал за попытками девушки устроиться поудобнее, а потом не выдержал и сказал:

– Если хочешь, можешь ко мне как-нибудь… прислониться. Все-таки, наверное, удобнее будет, чем так.

– Спасибо, – ответила Лена. – Ну, раз ты предлагаешь… Сейчас попробую.

Мир словно легонько качнулся, и что-то в нем слегка изменилось.

Разделявший кресла подлокотник можно было поднять. Сначала Лена попыталась устроиться на плече у Антона, но оно оказалось жестковатым. Попробовав и так, и эдак, она вдруг бесхитростно (как, во всяком случае, ему показалось) спросила:

– А можно мне у тебя на коленях как-нибудь улечься?

– Давай, – стараясь выглядеть равнодушным, ответил Антон. – Если поместишься, конечно.

Лена сбросила кроссовки и улеглась поперек двух сидений, так, что ее голова и лопатки оказались у него на коленях. Куртку она свернула и подложила под голову. Ноги ей пришлось согнуть практически пополам, но в общем, надо признать, в таком положении было удобнее, чем сидя. Антон даже немного позавидовал ей… впрочем, он был счастлив и без того. Ему очень нравилось держать такой груз. Он сидел, не двигаясь, и с каким-то тихим умилением поглядывал на уже почти неразличимые в сумерках деревья и поля, мелькающие за окном. Время от времени он переводил взгляд на спокойное лицо Лены с закрытыми глазами. Оно было красивым. Пожалуй, в нем даже было что-то скульптурное – четко очерченные полные губы, изогнутая линия бровей… Удивительно, что когда она разговаривала, ее мимика была очень живой, выражение все время менялось, было привлекательным… но идеально красивой ее в это время называть было нельзя. А вот когда спит – оказывается, можно. Спит?.. да нет, скорее старательно пытается заснуть.

Тихо гудел мотор, автобус слегка покачивался, темнота сгущалась… И Антон постепенно начал чувствовать, что переходит в какую-то другую реальность. Где вот эта девушка уже не чужая… совсем не чужая. Должно быть, и Лена чувствовала нечто подобное. Она пошевелилась, вроде бы отыскивая более удобное положение, а потом вдруг широко открыла глаза и посмотрела на него.

И что-то такое было в этом взгляде – какая-то наивная смесь женского желания и детского испуга – что Антон, сам того не ожидая, без всяких колебаний нагнулся к ней и поцеловал ее в губы.

Поцелуй вышел теплым, мягким и приятным. Он ощутил легкий ответ. Поцеловал еще раз, уже увереннее, и тут внезапно осознал, что это серьезно. Странно – раньше, в немногочисленных похожих ситуациях, он не чувствовал какой-то… ответственности. А тут отчего-то почувствовал. Словно кто-то внутри него спокойно, но требовательно спросил: «Тебе действительно она нужна? Такая, какая есть? Со всеми очевидными достоинствами и пока неочевидными недостатками? Если она согласится быть с тобой и дальше, ты не разлюбишь, не бросишь ее?»

Антон секунду помедлил. Он понял, что все, что можно было взвесить, он уже подсознательно взвесил раньше. И что остальное – гораздо больше – взвесить сейчас нельзя. Можно только положиться на собственную интуицию или… веру.

И он поверил. И без колебаний ответил: да. Она мне нужна, и будь, что будет.

***

До отъезда Лены в Москву оставалось два дня, и их невозможно было не провести вместе. Впрочем, расставаясь на ночь. Еще когда они приехали обратно и вышли из автобуса, Лена сказала:

– Ну, а теперь ты пойдешь домой и там будешь спать… один.

Несмотря на директивный характер фразы, она прозвучала как-то немного умоляюще, так что Антону и в голову не пришло обижаться или возражать. Он был просто счастлив. Они договорились через день опять съездить в Лондон, потом он усадил Лену в одно из поджидавших такси, помахал вслед рукой и побрел, в радостно-мечтательном настроении, к себе в общежитие.

На следующий день он занялся доделыванием дипломной работы и честно просидел над ней всю первую половину дня. Оставалось чуть-чуть, буквально пара-тройка дней, и можно сдавать.

Дописав очередной абзац, Антон откинулся на спинку стула и посмотрел в безмятежное небо за окном. На кухне тихо шипел, дожариваясь, цыпленок-табака (кулинарные способности к концу года достигли прямо-таки небывалых высот). Черепичная крыша напротив тускло блестела под солнцем. За окном по подоконнику ходил взад-вперед жирный голубь. Внизу, как всегда, приглушенно шумела толпа… сколько можно корячиться над этой работой? Антон непроизвольно потянулся к телефону, потом остановился на полпути, подумал, усмехнулся про себя, достал бумажку с номером и набрал его.

– Привет, – сказал он. – Ну, ты как?

– Нормально… – ответила Лена. Но ее голос показался Антону каким-то невеселым. Он помедлил и спросил:

– Точно нормально?

– Ну.. не совсем, – Лена сделала паузу, видимо, думая, говорить дальше или нет. Потом все-таки решилась. – Нога болит. И сижу я теперь в милом английском домике да смотрю в окошко…

– А что с ногой-то?

– Да длинная история… Я когда-то занималась спортивной гимнастикой… и неудачно повредила ахиллово сухожилие. С тех пор оно болит иногда, особенно при перегрузках. Наверное, вчера перегуляли, а утром я еще оступилась на этой лестнице кривой… В общем, теперь болит. Надеюсь, хоть завтра пройдет.

– Понятно, – сказал Антон, а затем, сообразив, добавил: – то есть, ты сегодня не обедала?

– Наверное, да… или нет? Ну, не обедала. А кстати, и не завтракала.

– Понятно. И запасов у тебя там, ясное дело, никаких нет… Слушай, давай тогда так. У меня как раз обед почти готов. Могу принести, съедим вместе.

– Вот это да! – восхищенно сказала Лена. – Мужчина! И готовит! Да еще и сам принесет! Ой, ты только не передумай, это я от смущения так… иронизирую. Неси, конечно, буду рада тебя видеть!

Цыпленка вместе с найденными в холодильнике овощами они съели с каких-то бумажных тарелок, сидя на кровати у Лены в комнате – стола там не было. После «спасательной операции» девушка явно почувствовала себя лучше. Они о чем-то заговорили… а потом как-то совершенно естественно стали целоваться. Еще через некоторое время, все так же естественно и просто, обнаружилось, какая у Лены замечательно красивая грудь. К огорчению Антона, на этом раскованность девушки закончилась. Впрочем, ему и так было хорошо, даже очень… и ей, судя по всему, тоже. Лишь к вечеру он еле-еле сумел заставить себя отправиться домой, как подобает воспитанному молодому человеку.

На следующий день, последний в Англии, благодаря режиму или положительным эмоциям нога у Лены прошла, и они опять поехали в Лондон.

Довольно долго они гуляли по Национальной галерее. Антону больше всего нравилась там картина Леонардо да Винчи «Мадонна в скалах». Мария на ней была очень красивой и какой-то милой – в отличие от, например, всем известной и чересчур загадочной Джоконды. Как он некогда обнаружил, за внешней загадочностью, как у женщин, так и у мужчин сплошь и рядом скрывается простой принцип «молчи – за умного сойдешь». На картине Мария, ангел и младенцы Христос и Иоанн были изображены в ажурном скальном гроте, за которым, на заднем плане, виднелись далекие сине-серо-зеленые горы. Почему-то эти скалы и горы ему тоже запомнились. Наверное, Леонардо написал их не просто так. Может быть, для него они тоже были не простым нагромождением камней…